Западня

– Да.

– Тогда совсем замечательно! Мы с ним найдем общий язык, – опять прозвучал украинский акцент.

Ушла гостья, опустошив всю бутылку, напоминая, что позвонит рано утром. Я захлопнула за ней дверь, вздохнула и пошла спать. Кровать была холодной, от чего я выла, переворачиваясь с боку на бок, и никак не могла согреться и заснуть. Тонкие простыни меня убивали, одеяла я нигде не могла найти, как будто его и вовсе не было в доме. Перекатываясь с боку на бок до середины ночи, устало вытаращив глаза в потолок, я проводила бессонные часы, думая о том, что же дальше. В голове крутилось лишь одно – через десять дней я выхожу замуж, значит вернуться я должна в Москву как можно скорее. Разумеется, мне стоило пойти в квартиру, что мы уже арендовали с Лешей, планируя после свадьбы переехать в Париж на три месяца, вот только интуиция меня останавливала. Шестое чувство настойчиво удерживало в роскошных полупустых казематах, отделанных по высшему стандарту, где холод и бессонница были соседями. Не к месту я стала думать о том, сколько стоит ремонт, сколько стоит квартира, сколько стоят вещи. Хотя, вещей в квартире было крайне мало, как и мебели. Такое чувство, что она была приготовлена для того, чтобы быть выставленной на продажу. С таким ремонтом квартиру на рынке недвижимости можно смело выставлять миллионов за шесть. а Если учесть, что квартира в Париже для Ильи – не основное место проживания, то основное его жилье в Нью-Йорке, следовательно, его состояние можно смело исчислять не одним миллионом. Хотя, он мог снимать квартиру, и ее приготовили на продажу владельцы, – мои расчеты не верны. Но я никогда не слышала, что Илья живет в Париже. А что я вообще о нем слышала? Что я о нем знаю? Что он пятнадцать лет живет в Штатах, что брат уехал к нему и остался там, потому что Илья ему помог хорошо устроиться. Что мама с ним мало общается, потому что у обоих жесткий характер, они при споре не могут найти компромисс. Она не одобряла его отъезда в двадцать лет в Нью-Йорк, а теперь отказывается переезжать к нему в Штаты. А его фото в рамке здесь зачем? Зачем оставлять фото и вещи в квартире, в которой не живешь? Или жил и собрался продавать, оставил вещи, которые не нужны.

– Чем он занимается? – чертыхнулась я в сердцах. – А, главное, во что влезла я? Я вошла в номер мужчины, с которым должен был встретиться Илья. Вошла, потому что хотела предупредить мужчину о том, что Илья не смог приехать, ждать его бесполезно. Вошла и обнаружила труп, – я вздрогнула от ужасных воспоминаний. – Убитый мужчина, украденный мной рисунок. У меня большие проблемы, – резюмировала я.

Не зная толком, что происходило в Венеции после моего отъезда, я лежала в чужой постели, мучилась от отсутствия информации и холода. Фантазии не хватало, чтобы представить дальнейшее развитие драматических событий. Глазам представлялась жуткая картина четырехдневной давности: мои ноги идут по темному ковру и натыкаются на тело. Перекошенное болью лицо мужчины… кровь… развороченная грудная клетка – видны внутренности и ткани. Меня мутит, голова кружится, я бросаюсь в ванную комнату и спотыкаюсь о тело.

Меня взаправду замутило от воспоминаний. Приподнявшись на локтях, я взглянула в окно и задуматься. Спать было невыносимо. Откинув одеяло, я свесила ноги с кровати и на цыпочках пошла к своей сумке, валявшейся в нескольких шагах на полу. Схватив незаменимый женский аксессуар, я стала трясти его, пока на пол с шумом не высыпалось все содержимое. Присев на корточки у кучки женских безделушек, я принялась перебирать рукой предметы, пока не нащупала помаду. Я сняла колпачок. Внутри, вместо помады была спрятана маленькая флешка. Дальше рука потянулась к выключателю. Свет вспыхнул. Я поморщилась. Лицо и руки синхронно приблизились к свету. Я разглядывая флешку, крутила ее в руке, силилась вспомнить, когда и при каких обстоятельствах умудрилась прихватить ее с собой. То, что мне не доводилось видеть сей предмет раньше, стало ясно, как только я увидела флешку на дне сумки – эта странность никак не давала покоя.

– Что я натворила? Что происходит сейчас там? Что может означать эта флэшка? Зачем я ее схватила? И когда? Когда? – вопросы крутились в голове.

Память отмотала назад несколько дней и перенеслась в Венецию. И вот, я сижу на стуле, подогнув под себя ноги, смотрю в окно на темно-синее октябрьское небо, заволакивающееся перистыми облаками. Стало совсем темно. Из открытого окна доносится плеск воды, разбивающейся о фундамент здания, в комнате витает специфический запах канала и разогретого октябрьским солнцем камня. Шум с канала немного отвлекал от ужасных мыслей. Мне хочется забыть о случившемся сегодня днем происшествии, но память с остервенелой настойчивостью воскрешает перед глазами лицо умершего человека, мои красные руки и мытарства по Венеции.

Я кутаюсь в кардиган, надетый поверх ночной рубашки, и жалею, что взяла не пижаму, а шелковую, на тонких лямках, бледно-голубую ночную рубашку. В ней холодно: из-за пережитого сегодня, из-за того, что стоял октябрь, из-за того, что мне было страшно, как никогда в жизни. Днем холод был не так заметен, а ночью осень напоминала о себе, вместо теплого ветерка окутывала тело холодом. Я мерзла от страха, кутала его в длинный теплый кардиган, машинально кусала ногти и губы.

Мне хотелось не плакать, а выть от отчаяния, но ни единого звука не вырывалось из горла от страха. Вдруг раздался стук, неожиданно и громко. Я подпрыгнула на стуле и замерла. Сердце упало далеко-далеко вниз, застучало как сумасшедшее. Я притихла и слушала, еще плотнее поджала ноги под себя. В дверь настойчиво стучали.

– Только бы не полиция! – взмолилась я.

Медленно ноги опустились на пол, направились к двери, я еще раз прислушалась. За дверью точно кто-то был и уходить не собирался. Рука скользнула по бедру, чтобы стереть пот с ладоней, и повернула дверную ручку. Дверь открылась.

Я подняла глаза на гостя и вздрогнула. В полутемном коридоре вырисовывалась четкая фигура человека. Стучавший стоял неподвижно, странный, молчаливый. Лицо его было пугающим. Глаза незваного гостя прожигали насквозь, словно лазером, налитые гневом и кровожадностью, смотрели мне прямо в лицо. Я невольно отступила от входа.

– Я войду, – тихо произнес мужчина без приветствий, и вопрос звучал не как просьба, а как заявление.

Меня забила тревога. Поведения гостя было не просто странным, а почти нереальным.

– Этого человека не должно быть здесь! – повторяла я сама себе.

Но вопреки здравому смыслу мужчина бы реальным, входил в мой номер с видом хозяина, как будто его ждали, без приветствий, без объяснений, без предисловий. Мне оставалось лишь смотреть на проникновение без моего позволения. Каждый его шаг был тихим, едва слышным, но твердым, уверенным, предупреждающим об опасности. От гостя веяло угрозой – густой, плотной, как жвачка, как резиновый шар, такой мощной, что рассосаться в пространстве ей не дано, и исчезнуть тоже. Мужчина шел медленно, и с каждым его движением мне становилось все более и более не по себе. Я еще не чувствовала страха, но внутри что-то зародилось – это было какое-то интуитивное ощущение грозившей беды, подозрение. Предчувствие неминуемой гибели.

Знакомый мужчина словно другой человек, сбросивший маску или трансформировавшийся, продвигался мимо. Карие глаза пробежались по номеру, за который он выложил приличную сумму, но не смог воспользоваться из-за срочных дел. Потому с легкой руки отдал его мне в подарок отдохнуть перед предстоящей свадьбой. Вот только как выясняется, никаких дел нет! А он здесь, прямо передо мной! И дела его здесь, в Венеции – меня умело заманили в ловушку под благовидным предлогом, чтобы использовать в своих корыстных целях. Номер был снят, чтобы меня впечатлить. Я прошла за мужчиной, глядя на его широкую спину, и, наивная, подумала.

– Возможно, он закончил свои срочные дела раньше, чем планировал?

Встав посередине комнаты и стараясь естественнее играть роль ни чего не знающей туристки, я стала ждать пояснений. Вошедший подошел к распахнутому окну, сунул руки в карманы брюк и вдохнул венецианский воздух. Только теперь я заметила, что он пришел без верхней одежды, выглядел странно: рукава на его рубашке были закатаны – возможность его случайного появления в моем номере или сиюминутного приезда отвергалась саму себя. Он не смотрел мне в глаза, просто вглядывался в темноту за окном и молчал. Я замерла в ожидании, причем ожидала я боли. Атмосфера была жутко странной, давящей. Свет не горел, что нагоняло сильнее страх и панику, и все было в сине-серых тонах; тонах, в которых на теле человека появляются следы побоев.

– Что делала сегодня? – разорвал вдруг тишину мужской глубокий бархатный голос.

Стоявший спиной не шелохнулся, продолжил смотреть в окно и ожидал ответа. Я немного помялась, еще раз взглянула на него, затем отвернулась к окну, чтобы скрыть нервозность.

– Гуляла, – едва слышно ответил мой голос.

– Где? – раздалось в комнате более резко.

– На площади гуляла, в пару музеев зашла, в церкви… Ну, стандартная программа, – пожала я плечами.

– И все? – послышалась усмешка стоявшего рядом.

– Все, – попыталась я ответить как можно спокойнее.

– Не много для одного дня, – снова ухмыльнулся мужчина.

– Я не торопилась, – пожала я плечами, хотя он видеть меня не мог. – А ты что делал? Когда ты приехал? – я повернулась к нему спиной, и стала водить пальцами по столику, стараясь быть более естественной. – У тебя же были дела…

Я почувствовала, как за спиной стал человек, и вздрогнула от страха. Тело начало прошибать током от внутренней напряженности. Он стоял так близко, как вообще не стоят, молчаливый, слишком тихий и до того опасный, что я готова была упасть в обморок от страха. Глаза впились мне в затылок.

– Что я делал: провел незабываемые часы в отеле Palazzo San’Angelo. Знакомое место?

– Нет, – вздрогнула я, выдав себя.

– Там человека убили, – произнес голос мужчины.

Я резко повернулась к нему лицом. Мои глаза натурально округлились.

– Ты серьезно? Какой кошмар! – еле шевеля губами, произнесла я.

– Неужели? – он впивался в меня своими карими глазами как в кусок мяса – хищник.

– А что ты делал в отеле? – глаза так и не смогли принять привычную форму.

– Я? – ухмыльнулся мужчина. – Я узнал, что худенькая блондинка с большой сумкой выскочила из номера, в котором был найден убитый и ограбленный коллекционер.

Я похлопала перед ним все такими же круглыми глазами, потеряв дар речи ненадолго.

– Жуть какая, – тело вздрогнуло опять. – Тебе было страшно? – вымолвила я очень тихим голосом.

И тут стоявший резко схватил меня, сжал руками со всей силы, встряхнул для убедительности.

– Что ты там делала? – резко и безапелляционно произнес мужчина, нависая надо мной.

– Я? – округлились мои глаза еще больше.

– Ты! – прикрикнул голос жестко.

– Причем тут я? – как можно более убедительно начала я открещиваться ото всего.

– Ты была там! – ответил на мой вопрос мужчина.

– Меня там не было! – замотала я головой.

– Ты там была, – его тихий и уверенный голос давил на уши.

– Я не была в той гостинице. Ты с ума сошел? С чего ты вдруг меня подозреваешь? Я криминального прошлого не имею. Да и что мне там делать? – выпалила я как дробью, без пауз.

Тут он разжал мою руку, залез в карман брюк, вытащил из него что-то, и это что-то повисло прямо перед моим носом. Опаньки! Вот я и влипла! Как говорится: коготок увяз, всей птичке пропасть. В его руке еле-еле поблескивал браслет из пяти тонких золотых нитей, редко унизанных драгоценными камнями: бледно-розовыми, желтыми, небесно-голубыми, зеленоватыми и мутно-белыми. Ошибки быть не могло. Так вот где я потеряла браслет! И что теперь делать?

– Браслет? – начала я хлопать глазами, пытаясь сыграть недоумение.

– Браслет, – твердо произнес мужчина. – Твой браслет. И ты знаешь, где его потеряла! – с угрозой в голосе произнес мужчина.

– Это – не мой браслет, – замотала я головой. – И вообще, что за нелепость, обвинять меня в таких ужасных вещах? – я начала вырываться из его рук, так как необходимость предпринимать какие-то меры стала очевидной. Провести несколько часов под его пристальным взглядом – пытка из мучительнейших, подвергаться которой не было желания.

– Тогда покажи мне свой, – разозлившись, мужчина пихнул меня в стену с такой силой, что от удара у меня звезды побежали перед глазами. Затем обидчик еще сильнее стукнул спиной во-второй раз, встряхнув для верности.

– Не буду я ничего показывать! Не была я в номере! Ты оглох? Пусти меня! – я начала злиться от боли и досады.

Он удерживал, а я глупо тратила силы, пытаясь вырваться. Руки уже саднило. Его поведение, а главное, лицо, взгляд пугали также сильно как вид трупа в отеле.

– Что за выдумки! Это мог быть кто угодно! Сейчас туристический сезон. И вообще, уходи, я хочу спать! – неслось все вперемешку.

– Хватит врать! Человек убит, ты это понимаешь? – крепко сжимались чужие руки на моих плечах.

– Пусти! Мне больно! – верещала я жалобным голосом.

– Скажи мне правду! – не реагировал мужчина.

– Я там не была, – упрямо повторяла я во все горла. – Да пусти же ты! – и вырвалась.

Мужчина злился.

– Я что, под следствием!? – пытаясь убежать, несла я сбитым голосом.

– Да ты не просто под следствием! Считай, что ты уже в тюрьме и приговор оглашен!

Мужчина хватался где-то за мою талию, я отпихивала его от себя как могла, на него уже не смотрела, только на руки, от которых жаждала освободиться.

– Ты понимаешь, что тебя обвинить могут! Ты хоть о камерах слежения подумала? А о портье? О прохожих? Скажи, что ты там делала? – кричал мужчина.

– Спятил? Отпусти меня! – протестовала я в голос.

– Я тебе помочь хочу, идиотка! – настаивал он, применяя силу.

– Спасибо большое, только я не вижу, чтобы твоя помощь мне как-то пригодилась! – жажда вырваться была сильна неимоверно, еще чуть-чуть, и зубы пошли бы в ход.

– Мне нужно то, что ты там забрала! – крикнул мужчина.

– Меня там не было! – продолжала я отрицать все, слабо понимая, что он от меня хочет.

– Это не шутки. Отдай мне это! – вновь повторил обидчик.

– Да не брала я ничего! – тело пыталось вырваться из цепких лап.

Лап – потому что вид у него был как у дикого, обезумевшего от ярости зверя: огромного волка, или огнедышащего дракона, с клыками и когтями. Он хватал с огромной силой, причиняя боль, где только можно и нельзя. Было невыносимо, я вертелась, еле-еле выскользнула и понеслась в спальню, натягивая соскользнувший кардиган обратно на плечи, наконец, почувствовала внутри страх и ужас, сковавший внутренности. Опасность плотно разлилась по комнате. Я инстинктивно убегала, он бежал следом. Вихрем пронесся по гостиной, не дав опомниться, руки схватили железным кольцом мою талию. Я вздрогнула, еще больше испугалась и стала сильнее вырываясь. По всему телу побежал холод, грудь стала какой-то большой, сердце еле чувствовалось.

– Илья, пусти! – крикнула я в отчаянии.

Тут он кинул добычу на кровать, навалившись сверху.

– Нет, пока не скажешь, – рука сжала шею как стальные тиски.

Я снова увидела его глаза, сверкавшие металлическим блеском: острым, холодным, опасным, как у волка или оборотня, который смотрит на свою жертву и смакует свои последующие действия, представляет, как впивается в нее, протыкая острыми зубами гладкую кожу, раздирает теплую плоть, кровь забрызгивает его тело и проникает внутрь по горлу, в желудок горячей, ласкающей внутренности струйкой. Его сердце бешено колотилось, и мое оборвалось в этот самый момент.

Жертва зашевелившись, рука ее медленно коснулась дрожащими пальцами мужской руки, железной хваткой державшей шею, пытаясь таким образом успокоить. Грудь нервно поднималась и опускалась. Мужчина почему-то замер и задышал сильнее. Я онемела от страха, а мужчина разглядывал что-то на испуганном лице, ничего не произнося. Я никак не могла предугадать его действия, только молила бога избавить меня от плохого. Тут голова с темными волосами наклонился еще ниже и застыл ненадолго, глядя пристальнее. Глаза впивались в мое лицо, вдруг стали меняться, засветиться светом прожектора, опасным и ярким, прожигающим как лазер, которые усиливался с каждой секундой, горел зловещим блеском, и пугал до одури.

По моему телу бегали мурашки в бесчисленном количестве. В карих глазах плясали черти. Вдруг рука немного ослабила хватку, так, что я смогла сглотнуть. Большой палец прочертил линию по моей шее. Тело замерло от страха и неожиданности, его забило от страха током, и я почувствовала тонкий запах, потому что губы коснулись моих. Жадно, с долей злости и попытки насытиться, они целовали. И какая-то терпкая сладость была в поцелуе. Палец руки переместился в ложбинку между ключицами, вторая рука поползла вверх по ноге, поднимая подол ночной рубашки все выше. Я замерла, не дышала, мозг отключился от конечностей, чувствовался только терпко-сладкий вкус на губах, внутри уже нарождалась истерика, а горящие жаром чужие руки жадно скользили по телу, все настойчивее прощупывая каждый изгиб.

– Боже! – крикнула я сама себе и впилась своими ногтями, оттаскивая здоровое тело от себя. – Нет, – вырвалось из горла, – не надо!

На просьбы никто не обратил внимания. С тела стали стаскивать одежду с такой остервенелостью, которую я и вообразить не могла. С меня особо нечего было снимать, себя от одежды Илья освобождал без помех.

– Пусти! Не надо! – слова вырывались с трудом из горла, з останавливали чужие губы.

Руки болели, старались отлепить от себя нежеланное тело, прилагали титанические усилия. Я брыкалась. Мужчина напирал. Кое-как ухитрилась сползти с кровати, он отстранился, позволив соскользнуть на пол. Стать на ноги и бежать – вот что было нужно! Но как только тело приготовилось осуществить побег, меня подняли как котенка и кинули обратно на кровать, заодно залепив оплеуху от души. Мужчина снова навалился, бесцеремонно поднимая подол, и не слушал слезных просьб. Щеку жгло. Кожа была непривычна к таким проявлениям мужской силы, впервые в жизни получив столь неприятный подарок. Ладони прилагали огромные усилия, чтобы расстояние между моим телом и его не сокращалось, от этого заболев. Противнику надоело и, заняв более удобное положение, он резко оторвал руки, сжал своими с такой силой и злостью, что у меня навернулись слезы, нахрапистое тело коснулось моего, обжигая огненной теплотой.

– Не надо, по… пожалуйста… А!

И острая боль, как от раскаленного железа, завладела всем телом. Брызнули слезы. Большое мужское тело обжигало теплотой, в моем же был холод. Он беззастенчиво продолжал действия, сдавливая пальцами мои руки, плечи, причиняя боль в разных частях, и не смотрел в глаза. Я же через пелену слез видела размытое тело мужчины, отвернулась к стене, кусая губы, чтобы сдержать крик отчаяния.

Когда все закончилось, он устало лег подле, дыша полной грудью, и уставился в потолок, потирая кулаком глаза. Я, наконец, ощутила всю силу, с которой тряслось тело, мерзшее от холода снаружи и внутри. Прошло несколько минут. Я лежала не помня саму себя, пыталась закрыть глаза, но снова резко открывала их, от страха. Становилось все холоднее. Медленно перекатившись на бок, нервными руками натягивая хоть что-то, чтобы согреться, я стала кутать колени в подол, поджимая их, смотрела в стену и бездвижно пролежала минут пять.

Послышался звук, при котором я захлопала ресницами. Его дыхание раздавалось рядом как очередная угроза. Мужчина зашевелился за моей спиной, кончики пальцев коснулись шеи, заставив вздрогнуть, и освободили ее от волос, обнажив для созерцания. Он провел по ней пальцами еще раз и лег рядом, чем заставил меня вздрогнуть от отвращения.

Тело снова вздрогнуло в пустой парижской квартире. Пальцы рук стали растирать лоб, пытаясь таким способом стереть воспоминания той омерзительной ночи. Я раздражалась постоянно, злилась на себя, потому что до мельчайших подробностей помнила произошедшее. Все детали, вплоть до его дыхания, прикосновений! До сих пор ощущала, как мои запястья сжимались сильными руками, с точностью могла воспроизвести все, что произошло. Я еще раз побила себя пальцами по лбу, пытаясь промотать вперед произошедшее, и взглянула на флешку, которую держала в руках. Меня интересовал дальнейший период.

…я проснулась на рассвете, первое, что увидела – открытое окно спальни. Резко вздрогнула, подумав, какой ужас мне приснился. Вода еще шелестела в каналах, солнце не встало, было совсем холодно.

– Я не заметила, как уснула, – подумала я и привстала.

Глаза пробежались по комнате и раскрылись от ужаса: на краю кровати, где я уснула, постель была смятой. На моем плече лежала тяжестью чужая рука – говорить о сне не приходилось.

– Значит, и убитый коллекционер и мой родственник-филантроп – кошмарная реальность! – промелькнула в голове мысль.

Минуты три я сидела как в бреду, не шевелилась, боясь разбудить соседа, который спал глубоким сном. Дрожь уже не била, но внутренности сковало холодом, как прежде. Я поняла одно – хочу сбежать отсюда.

Кончиками пальцев я схватила его руку и медленно приподняла с моего тела, задержала дыхание, боясь сделать лишнее движение, и тихо вылезла из-под горячей руки. Сползла с кровати, еще раз взглянула на спавшего мужчину и вздрогнула от отвращения. Тихо, на цыпочках, прошла по полу, оказалась у ванной комнаты и с ювелирной сноровкой беззвучно открыла, потом закрыла дверь. Следующим этапом пришлось взглянуть на себя в зеркало. Ничего особенного я не увидела: девушку с глазами, в которых сияли звезды острым холодным блеском, холодным как сталь. Про такие глаза говорят, что в них читается боль. Я закрыла лицо руками на несколько секунд и снова взглянула на себя. Все осталось по-прежнему.

Рука повернула кран, вода тоненькой струйкой побежала по дну раковины. Зачерпнув воды, я умыла лицо и почувствовала холодную влагу на коже. Лучше не стало. В углу маячила одежда. Я стянула с себя все, оставшись обнаженной. В зеркале отразилось белое тело, которое сейчас казалось и не моим, а чужим, без разрешения прощупанным мужскими пальцами. Вглядываясь в отражении пристальнее, я поняла, что больше не хочу видеть себя в зеркале, никогда, схватила одежду и стала натягивать платье. Минуту спустя я тихонько открыла дверь ванной и прислушалась. Кровать все так же хранила на себе тело спящего глубоким сном мужчины. Помявшись, я вышла из ванной все-также на цыпочках, прикрыла дверь и застыла у входа. Через несколько секунд, убедившись, что в безопасности, пошла вдоль по комнате, отворачиваясь от кровати. Схватила сумку резким порывом и закрыла за собой дверь номера. Захлопнув дверь, я бросилась бежать по коридору вон из отеля.

Ноги сами понесли по мощеным венецианским улицам, все дальше и дальше, по серым спящим улочкам, на названия которых я даже не смотрела. Я шла, пытаясь освободить свою голову от мыслей и воспоминаний, вдыхая водные пары, огибая дома, проходя мосты и мостики. Все вокруг окрашивалось в мягкие розовато-бежевые тона раннего утра. Желание, чтобы все оказалось сном, росло с каждой минутой, и с каждой минутой я понимала ужасную реальность, заложницей которой стала. В красках прекрасного утра ступала по каменным мостовым.

Я унесла из Венеции ноги подобру-поздорову ровно четыре дня назад, мало в чем разобравшись, но сильно напуганная произошедшим.

После часов мытарств по узеньким улочкам вдоль воды, когда город окончательно проснулся и наполнился людьми, я добрела до церкви. Пристроилась на скамье в самой середине и меня, наконец, прорвало – горькие слезы закапали из глаз. Ни на кого не обращая внимания, я рыдала, закрывая руками лицо, чтобы не пугать прихожан. На мое счастье, церковь была пуста, возможно, где-то были люди в подсобных помещениях, но каяться в грехах никто не приходил. Ревущую благородно оставили наедине с Богом.

Я проревела, наверное, с полчаса, пока голова не заболела. Потом кое-как собрав мысли воедино, принялась думать, что делать дальше. Единственным разумным решением было – уехать. Уехать как можно скорее. Это означало – вернуться в номер, собрать свои вещи и по-тихому улизнуть.

Словом, обратно в отель меня погнал страх и надежда на то, что он уже ушел. Зацокав каблуками по улочкам города, проскальзывая мимо прохожих, я возвращалась в надежде прекратить этот ужас, не предполагая, что он только начинается. Медленно приближаясь к номеру, прислушиваясь к каждому шороху и шагам, я преодолевала расстояние до двери как испуганный ребенок в доме с приведениями. В коридоре никого не было. Свет лился в узкие окна, освещая пространство отеля. Рука открыла дверь номера, я вошла и замерла. Уши навострились и стали улавливать звуки. Все было тихо. Я также с опаской закрыла за собой дверь, подождала с полминуты, вслушиваясь в тишину, и медленно двинулась осматривать номер. Никого не было.