скачать книгу бесплатно
– Ох, Таша, только вспомни, как мне было плохо, – продолжает она тем временем, картинно закатывая глаза.
Еще бы. Об этом помнит вся наша семья. Мачеха тогда на телефоне и в скайпе проводила больше времени, чем с нами. Что там говорить, перед тем как связаться с подругой, она со всеми прощалась, давала нам с папой указания и закрывалась в комнате часов на восемь, полноправно занимая компьютер или телефон и периодически совершая набеги на холодильник. И не дай Бог в эти часы ее побеспокоить. Разбитое сердце Марго в нашем доме было важнее, чем ремонт (неслыханно!), передача «Давай поженимся» (невероятно!) и даже распродажи в любимых бутиках (совершенно невозможно!).
Я помню, как готовилась к экзаменам и писала годовую проектную работу по экономике у Ленки дома или в интернет-кафе. В нашей квартире даже по ночам компьютер был прочно оккупирован Наташей.
– И однажды, когда мне было просто невыносимо плохо, я тебе позвонила, а мне ответила Алиса, – продолжает Марго, и в ее голосе появляются триумфальные нотки (я бы даже сказала – маниакальные).
В тот день Наташа смылась на распродажу (ей позвонили из ее любимого бутика и сделали предложение, от которого она так и не смогла отказаться). Я, получив доступ в Интернет из своего собственного дома, писала одновременно два реферата и скачивала образцы сочинений. Зазвонил скайп, и внезапно экран компьютера высветил отвратительный рекламный баннер. Комп, очевидно, как и я, не ожидавший такого поворота событий, завис. Давно нужно было обновить антивирус, но Таша никого не подпускала к домашнему ПК. Я в ужасе пыталась его реанимировать, понимая, что по своей умопомрачительной глупости не сохраняла документы. А терять их совсем не хотелось. Скайп умолк, но затренькал телефон. Марго непростительно сильно хотела общения.
– О, Алиса, я так тебе благодарна, – лепечет она сейчас, подмигивая мне своим невыразимо сильно накрашенным глазом (я и не знала, что в Париже модно делать кривые стрелки на веках). – Ты мне просто жизнь спасла! Ведь это ты мне посоветовала уехать в отпуск на Кубу.
Вежливо улыбаюсь.
Тогда, к сожалению, мне было не до этикета. Моя мачеха предусмотрительно выключила мобильный, дабы не портить себе покупательное настроение. Марго, воспользовавшись тем, что я подвернулась вместо Наташи, хотела выжать из меня все соки. Она полчаса плакала в трубку. Истерила так, что я боялась прервать с ней разговор. Я не знала, что ей сказать. Баннер, из-за которого завис мой верный, но такой беззащитный компьютер, злорадно переливался всеми цветами радуги. «Проведите незабываемый отпуск на Кубе! Райские каникулы в Варадеро!» – гласил заголовок. А под ним высвечивалась типичная фотография с голубым морем и белым пляжем.
Я тщетно пыталась закрыть чертову рекламу. Но ее производители были хитрей обычной шестнадцатилетней школьницы. Да и громкие всхлипы в трубке очень мешали сконцентрироваться.
– Тетя Марго, – нерешительно перебила я поток ее брани, обращенной ко всему мужскому населению в этом мире, – тебе надо отвлечься от всего этого. Съезди куда-нибудь. На Кубу, например.
– Там было просто ужасно, – голос Марго возвращает меня из воспоминаний о разговоре двухлетней давности. – Я чувствовала себя никому не нужной и одинокой.
Она всхлипывает, что совершенно сбивает меня с толку. Глаза-то у нее остаются сухими: я хорошо их вижу в зеркало заднего вида. Или это новая мода? Плакать без слез, чтобы не задеть многослойный макияж?
– Но ты нашла свою любовь, – Наташа, расчувствовавшись, начинает говорить слишком пафосно. Я вижу, как папа, не сдержавшись, закатывает глаза.
Марго кивает, резко выворачивая руль. С ужасом отмечая несовершенство ее водительских навыков, я молюсь, чтобы немецкие автопроизводители предусмотрительно не пожалели средств на подушки безопасности.
– Да, – Марго счастливо улыбается, – когда я летела назад, самолет попал в турбулентность. Мне было ТАК страшно… (Брызги слюной во все стороны при таком артистичном выделении слова «так». Ей надо было стать актрисой, а не владелицей сети агентств по недвижимости.)
– Я думала, мы все умрем! А мне хотелось жить! (И это говорит тот человек, который за день до поездки три часа рыдал в трубку, пугая нашу семью своими суицидными желаниями. Все же пути Господни неисповедимы.)
– А он сидел рядом со мной, – тетя Марго улыбается и, слишком сильно крутанув руль, удовлетворенно откидывается на спинку своего водительского кресла. Шины лишь жалобно визжат, случайно заехав на тротуар. – Он меня всю дорогу успокаивал… Поль… Мой герой… И я-то думала, что в свои годы никого больше не смогу найти…
Наташа начинает громко уверять Марго в том, что та еще молода. Под ее инквизиторским взглядом папа лепечет что-то вроде: «И как такие глупости могли прийти тебе в голову». Я изо всех сил стараюсь, чтобы моя ироническая улыбка сошла за ободряющую.
– Вообще-то Поль младше меня на семь лет, – игриво вздыхает Марго. – Я действительно уже старая.
– Это и доказывает, что нет! – Наташа смеется. – Если бы ты была старая, то твой жених не был бы столь молодым.
Это комплимент? Я изо всех сил борюсь с нервным смешком, застрявшим где-то в горле.
Однако будущая мадам разводит пухлые губы в отработанно скромной улыбке.
– Он тоже живет в Париже, а на Кубу летал в отпуск! Представляете, сколько совпадений? – воркует она (ах-ах-ах, ни убавить, ни прибавить). – Сегодня вечером мы ужинаем в ресторане «Ambassadeur». Он приглашает вас всех. Хочет познакомиться с моей почти семьей!
Мачеха выразительно смотрит в мою сторону, и я понимаю, что Слава тоже приглашен. Меня это совершенно не вдохновляет. Не то чтобы он мне противен, но Наташа наверняка нарядит меня в самые кошмарные вещи из разряда «а-ля дизайнерское смелое решение убрать у маечки низ, а у юбочки – длину».
Последние полгода прошли в постоянных намеках. Новая мама спит и видит, чтобы мы со Славой начали встречаться. Во-первых, Марго и Таша мечтают породниться, пусть и за счет ни в чем не повинных детей. Во-вторых, мачеха уже два года грезит отправить меня учиться в Париж, чтобы утереть нос соседке, у которой сын укатил в Америку. В-третьих, Таша была бы неизмеримо счастлива сбыть меня на руки любому ухажеру, проживающему не в нашем городе. Ей действительно не нравится роль матери у взрослой дочери.
Беззвучно вздыхаю. Слава Богу, такие браки, где жених видит невесту в первый раз за пять минут до церемонии, у нас не практикуются. Иначе я бы вышла замуж даже раньше, чем мадам неумелая водительница «мерседеса».
Когда мы приезжаем в отель, чувствую, как необратимо слипаются отяжелевшие веки: безостановочная болтовня Марго имеет свои грустные последствия. Мы выходим из авто. Папа, на которого французский воздух однозначно повлиял в положительном направлении, бегает вокруг машины, чтобы умудриться открыть дверь всем дамам. Счастливая невеста продолжает что-то артистически рассказывать. Я осоловело моргаю, потягиваюсь и стоически подавляю в себе желание широко зевнуть.
– Слава заедет за вами в восемь, – завершает нескончаемый поток речи Марго, бросая брезгливый взор на мои джинсы. – Мы с Полем сразу приедем в ресторан.
Таша ловит направление ее взгляда и картинно вздыхает.
– Мы как раз успеем переодеться.
Ох, как мне не нравится выражение ее лица.
2
Когда Наташа резервировала отель, то мне несказанно повезло. Президентский люкс с двумя комнатами был занят, и ей пришлось брать два отдельных соседних номера.
Поэтому, закрывая дверь своей комнаты и бухаясь на кровать, я наконец-то чувствую себя счастливой. Это мое убежище. Временное, конечно, но свое. С дверью. И с собственной ванной комнатой.
Стягиваю столь любимые штаны, утешая себя тем, что через неделю мы уже будем дома. И там-то мне не придется каждый день одеваться в странные одежды, напоминающие помесь нарядов Леонтьева и Бритни Спирс. Современная мода излишне многогранна для такой простушки, как я.
Я думаю и про Славу. Вероятно, он, да и его сестра, которую теперь нужно называть исключительно Нинель и никак иначе (об этом нас заранее предупредила Марго), будут смотреть на меня свысока. Наша детская дружба осталась где-то далеко позади, а жизнь в Париже вместе с богатой маман накладывает свой отпечаток. И у Славы, возможно, уже есть девушка (о которой пока не знает его властолюбивая родительница. Когда он переехал во Францию, наше общение быстро сошло на нет. И нас, по иронии судьбы, сближало лишь общее раздражение по поводу неимоверного желания наших мам заставить нас сблизиться.
До ресторана еще два часа, поэтому родители, по настоятельной просьбе сонного отца, отправились вздремнуть в свой номер. Самолет и поездка с Марго вымотали и меня. Но спать сейчас было бы ошибкой: не хочется портить себе вечер. Все же ложусь на кровать и прижимаюсь щекой к веющей прохладой подушке.
Глаза слипаются.
Чтобы взбодриться, неохотно достаю альбом и пытаюсь закончить самолетный рисунок. В какой-то момент карандаш выскальзывает из расслабленной руки и улетает под прикроватную тумбочку. Ладно. Я могу просто полежать. Отдохнуть. С закрытыми глазами.
Усталость вдавливает меня в мягкий матрас и…
Нет, черт побери, только не это!
Сквозь сон я слышу, как шлепается на пол альбом. Пытаюсь зацепиться за ускользающее сознание, упасть с кровати, вырваться из цепких объятий извечного кошмара.
Все зря.
Я снова бегу по узеньким улочкам. И снова оказываюсь на перекрестке. Мой личный Ангел появляется во всей своей ошеломляющей красе. Я пытаюсь проснуться, но мое сознание решительно не выпускает меня из клетки собственного бреда. Нет! Не умирай! Не-е-е-ет!
БАМС! Я падаю с кровати вместе с подругой моих несчастий – мокрой от слез подушкой.
ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ!
Пятая точка, приложившаяся к жесткому полу, обиженно вибрирует от боли.
За пять лет подобных ночных кошмаров (каждую ночь – один и тот же сон) я должна была бы привыкнуть. Странное воспоминание, пришедшее в момент аварии, когда мое сердце на какой-то миг остановилось, продолжает преследовать меня по ночам. Но в последнее время сон стал еще ярче. Страшнее. Реальней.
Вытираю волосами свои мокрые щеки, продолжая автоматически лежать на бездушном, тонком ковролине.
«Его не существует, – тихо шепчет подсознание. – Это всего лишь сон».
«Скажешь тоже, – парирует внутренний голос. – Ты прекрасно знаешь, что это на самом деле когда-то произошло».
Сжавшись в комок, я тихо баюкаю свое разбушевавшееся сердце. Наверное, это какая-то из версий Чистилища: повторять каждую ночь сон о том, как умирает незнакомый, но такой родной, такой любимый тебе человек.
Может быть, это моя кара за то, что погибла мама? (В конце концов, именно из-за моих дурацких танцев мы поехали тогда в город по скользкой дороге.)
Или все же воспоминание из прошлой жизни? (Я знаю, что это когда-то произошло по-настоящему. Мой внутренний голос твердит об этом раз за разом.)
Или умирающий мозг выдал мне серию пугающих картинок, основанных на сцене из забытого фильма или старой книги, настолько ярких, что они отложились в детском сознании на всю оставшуюся жизнь? (Мнение детского психолога, после десяти сеансов которой мне пришлось соврать, что я вижу нормальные сны про собачек и цветочки.)
Высушив слезы удачно подвернувшимися локонами, я медленно встаю с пола.
Сколько я проспала? Показалось, что целую вечность, но прошло всего… полчаса.
Наташа решительно врывается в номер, заставив меня подпрыгнуть от неожиданности. Она слегка раздражена (мы, как всегда, опаздываем!) и без особых разговоров заставляет меня надеть «это очаровательное маленькое черное платье». Платье и действительно очень маленькое. Такое короткое, что мне приходится его постоянно одергивать.
– Алиса, перестань прятать свою красоту! – возмущается мачеха, принуждая меня надеть отвратительные туфли на шпильке. – С твоей фигуркой ты можешь себе это позволить. Ну, пожалуйста, сделай мне приятно. Ты такая красивая. И вообще, мы с тобой договорились еще дома, что ты не будешь противиться тому, что я надеваю на тебя в Париже!
Со вздохом подчиняюсь и даже закалываю волосы в некое подобие шиньона.
Наташа убегает к себе в номер, возвращается через пять минут. Она уже подправила свой многослойный макияж и оценивающе рассматривает мой наряд.
– Накинь на плечи белый пиджак.
Послушно выуживаю из чемодана короткий, широкий жакет. Это будет моим «да» за сегодняшний день. Я не буду спорить.
– Да нет же! – вздыхает моя мачеха, увидев, как я расстегиваю пуговицу на зауженном рукаве, дабы запястье в него влезло. – Просто накинь на плечи! Как на показе. Помнишь, что говорила нам Наденька?
Наденька? Ах да, одна из многочисленных продавщиц.
Я снова проявляю чудеса безоговорочного послушания. Наташа в своей неуемной энергии меня слегка пугает.
– Сумочку возьмешь белую. Мою.
Мы выходим из комнаты, я со вздохом закрываю дверь в свое пристанище и следую за мачехой в родительские апартаменты.
Пять метров всего топать, а споткнулась уже два раза. Платье такое короткое, что я постоянно пытаюсь одернуть его сзади. Таша влетает в номер, швыряет в меня белым клатчем и косметичкой.
– Замажь прыщик на левом виске! – кричит она, скрываясь в ванной комнате вместе с пестрой кучей одежды.
Папа завязывает темно-синий галстук перед огромным зеркалом в золоченой раме. Он выглядит довольным, и я вдруг понимаю, что родители наверняка не дремали в последний час, а занимались более интересными делами. Впрочем, я могу и ошибаться. Боже, почему у меня такое живое воображение? Мысли об этом действительно противны.
Отец поворачивается ко мне и ошалело застывает. Что? Что не так?
Усиленно стягиваю платье вниз.
– Боже, солнышко, тебе так идет, – папа удивленно рассматривает мой новый образ. Пытаюсь вспомнить, когда в последний раз надевала вечернее платье. В прошлом году на день рождения? Нет, тогда я была в брюках. На Новый год? Тоже нет, тогда мне контрабандой удалось пронести джинсы в рюкзаке.
Да, нечасто балую я отца своими девичьими нарядами.
Взяв в руки огромную красную косметичку из крокодиловой кожи (я уверена, что в нее влезли бы парочка моих джинсов, кроссовки и с десяток футболок), я пытаюсь найти светлый тональный крем или пудру. Но Наташа в последнее время сильно увлеклась солярием, и вся ее косметика слишком темная.
– Да, Слава, мы будем минут через пять, – слышу я, как мачеха разговаривает по телефону из ванной комнаты. – Прости, что опаздываем!
Папа все еще многозначительно молчит, рассматривая мой наряд. Неужели так страшно? Я несмело приближаюсь к зеркалу.
Из сияющего чистотой и парой разводов от постоянных уборок стекла на меня смотрит незнакомка. Тонкие ноги, упакованные в золотисто-бежевый капрон, из-за шпилек кажутся излишне длинными. Спичечными. Платье вдруг сделало из привычного бесформенного тела резную, точеную фигурку. Пиджак скрывает легкую сутулость, тонкие плечи и как будто добавляет веса моему намеку на грудь.
Слава богу, что лицо осталось прежним. Высокий лоб, закрытый густой челкой. Длинные пушистые русые ресницы. Зеленые глаза. Слегка вздернутый нос. Пухловатая нижняя губа, а верхняя слегка потрескалась в правом углу из-за моей привычки ее закусывать в напряженные моменты.
Но это не мое тело. Мое тело обычно скрыто широкими штанами и безразмерными футболками. Да, папа не сможет поднять свою челюсть с пола, она будет там валяться еще долго. Даже я себя не узнаю, что уж говорить о другом человеке?
– Девочка моя, как ты выросла, – отец слегка обнимает меня за плечи, рискуя уронить с них белый пиджак.
(У жакета же есть рукава? Почему нельзя просунуть в них руки и не рисковать, что он где-нибудь слетит? Почему в мире современной моды все так сложно?)
– Наташа умеет подбирать наряды, – пожимаю я плечами. Пиджак в подтверждение моих мыслей тут же летит на пол. К черту. Ищу в зеркале тот прыщ, который мне необходимо замазать, дабы у мачехи не случилось сердечного приступа. Безуспешно. Где она его увидела?
– Я и не заметил… Ты стала взрослой… а я все думал, что ты еще ребенок совсем, – бормочет папа, поглаживая меня по голове. Заколка рискует последовать примеру пиджака. Прическа из русых с золотистым отливом волос (за сохранение натурального цвета моих локонов мы с Наташей до сих пор ведем холодную войну) опасно накреняется. Плевать.
Самое главное, что папа, наконец, меня заметил. Я хотела бы ответить ему. Искренне. Спросить, почему он не видел, что взрослой я стала еще в тринадцать лет? Почему он никогда не слышал моих криков о помощи, когда детство окончательно кануло в лету? Почему только одежда вдруг пробудила в нем понимание того, что я изменилась?
Но я не хочу портить этот момент.
Наташа выбегает из ванной, и обстановка в комнате вдруг накаляется до предела. Будто невидимый вулкан излил на наши головы потоки бушующей лавы.
– Застегни платье, милый, – кидается она к папе. – Алиса! Прыщ! И тушью намажь ресницы, они у тебя светлые сильно! Дорогой, ты разучился завязывать галстук? Боже, мы опаздываем! Опаздываем! Алиса! Почему твой пиджак на полу валяется?
Рискуя сломать себе шею, упав с высоты моих шпилек, я подбираю пиджак, провожу пару раз тушью по ресницам. Неведомый прыщ так и останется незакрашенным. Я, во-первых, не знаю, где он, а во-вторых, так и не нашла в безразмерной косметичке подходящего тонального крема.
– И блеском губы накрась, Алисочка! А лучше помадой красной! – Таша машет на меня рукой. – И иди уже! Слава с Ниной ждут в холле у стойки администрации. Скажи, что мы сейчас будем!
Как же она нервничает! Была бы моя воля, я бы ее саму отправила на столь долгожданное в ее глазах свидание с сыном ее лучшей подруги. Во всяком случае, она бы приложила все усилия, чтобы его очаровать, чем лично я заниматься не собираюсь.
Спускаясь в холл, три раза спотыкаюсь, начиная по-настоящему ненавидеть шпильки. Заколка, держащая волосы, не выдерживает таких резких передвижений и благополучно ломается. Когда я добираюсь до приемной отеля, то чувствую себя участницей марафонского забега. По крайней мере, настолько же уставшей.
Слава встречает меня с распростертыми объятиями.
Он почти не изменился с нашей последней встречи. Разве только сильно подрос: со своими многоэтажными шпильками я кое-как достаю ему до подбородка. И волосы отрастил. Он чем-то похож на Леонардо Ди Каприо из «Титаника». Только с пухлыми губами и упитанными щечками. Зато у него очень искренняя улыбка, затмевающая любые недостатки.
А вот Нинель явно решила выиграть в конкурсе на лучшую гримасу по поводу протухших щей. Она злостно хмурится и решительно поджимает тонкие губы (года через два природа ее матери возьмет свое, и она наверняка побежит делать себе надувные). Ее каблуки еще выше моих, но она все равно на голову ниже. И на пару размеров шире. Это ее, видимо, раздражает больше всего.
– Алис, ма шер, – заявляет она с превосходной картавостью, которой позавидовала бы сама Эдит Пиаф. – Поздравляю, ты совсем не изменилась.
Я пытаюсь не рассмеяться: такие вещи говорят обычно сорокалетним тетям, тщательно скрывающим свой возраст. Но никак не восемнадцатилетней ровеснице. Или это был не комплимент? Славин оценивающий взгляд как раз говорит об обратном: изменилась и еще как.
– Ох, Нинель, а ты… ты…
Как бы покрасивей сказать, что ее совсем не портит та парочка лишних килограммов, что прописалась на боках? Или все же похвалить прическу? Но красить волосы, да еще и в вульгарный желтый цвет, она начала слишком рано. Это будет звучать неискренне. Может, выдать комплимент по поводу платья? Но я снова сяду в лужу: это ж какой-то известный дизайнер, а я совершенно не знаю ни его имени, ни коллекций.
