скачать книгу бесплатно
Мари хитро прищурилась:
– Ее Величество.
– А толстой торговкой?
– Прекрасную Атенаис. Потаскуха – это мадам де Бове…
– А ты?
– Я чума двора. Между прочим, прозвище дано самой королевой.
– А я?
– Ты еще слишком мала, чтобы иметь почетное прозвище. Не заслужила. Ты мне поможешь высмеять одну уродину?
– Кого, случайно не Генриетту Анну Тюдор?
– Нет, испанку, увидишь сама.
При дворе проездом из Нидерландов в Испанию появился дон Хуан Австрийский, внебрачный сын короля Филиппа Испанского и какой-то актрисы. Главное, что я помнила о нем, – именно он был возлюбленным шведской королевы Христины, которую так замечательно сыграла в одноименном фильме Грета Гарбо. Сам дон Хуан Австрийский мне совершенно безразличен (кстати, не могла понять, что в нем нашла королева, сморчок и сморчок, на взгляд моего времени). Но он вез с собой толпу бездельников, среди которых нашлась шутиха, доставившая немало неприятных минут Мари, а значит, и мне.
Эта Капитора была сущим уродом внешне и якобы остроумна. Остроумием своим кичилась, хотя, на мой взгляд, оно не было даже примитивным, пошлые шуточки, юмор исключительно ниже пояса, голос визгливый, ужимки макаки. Придворным нравилось. Сначала я не могла понять почему, потом догадалась.
Во-первых, рядом с такой уродиной любая казалась красоткой, а ее гадкие шуточки выслушивали, чтобы убедиться, что о ком-то говорят еще хуже. Она же никогда не говорила гадости в лицо, обычно только за глаза, потому и пользовалась популярностью.
Осознав, что, кроме блох, от этой особы ничего не заработаешь, я старалась держаться подальше. Но не выдержала, потому что единственной, о ком Капитора говорила гадости в лицо, была, конечно, Мария. Гадкая дурочка, пользуясь своим положением (на дураков не обижаются), стала поносить мою Мари при всех, называя уродливой и всячески восхваляя инфанту.
Как бы я ни злилась на Мари, принцип «наших бьют» заставил встать на ее защиту. Я сразу поняла, что эта дура вовсе не глупа, но очень зла и коварна, потому с Капиторой следовало быть осторожной. Но все равно не удержалась и, в очередной раз услышав, как она поливает грязью мою сестру, а окружающие прячут смешки за веерами, ответила.
– Капитора, расскажите нам об инфанте. Любопытно, что за красавицы при испанском дворе. Если они столь же остроумны и хороши собой, как вы…
Договорить даже не дали, неприкрытый смех заставил шутиху позеленеть.
Она не успела ответить, потому что я просто засыпала вопросами:
– Правда ли, что инфанта так же мала ростом, как вы сами? Выше? Насколько, на два или даже на три пальца?
Я демонстрировала рост где-то себе по пояс и «наивно» интересовалась:
– У инфанты есть скамеечка, чтобы взбираться на трон, или следует заказать?
Теперь придворные против своей воли прятали усмешки по поводу инфанты.
– А ее челюсть не шире плеч? А инфанта способна к языкам или придется объясняться с двором жестами? Я слышала, что она плохо усваивает знания.
Инфанта Мария-Терезия и впрямь не знала французского, хотя прекрасно сознавала, что ее попытаются выдать замуж за Людовика. Могла бы и выучить.
Пока шутиха искала, что бы такое ответить наглой девчонке (то есть мне), я продолжила:
– Хотя для французских красавиц выучить испанский нетрудно… – И продолжила по-испански: – Извините мне мое любопытство, но интересно знать, кого же предлагают нашему красивому и умному королю в жены…
Королева, заметив, что придворные внимательно слушают мои пререкания с шутихой, попросила меня подойти.
Кажется, Капитора вздохнула с облегчением. Я понимала, что нажила врага, но остановиться уже не могла.
– О чем вы разговаривали с этим несчастным созданием?
– Расспрашивала ее об инфанте. Ходит столько слухов о том, что инфанта вовсе нехороша собой, не слишком способна, и многом другом… – Заметив, что Людовик внимательно прислушивается, а королева начала поджимать губки, я добавила с самым невинным видом: – Я просила уродину развеять эти слухи.
Анна Австрийская сумела сдержать ярость, холодно поинтересовавшись:
– Развеяла?
– Нет, Ваше Величество, не сумела. – Людовик смотрел уже мне почти в рот. Пришлось обезопасить себя новым уточнением: – Вероятно, не успела, вы позвали меня к себе. Может, спросить ее еще? Не может же быть инфанта столь же прекрасна, как Капитора…
Я балансировала на грани приличий и вполне представляла, что может последовать за таким выпадом. Королева сделала жест, из которого следовало, что мне можно уйти.
– Да, Ваше Величество… Простите, если своим любопытством чем-то не угодила вам…
Король отошел в сторону, не в силах сдержать смех. Я перехватила полный злости взгляд шутихи и усмехнулась: э, ты еще меня не знаешь!
Будь шутиха действительно остроумна или по-настоящему смешна, побороться с такой соперницей интересно, но молча терпеть оскорбления и глупые насмешки от откровенной дуры, для которой замечание вроде «у вас вся спина белая» предел сообразительности, унизительно. Мари поинтересовалась у королевы в присутствии Людовика:
– Ваше Величество, неужели вас забавляют оскорбления, которые Капитора наносит мне?
Королева умна, признаться, что ей забавны ужимки идиотки, значило признать и собственный невысокий уровень интеллекта, сказать, что шутиха глупа (хотя как может быть умна дурочка?), – обидеть дона Хуана.
– Мадам, я понимаю, что вам не нравятся все, кто привлекает хоть малейшее внимание Его Величества, но полагаю, что вам не стоит забываться. Знайте свое место и судите остальных, не забывая о нем.
Эта была настоящая пощечина, хорошо, что слышал только Людовик, который вступился за Мари. На этот раз вступился, но что будет дальше?
Почувствовав некоторую холодность Анны Австрийской к Марии, шутиха удвоила свои усилия ее оскорбить, нападки стали более яростными и оскорбительными.
Но не на тех напала! Мне удалось вопросами загнать ее в тупик, но это мелочи, посмотрим, что будет дальше.
Есть у меня один скромный талант (кроме умения вечно влипать в самые немыслимые истории, подобные той, в которой оказалась на этот раз) – я неплохо рисую, особенно дружеские шаржи. Вот им и решила воспользоваться.
Шаржи получились далеко не дружескими. Я никогда не видела воочию испанскую инфанту и смутно помнила портреты Марии-Терезии. У нее упитанная физиономия и фигура, габсбургская нижняя губа и слишком массивный подбородок, делающий лицо глуповатым.
Конечно, я преувеличила размеры челюсти и нос сделала длинноватым, губу слишком выпятила, а массивный двойной подбородок просто уложила на грудь, но одного взгляда на портрет достаточно, чтобы понять суть и посмеяться.
Но потом решила, что должна поплатиться и мерзкая шутиха тоже. О, шарж на ее бритую голову я рисовала с еще большим удовольствием! Кривоватая фигура, которую перетягивала вбок массивная шпага, уродливое глуповатое лицо, в одной руке… уменьшенный вариант шаржа на инфанту, словно это она, а не я, рисовала. Вторая рука пытается ухватить отсутствующие волосы на голове, видно чтобы вырвать клок.
Второй шарж и вовсе изображал уродину в виде макаки, выбирающейся из клетки. Зло, но она заслуживала такое отношение. Мари не сделала ей лично ничего плохого, как и ее хозяйке, однако эта мерзкая уродина открыто говорила о моей сестре гадости, высмеивала за то, что лично я считала достоинством, – не дебелые рыхлые телеса, втиснутые в шелка, а стройное тело, лицо без двойного подбородка и пухлой нижней губы и нормальный цвет кожи, не замазанной толстенным слоем белил с губками бантиком.
Тем более сама Капитора была полной противоположностью Мари (и мне тоже) – уродливая, изрыгающая фонтаны пошлых шуток, за любую из которых попросту исключали из приличного общества в мое время, кичащаяся своей безнаказанностью. Официальной дурочке при дворе разрешалось обливать грязью любого без права ответить, чем Капитора попросту пользовалась. Легко прослыть остроумной, если не ждешь ответа, а придворные всячески заигрывали с этой дрянью, объявляли ее смешной и остроумной, приглашали к себе, чтобы послушать ее шутки о других, и осыпали подарками в надежде, что их самих не коснется жало шутихи, что не станут объектами гадких шуток.
Так стараться не стоило, потому что у Капиторы был один объект – возлюбленная короля моя сестра Мари. Думаю, дурочку притащили ко двору именно с этой целью – поднять на смех Мари, доказать, что моя сестра (и я заодно) уродины по сравнению с этими дебелыми тумбами, подбородки которых не помещались на груди. Придворные дамы, ощущая свою ущербность из-за острого язычка и свободомыслия Мари, а также свою неуклюжесть рядом с живостью и гибкостью возлюбленной короля, с удовольствием поддерживали нападки мерзкой уродины. Ободренная всеобщей поддержкой, она удвоила нападки.
Я не могла не показать свои творения Мари. Та сначала ужаснулась:
– Ты попадешь в Бастилию!
– Никто не должен догадаться, что это рисовала я. Нужно подумать, как это сделать всеобщим достоянием.
– Я сделаю, давай, – протянула руку Мари.
У меня внутри шевельнулось сомнение, но кто сможет доказать, что это моих рук дело? Вот сейчас только смою сажу с пальцев, и я чиста. Никто никогда не видел, чтобы Гортензия Манчини рисовала. Иногда полезно скрывать свои таланты.
На следующий день двор гудел, как растревоженный улей, все пересмеивались, кося глазами то на шутиху, то на дона Хуана, то на короля. Дамы прятали смех за веерами, кавалерам было несколько сложней, в тот день они слишком часто покашливали в кулаки, словно двор охватила невиданная эпидемия острого респираторного заболевания.
Мы с Мари вовремя сообразили, что тоже нужно прятаться за веерами, чтобы не возбудить подозрения.
Когда шутиха подошла к королеве, дабы сделать очередной нелепый комплимент, по залу пробежал уже не смешок, а настоящий смех и легкие возгласы:
– Похоже!
Королева возмутилась:
– Что происходит? Что смешного?!
Прошло немало времени, пока ей, наконец, удалось добиться, чтобы показали шаржи на Капитору. Рисунка, изображающего инфанту, не видно. Мари шепотом пояснила:
– Он у короля…
Анна Австрийская разглядывала шарж, разрываясь между яростью и желанием залиться смехом. Я постаралась, рисунок получился не только едким, но и смешным, особенно тот, где Капитора в виде макаки.
И все же королевский гнев взял верх:
– Кто позволил себе нарисовать эту гадость?!
Я с трудом удержалась, чтобы не присесть в реверансе:
– Я, Ваше Величество. Еще хотите? Я могу.
Пришлось, как и остальным, опускать взгляд в пол и прятать улыбку за заходившим ходуном веером.
– Еще есть?
– Нет, Ваше Величество, – услужливых подлецов при дворе всегда было много.
Возмущенная королева поспешила покинуть зал, отговорившись внезапной мигренью. И снова я с трудом сдержалась, чтобы не наговорить гадостей уродине, это выдало бы меня с головой. Напротив, постаралась остаться как можно незаметней.
А моя сестрица использовала ситуацию сполна, я услышала, как она прошептала королю:
– Ваше Величество, неужели вы оставите эту… эту… фи! при дворе? Неужели ее глупость и уродство не оскорбляют ваш взор? Если вы ее оставите, предупредите меня, чтобы я могла уберечься от ее нападок, не появляясь, пока она здесь.
В голосе Мари были почти слезы. Конечно, между моей сестрой и дурочкой король выбрал возлюбленную.
Едва не разразился дипломатический скандал, потому что шутиха не сразу выполнила требование короля покинуть двор. На следующий день мы с Мари разыграли целый спектакль. Завидев это нелепое существо ковыляющим на прогулке в парке и понимая, что сейчас последуют новые нападки, мы, не сговариваясь, повернули обратно.
Король заметил удалявшуюся пассию, окликнул:
– Мадемуазель Манчини, куда вы?
– Ваше Величество, – в голосе и глазах Мари стояли слезы, – там эта…
Я не упустила возможности внести свою лепту, зашептала:
– Ваше Величество, у нее пена изо рта. Вдруг она кусается?
Пены, конечно, не было, но чудовище не чистило зубы, и постоянный белесый налет в углах рта имелся.
– Что?! – Людовик оглянулся на шутиху, сегодня разодетую во все красное, видимо, ради нанесения нам какого-то удара, рассмеялся:
– Что вы, право, она безобидна.
В голосе короля раздражение, но я уверена, что не против Мари, а против дурочки.
Мари поддержала мои старания:
– Возможно, она и безопасна, но мы лучше удалимся. Простите, Ваше Величество…
Прогулка короля была испорчена, и на следующее утро шутиху при дворе уже не видели.
Кардинал попытался внушить нам с Мари, что мы едва не вызвали дипломатический скандал:
– Вы понимаете, какой отклик при испанском дворе вызовет ваше поведение?!
Я старательно хлопала глазами:
– Сначала привозят гадких уродцев, оскорбляющих приличных дам, а потом обижаются, когда мы избегаем общества этих уродин.
Дядюшка внимательно посмотрел на меня:
– Мадам, мне совсем не нравится вольность вашего поведения и ваших высказываний.
– Простите, Ваше Преосвященство, других не имею.
– Что?! Что вы себе позволяете?
В моих глазах задрожали старательно выдавливаемые слезы, голосу тоже удалось придать нужный тембр:
– Ваше Преосвященство, эта уродина говорила гадости и угрожала мне, удивительно ли, что я постаралась ее избегать? А Мари она и вовсе поносила при всех. Если таков весь испанский двор…
Мазарини устало вздохнул:
– Одна женская глупость способна разрушить тысячу часов кропотливых дипломатических усилий. Постарайтесь не появляться при дворе, пока дон Хуан со своей шутихой здесь.
