Волхвы

7

В это время Тихомир Иваныч, тот самый староста, собирающий толпы детей около костра, лежал за печкой, скрестив руки, и дремал с открытыми глазами. Эта привычка появилась задолго до седых волос и бороды, хотя причину никто не знал, да и сам дед не признавался. В его голове крутилось множество мыслей, и пищей для этих мыслей служили истории, заставляющие кожу слушателей покрываться маленькими пупырышками. Казалось, ночные представления скрывали только часть правды, иначе как объяснить сужение и расширение зрачков деда Тихомира во время этого специфического «транса»? Он будто заново переживал (возможно, выживал) свою собственную историю, и как раз правдивой версией ему никак не хотелось делиться с соседями. Возраст для очередного изгнания совсем неподходящий.

Воспоминания вместе с жарой подняли старца на ноги. Шатаясь, он задел сундук, с которого рухнул огромный самовар. Удар пришёлся на ковёр, откуда торчал огромный амбарный замок, вернее, их было несколько. Эхо пролетело по всей деревне, где-то залаяли собаки. Дед Тихомир замер. Он знал, очень давно знал, что столько замков и массивная кованная крышка, скрывающаяся под заросшим пылью ковром, защищают вовсе не соленья. Именно поэтому движения вернулись к нему спустя пару минут. Лапти зашаркали по полу. Часть кувшина оказалась в большой металлической кружке. Старец уже поднёс кружку к губам, как вдруг замки неожиданно подпрыгнули в эпилептическом припадке.

Припадок повторился, но с утроенной силой. Дед стоял на прежнем месте и не шевелился. Затем замки запрыгали снова. Воздух переполнился напряжением, которое ясно давало понять, либо угроза пройдёт мимо, либо не поможет ровным счётом ничего: ни топор, ни распятие, ни святая вода, ни обрез, который ещё нужно найти. Снова удар. Крышка бешено затряслась. Пыль с ковра подпрыгнула до уровня окна. Тихомир не повёл и бровью. Он упёрся взглядом, а если точнее – силой мысли в отплясывающие канкан замки. Вчерашний рассказчик преобразился в сгусток энергии, блокирующей появление того, что рвалось наружу. Их мыслительные волны переплетались, старец, несмотря на «окаменение», подавлял невероятную мощь там, внизу. По мере того как нарастала концентрация, звук сопротивляющегося железа становился злее, истошнее, мучительней, не предвещая хорошего конца.

Когда лоб Иваныча усыпало каплями пота, а его самого затрясло, нечто закричало из-под земли, издало полный боли вопль и оставило крышку в покое. При этом ни одна живая душа, кроме деда Тихомира, не услышала звуковые волны из чистилища, поскольку их взрыв произошёл на ментальном уровне, заставив зажмуриться того, кто сдерживал этот сумасшедший натиск.

Наконец, возраст взял своё. Тело как подкошенное рухнуло на стол. Иваныч отключился.

8

Очнулся старец только за полночь. Голова раскалывалась. С левой стороны, около уха, пульсировал болевой очаг. Пение сверчков за окном воспринималось куда более раздражающим, нежели оркестр, играющий вилками по стеклу. Рука прошлась по волосам и нащупала огромную шишку, которая, по правде говоря, была меньшим из зол, грозящих хозяину дома. И не только ему.

Мысли опережали действия Тихомира. Почему сейчас? Что спровоцировало ЕГО? Зачем он вернулся? Отложив ответы на потом, дед поспешил проверить барьер, про который он надеялся никогда не вспоминать после заселения в дом. Кряхтя и потирая образовавшийся пенёк на голове, старец согнулся, присел на лавку и резким движением отдёрнул ковёр. «Слава Богу, целы» – он вынес скромный вердикт. Несмотря на то, что замки отплясывали сумасшедшие танцы, они с честью выдержали испытание. Зато дерево крышки, ведущей в подпол, серьёзно потрепало – массивные бруски покрылись паутиной трещин. Благо выручил стальной каркас и дюжие петли.

Ковёр вернулся на прежнее место. Тихомир Иваныч с трудом взгромоздил самовар на сундук. Предпринимать какие-либо действия в ночи, как и сообщать соседям о нависшей над ними опасности, было бы глупо. Потенциальной жертве взбесившегося существа оставалось только одно – думать, причём думать требовалось максимально быстро, ибо там, куда убежал чужак, могло не оказаться столь прочного барьера. И выследить его не позволяли ни собственные силы, ни расстояние. Единственный человек, способный выслушать подобный рассказ, уже крепко спал неподалёку от колокола, и будить его сейчас было равносильно спуску в погреб в одиночку. Чистое самоубийство.

Тело болезненно отзывалось на любое движение. Ментальное напряжение шипами вонзилось в мышечные волокна, дало импульс силой парового молота по костям, отсчитавшим свыше 90 лет; ноги и руки тряслись. Из левой ноздри аристократически длинного носа проложила путь засохшая струйка крови. Однако, рассудок был готов к тому, чтобы вступить на путь исправления ошибок прошлого, плоды которых несколько часов назад пытались выбраться наружу и превратить в пустошь не только Волхвы, но и всё, что могло попасться ему на пути.

«Грехи отцов…» – Тихомир Иваныч тяжело вздохнул. «Вчерашний кошмар, зарождённый в умах прижавшихся друг к дружке детей, явился творить быль. Жестокую. Кровавую. Без разбора. Тёмная энергия, заточенная в столь яростном сосуде, жаждет отмщения, которое за время нахождения в плену рунических оков достигло адской точки кипения…»

Старик спровоцировал хруст позвонка, покрутив голову в разные стороны. Нервы.

«Наша с ним связь до сих пор прочна, и, может быть, я завёл разговоры о движении литосферных плит неспроста? Вдруг мне послали предостережение, как раз в тот вечер, за полдня до появления… Хорха.»

Вслед за произнесением имени существа по ноющей спине пробежал лёгкий холодок, будто ему был послан мыслительный сигнал. Дед Тихомир подумал о сказочном персонаже, которым пугал детей, он знал настоящее имя существа, и ни при каких обстоятельствах не собирался «обращаться к нему напрямую», однако, жуткий «отклик», снизивший температуру тела, всё же сработал, чем вызвал неподдельную тревогу. Чаша везения во время второй шоковой обороны могла склониться на другую сторону. Ночь потворствовала ЕГО свирепству, а старик еле стоял на ногах.

«Опасения терзают мой мозг, не выдержит, боюсь». – Иваныч старался включить защиту. «Прочь, гнать мысли прочь.» – он давал себе установки, на уровне нейронных реакций, вгрызаясь в кору, возводил прочные бетонные стены. «Что угодно, нужно быстро переключаться. Самовар. Чай. Нет.» – глаза обстреливали скромное жилище. Взгляд остановился на ковре и выпирающих замках. Каждая клеточка ждала звука удара нечеловеческой силы и истошного вопля замков. К счастью, эти мысли прогнал как будто специально собранный рой сверчков за окном.

«Подыграть им, точно» – губы Тихомира приняли форму музыкального инструмента, и из них полились ноты, гармонично ложащиеся на ритмичное потрескивание во дворе дома. Казалось, сверчки вторят ему, чуя надвигающуюся опасность.

Иваныч распахнул дверь и вышел на порог, не выключая свою «губную гармошку». Он на всякий случай посмотрел по сторонам – в окнах царила кромешная тьма, все соседи спали. «Ещё бы, столько горбатиться на грядках» – промелькнуло в голове. Позволив мимолётному трансу полностью забрать собственное внимание, дедушка не заметил шелест в кустах за домом, перетекающее в быстрое движение нескольких конечностей по сухой траве. Шум нарастал вперемешку с фырчанием. Подобных звуков точно не мог издать тот, кто ходит на своих двоих.

До последнего момента Иваныч был устремлён в сторону леса. До последнего момента он находился в симбиозе с деревенской фауной.

9

– Кто это?! – вскрикнул старик, когда нечто мохнатое проскочило вплотную с его ногами.

Вместо ответа на него уставилась пушистая мордочка с высунутым языком и оттопыренными ушками. В этот безумный ночной час Тихомир Иваныч оказался не одинок.

– Джек! – он тут же забыл обо всём, обрадовавшись появлению верного друга. Почему не спишь? Соскучился?

– Гуав! – задиристо ответил Джек.

Своей собаки у деда Тихомира не было, но Джек, соседская дворняга, приковывающая взгляд своими громадными размерами и ниспадающей шевелюрой, сразу подружилась с ним. Может быть, из-за их схожей седины, которой Джек был награждён с рождения. Седой волос скрывал настоящий возраст. Пёсик даже иногда вёл себя как глупый щенок, когда прятался под сенями деда Тихомира во время грома. После бури сначала показывались ушки, а затем их обладатель. Деда такие причуды от души забавляли.

– Все видят по десятому сну, приятель, одни мы с тобой шатаемся тут по-холостяцки.

Джек продолжал вилять хвостом, намекая, чтобы его усердней гладили.

– Гуав-Гав! Гав! – четвероногий друг согласился.

Тихомир Иваныч покосился на дом. Ему казалось, что невидимое лассо заарканило его и старается всеми силами затащить внутрь, заставить отворить все замки и освободить проход. Чувство дьявольского притяжения.

«Нет!» – мысленно он стукнул кулаком в грудь.

– Эй, лохмач, составишь мне компанию? Ты же любишь гулять в лесу?

Конечно же, Джек обожал проводить время рядом с Тихомиром. Лес же он использовал как площадку для оттачивания навыков охотника. Иногда грибника. Правда, последний случай с подозрительными лисичками едва не вышел пёсику боком. Благо выручил дед, отпоив настоем. Джеку вообще нравилось уходить подальше от домов, от других людей, что не похоже на обычных собак. И сейчас это оказалось как нельзя на руку для старца, потому что он собрался узнать, куда скрылся Хорх, и где тот может появиться в самое ближайшее время.

– Гав-гав-гав! Гуууааав! – хвост Джека превратился в пропеллер. Он первым взял курс на коммуну величественных сосен, одновременно грозно и оберегающе зажавших Волхвы в свои хвойные тиски.

– Только держись рядом, Джек! Рядом! – распорядился старец. «Неизвестно чем может закончиться наша прогулка, дружок…» – добавил он уже про себя.

10

Троица подозрительно одинаковых парней, отличающихся худобой и подозрительными стрижками «горшок», только вышла из самого последнего дома и виляющей походкой устремилась ко входу в лес, где была прочерчена широкая колея. В Волхвы они приехали на мотоцикле, но сейчас шли, если это так можно назвать, пешком. Даже тащить двухколёсный агрегат с люлькой они были не в состоянии, и его им пообещал вернуть хозяин дома – электрик Семён, жена которого разогнала пирушку по возвращении из города. Семён уже храпел под одеялом, а гостям посчастливилось совершить марафон через весь лес, стараясь не попасть под лопасти вертолёта в своих головах. Если бы Женька со Славиком находились рядом, они б наверняка рассмотрели в них восставших мертвецов.

Изрядно выпившая компания кое-как растянулась по ширине колеи и начала продвижение в глубь чащи. Сначала они шли сплочённо, положив руки на плечи. Миновало примерно 200 метров, и Шура, самый крайний, неожиданно нырнул в кусты щучкой, издав ужасный рык.

– Тряпка! – заорал Федор, что был по центру. Дотерпеть, что ль, не мог?!

Шура хотел ответить, развернулся (мутные глаза прорезались сквозь ночную тьму), но в следующую секунду снова припал к обочине, разразившись рыком ещё большей силы.

– Баба со слабым желудком! – Фёдору было тяжело держать Василия, тот почти отключился. Возвращайся, он щас рухнет, к такой-то матери!

Ослабленный алкодруг пополнил строй, и они поплелись дальше. Ноги их уже не слушались. Шёпот хвойных деревьев воспринимался мантрой, разбивших лагерь сектантов неподалёку. Мрак давил на без того замученные головы, с трудом воспринимающие реальность. Каждый шаг давался сложнее и сложнее.

– Баста! – нарушил тишину Фёдор!

– Чи… чего? – Шура, вжавшийся сам в себя, повернул голову. Лицо выражало тотальное равнодушие ко всему. Это был натуральный ходячий труп, который только и делал, что портил кусты.

– Этот мешок кончился! – он махнул на Васю.

– И чи… чи… чего делать?

– Ночевать, дубина! Давай укладываться!

Фёдор мог похвастаться большей закалкой, нежели собутыльники, жизненных сил которых тогда едва хватало на поднятие собственных век. Их могли побить дети школьного возраста. Чего уж говорить про бойких деревенских женщин, одна из которых полчаса назад взорвалась в гневном припадке.

Сохранивший рассудок товарищ резко взял влево и попёр тараном к большому сваленному бревну, где рядом прослеживался свободный травяной участок. Этого было достаточно для фрахтования трёх тел. Шуру предусмотрительно определили поближе к кустам. Вася примостился вдоль бревна. Сам же Фёдор, превратившийся в мамку беспомощных туповатых детей, соорудил себе травяную подушку и отполз под сосну. В считанные секунды троица утонула в крепком лесном дрёме.

11

«Какого чёрта!» – Фёдор резко открыл глаза. Понадобилось время, чтобы возникшие в голове вопросы нашли ответы: «Что за поляна?», «Почему мы в лесу?» и, основной, «Где все?». Не успев подобрать ответы, он начал паниковать, приговаривая:

– Бросили, подонки, уползли. Куда идти-то? Где, блин, я вообще? Ау, мать вашу, раз так! Ау! – Фёдор кружился вокруг своей оси. Похмельный синдром туманной дымкой нависал над обоими полушариями, они были не в состоянии нормально работать. Но стоило ему успокоиться, как первые признаки наличия живых людей тут же дали о себе знать. Паникёр долго всматривался в сторону зарослей бузины, сужая зрачки, которые вскоре бешено расширились.

«Ноги!». Чьи-то ботинки – и он знал, чьи – по-мертвецки высовывались наружу… «Шуру утащили!» – пришло на ум Фёдору.

Медленной поступью, как по учебному минному полю в армии (хотя тогда оно оказалось «заряженным» – полкан Бичук любил пошутить), он приближался к подошвам с надписью 42, выставив руки вперёд, чтобы отреагировать на возможную угрозу. По правде говоря, такой позы хватило бы разве что на внезапные объятия, которые не заставили себя ждать.

Когда до оторванных ступней, смотрящих носками в землю, оставался метр, кусты зашевелились. Фёдор почувствовал тепло в районе левого кармана трико, но ему было некогда осознавать стыд – он прокручивал свою жизнь. Дойти до женитьбы не хватило времени – обвешанные бузиной ветки расступились, и существо странной формы набросилось на него. Предсмертный обморок обошёл Фёдора лишь чудом – сказалось содержание спирта в крови.

– Федоркааааа! Это же ты! – завопило существо, ранее известное как Шура.

– Баклан! – он отверг объятия и зашвырнул товарища обратно.

– Не кипишуй, Федь, мы чутка расползлись. Васёк, вон, шиповник облюбовал… Жив ли, как думаешь?

– Щас исправлю! – всё ещё злился Фёдор, стараясь прикрыть штаны.

Он перешагнул через бревно, добрался до кустов шиповника и, сделав пару гребков, обнаружил второе тело. Тело издавало аппетитный храп.

«Готов» – подумал искатель приключений.

– Федь, тут хорошо… Я спать… до утра – Шура зевнул и моментально отключился.

Спустя пару минут, на один источник храпа стало больше.

– Спите, синяки… – отмахнулся Фёдор.

Сам он не мог заснуть – сердце до сих пор пыталось пробить обтянутые кожей рёбра. Уйти в посёлок? Не в чести бросать товарищей и отправляться в деревню. Да и дорогу, по правде сказать, Фёдор подзабыл.

«Буду баранов считать» – он нашёл выход. Улёгся на бревно и закрыл глаза. «Раз баран, два баран, три…».

12

На 45-том баране невидимая воздушная пуля прошила голову. Фёдор очнулся, но так и не пришёл в себя. Он не думал ни о друзьях, ни о штанах – вообще ни о чём. Туловище приняло вертикальное положение. Ноги медленно, попеременно шли в ведомом только им направлении. Полянка с друзьями вскоре вообще скрылась из виду. Хвойные ветки чертили на лице узоры, но в итоге освобождали путь, как швейцар приглашает в открытую дверь. Фёдор продолжал идти, заарканенный духом леса – это пришло бы в голову, сохрани он рассудок. Бревно и спящие вокруг него превратились в маленькую точку, бережно укрытую загромождением сосен. Широко открытые глаза смотрели на меняющийся ландшафт, но, казалось, хранили полнейшее недопонимание, будто до сих пор спали.

Трудно сказать, как далеко в чащу забрался Фёдор, вернее, его тело, но разбуженные первыми лучами солнца и утренними позывами Шура и Василий долго бегали вокруг той самой полянки, чтобы найти хоть какую-нибудь зацепку. Они посчитали, что Фёдор, наплевав на них, добрался до посёлка и давно уже обдувал подушку перегаром. Плюнув на поиски, парни выбрались на колею, на годами протоптанный маршрут. Вдвоём. В деревне сказали, что ни одна собака не озвучила появление Фёдора. На спинах друзей выступил холодный пот. Они в ужасе переглянулись. Тогда вряд ли кто-нибудь взялся предсказывать, сможет ли тройка в полном составе снова добраться до Семёна из соседней деревни.

Пока Шура и Василий пребывали в безмятежной стране сновидений, их приятель, подчиняющийся неведомой силе, забрёл туда, куда бы не отважился отправиться ни один заскучавший подросток.

Если бы Фёдор мог напрячь голосовые связки, то он бы описал подозрительного вида скалу, больше напоминающую укрытую чёрными соснами юрту, где уже лет 500 не жили люди. Деревья казались живыми, но выглядели так, будто пережили страшную угольную бурю, способную стереть с лица земли целые города. Они предупреждали и одновременно отпугивали путников.

Сквозь ветви, похожие на лапы костяного дракона, прослеживался проход внутрь.

В детстве Фёдора пугали ведьмами, колдуньями, он мог поклясться, что слышал оборотня, и часто рассказывал, как в ночи приходилось убегать от этих тварей, когда воображаемые шабаши бушевали поблизости от родного посёлка. Но то были сказки, вызывавшие приятные мурашки и напоминающие, что ты находишься здесь, сейчас, живой и в меру здоровый, а все враги просто питаются силой слов, нет повода их бояться. Но вы точно не думаете о «приятных мурашках», когда становитесь плотвой на крючке, которой дарована единственная способность – следовать за блесной в ожидании грядущей участи. И загробная, потусторонняя аура этого места, где из убитой засухой земли пробивается каменный бункер, затягивающий любого своими лапами из чёрной хвои, могла предвещать скверный исход.

Эмоции молчали. Фёдору не давали думать. Вдруг ноги снова пришли в движение. Он приблизился к разлому, благодаря своей худобе, протиснулся в трещину и исчез в непроглядной тьме. Далёкий собачий лай должен был послужить предупреждением, но… как эта несчастная марионетка могла его услышать?

13

Экспедиция деда Тихомира и Джека уже начала убаюкивать обоих. В сердца полагавшихся на интуицию старца путников потихоньку прогрызался червь сомнения. Исхоженные вдоль и поперёк тропинки, повторяющиеся лесные ландшафты с шоколадных конфет, сонное царство вокруг и никаких зверей под пристальным взглядом полной Луны. Уныло болтающийся хвост Джека показывал, что пёсик скоро потребует возвращения в более уютное место. Дед не соглашался.

Без карт и зацепок, кроме головы Иваныча, вооружённые фонарём скитальцы проблуждали ещё один час, сильно замедлив темп. Разочарование усиливалось. Но старец чувствовал, знал, что не смесь безысходности со страхом вытолкнула его вместе с четвероногим другом посреди ночи. Чтение знаков помогло ему в войну, поможет и сейчас. И знаки эти определённо были. Где-то в сплетённых линиях эфира, под слоем кучевых облаков, почти слившихся с тьмой. Что-то было. Оно расплывалось пульсирующей вспышкой, а затем пропадало. Через десяток-другой шагов появлялось снова. Вряд ли Джек мог видеть эту путеводную кляксу гигантских размеров, это была забота Тихомира.

Тьма поглотила путников. Они слились с ночью. Лунное сияние едва помогало различить стволы деревьев, весь обзор вокруг был залит вышедшим из берегов нефтяным месторождением. Внутренний барометр стал подавать тревожные сигналы, будто невидимый гигант накрыл их огромным куполом. Поднялось давление. Участился пульс. Из-за преследования кляксоподобного сигнала рассудок прогонял обыденные размышления. Мысли сжались, они легли на один единственный вектор и только…

– Туда, Джек! – старец внезапно ободрился и ускорил шаг. Пёс побежал за ним.

Обманывая свой возраст, Тихомир ловко проскальзывал меж препятствий. Его спутник старался не отставать, хотя под таким напором, надо признать, это давалось нелегко. «Старик обезумел! Он нашёл золотую жилу? Дверь в лучший мир? С цепи сорвался!» – возможно, думал про себя Джек.

– Не отставай, мы почти добрались! – подогнал зверька Иваныч.

Шустрые удары хвоста и натужное дыхание послужили одобрительным ответом.

Они отсчитали 20 сосен, пробежали полянку с пеньками, добрались до густых зарослей поразительно чёрных деревьев, и, вместо того чтобы осмотреться и проложить нормальный маршрут, дед Тихомир, подобно отчаянному юнцу, нырнул в хвойное озеро, залитое углём. Джек последовал за ним.

Только чудо помогло им остановиться на краю холма, которого отродясь не было на этом участке, как и ужасных деревьев чёрного цвета, сочащихся первобытным злом. Справившись с гравитацией, старец начал всматриваться вдаль, однако, собачье чутьё опередило – Джек начал громко лаять в сторону каменного изваяния. Эта площадь, на удивление, лучше освещалась, поэтому можно было разобрать, что к этому скальному «шалашу» приближается тень, обычная тень, совершенно обычного человека.

Пёс продолжать лаять. Всё сильнее и сильнее.

Тихомир Иваныч изменился в лице, его охватила тревога и ужас одновременно. Он рванул прямиком с холма и закричал:

– Кто бы ты ни был – остановись! Не заходи внутрь! – вопль был пропитан сумасшедшей энергией.

Лай Джека вторил мощным словам.

Но человек (это совершенно точно был человек) не подавал виду, будто специально игнорировал крики. Он приблизился к разлому, который уже бросался в глаза. Человек замер.

Мчащимся с холма оставалось преодолеть каких-то 150 метров, чтобы оказаться перед незнакомцем. Они из последних сил быстро перебирали ноги – последний раз Тихомир так спасался от минометного обстрела в 43-тьем. Расстояние сократилось до 50 метров, и тень растворилась. Добравшись до того места, где стоял таинственный человек, они увидели лишь разлом, в котором растворился незнакомец. Недолго думая, дед Тихомир последовал за ним.

14

Джек не смог. Пёс прыгал в довольно широкую трещину, но у него никак не получалось оказаться внутри. Похоже, колдовство опять было связано с мыслями, ибо Джек раз за разом упирался в воздушную заслонку, для пробития которой не хватало силы энергетического поля собаки. Наконец, он остановился, плюхнулся на убитую засухой землю, попытался отдышаться. Если бы только ему позволили.

Джек встрепенулся. По его вечно спадающей шерсти прошлись разряды статического электричества. Верный друг, как это ни странно звучит, оказался под напряжением. Паника закрутила его. Пёс забегал по кругу. Со стороны казалось, что он носится за собственным хвостом, как любят делать все собаки, но, на самом деле, на Джека обрушилось всё окружающее пространство. Графитовые деревья, стоящие на защите разлома, где скрылся неизвестный человек и дед Тихомир, скрутились в форму сферы и стали зажимать Джека в свою ловушку. По псу бегали микроскопические разряды, они жалили его. Гневный лай понемногу вытеснило испуганное взвизгивание. Джек заскулил. Он не понимал, что происходит. Никто на его месте не понял бы, что происходит. Чёрные драконьи крылья уже накрывали его, не помогал даже лунный свет – ночное светило предпочло не смотреть на ужас, разворачивающийся на полянке около скальной юрты. Давление, которое на момент безумного рывка сдвинулось на второй план, вернулось с утроенной силой, достигнув пика. Находящийся в осаде тысячи электрических пик пёс припал к земле, затянув едкий запах сгоревшего леса. Он испуганно прижал уши и пал вниз. Сфера сжалась до предела. Невидимые когти впились в него, после чего он уже не видел ни света, ни намёка хотя бы на блеклый лучик. Тьма поглотила его, и мучения Джека закончились.

Теперь лишь тот несчастный, который лишь по чьей-то злой воле мог оказаться на выжженной поляне около скальной юрты, увидел бы обладателя некогда развивавшейся шевелюры, бездвижно лежащего около большой каменной глыбы. Джек не убежал, хотя был шанс. Он остался ждать своего верного друга, прыгнувшего в неизвестность. И ему было страшно жаль, что не получилось последовать за ним.

15

Кровь деда Тихомира закипала. Во время погони он забыл обо всём: о возрасте, о костях и остатках мышц 90-летней давности, об этом дьявольском окружении, от которого вода могла покрыться коркой льда, а зубы – превратиться в кастаньеты, отбивающие нервный ритм. Даже Джек, бедный Джек, сам вызвавшийся в это приключение, окончательно отошёл на второй план. Только незнакомец. Только мрачная тень, приковавшая к себе внимание с того проклятого холма, на которую они обратили внимание, когда человеческая сущность, призывающая уйти, развернуться и бросить это место к чёртовой матери, проиграла, и расплывчатая клякса увлекла их за собой. И они поддались. Почему?