скачать книгу бесплатно
Увидев воочию этот плавающий дворец, Цезарь вопреки ожиданиям Клеопатры не восхитился, а ужаснулся:
– На воде до первой волны!
– Какой волны? Никто не собирается выходить в море, а на Ниле волн нет.
– К чему столько золота и побрякушек на судне? Ты плыть собираешься или развлекаться?
Клеопатре стало даже обидно за старания своих предков. И отец, и дед, и многие до них вложили столько денег и выдумки в сооружение огромного богато украшенного корабля, а римлянину не нравится! Верная себе, она ехидно поинтересовалась:
– А то и другое одновременно нельзя?
Несколько мгновений Цезарь смотрел на нее неподвижно, потом расхохотался:
– Можно! Пожалуй, можно! Если на Ниле действительно нет волн или их не поднимет проплывающий мимо бегемот!
Не удержавшись, царица улыбнулась.
Конечно, Цезарь еще не раз критиковал плавучее сооружение Птолемеев, но сам же оценил удобства жизни на нем. Отделанный в греческом стиле корабль был действительно роскошен и удобен.
Чтобы привести в движение эту громадину, нужны немалые усилия четырех тысяч гребцов и четырех сотен корабельщиков. На корме и на носу стояли статуи высотой не менее двенадцати локтей, то есть выше трех человек, вставших друг дружке на плечи! Все наружные стены щедро расписаны восковыми красками, борта украшены искусной резьбой. Цезарь усмехнулся, заметив множество изображений витого плюща и тирсы, то, что совсем недавно в Риме было вовсе запрещено изображать, потому как символизировало культ Диониса. Поссорившись с Египтом, римляне сотню лет назад запретили проведение вакханалий, любимого праздника Птолемеев, как и культ самого Вакха (Диониса). Нельзя сказать, чтобы от этого они перестали пить вино или предаваться разгулу, но строгие требования республиканцев принесли свою пользу, воздержание хоть чуть остудило горячие головы Рима.
Что сказал бы тот же Катон, сторонник строгой морали и противник всякой роскоши, увидев громоздкое сооружение Птолемеев? Цезарь поймал себя на том, что, будучи по натуре не слишком требовательным к условиям жизни, он все же с удовольствием и даже восхищением разглядывает плавучий дворец.
А разглядывать было что. Больше трех десятков просторных кают, в которых стены, потолки и двери украшены изумительной резьбой, полы выполнены мозаикой из разноцветных камней со сценами из гомеровской «Илиады» – Птолемеи помнили, что они эллины. Не меньше украшены огромный спортивный зал и галереи для прогулок. А уж храм богини красоты и любви Афродиты вообще поражал воображение своим убранством – статуями, картинами, вазами, дверями из слоновой кости, множеством вьющихся растений, посаженных в бочки.
Самому Цезарю Клеопатра предложила огромный кабинет Птолемеев, намекнув, что для ночных утех пригодится ее собственная спальня. Римлянина поразила библиотека кабинета со множеством папирусов. Клеопатра махнула рукой, мол, это походная библиотечка!
А ведь еще были бани с тремя огромными ваннами, большой бассейн для купания, садок с морской водой для рыбы… Цезарь понял, что ему едва ли хватит времени путешествия, чтобы увидеть все помещения плавучей «Александриды». Поистине Птолемеи умели размахнуться. Римские виллы стали казаться Цезарю скромными сельскими хижинами.
Словно между прочим, Клеопатра поинтересовалась, знает ли он, что спускать на воду это восьмое чудо света помогал Архимед? И именно при этом великий сиракузец произнес свою знаменитую фразу о точке опоры, при помощи которой он смог бы передвинуть Землю. Заметив усмешку Цезаря, царица даже фыркнула:
– Да, он сумел так применить рычаги, что одной рукой справился с работой, которую не могли выполнить сотни человек!
Тон Клеопатры не предполагал ни малейших возражений, Цезарь предпочел промолчать. Пусть себе, Архимед так Архимед, какая разница? Царица, видно, решив, что убедила римлянина единой фразой, гордо покосилась на него, мол, знай наших, словно не Архимед, а она сама придумала сложную систему рычагов! Цезарь едва сдержался, чтобы не окунуть зазнайку в Нил.
Глядя на вытянувшуюся кавалькаду из римских судов, отправившихся с ними, и на удаляющиеся стены Александрии, Цезарь со вздохом покачал головой:
– Вместо того чтобы раздобывать деньги, я отправился развлекаться.
Клеопатра прижалась к его плечу щекой:
– Деньги будут, когда мы вернемся, а развлечься тебе давно не мешает.
– Скажи честно, ты все же влезаешь в долг к ростовщикам?
– Нет, у меня есть другой источник.
– О котором я не знаю?
– Конечно, и знать не должен.
Сколько ни пытался Цезарь вызнать, что это за источник, Клеопатра упорно молчала. Они едва не поссорились.
Не одни любовные беседы вели римский диктатор и египетская царица. Будь она всего лишь любвеобильной красоткой, Цезарю надоело бы уже через неделю, римлянин действительно был пресыщен женскими ласками и вниманием. Клеопатра резко отличалась от римских матрон не просто умом, а интересами. Цезарь уже убедился в ее умении говорить на нескольких языках, но это не все. Оказалось, что, помимо власти и любви, египетскую царицу увлекают… математика и измерение объемов тел, философия и история, и такие вовсе прозаические вещи, как торговля и хозяйственная жизнь страны…
Римлянин понял бы, увлекайся она литературой и музыкой, но вычислениями объемов тел… Откуда такой неженский интерес? «Из Мусеума», – объяснила Клеопатра, она много корпела над папирусами и поняла, что развить логику можно только при помощи математики. Да, да, Цезарь зря не верит, стоит попробовать самому!
Следующие два дня он тоже корпел над математической задачей, мало что в этом соображая, чем вызывал смех у любовницы. А та с увлечением демонстрировала разницу в системе счета греков и египтян.
Шли долгие беседы и о знаниях египтян вообще.
– Почему вы, римляне, не принимаете египетскую богиню Маат?
– Кого?! – изумился Цезарь. Такое могло прийти в голову только непредсказуемой Клеопатре – посоветовать римлянину обратить внимание не просто на чуждую ему богиню, но еще и на богиню египетскую!
– Послушай: «Маат – это одновременно истина и справедливость, благоразумие, прямота и точность в суждениях, неизменный космический закон, порядок, гармония, единство и согласие. Она прямо противоположна богине Исефет, символизирующей хаос, беспорядок, лень, небрежность и зло во всех его проявлениях».
– Что это?
– Я прочитала тебе объяснение, что такое Маат и Исефет. Разве вы думаете не так же?
Цезарь готов был признать, что так же, если бы слова не касались чужой богини.
– У нас есть свои боги, следящие за порядком. Ты же вон тоже предпочитаешь подносить дары Изиде, а не Исиде…
Клеопатра пару дней назад сама объяснила ему, чем отличается греческая Изида от египетской Исиды. Конечно, самому Цезарю была куда ближе эллинская богиня, чем египетская с ребенком на руках.
Клеопатра вспыхнула:
– Это не одно и то же! Как ты не понимаешь? Я эллинка и этого не отрицаю, мой домашний алтарь состоит из греческих богов и богинь. Но как царица Египта я хожу в египетские храмы и поклоняюсь Исиде, Осирису, Серапису, чту Птаха и Аписа, боюсь Анубиса… Только речь не об этом. Цезарь, ты должен хотя бы раз в жизни поговорить с ПшерениПтахом, тогда ты поймешь, что такое Египет.
– С кем?
– ПшерениПтах – главный жрец храма Птаха в Мемфисе. Иногда мне кажется, что в нем заключена вся мудрость Вселенной! Но я понимаю, что ПшерениПтах – только капля мудрости египетских жрецов. Вот послушай, – она живо развернула один из папирусов, лежавших на столе:
«Гармоничное счастье и благополучие любой страны – лишь следствие того, как она выполняет законы справедливости».
«Велик тот владыка, чье окружение составляют великие люди. Силен тот фараон, у которого служащие сведущи в своих делах. Достоин уважения и почитания тот владыка, чье богатство заключается в благородных людях».
– Скажи, разве это не так, разве не верно?
– Это твой Птах сказал?
– ПшерениПтах? Нет, это не он, хотя он может и не хуже. Первые слова из «Притчи человека из оазиса», а вторые Мерикары. Цезарь, Египту во много раз больше лет, чем даже Греции. За тысячелетия в нем накоплена такая мудрость, что нам и не снилась. И еще одно, – Клеопатра почемуто перешла на шепот, – все в мире развивается, верно? Сначала бывает слабым и плохим, а потом становится сильным и мудрым. Архимеду понадобилось много лет, чтобы понять свои законы и записать их. Евклид потратил целую жизнь, чтобы создать основы своей геометрии.
Цезаря мало интересовала геометрия Евклида и куда больше, почему Клеопатра говорит приглушенно. Но он понимал, что спрашивать нельзя, последует возмущение и обида. Такова царица, приходилось с этим считаться. А Клеопатра продолжила:
– У всех все развивается, понимаешь? – Это он понимал, но таинственность от понимания не исчезла. – А у египтян этого нет! Они сразу получили свои знания готовыми. Спроси, откуда они знают, как сделать необходимые расчеты для строительства храма и кто первым это придумал, только пожмут плечами. Они все получили от своего бога Тота. Все, понимаешь?! Вот такой добрый бог, дал египтянам их знания. Даже письменность. И календарь тоже.
Цезарь так и не понял, почему об этом надо говорить шепотом, чтобы Тот не услышал? Его гораздо больше заинтересовали слова о календаре.
– Я слышал о календаре Египта. Он солнечный?
– Да, здесь же главное божество – АмонРа, Солнце. Но началом года принят день, когда над горизонтом впервые появляется звезда Сопдет, возвещающая о начале разлива Хапи.
– Клеопатра, пока мы не в Мемфисе, ты не могла бы называть Нил Нилом, а не Хапи и выражаться чуть понятней? Расскажи о календаре подробней, меня не совсем устраивает римский, приходится то и дело добавлять множество дней, это неудобно.
Было заметно, что царице доставило большое удовольствие продемонстрировать свои знания. Если честно, то они действительно оказались недюжинными. И если слушать о достоинствах геометрических выкладок Евклида или измерении объема тел Архимедом Цезарю было попросту скучно, то делению года на месяцы и дни они посвятили несколько бесед. Цезарь основательно задумался, не внести ли изменения в римский календарь? Только не стоит объявлять, что на это натолкнуло пребывание в Александрии, Рим слишком ревниво относился к чужому влиянию.
А еще он задумался, почему Клеопатра, в которой не было и капли египетской крови, так ревностно соблюдала египетские обряды. Это не мешало ей жить по законам эллинского мира, рассуждать как эллинке, читать папирусы Мусеума и библиотеки, гордиться Архимедом и Евклидом, приносить дары Изиде.
От Александрии до Мемфиса совсем недалеко, но раззолоченное сооружение двигалось немыслимо медленно, остальные вынуждены тащиться вверх по реке с той же скоростью. Цезарь ворчал, что быстрее пешком по берегу. Клеопатра только отмахивалась, она была мысленно погружена в ход предстоящего действа – обряда в храме Птаха в Мемфисе.
Сопровождавший их жрец раз за разом повторял ей весь ход обряда, царица пыталась привлечь к заучиванию и Цезаря, но теперь отмахнулся уже римлянин. Не хватало еще, чтобы консул Рима вышагивал вместе с египтянами по палубе этого монстра, запоминая, как повернуть голову, как посмотреть, что сказать! Не помогло даже напоминание, что Великий Александр тоже был объявлен фараоном в этом храме.
– Ну и что? Я не Александр и фараоном становиться не собираюсь!
Сам обряд в угоду Цезарю значительно сократили и даже слегка изменили, решив позволить именно ему подать знаки царской власти – крюк и плеть – новой царице Египта. Его интересовало: почему новой, ведь Клеопатра уже правила почти четыре года? Правила, но не была объявлена фараоном! Неужели не ясно, что это не одно и то же?
– Почему тебя не короновали в Мемфисе раньше?
– Были те, кто против!
Ответ резкий, губы после фразы сжались в ниточку, в глазах загорелся знакомый бешеный блеск. Видно, Клеопатра очень переживала изза неувязок со своим воцарением. И Цезарь решил сделать все, чтобы признание ее правительницей Египта прошло торжественно.
В конце концов, он мысленно махнул рукой, хочет играть этот спектакль, пусть играет. До Мемфиса недалеко, и вернутся они быстро.
Но в Мемфисе его ждало настоящее потрясение.
Они прибыли в середине дня, были встречены с невиданным размахом, под восторженный рев огромной толпы проследовали к храму, и там Цезарь понял, что ничегошеньки не знал о своей возлюбленной!
Для начала его поразил сам Мемфис. Хотя с первого взгляда было ясно, что лучшие времена города давно прошли, многие постройки обветшали, а то и вообще разрушились, громады храмов, скульптур сидящих фараонов и множество небольших сфинксов потрясли римлян. Сколько же труда нужно было вложить, чтобы вытесать вот этого огромного фараона перед входом в храм?
На вопрос, кто это, Клеопатра даже удивилась:
– Аменхотеп III перед храмом Амона.
– Ты так удивляешься, словно я должен знать всех правителей и храмы твоего Египта!
Размеры сооружений, скульптур, колонн поражали, рядом с ними человек сам себе начинал казаться букашкой под сандалией гиганта.
– Ты еще не видел пирамид!
– Еще больше?
– Выше нашего маяка.
– Мы увидим?
– Да, но на обратном пути, сейчас нужно торопиться.
Цезарь порадовался словам про обратный путь, а про «торопиться» спросить не успел. Подошел все тот же жрец и сказал, что пора.
Но оказалось, что пора не в храм на церемонию, а всего лишь Клеопатре готовиться. Цезарь с сопровождающими отправился осматривать город.
Потом они до самой ночи пировали на роскошном корабле, но без Клеопатры, ту оставили для какихто особых приготовлений. Ночью в одиночку на ложе Цезарь чувствовал себя не слишком уютно. Он вдруг осознал, что привык не только к ее гибкому телу, обволакивающему голосу, но и к ее болтовне. Лежа без сна и вспоминая рассказы любовницы, он вдруг стал понимать, что болтовня по сути пустой не была. Царица очень многое знала и могла рассказать. Приходилось признавать, что в этой не слишком красивой головке был ум.
Весь обряд Цезарь смотрел на Клеопатру и не верил своим глазам. Она преобразилась, большие синие глаза стали просто огромными и сияли, как тысяча звезд сразу. Этот блеск заслонял и крючковатый нос, и узкие губы, и пухлые щеки, завораживал, подчинял себе не меньше ее голоса.
А еще прямая спина. Неужели вот эта юная богиня, больше похожая на каменное изваяние, способна двигаться с кошачьей грацией?! Перед глазами изумленного Цезаря под восторженный рев толпы к трону плыла сама Изида! Даже ковылявший рядом ее малолетний супруг Птолемей смотрел на сестру вместо жрецов.
Когда Цезарь согласно измененному ради них ритуалу протянул ей знаки царской власти, царица одарила всех таким блестящим взглядом, что показалось, будто сумрак храма прорезали солнечные лучи!
Больше всего ему хотелось подхватить Клеопатру под острые локотки тонких рук, прижимавших к груди жезл и плеть, и заключить в свои объятия.
Цезарь уже привык к изменчивости нрава и настроения своей любовницы, но не уставал удивляться переменам ее внешности. Никогда ни одному скульптору не удастся передать очарование Клеопатры, которое кроется не в правильных чертах лица, а в его живости, в сиянии глаз, в смене настроения. Сначала Цезарь думал, что это притворство, но потом понял: она не играет – живет. Просто в его возлюбленной уживаются десяток разных женщин сразу, потому она может быть то нежной, то злой, то ласковой, то капризной, то заботливой, то надменной, то скромницей, то распутницей…
И все это Клеопатра, ее не переделаешь. Но переделывать вовсе не хотелось.
Цезарь вдруг понял, что влюблен! Он, прозванный своими же легионерами распутником за множество покоренных женщин, как мальчишка влюбился в эту дикую кошку, столикую распутную скромницу! Или скромную распутницу? Это все равно, Клеопатре подходило и то, и другое определение.
Одновременно с этим пониманием пришла… ревность. Он смотрел на маленького Птолемея и пытался представить, как мальчик прикасается к Клеопатре. Стало не по себе от желания попросту придушить юного царя.
Цезарь даже головой потряс, отгоняя ненужные мысли. Он что, с ума сошел – ревновать любовницу к ее мужу, да еще и малолетнему?! Смотреть на мальчика расхотелось, но дурацкая ревность не отпускала.
Когда Клеопатра предстала перед его глазами в груде тряпья, она не была девственницей… Но первый из ее малолетних мужей, воспитанный Пофином, явно не был способен на мужские подвиги. Значит, ктото другой? Вспомнив о слухах про связь Клеопатры с Гнеем Помпееммладшим, Цезарь нахмурился. Этот мог! Молод, хорош собой…
Сердито сопя, он лежал на спине, закинув руки за голову, и пытался убедить сам себя, что Клеопатру лишил девственности все же погибший Птолемей. Не получалось, перед глазами возникала крепкая фигура молодого Помпея, заслоняя собой и Птолемея, и евнуха Пофина.
Сама виновница мучений непонимающе смотрела на любовника, уставившегося в потолок с мрачным выражением лица.
– Чтото не так, Цезарь? – ссориться в такой прекрасный день совсем не хотелось, и Клеопатра была настроена миролюбиво.
– У тебя было много мужчин?
– Что? – даже оторопела она от такого вопроса. Уж о чем, а о мужчинах ей, только что получившей царские регалии в Мемфисе из рук Цезаря и ПшерениПтаха, совсем не думалось.
– Я спросил, много ли у тебя было мужчин.
– Нет!
Ну что за женщина?! «Нет!» А он теперь должен думать, сколько включает в себя это «нет».
– Но ты не была девственницей…
Клеопатра подперла кулачками щеки и внимательно посмотрела в лицо любовника.
– До тебя один.
