скачать книгу бесплатно
Я видела свет – прожектор был рядом. Я, сама того не осознавая, начала ползти вперед. Я чувствовала себя так, словно я пациент, который упал со стола во время операции без анестезии. Я пыталась ползти, но ощущала, как мое тело сжалось. У меня не было с собой ничего. Моя судьба была не завидна, но меня схватили чьи-то руки. Я обернулась. Это был Юзерфаус. Он взвалил меня на спину и побежал. Я закрыла глаза, чтобы не приходилось привыкать к происходящему вокруг. Я чувствовала, как этому старику тяжело, но он пересиливал себя, чтобы спасти наши жизни. Я была уверена, что он даже не чувствовал боли в спине – только тяжесть моего тела. Спустя какое-то время, я пришла в себя и почувствовала себя в безопасности. Мир вокруг меня стал таким простым. Лишь легкая головная беспокоила меня. То же самое было и с Мартином. Один в один. Внезапно Юзерфаус остановился и скинул меня. Он закричал и схватился за спину
– Господин Юзерфаус?! – вскрикнула я.
– Как-как?! – проговорил он сквозь боль. – Не важно. Уходи быстрее, пока можешь. Я найду способ выбраться из этого дерьма.
Я почувствовала, как мое сердце встрепенулось. Это не просто так. Мое лицо налилось кровью, и я ощутила прилив адреналина. Я была полна решимости. Юзерфаус был готов пожертвовать собой, чтобы спасти меня. Я не могла его бросить. Моя рука все еще немного болела, но я подхватила Юзерфауса и побежала.
– Ты что творишь?!
Он был ошарашен этим. Я никак не ожидала, что буду способна поднять взрослого мужчину. По ощущениям в нем было около восьмидесяти килограммов, а я весила всего шестьдесят. Я неслась так быстро, что не заметила, что мы почти уже около моего дома. Резкий поворот вправо, дверь – и мы уже в подъезде. Я тяжело дышала. Я помогла Юзерфаусу встать на ноги. Он держался за стену. Я тоже опиралась на стену, чтобы без сил не свалиться на пол. Я так устала, но я была счастлива как никогда. Юзерфау поддерживал меня за локоть. Мы с трудом поднялись в квартиру. Я открыла дверь и прямо в одежде уселась на пол. Юзерфаус пересадил меня на кровать, а сам уселся на единственный стул напротив. Мы где-то с минуту сидели и просто молчали, пытаясь прийти в себя, пока он не прервал тишину.
– Откуда?
– А? – я не поняла, о чем он спрашивает меня.
– Откуда ты знаешь мою фамилию?
– Я расскажу… Сейчас. Отдышусь. – я все еще восстанавливала дыхание.
– Что ж… Ты и вправду отличаешься от того скота, который ходит по улицам. Ни один не поступил бы так, как ты. Они не ценят людей, они считают себя и других машинами. Мы ценим, и это отличает нас от скота. Мы способны думать и понимать. – он произносил это твердо и четко, словно он репетировал этот разговор.
– Не вини их. Они стали такими, но не хотели этого. Они сражались за другое. Не важно, за что, но точно не за это.
– Но они не сопротивляются, они даже не пытаются ничего поменять, а их насилуют и физически, и психологически каждый день. Часовой надругался над нашей памятью и нашим городом. Он переврал все, что только можно.
– И вы же тоже в этом участвовали. Вы командовали ополчением в дни революции, и именно вы подготовили план наступления. Мы все виноваты в том, что сейчас происходит.
– Да, но… но… – было видно, что он не хотел это признавать, у него не было оправданий, но он почему он вынужден тогда был это сделать. – Часовой держал в плену моего сына. Его освободили после революции… А откуда ты знаешь про план?
– Я участница революции. Я пряталась за дверью, когда вы с Часовым обсуждали план первой атаки. Я помню вашу фамилию, но не помню имени.
– Господи, какой идиот подпустил кого-то к двери… Пожалуй, это уже не так важно. Мое имя – Отто фон Юзерфаус. Я был главнокомандующим во времена революции. Я признаю, что виновен перед сотнями убитых по моим приказам людей. Я должен все исправить.
– Давно вы к этому стремитесь?
– Около полумесяца.
– Дайте угадаю, вашего сына забрали в армию?
– Я… Да, его забрали в армию.
– И вы хотите мстить за то, что его отняли у вас?
– Нет. Месть – удел слабых людей.
– Тогда зачем вам это, мистер Отто?
Я не хотела причинять ему боль, но я хотела, чтобы он принял сам себя и обуздал свое истинное «я».
– Я начну с предыстории. Когда-то у меня было все: семья, дети, военная карьера. Я был на высоте… Мы с Часовым были друзьями. Я так считал. Я знал кое-что из его биографии. Об этом знали немногие.
– Что именно? – это было важно для меня – я родилась не так давно и не помню прошлого правителя.
– Часовой – не первый в своем роду, кто захватил власть в этом городе.
– А кто был до него?
– Его дед – Георг. Он пытался построить идеальное общество, в котором все будут равны и смогут жить так, как им угодно. Во всяком случае, он так говорил. И на деле Георг был действительно хорошим правителем, но он очень не нравился буржуазии, которая в результате свергла его. Его четвертовали на главной площади. Буржуазное правительство не оправдало себя. Элита набивала себе брюхо, пока люди умирали от голода. Я, честно сказать, тоже относился к элите. И Часовой. У его семьи было огромное состояние за границей. Это и позволило им сохранить свое место в обществе. Чуть позже Часовой объявил революцию. Я же лишь боролся за свою семью – это все, что у меня было. Я потерял глаз во время одной из атак, думал, Часовой оценит мою «верность» и не возьмется за меня. К сожалению, я ошибался. Сначала от меня отвернулась жена – ей промыли мозги, и она ушла в работу с головой. Потом умерла моя дочь. Она была девочкой с убеждениями. Она объявила голодовку, но ее никто не поддержал. Даже тогда, когда она умирала от изнеможения рядом с памятником героям революции… Мой сын – это все, что у меня осталось. Он не поддался влиянию Часового, но его просто забрали у меня люди из Опеки. Они сказали, что он отправится на фронт. Так я потерял все. Я решил бороться за то, чтобы больше не было таких, как я. Я хочу уничтожить свой вид. Понимаешь, о чем я?
– Да… я понимаю. Вы прошли это все, и все еще помните каждую строчку нашей истории?
– Память ныне стоит дороже, чем что-либо. Поэтому наши с тобой жизни так ценны. Кстати, как тебя зовут?
– Я… я не помню своего имени. Я даже не смогла справиться с синдромом отрицания реальности, поэтому пока что вы можете звать меня 1029.
Я наконец отдышалась и решила сделать чаю, чтобы немного разрядить обстановку, но в шкафчиках я не нашла ничего, кроме кофе «Заря». Но вкус он как жженая грязь, но выбирать не пришлось. Молока я даже не надеялась найти. Я поставила чайник. Я налила нам по чашечке этой гадости, и мы сделали по паре глотков. Нам нужно было смочить горло. Стало чуть легче, и я смогла собраться с мыслями. Я почувствовала голод. Я проверила свои запасы, но ничего, кроме пары небольших ломтиков хлеба и какой-то крупы, дома не было. Господин Отто протянул мне небольшой мешочек с какой-то приправой и предложил добавить ее в кашу. Он попросил сделать порцию и для него. Сказал, что в долгу не останется. Я вскипятила воду, и через несколько минут каша со специями уже была готова. По консистенции она была похожа на клей. Пахло не так уж плохо, но это было заслугой специй. У меня было всего две миски и две старые ложки. Мне было стыдно предлагать эту посуду господину Отто, но мы оба умирали с голода. Я поставила перед ним порцию. Мы начали есть. Крупа не скользила по языку и не растворялась во рту, она прилипала ко рту. Жевать было очень трудно. Если бы не приправа, вкус бы и вовсе не чувствовался. Я надеюсь, бессознательная «я» не ела это каждый день.
– Простите меня, господин Отто. Вышло просто отвратительно.
– Ничего. Едал и похуже. Но, если бы я не был сейчас голоден, я бы не стал это есть.
– Боюсь представить, что едят работники непоказательных фабрик.
– Ничего, очевидно.
– Чем они питаются?
– Чем придется… Ну или верой в великую победу великого Часового.
Я думаю, он тоже понимал, что это не шутки. Но от осознания этого легче уж точно не становилось. Я насильно впихивала в себя эту субстанцию. Если бы у моего организма был выбор, то он бы даже не стал переваривать это. Уже на пятой ложке мне стало плохо, и еда попросилось наружу. Я не могла позволить себе этого сделать. Я сказала Отто, что отойду ненадолго, зашла в туалет и закрылась там. В моей аптечке были таблетки для сдерживания рвоты. Я знала, что буду чувствовать себя отвратительно. Но мне хотя бы не пришлось чувствовать себя изнеможенной от голода. Было забавно, что это лекарство выписывали без рецепта, а иногда отдавали просто так. Часовой знал, что с едой было что-то не то. Но не для приближенных. Я проглотила таблетку и уже хотела запить ее водой из-под крана, но в ней было столько хлорки. Такой воде место в бассейне. Я выплюнула воду и запила таблетку своей собственной слюной. Мой организм точно меня не предал бы. Я решила почистить зубы, чтобы убрать изо рта остатки каши. Я достала щетку. Если бы она не стояла в стаканчике со всякими приспособлениями для гигиены, то я подумала бы, что ей чистили сортиры. Она потрепалась и пожелтела, на ней было много сколов. Я даже не знала, сколько ей лет. К счастью, у меня был зубной порошок. Я набрала его на щетку и принялась буквально драить свой рот. Было неприятно. Казалось, что порошок стирал мою эмаль. Эти несколько минут позволили мне понять одно – вот так живет образцовый работник. Вот это получает гордость города за свою работу.
Мне стало страшно за всех, кто работает на заводах или учится. Что с нами сделали?.. Война ли сделала это с нами или так было всегда? Как я могла не замечать этого? Почему не реагировала?.. О нет, я же привыкла к этому. Нет! Я была чем-то средним между роботом и животным… Боже мой, этого просто не может быть…
Я взглянула на себя в зеркало. Я заметила, что на моем лбу начали появляться морщины. Мне было 28 лет. Я хотела запомнить свое лицо таким, какое оно есть сейчас. По сравнению с собой 25-летней я немного похудела. Господин Отто постучался ко мне.
– 1029? С вами все хорошо? – обеспокоенно спросил он.
В горле встал ком, но я все-таки нашла в себе силы ответить.
– Да-да, все в порядке. Мне стало плохо. Я уже выхожу.
Я вышла из уборной, и мы вернулись за стол. Я рассказала Отто обо всем, что произошло со мной с того дня, когда я пробудилась. Я рассказала даже о своей аномальной регенерации, но не рассказала о маме. Я побоялась. Я почувствовала, что с Отто мне не стоит говорить о матери.
– То есть ты хочешь сказать, что воскресаешь раз за разом?
– Да… Не совсем. Видишь календарь – 12-ый год после революции, еще вчера я была в 11-ом. Я каждый раз пропускаю целый год жизни.
– Я не встречал подобного… Хм, я думаю, информация об этом есть в государственных архивах.
– А где находятся эти архивы?
– В башке Часового, где же еще?
Я попыталась что-то вспомнить об этом. Я погрузилась в воспоминания очень глубоко, но все словно было окутано густым туманом. Я бросила взгляд на рану, полученную с утра. Теплое молоко. Мне не мешало бы порадовать свои рецепторы хотя бы и выдуманными вкусами.
Я погрузилась в детство. Мне было около двенадцати. Я находилась не в городе, а в одной из деревень неподалеку. Я видела маму, которая доила корову в легком платьице и соломенной шляпке. Я сидела рядом и плела венок из цветов. Я понимала, что происходит, потому что когда-то проходила это в школе.
– Тебе не напечет головушку, воробушек? – мамин голос все еще заставлял меня непроизвольно улыбаться в реальности.
– Нет, мам. Солнце сегодня яркое, но не жаркое.
Я посмотрела на небо, солнце действительно светило необычайно ярко. Давно я не видела такого солнца. Только тогда, когда я вспоминала о том, как мама улетела куда-то. Я бегала по зеленой траве, меня ничто не заботило. Мама поймала меня и начала щекотать. Я боялась щекотки. Я искренне смеялась. Как мама. Я надела ей на голову венок. Она была еще прекраснее, чем обычно. Я спряталась в тени. Мама взяла стакан, зачерпнула молока из ведра и протянула его мне.
– Вот, воробушек, попей. Оно горячее. Это полезно для тебя.
Видимо, еда и вправду влияет на здоровье людей. Если люди будут питаться чем попало, они же просто передохнут.
– Спасибо, мам!
Я взяла стакан и сделала глоток. Густое и нежное молоко обволакивало язык. Оно утоляло жажду и придавало сил. Я прижалась к маме и уснула.
Это было все, что я вспомнила. Я сидела с каменным лицом, но из глаз лились слезы.
– С вами точно все хорошо, 1029? – спросил Отто.
– Да… даже очень хорошо.
В дверь постучали. Стук был жестким. Кто-то ломился в мою квартиру. Грубый мужской голос произнес:
– Гражданка! В вашем доме включен свет после одиннадцати часов вечера! Вы нарушили закон Великого Часового от третьего месяца двенадцатого года после революции. Откройте нам дверь и сдайтесь немедленно, иначе мы выломаем дверь.
Блять! Абсурдные законы. Я даже не в курсе. Нужно валить отсюда как можно быстрее. Я собрала сумку, открыла окно и забралась на крышу. Я окрикнула Юзерфауса и помогла ему выбраться. Спину ему все еще ломило, но я приказала ему спуститься по водосточной трубе и слиться с толпой. Я услышала, что в мою квартиру вломились и начали обыскивать. Я забрала все вещи, которые вызывали подозрения. Волноваться было не о чем. Я собиралась пойти за господином Отто, но вдруг я услышала сигнал рации.
– Подозреваемого нет дома, прошу направить пару смотрящих для вычисления подозреваемого.
Я повернула голову и увидела, как пара смотрящих уже двинулась в сторону моего дома. Они пытались обнаружить меня прожекторами издалека. Если я сейчас же не убегу отсюда, меня поймают. Я побежала по крышам в противоположную от света сторону. Я удивлялась тому, что в моих легких все еще оставался воздух и что я вообще могла бежать. Свет приближался, но я оказалась быстрее и продолжала бежать. Я бежала в сторону своего завода и надеялась переночевать в своем убежище. Я топала по крышам очень звонко.
Мне казалось, что сердце сейчас взорвется, но я уже почти была на месте. Вот он – дом напротив!.. Блять! Линия электропередач обрезана. Если я не смогу перебраться на ту сторону, меня поймают. Я должна действовать решительно, я прыгну туда! Прямо в окно! Во всяком случае, выбора у меня нет. Я выжала из себя последние силы для ускорения, и вот он – прыжок. Я лечу! О нет… Я недолетаю, я сейчас упаду с четвертого этажа… Я должна умереть, иначе ничего хорошо не выйдет. В последнюю секунду я достала ножичек… Сука! Блять! Громкий хруст. Он сопровождался криками от боли и матами. Мне было так больно, что сердечный приступ или пуля в голову казались гуманной смертью. Уверена, мой крик был громче выстрелов. Я поняла, что не чувствую ног и левой руки. Как-то я умудрилась перевернуться на бок. Я окинула взглядом свое тело. Два открытых перелома в районе колен. Кровь струилась фонтаном. Еще чуть-чуть и подо мной образовался бы целый океан. На руке был закрытый перелом. Наши врачи смогли бы меня спасти. Я должна была это сделать. Я сжимала в правой руке ножичек. Она тряслась. Я знала, что, если перерезать горло, можно умереть быстро. Но будет очень больно. Одно резкое движение – и кровь хлынула из шеи. Я чувствовала, как боль постепенно сходит на нет. Последним, что я увидела, было то, что на меня упал свет от прожектора смотрящего. Я закрыла глаза и вновь погрузилась во тьму.
V
…Человек может вредить другим не только своими действиями, но также и своим бездействием: в обоих случаях он ответствен в причиненном зле, но только привлечение к ответу в последнем случае требует большей осмотрительности, чем в первом…
Джон Стюарт «О свободе».
Каждый раз мне все труднее и труднее просыпаться. Мой мозг начинает проигрывать какие-то воспоминания, которые вряд ли имеют хоть какую-то ценность. Иногда я чувствую себя настолько полной, что являюсь пустой в осознании себя как оболочки в прошлом… Откуда вообще в моей голове такие отвратительные выражения и обороты? Все смешалось. Тьма настолько плотно прилипла к моей коже, словно это была нефть. Я должна достать зажигалку из кармана и поджечь себя. Я попытаюсь окунуться в эти воспоминания еще один разок. Неси меня, океан из черного золота.
Следующее воспоминание – фрагмент тренировки с мистером Вилсбергом. Я разминаюсь, отрабатываю удары и выполняю свою коронную комбинацию. Мое тело натянуто как струна, я следую определенному ритму ударов, которые записаны на подкорке.
– Молодчина! На сегодня все. – крикнул мне Уинстон.
Я пожала ему руку, а второй рукой вытерла пот со лба. Я присела и вытерлась полотенцем. После тренировки я ощущала себя так, словно меня окунули в соленую воду прямо в одежде.
– Послушай, маленькая, мне нужно с тобой поговорить.
Почему никто не называет меня по имени? Это запрещено? У каждого для меня есть маленькое прозвище, словно у меня никогда и не было имени, и 1029 – это лишь мое очередное прозвище.
– Да, конечно, Уинстон, что случилось?
Он присел рядом со мной и заговорил шепотом.
– Ты же знаешь, что задумал Август?
Август? Кто, мать вашу, такой Август?
– Да… Он хочет взять власть, чего бы ему это не стоило. В этот кровавый день погибнут тысячи людей, это точно.
Погодите… Август – это имя Часового?! У него есть имя! Твою мать…
– Дело плохо, маленькая… Я получил телеграмму от твоей мамы. Она до сих пор не нашла нужный нам артефакт, а это значит, что нам придется справляться самим.
О чем это он? Какой артефакт? Я ничего не понимаю.
– Я понимаю… Будет нелегко пойти против него, но я сделаю все, что смогу. Я должна.
– Если ты не сможешь – никто не сможет. Мы должны нанести ему неожиданный удар, поэтому сначала помоги ему, а дальше мы все организуем.
– Хорошо, Уинстон. Если ничего не получится, уйди в подполье и найди меня, когда это понадобится. Это просто так не закончится.
– Я понял… Следующая тренировка через неделю. Приходи обязательно, это будет последняя твоя тренировка.
– Спасибо, Уинстон. Что бы ни случилось, я найду способ остановить его.
Август, артефакт, остановить… Я должна остановить часового с помощью какого-то артефакта? Господи, мне сейчас станет еще хуже. Я должна вынырнуть из этого воспоминания, пока мне не стало хуже.
Я проснулась с сильной головной болью. Открыть глаза было очень тяжело – на мои веки словно прицепили по пятикилограммовой гире. Я потерла лицо рукой и попыталась встать. Я заметила, что все выглядело так, как это было еще в девятом году. Стоп, это что, какой-то скачок во времени? Это, наверное, какая-то аномалия. Я взглянула на календарь. Нет, был уже тринадцатый год со дня революции. Так. Стоп-стоп-стоп, здесь что-то неладное. Квартира чистая, а на улице светит солнце. Не может быть! Война кончилась? Я тихо прошла в ванную и взглянула в зеркало. На лбу морщины стали еще заметнее. Спустя некоторое время я обратила внимание на надпись на зеркале. Там было написано: «Не забудь принять таблетки», а рядом с надписью было нарисовано сердечко. Какие таблетки?
Я открыла шкафчик с медикаментами, и там действительно, помимо «Пентариона» и прочих привычных для меня препаратов, лежала розовая пластмассовая баночка с таблетками внутри. Я взяла баночку, чтобы посмотреть, что в ней, но тут же обнаружила на дверце шкафчика надпись: «Не пей таблетки». Я начала что-то осознавать. На таблетках ничего не было написано, но я на всякий случай взяла их с собой вместе с «Пентарионом». Я ощутила тянущую боль в районе висков, сосуды словно сжались в попытке меня остановить. Тело хотело принять таблетки, но разум говорил, что я не должна этого делать. Я должна была выбрать, на чьей я стороне. Я откажусь от этой дозы и попытаюсь понять, что происходит. Мне захотелось проверить руку. Она зажила, как и все остальные раны. Даже переломы. Обо мне заботились, или мое тело само справилось? Как бы то ни было, я почувствовала себя так, словно сейчас умру, как это бывает во время приступа. Моя рука потянулась за таблетками, но я остановила себя. Я заставила себя надеть ту одежду, которую ношу всегда. На месте, где одежда была порвана, была заплатка. Она была очень аккуратной, практически в тон ткани. Странно, я ведь не умею шить. Я надела перчатки и уже почти была готова выходить, но услышала пронзительный звон, который раздавался в голове и отскакивал от каждой стенки моей черепушки. Я наивно пыталась закрыть уши в надежде, что звон прекратится, но это не помогало – звенело внутри меня. Я заметила, что мир вокруг меня начал меняться. За окном уже не было солнечно – вновь поднялась пыль, а моя квартира наполнилась грязью и разбросанными вещами. Я чувствовала себя все хуже и хуже. От бессилия я упала на четвереньки и схватилась за голову, но не закрыла глаза. Я хотела видеть то, что творилось вокруг меня. Среди звона я начала различать гром ружей и свистки сотрудников опеки. Я почувствовала запах гари и поняла, что война не кончилась. Она видимо и правда не закончится никогда. Я начала задыхаться, артерии сжались. Рука продолжала тянуться за таблетками, но я снова остановила себя. В глазах начало темнеть. Больше ни один солнечный луч не проникал в мою квартиру, которая была наполнена моей болью мира и пуста в мире материальном. Действительно, все, что теперь меня связывает с этой квартирой, – это надписи, распечатанные на металле, которые я не в силах прочесть. Меня больше не радует мой полумягкий матрас, который за все эти годы просел настолько, что стал просто мягким. Меня не радует вид на башню часового. Меня не радует мое отражение в зеркале. Я потеряла счастье? Но мне кажется, что я никогда и не приобретала его. Я сталкивалась лишь с его иллюзией, с имитацией. За настоящие счастье мне еще придется побороться. Я упала без сил на пол и ощутила сильнейшую боль в сердце, мне казалось, что я вот-вот умру, что сейчас случится сердечный приступ. Но я не возьму в рот ни одной таблетки. Я старалась сдерживать крик, но он прорывался сквозь зубы. Я схватилась за грудь и посмотрела еще раз на то, что находится вокруг. Моя квартира словно заброшена. В некоторых местах рос мох, а обои были частично отклеены и разодраны. Пол частично выпирал, будто был живой душой и не хотел здесь оставаться. Я не хотела умирать в этом месте, но я смирилась с этим и спокойно выдохнула, ожидая, когда природа вновь возьмет свое. Но этого не произошло. Я почувствовала облегчение и легкое освобождение. Я попыталась встать. Тело все еще шатало из стороны в сторону, но я могла идти. Я собирала вещи. Мои руки принялись перекладывать все медикаменты в сумку. Я заметила, что на моей тумбочке была куча медицинских карточек. Это были отгулы, которые я должна была сжечь, но почему я не сожгла их? Я внимательно изучила их – эти листки можно было сложить в карту. Это была карта канализации нашего города! Я помню ее, ведь специально для нее мы на фабрике делали трубы. На ней что-то отмечено красным кружком. Где-то в северном районе… Мне надо туда попасть. Я знала, что в таком состоянии идти по крышам – не лучшее решение, но если я бы я пошла по улице, то, думаю, ничем хорошим это бы не закончилось.
Я еле-еле залезла на крышу и лицезрела картину, которая была мне знакома с прошлого года, но она изменилась в масштабах. Смотрящих по городу ходило только больше, а болотные оттенки все сильнее поглощали мой город. Только небо сияло от выстрелов и взрывающихся самолетов. Кстати, а почему самолеты не падают? Оставлю этот вопрос на потом. Я прошла по уже знакомому мне маршруту до своего логова и взяла с собой еще двадцать ножичков. Такими темпами мне надо будет в скором времени пополнить свой запас. Я спустилась по водосточной трубе и оказалась в одном из переулков. Тут я некогда спасла немого паренька от старика-военного. Ныне тут ничего не осталось, но зато здесь был канализационный люк, в который я спустилась, предварительно приняв немного «Пентариона». Канализация, кажется, начала пахнуть еще хуже. Смердело трупным ядом и тиной. На удивление запах сточных вод и продуктов жизнедеятельности был не так различим.
Сейчас у меня даже голова не болела после приема «Пентариона» и посещения незнакомого места. Я шла по этим сырым коридорам, но мой рост был слишком большим, и мне приходилось перемещаться на корточках. С потолка что-то капало, но я не желала знать, что это. Через десять минут ноги привели меня на место, которое было отмечено на карте. Я бы не и нашла здесь ничего, если бы внимательно не осмотрелась. Одна из стен была сделана не из камня, как все остальные, а из папье-маше, которое было раскрашено под остальные стены. Она сливалась с остальными стенами. Если бы я не знала, что в этом месте что-то должно быть, то я бы никогда и не догадалась, что здесь что-то не так.
Я аккуратно отодвинула эту стенку. За ней находился коридорчик и железная дверь. Все это будто бы было сценой из комедии, но я привыкла рисковать своей честью и здоровьем. Забавно, но практически никто уже не ценит эти два аспекта. Я тихонько постучалась в дверь. Дверь отворилась. На меня было направлено дуло винтовки. Я узнала эту винтовку – ее я отдала тому немому парню. Он был в капюшоне, но я узнала его, хотя он сильно изменился. Шрамов стало больше, он оброс щетиной и возмужал. Для меня он находился во тьме, но я начала вглядываться и разглядела помещение позади него.
– Э-это я. Ты же меня помнишь? Тогда, год назад… – я сказала это, явно не подумав и выставив себя глупой, он и так все понимал, но подчинялся рефлексам.
Я услышала знакомый стук ботинок.
