скачать книгу бесплатно
– Какой толк в преимуществе, если ты им не пользуешься? – спросил Бовуар. Скорее удивленно, чем сердито. – И если они допустили бомбежку этого города…
– Ковентри.
– …то что еще они допустили?
Гамаш покачал головой:
– Хороший вопрос. Когда ты тратишь все свои запасы? Когда ты мыслишь стратегически и, как скаред, накапливаешь их? Чем дольше ты их копишь, тем труднее с ними расставаться. Если у тебя есть только один выстрел, Жан Ги, когда ты его сделаешь? И как ты узнаешь, что пора?
– А может быть, когда я наконец сделаю свой выстрел, будет уже поздно. Я выжидал слишком долго, – сказал Бовуар. – Нанесенный ущерб перевешивает добро, которое я мог сделать.
Всю ярость Бовуара как рукой сняло, когда он посмотрел на старшего суперинтенданта Гамаша, мучительно пытавшегося найти ответ.
– Когда фентанил попадет на улицы, люди будут умирать, Жан Ги. Молодые люди. Люди постарше. Возможно, и дети. Это будет огненный смерч.
Гамаш вспомнил, как они с Рейн-Мари приехали в Ковентри много лет спустя после бомбардировки. Город отстроили, но собор так и остался разрушенным. Он стал мемориалом.
Они с Рейн-Мари долго стояли перед алтарем уничтоженного собора.
Через несколько дней после бомбардировки кто-то нацарапал на одной из стен: «Отец, прости».
Но кого простить? Люфтваффе? Геринга, который руководил бомбардировками, или Черчилля, который решил не принимать мер по их предотвращению?
Что это было – проявление мужества или страшная ошибка со стороны британских лидеров, находившихся в безопасности – в своих домах, кабинетах, бункерах за сотни миль от Ковентри?
Так и он, Гамаш, находился в безопасности, высоко над улицами Монреаля. Далеко от неминуемой катастрофы. Святой Михаил, вспомнил он. Собор в Ковентри носил имя архангела. Того самого, который приходит за душами умерших.
Гамаш посмотрел на свой указательный палец и с удивлением увидел на нем синюю линию. Как будто восемьдесят килограммов фентанила провезут прямо перед его носом на улицы городов.
Арман Гамаш контролировал маршрут с островов Мадлен до границы со Штатами. Контролировал линию, которая проходила через незначительную деревеньку в долине.
У него еще оставалась возможность и власть остановить это.
Гамаш знал: всю оставшуюся жизнь ему придется носить на своих плечах груз принятого этим вечером решения.
– И вы ничего не можете сделать? – тихо спросил Жан Ги.
Гамаш хранил молчание.
– Может, связаться потихоньку с Управлением по борьбе с наркотиками? Предупредить их? – предложил Жан Ги.
Но он понимал, что этого не случится.
Гамаш плотно сжал челюсти и проглотил комок в горле, но ничего не сказал. Он не сводил взгляда темно-карих глаз со своего заместителя. Со своего зятя.
– Сколько, по-твоему, уйдет времени на доставку фентанила до границы? – спросил Гамаш.
– Если его отправят немедленно? Он пересечет границу завтра вечером. Или даже раньше. Возможно, он уже в пути.
Гамаш кивнул.
– Но время для перехвата, вероятно, еще есть, – сказал Бовуар, хотя на самом деле он хотел сказать, что у Гамаша еще есть время передумать.
Однако он знал, что Гамаш не передумает. И в глубине души Жан Ги Бовуар понимал, что и не должен передумать.
Фентанил должен пересечь границу. Их тайна должна быть сохранена.
Чтобы открыть ее позднее. При нанесении coup de gr?ce.[19 - Решающего удара (фр.).]
Арман Гамаш кивнул, поднялся и направился к двери. И подумал: когда он покинет сегодня офис, чтобы вернуться в небольшую квартиру, которую они с Рейн-Мари держали в Монреале, не выйдет ли из тени темная фигура и не последует ли за ним?
Не придет ли взыскать долг, который старший суперинтендант Гамаш никогда не сможет отдать?
Единственное, на что он мог надеяться, – это прощение.
Глава восьмая
– Мне казалось, ты говорила, что процесс закончится быстро, – сказала Джоан, партнер судьи Корриво. – У нас получится уехать на уик-энд?
Морин Корриво застонала:
– Не знаю. Можно ли отменить бронирование, если что?
– Я позвоню в гостиницу и выясню. Не переживай, мы всегда сможем уехать в другой уик-энд. Вермонт никуда не денется.
Морин схватила кусок тоста, поцеловала Джоан и прошептала:
– Спасибо.
– Поезжай и будь доброй девочкой, – напутствовала ее Джоан.
– Это моя песочница. Мне не обязательно быть доброй.
Морин выглянула в окно. Еще не было и семи утра, а солнце уже свирепствовало.
Она села в машину, вскрикнула и подняла пятую точку с обжигающе горячего сиденья.
– Черт, черт, – пробормотала она, включила кондиционер и медленно опустилась обратно.
Она заметила, как воздух над капотом сгущается от жары, и подумала о том, какой будет атмосфера в зале суда.
Впрочем, судья Корриво догадывалась, что и без тепловой волны там будет несладко.
* * *
– Всем встать, суд идет, – услышала она.
Охранник открыл дверь, и судья Корриво перешагнула через порог.
В зале раздался шумок, когда все вставали. А потом – когда сели вслед за ней.
Все выглядели слегка потрепанными. Уже.
Она кивнула прокурору, и тот вызвал своего вчерашнего свидетеля.
Старший суперинтендант Гамаш прошел на свидетельское место, и судья Корриво заметила, что он кажется собранным и на нем сшитый на заказ костюм, который к концу дня, вероятно, будет выглядеть не столь хорошо.
Кондиционер уже выключили и зал закрыли.
Когда Гамаш занимал свое место, она почувствовала едва ощутимый запах сандалового дерева.
Тонкий аромат окутал ее на мгновение и рассеялся. Тогда судья Корриво обратила внимание на обвиняемого и увидела глаза, смотревшие на Гамаша сосредоточенно и с мольбой.
Взгляд был пристальный. И только два человека в зале заседаний видели его: она сама и старший суперинтендант.
Но о чем молил этот взгляд? О милосердии? Нет, милосердие было вне компетенции Гамаша.
Этот взгляд отчаянно молил о чем-то Гамаша.
О прощении? Но этого Гамаш тоже не мог дать.
Что в данный момент старший суперинтендант мог предложить человеку на скамье подсудимых, которого он сам и арестовал?
Только одно, как догадывалась судья Корриво.
Молчание.
Он мог сохранить некую тайну.
Судья Корриво перевела взгляд на старшего суперинтенданта. И спросила себя, не заключено ли между ними соглашение. Что-то такое, о чем ей неизвестно.
На экран снова вывели фотографию кобрадора на деревенском лугу. Там она и будет оставаться на протяжении всего процесса.
Словно наблюдая за ними.
– Вы понимаете, что все еще под присягой, старший суперинтендант? – спросила судья Корриво.
– Понимаю, ваша честь.
– Bon, – сказал прокурор. – Вчера днем, в конце заседания, вы сказали нам, что пришли к следующему выводу: кто-то из жителей деревни Три Сосны совершил нечто столь ужасное, что пришлось вызывать это существо. – Прокурор показал на кобрадора. – Кто это был, по вашему мнению?
– Я правда не знал.
– Мне известно, что не знали, я спрашиваю, каково было ваше мнение. У вас возникли какие-нибудь подозрения?
– Возражаю, – сказал защитник.
Судья Корриво поддержала возражение, хотя и с сожалением. Ей бы хотелось услышать ответ.
* * *
– Совесть? – произнесла Рут. У нее за спиной в этот сумрачный ноябрьский вечер стучал по окну дождь со снегом – уже не осень, еще не зима. – Вот оно, значит, в чем дело. Интересно, за кем же он пришел.
Она оглядела всех со своего места в глубоком кресле в гостиной Гамашей. Усевшись, она уже не могла подняться без посторонней помощи. Ее соседей это очень даже устраивало. И удобно, и не без ограничений.
Роза сидела у нее на коленях, поворачивая голову к тому, кто говорил в данный момент. Словно бесноватая.
– Кто его сделал? – спросил Оливье, появившийся в дверях между кухней и гостиной. В руке он держал багет.
– Жаклин, – ответила Сара. – Прошу прощения. В пекарне больше ничего не оставалось. Что, она так и не научилась?
Оливье продемонстрировал хлебный нож с погнутыми зубцами, зажатый в другой руке. Он подошел к задней двери и швырнул багет на улицу – пусть найдет какой-нибудь бобер и поточит зубы. Хотя, скорее всего, багет так и останется там лежать, пока его не найдет какой-нибудь археолог из будущего. И он станет такой же загадкой, как Стоунхендж.
Мирна встала, подошла с бокалом красного вина к окну и поглядела в темноту.
– «Мир, что превыше всех земных блаженств, – процитировала она. Потом повернулась к собравшимся. – Спокойная, утихнувшая совесть!»[20 - Строки из пьесы У. Шекспира «Король Генрих VIII» в переводе В. Томашевского.]
– Шекспир, – сказала Рейн-Мари. – Только вот ощущение, что не очень спокойная.
– Потому что мы еще в неведении, – объяснила Мирна. – Это существо здесь, оттого что у кого-то в деревне совесть нечиста.
– Это просто человек в маскарадном костюме, – сказал Арман. – Он играет с кем-то в игры разума.
– Но не с нами, – сказал Габри.
– Правда? – спросила Рут. – Не с нами? У нас иммунитет? Твоя совесть такая уж чистая и незапятнанная?
Габри поморщился.
– Есть еще такие? – спросила Рут, обводя всех взглядом, пока не остановилась на Армане.
И в этот момент он обнаружил, что стоит у двери, которую всегда держал закрытой. Она вела в глубины памяти.
Он протянул руку. Правую. Она слегка дрожала.
И открыл дверь.
Она оказалась не заперта. Но он и не мог ее запереть, сколько ни пытался, помоги ему Господь. Иногда она распахивалась сама, открывая то, что внутри.
Нет, это не был какой-то жуткий, отвратительный позор.
За порогом стоял молодой человек, юноша. Улыбался. Полный надежд, веселья, честолюбивых устремлений, укрощенных добротой. Он был строен, даже худ, и униформа Квебекской полиции смотрелась на нем маскарадным костюмом.
«Ничего, он дорастет», – заверил старший инспектор Гамаш его мать на приеме в честь новых рекрутов.
Но он, конечно, не дорос.
И теперь юноша стоял и улыбался Арману. В ожидании приказов на день. Полностью доверяя ему.
