скачать книгу бесплатно
Я вспомнил, что один папин коллега якобы видел такую карточку, но подбирать не стал – от греха подальше.
Миша в четвёртый раз пересказал план. Мы должны прочитать заклинание (оно не очень отличалось от вызова Халабудного Стервеца – нужно сказать три раза: “Вальяжная Сменщица, приди”) и спрятаться в комнате Никиты. А Горнячок должен при этом жаловаться на маленький рост, громко и жалобно.
Горнячок, к слову, долго не соглашался – “Нормального росту я, нормального!” – но под натиском Миши и угрозой, что тот позовёт Шубина и всё ему расскажет, маленький человечек сдался.
– Готовы? – спросил Миша.
Мы с Валерой кивнули.
– Что ж!
– Вальяжная Сменщица, приди. Вальяжная Сменщица, приди. Вальяжная Сменщица, приди! – разом сказали мы и забежали в комнату.
Горнячок принялся фальшиво причитать:
– Я низкий! Я кроха! Я как пенёк! И все надо мною смеютсо! Смеютсо надо мной! Низкий я, ох, голова моя короткая!
Поначалу ничего не происходило, и я подумал, что всё это было напрасно. Илюха ненавидел слово “напрасно”: как-то я пришёл в компьютерный клуб сыграть в контр-страйк, а Илюха там. Думаю: здорово, сыграем вместе. А клуб оказался забит, мест нет, очередь. Говорю Илюхе: напрасно я припёрся… А он громко так ответил – в наушниках был – “нет ничего напрасного!”. И ушёл курить, освободив мне своё место. Да, один грешок за ним водился – он пыхтел, как паровоз.
…Вдруг и без того чёрный коридор сделался ещё чернее. Компьютерный клуб из воспоминаний растворился.
В проходе появился силуэт Длинной леди. Движения дерганны, точно плёнку на куски нарезали. Она приближалась к Горнячку, медленно, угловато, какими-то дьявольскими траекториями… Горнячок умолк. Почувствовал, видать, затылком приближение врага.
Он медленно развернулся и промолвил без тени страха:
– Моё кайло[12 - Кирка] ждало тебя, окаянная!
Это, конечно, заявка на битву! Но Длинная леди церемониться с Горнячком не собиралась. Она подскочила – и ударила его ногой. Горнячок отлетел к зеркалу. По стеклу побежали трещины. Миша включил фонарь на лбу и выбежал в коридор с кочергой-кладенцом наперевес.
– Именем Шубина заклинаю тебя, Длинная леди, подчиниться! – торжественно объявил он и замахнулся.
Длинная леди издала пронзительный звук, от которого у меня заложило уши. Готовая к сражению, она слилась с тенью на стене, после чего вытянула неестественно бледную, длинную, как будто нарисованную руку и раздавила фонарь.
Стало темно. Лишь очертания, непознанные контуры мелькали в густой тьме. Миша ударил. Кочерга воткнулась в стену, а Длинная леди выползла из противоположной, схватила Мишу за шею и швырнула на пол.
Ещё один боец выведен из строя…
…Тут она и посмотрела на меня. Тогда я понял: вот он – конец. Вытянут и меня – и Митькой звали. И стану я как палка. Как тот дрын, что я принёс в нашу последнюю с Илюхой встречу.
– Саша! Слушай голос земли своей! – прохрипел Миша откуда-то снизу, когда я принял боксёрскую стойку.
Что слушать? Не понял.
– Что слушать?.. – шепнул я уголком рта, косясь на Длинную леди.
Не знаю, закатил ли Миша глаза из-за моего вопроса, но он завёл песню. Прекрасным чарующим голосом и с такой мелодией, от которой так и веяло детской люлькой для взрослых.
– На Донской земле привольной
Нашли уголь-антрацит.
Там порыли ямы-норы,
Где работают шахтёры…
И по-хорошему на песню эту, на строки, на мягкие ноты, требовалось время.
Логично, что, пока Миша её пел, Длинная леди должна меня убить, намотать на чей-нибудь ус, как тряпку… но что-то произошло. Время встало в позу – и отказалось следовать правилам. Первое слово, спетое голосом Миши, замедлило его – время – как машинку.
И тогда я ощутил родной край – всем телом. Подземные ходы, глухие отзвуки в штольнях, перезвон инструментов на заводских конвейерах, перекати-поле в степях. Все эти “шокания” и “поперёд батька? в пекло”, все эти “ни бэ, ни мэ, ни кукареку” и угрюмую доброту в автобусе, что развозит шахтёров по домам после ночной смены…
Это проникло в меня.
Я увидел.
Я услышал, как где-то глубоко-глубоко под землёй стучит Сердце Дикополья.
* * *
Когда Длинная леди протянула ко мне костлявые руки, моя кожа обросла угольной рудой и обожгла пальцы злодейки, точно лава извергающегося вулкана.
Монстр взревел.
Я обрёл доселе невиданную решимость. Неужто я овладел силой Святогора, что способна передвигать горы?.. Никогда не дрался по-настоящему. Боксёрская стойка – всё, чему я научился у Илюхи. Но я выкинул вперёд руку и стукнул Длинную по лицу.
Она отшатнулась и уставилась на меня, готовая разорвать на лохмотья.
Но я, я Саша, Саша Святогоров внук, я планировал дать бой не на жизнь, а на смерть!
Я бросился вперёд, и Длинная леди отшвырнула меня в сторону. Моя кожа вернулась в прежнее состояние. Я ударился копчиком. Болью прострелило от копчика до мозжечка.
– Не теряй головы, Саша! – крикнул Миша.
Я встряхнул ею, головой-то. Вроде на месте. Но наполненная растерянностью вместо серого вещества. Извините, я снова не знаю, что делать!
Длинная леди летела ко мне, чтобы добить. Но тут из коридора послышался треск разбиваемого стекла. На трюмо неуклюже вывалилась тучная дородная женщина с румяными щеками. Она подошла к Длинной леди, схватила её за волосы и гаркнула, точно вахтёрша – на опоздавших в общагу студентов:
– Ах ты сучка!
Монстр, в свою очередь, попытался таким же образом ухватить женщину за волосы, но коричневая крашеная стрижка у той была короткой. Они стали бороться, но преимущество было на стороне родной и понятной всем нам Вальяжной Сменщицы. Миша подобрал кочергу, ударил Длинную леди по затылку, и та повалилась на пол.
Миша одобрительно мне кивнул. Захотелось борща.
– Капец у вас тут весело, – донёсся из угла голос Матюкливого гнома, или Халабудного Стервеца, поедающего остатки торта. Причём, конечно же, он сказал не “капец”.
Глава 4. Меня ненавидят
На кухне, за настоящим круглым, хоть и квадратным столом с облезлой белой поверхностью, полотенцем с розами и следом кофейной чашечки собрался совет. Розы – важный цветок для нас, не зря наш город называют городом миллиона роз: они растут кругом, и в парке Щербакова, и на площади Ленина, и в парке Ленинского комсомола, и, пожалуйста, извините меня за все эти коммунистические фамилии. Не выходит у меня придумать для них подлинно дикопольные названия.
Мы с Валерой ели борщ, Валера громко сербал[13 - Сербать – громко и неприятно отхлёбывать жидкость.]. Возле плиты упражнялись в кулачных боях Горнячок и Халабудный стервец – они друг другу поначалу не понравились, а затем ещё больше не понравились и решили выяснить отношения по-мужски. Вальяжная Сменщица делала толченку[14 - Картофельное пюре.], обернув вокруг себя фартук, тоже с розами. Никита, вновь обретший нормальный рост, дремал в комнате: такое счастливое лицо я видел только в отражении в зеркале, когда в 2001-м году вернулся из кинотеатра “Звёздочка”, где крутили “Гарри Поттер и философский камень”. Это была моя первая встреча с большим экраном. Книжку я тогда прочитал всю, кроме последней главы, и финал узнал в исполнении Дэниэла Рэдклиффа, так не похожего на Поттера из моего воображения, и Эммы Уотсон, очень даже похожей на Гермиону. Ей я затем строчил письма по найденному в интернете почтовому ящику.
На стуле с поникшей головой сидела Длинная леди. Слушала обвинительную речь Миши. От её угрожающей силы, мистической опасности и вот этих хоррор-прибауток не осталось и следа. Она была просто худой женщиной с трагическим прошлым и неверно избранной линией поведения.
– Шубин ясно дал понять, – строго вещал Миша. – Дикополье – не место для хухров-мухров! Правило номер один: нельзя делать того, что причиняет вред местным жителям, а также гостям края и тем, кто худого обращения не заслужил. Правило номер два: со своим уставом в наш монастырь не лезь. Коли обосновалася тут, будь добра стань его органической частью. Правило номер три: нельзя вытягивать школьников до смерти!
Длинная леди кивала и всхлипывала. Я доел борщ, отодвинул тарелку, и Вальяжная Сменщица погрозила мне пальцем, мол, не всё выхлебал, и тогда я, наклонив тарелку, доел всё без остатка – уж не с ней-то мне спорить.
– Решать, что с тобой делать, будут присяжные заседатели, – Миша обвёл взглядом комнату и всех присутствующих. – Я выступлю в качестве арбитра, и только. Мы можем наказать тебя. Можем заточить в шахту “Мария-Глубокая”. Можем просто взять и отпустить, а впрочем, нет, не можем. Ваше право, друзья, предложить иной выход из ситуации.
– Наждак ей в ж**у, и делу конец, – сказал Халабудный Стервец и получил кулаком в глаз от Горнячка.
– Воспрещено ругаться при отроках! – воскликнул тот, и на полу возобновилось сражение. – Воспрещено!
Длинная леди ещё глубже зарылась в тонких ладонях, дёргая плечами.
– Сам-то что думаешь, Горнячок? – спросил Миша, взял Горнячка в две руки и посадил на край стола. Горнячок замотылял резиновыми сапожками, а Стервец, пожав плечами, вернулся в комнату Никиты, к сладостям.
– Проучить-то её, проучить надо… Однако смотрю я на неё – и не могу! Вдосталь настрадались женщины. Вдосталь! Пора и на мировую идти. Я как про Павлу милую вспомню, что в бабу каменную обратилась, так всё моё угольное сердце трепетать начинает. Айда простим её, Миша, а? Простим, но – запретим отныне на землю дикопольную ступать.
– Идея ясна, – кивнул Миша и повернулся к Вальяжной Сменщице. – А вы что думаете?
Та отодвинула кастрюлю с картошкой и голыми руками отбивала свиное мясо. Мука разлеталась по всей кухне, хоть миска с ней и стояла поодаль.
– Работать ей надо.
И больше ничего не сказала.
– Поскольку труд облагораживает человека, – снова кивнул Миша. – Вы, ребята, какого мнения?
Мы с Валерой, хоть и доели борщ, продолжали делать вид, что у нас ещё полные тарелки – не хотелось сболтнуть чего лишнего. Тем более что Длинная леди, пусть не выглядела опасной – мало ли, вдруг включит берсерка да как нападёт?
– Я… я не знаю… – не поднимая глаз, сказал Валера.
Для него лучшим решением было избавиться от всех монстров раз и навсегда без права на помилование. Это понятно. Миша настаивать на ответе не стал.
– А ты, Саша?
– А я…
Я замешкался, но тут подумал, что у меня есть прекрасный повод ничего не говорить.
– Пока не узнаю, что произошло со мной в коридоре, ничего не скажу! Мне нужны объяснения!
И только когда я это произнёс, оно на меня и накатило. Действительно: что это за магия? Почему пение Миши так на меня повлияло? И я высказал свою догадку:
– Это сила Святогора, да?
Миша не понял:
– Почему Святогора?
И все на меня как-то уставились, и даже Стервец выглянул из коридора.
– Не знаю… Подумалось.
– А что ты знаешь о Святогоре?
– Знаю то, что он всегда всё делает правильно.
– Что, например?
– Помогает всем.
– Кому?
– Всем, кому надо помогать.
– А кому надо помогать?
– Он бьёт врагов!
– Понятно, Саша. Нет, дело не в Святогоре. Бывал он когда-то в наших краях, но те времена давно минули, и никто его здесь больше не видел. То, что случилось, и есть причина, по которой Шубин попросил меня с тобой связаться, – Миша сделал многозначительную паузу и выдал: – Ты – Исконный сказитель.
– Кто? – спросил я.
– Кто? – спросил Валера.
– А я знал! – воскликнул Горнячок, вскарабкался на стол и подбежал по нему ко мне. Я почувствовал запах… Будем считать, проведённого боя. Ну и пота – да.
Миша набрал полную грудь воздуха и выдал:
– У всякой истории есть некто, кто рассказал её первым. Кто не понимает, но тонко чувствует природу вещей и, как это говорится, улавливает, что иные уловить не способны. Он может быть косноязычным, с трудом составлять слова в предложения, но дело не в богатстве языка. Он стоит у врат, отделяющих тех и других. Сказку от несказки. И когда он начинает фантазировать, он на самом деле видит происходящее, и это отличает его от обычного сказочника. Ты, Саша, Исконный сказитель. Истории тебя душат, но и лечат. Ты призвал Горнячка. А может, ты просто первым узнал о его появлении. И, я уверен, в детстве случалось то, что ты не мог объяснить.
Я так сильно стукнул по столу, не со злости, а просто от накативших эмоций, что тарелки подскочили, а ложка Валеры упала на пол.
* * *
Когда вспоминаешь о том, как о чём-то вспоминал раньше, и память реальная смешиваются с домыслами, волей-неволей начинаешь верить, что в твоём прошлом было нечто, чего на самом деле с тобой никогда не случалось.
В тот день Миша впервые назвал меня исконным сказителем. Сейчас я не придаю значения громким терминам, ярлыкам. Я в принципе скептически отношусь к концепции избранного. Смотрю в окно, вижу другие окна. Вот – тёмные шторы, за которыми живёт печальный. Его печаль – ключевая в мире, потому что он избранный. Вот мелькает гирлянда у любителя праздников, чьё желание праздновать стоит превыше других, неизбранных, кто праздновать ничего не хочет. Кому не до праздника.
Однако тогда, за “круглым-квадратным” столом, я как давай вспоминать! Миша ведь глаза мне открыл! Как однажды, например, я рассказал мягкой игрушке – тигру из “Винни-Пуха” – его историю, и он мне улыбнулся. Или как вообразил, что в момент выключения света из-за технической аварии в дом проникает отряд матёрых солдафонов размером с пчёл – и, хоть убейте, я вспомнил, как они жужжали надо мной, когда я пытался уснуть.
Как это работает с точки зрения Миши – я не знаю. Когда я пытался выяснить механизм оживления историй, Миша всякий раз вредничал. Дескать, рассказ о паранормальном и рождение паранормального происходят одновременно.
Теперь-то я не пытаюсь это осознать, но в то время меня по-настоящему завораживали эти размышления.
* * *
Всё стало на свои места. Миша, как психолог какой-нибудь, объяснил мне меня. И это было офигенно.
