Хозяин Древа сего

Варнава взял бутылку и налил ярко-красной жидкости в стоящий тут же пластиковый бокал. Глотнув, ощутил густой вкус щедро сдобренной сахаром свежей клюквы и немалую толику алкоголя.

– Градусов двенадцать. Здесь что, все такое пьют?

Варнава с сожалением вспомнил оставленную в его Ветви банку изысканно горьковатого напитка.

– Пятнадцать. Империя диктует моду на все. Лет двести уж как. Во всем мире давятся, но пьют…

– И что ты тут натворил?

Странник снова хихикнул. Его веселье Варнаве все больше не нравилось.

– Убедил графа Палена покаяться перед Павлом Петровичем.

– Поня-ятно, – протянул Варнава задумчиво. – Индийский поход?

– Ага. Великая колониальная держава XIX века. Полный паритет с объединенной Европой династии Бонапартов. Вечный союз двух великих. Потом мировая война, естественно, передел мира… Впрочем, подробностей не знаю, я эту халупу сколотил только чтобы пообщаться с тобой спокойно.

Варнава, вспомнив что-то, оглянулся назад. Сквозь узоры золоченой решетки на большой площади виднелся памятник – всадник в парике и треуголке на вздыбленном коне. Даже в разбавленных электрическим светом сумерках заметен был курносый нос.

– Что-то здесь не так… – заметил Варнава больше самому себе. – А собор что же?

– Думаю, кто-то таки достроил после Ринальди. Побочный эффект.

Рядом с наркотическим павильоном происходило движение. Неверными ногами выходящий через бамбуковую шторку посетитель вдруг откинулся назад и упал на посыпанную песком дорожку. Пока он с дикими воплями бился в конвульсиях, охранник неторопливо вытащил солидных размеров угловатый мобильный телефон и куда-то позвонил. Примерно через две минуты у входа в сквер остановилась большая белая машина с красным мальтийским крестом на дверце. Двое дюжих парней в просторных синих блузах расторопно, но не слишком спешно, подошли к болящему, одним слаженным движением положили его на носилки, закрепили руки-ноги кожаными ремнями и столь же размеренно зашагали обратно к машине.

Варнава все явственнее ощущал тревогу. Искоса глянув на Странника и наткнувшись на тяжелый взгляд в упор, медленно протянул руку к бокалу. Странник последовал его примеру, не отрывая взгляда, сделал солидный глоток.

– А знаешь, дружище… – задумчиво протянул он, однако замолк и осушил бокал.

Варнава будто невзначай коснулся манжета сюртука. Булавка была на месте. Он уже знал, что сейчас произойдет. Холодно уронил:

– Не скань меня, я не Краткий. – Он был уже совсем готов – расслаблен и покоен.

– Не стану, – без обычного глума ответил Странник. – Ветви твоей нет. Нигде. Отсечена и предана забвению.

– Ты только из-за этого меня вытащил? – ровно спросил Варнава, хотя внутри сжался от горя и ставшего очевидным предательства. И тут же попытался дотянуться до своего дома, так долго укрывавшего его от опасной стихии Древа. Но ощутил лишь безвидную пропасть Тьмы.

– Я объясню… – начал, было, Странник, но поздно.

Варнава тронул манжет, и рука его пошла вверх. В движении из нее вырос опасный объект – блестящая стальная палка. Нижний ее конец поднялся и с грацией атакующей кобры устремился к подбородку Странника. Но тот был парень ушлый, и в момент, когда смертоносный металл почти соприкоснуться с плотью, на месте ее уже не оказалось. Уклонившись приемом шенфа, Странник нырнул вперед и торпедой вылетел из сидения. Варнава рванулся за ним, но тот уже ждал его. В руках его была трость с вороном…нет, уже не трость, а длиннющее, не менее двух метров, копье с устрашающим листообразным наконечником и стальными крылышками у втулки. Вертел он им с отличным мастерством. Варнава тоже крутанул вокруг своего тела посох, потом замер в странной позе. Странник тоже остановил движения копья:

– Обезьяний шест, – тихо сказал он. – У тебя был хороший учитель, милый мой.

Оба знали, что легко супостата не одолеть. Чтобы понять это, им понадобилось гораздо меньше времени, чем вам, чтобы это прочитать. А до расслабленных посетителей «Бенькиного садика» только дошло, что происходит необычайное. Вытаращенные очи охранника были обращены к ним, ручища его тянула из кобуры на правом бедре большой револьвер. Весь вытащить, впрочем, не успел – Странник небрежно, не отворачиваясь от Варнавы, махнул рукой. Страж, потеряв фуражку, стремительно отлетел к решетке, шмякнулся об нее и застыл в позе усталого пьяницы. Остальная публика еще не обрела способность двигаться, но во все глаза разглядывала поединщиков. Кто-то, впрочем, пытался звонить по мобильным телефонам, и не прекращался заливистый истерический смех девицы в пестром халате и тюрбане. Но он резко оборвался, когда Странник вновь взмахнул рукой. Весь сад застыл, будто был изъят из потока времени, лишь река машин продолжала обтекать его со всех сторон. И тогда Странник ринулся в атаку.

Будто бы он и не пошевелился, однако неведомым образом оказался рядом и уже рубил своим страшным копьем, как алебардой. Однако удар был остановлен перехваченным обеими руками посохом. Листообразное острие застыло в паре сантиметров ото лба Варнавы, древко уперлось в неподатливое железо. Блок был мертвый. Теперь малейшая слабина могла стоить жизни: дрогни посох – наконечник копья легко войдет в череп, подайся копье – посох пробьет грудь, разрывая мускулы и ломая ребра. Бойцы окаменели, как и весь садик. Казалось, здесь был глаз бури, островок неподвижности. Вокруг же бурлили страсти: проезжая часть уже была перекрыта, басовито ревя сиренами, примчались черные фургоны с решетками на окнах. Десятки служивых с увесистыми дубинами, в черной униформе и остроконечных пластиковых шлемах, из-под прозрачных забрал которых торчали окладистые бороды, пытались проникнуть за ограду. Правда, безуспешно – вокруг садика воздух словно сконцентрировался, стал плотным, как бетон, никого не пуская дальше невидимой границы.

Варнава нырнул, плавно уходя из-под удара, а посох, словно сам собой, резко пошел вперед и со страшной силой ткнулся в противника. Странник навзничь грохнулся на газон, сминая молодую траву, разбрасывая горящие свечи. Копье полетело в сторону. Он пытался вскочить, но ноги, похоже, слушались плохо. Однако все же поднялся, издав пронзительный свист. Из сумеречного вечернего воздуха возникли две огромные птицы и с громкими хриплыми воплями устремились на Варнаву. Они были устрашающе черны, перья сияли вороненой сталью, клювы казались зловещими кинжалами. Посох сверкнул в одну и другую сторону – словно молния мелькнула в свете фонарей. Теряя перья, птицы полетели на землю. Гнев вскипел в Варнаве – он узнал противника:

– Я убью тебя, Дый!!!

Крик отразился от собора, неба и вернулся на застывшую площадь дрожащим эхом. В ответ раздался тихий смех Странника:

– Или я тебя, дружок, – произнес он, уже твердо стоя на ногах.

Двумя-тремя движениями он вернул себе копье и отправил трепещущих на земле птиц туда, где они пребывали раньше.

Варнава не отрывал от него взгляда, но знал и что происходит за спиной. Обстановка не нравилась ему совсем. Среди застывших в разных позах посетителей садика возникли другие фигуры, появившиеся, как ему показалось, из-за бамбуковой завесы павильона. Они двигались резво, приближаясь полукольцом. И лица их были Варнаве знакомы. Четверо парней и девушка – они пили пиво тогда, на площади, которой больше нет. И бледный, тонкий, в детской курточке юноша с соседней скамейки – теперь длинные его волосы были собраны сзади широкой лентой, он крался по-звериному мягко, правая кисть все время двигалась, раскачивая бегущую между пальцами длинную цепь, на конце которой моталось продолговатое металлическое грузило.

Все это было очень плохо. Его вели, а он этого не почувствовал. Понятное дело, раз тут имел место интерес Дыя и Шамбалы… В любом случае, ситуация была куда серьезнее, чем он думал.

Цепь хилого романтика с тихим свистом рассекала воздух, рисуя круги и восьмерки. У остальных в руках не было ничего, но их упругие движения ясно говорили, что легким бой не будет. Предчувствие поражения грозило затопить разум Варнавы. Но он преодолел паническую атаку, с усилием – давно не практиковался – введя себя в состояние, которое его учителя из страны восходящего солнца называли цуки-но-кокоро.

Ему показалось, что взошла огромная луна. Все предметы выступали резко и четко. Он знал наверняка, чего ожидать от каждого из двигающихся в замедленном темпе врагов. При этом чувствовал к ним некую странную привязанность, парадоксальным образом усиливающуюся от сознания, что те хотят убить его. И даже процедура убийства казалась какой-то сложной игрой, в которую он вступил охотно и увлеченно. Опасные действия окружающих его воинов сливались в упоительно красивый узор, а он любовался им, ожидая, когда можно будет дополнить эту красоту собственными движениями. И тогда они сольются в стремительном танце, серьезном и прекрасном ритуале.

Сила изливалась на него сверху, спускалась по волосам на плечи, а оттуда растекалась по телу. И со зрением происходило удивительное – он видел отдаленные предметы, будто они находились вблизи, растерянные, злые лица пытающихся проникнуть в сквер полицейских представали перед ним во всех подробностях, вплоть до морщин у глаз и волосинок бород. Зато величественно подплывающие образы противников словно бы маячили в отдалении, и он, как из партера, с интересом их разглядывал.

А те, наконец, сомкнули кольцо и, пригнувшись, кружили, как волки вокруг овечьего загона. Странник не тронулся с места, зеленым светом отливало неподвижное лезвие копья. Первым атаковал юноша с цепью. Варнава знал, что будет так, и что после Странника тот был самым опасным. Коротко шагнув вперед, резко выбросил вверх руку. Цепь, мелодично звякнув, устремилась Варнаве в лицо.

Тяжело сохранить цуки-но-кокоро, но пока дух подобен сияющей луне, воин непобедим. Варнава с любопытством следил за медленно распрямляющейся в воздухе летучей змеей. Она целила в шею – захлестнуть, придушить, резким рывком сломать хребет. Но вместо шеи на ее пути оказался посох, и она несколько раз обвилась вокруг него. Парень, еще не осознавший, что захватил жесткий металл, а не податливую плоть, потянул было на себя, но опоздал – Варнава рванул первым. И вот уже юноша полетел ко вдруг оказавшемуся лежащим на спине противнику. Не долетел – его встретил выставленный посох, и он всем телом грянулся на торчащий стальной конец. А Варнава уже перекатился в сторону и тут же вскочил. Его дух был в абсолютном равновесии. Не фиксируясь, он переходил от противника к противнику, те пытались атаковать и ставить блоки его ударам, но все безуспешно. Посох мелькал в воздухе так, что создавал иллюзию сплошного защитного кокона, при этом раз за разом нанося точный удар.

Юноша неподвижно лежал в стороне, с другой стоял Странник, похоже, решивший больше не принимать участие в схватке. Остальные все еще пытались свалить Варнаву. Едва тот успел немного удивиться, что они, кажется, не слишком стараются его убить, как девушка, яростно оскалившись, сорвала с головы тонкое металлическое кольцо, которым были стянуты белокурые волосы, и резко выбросила руку. Раздался резкий свист и одновременно ликующий вопль девицы:

– Чанг Шамбалин дайн!

Кольцо устремилось к Варнаве с невероятной скоростью, из своего отрешенного состояния он ясно рассмотрел смертоносно заостренную бородку, грозящую глубоко врезаться в шею. Его выпад последовал почти одновременно – конец посоха внедрился внутрь кольца, остановил его в полете и, резко крутанув, послал назад. Когда со страшной силой отброшенный сюрикен впился в чистый лоб девушки, лицо ее растягивала злобная ухмылка, а глаза жадно высматривали гибель противника, пока не затянулись смертным туманом.

Собственное оружие снесло ей полчерепа, из раны забили фонтанчики крови, тело рухнуло мешком. Варнава не хотел этого, однако не удивился – Продленного убить очень трудно, но возможно. Особенно, в местах, вроде этого, где магическое напряжение почти равно нулю. В Ветвях Смерти.

Но печаль от убийства – первого за долгое-долгое время – смутила его дух. Словно сияющую луну закрыла жирная черная туча. Пейзаж вокруг утратил волшебство, вновь стал тоскливо-опасным. Впрочем, противники уже валялись вокруг в разных позах, кто-то пытался ползти, кто-то стонал. Парень с цепью – вся его грудь была в крови – стоял над телом девушки на четвереньках и скорбно смотрел на нее. Между тем, с трупом творилось странное: он весь шевелился, будто под кожей быстро перемещались массы мышей. Кроме того, стремительно уменьшался. Череп с ужасной раной вытягивался, руки и ноги распрямлялись под странным углом, утончались, превращались в лапы с когтями. Исчезала одежда, и одновременно труп обрастал шерстью, короткой белой шерстью, заляпанной алыми пятнами. Наконец, уши непомерно увеличились, отвисли, тоже покрылись шерстью, на сей раз рыжей. Вместо девушки на песке в луже крови лежала крупная собака с вываленным из пасти ярким языком. Ее оскаленная морда странным образом все еще хранила злорадное выражение. Стоявший над ней поднял голову и взвыл в небеса.

– Дый, убей его! – Пронесся над полем боя тоскливый вопль.

Как будто был подан сигнал – случилось сразу много.

– Он мне нужен, Кусари! – взревел до того спокойно стоявший Странник.

Казалось, это окончательно обессилило раненого – он осел и грузно опустился на остывающее тело большого пса. В тот же момент невидимый барьер вокруг сквера исчез, со всех сторон через ограду полезли черные воины, на ходу бросая бомбы, которые взрывались с негромкими хлопками, распространяя удушливые облака. Посетители тоже ожили, разразившись нестройными воплями, которые сразу перешли в надрывный кашель и чихание. Странник с силой взмахнул копьем, с кончика острия в Варнаву ударила зеленоватая молния. Тот, впрочем, был уже готов. Последние секунды лихорадочно размышлял над гадким положением, в которое так смачно влип по собственной глупости. Дый – это серьезно, всю Шамбалу ему не одолеть. Во всяком случае, в этой Ветви Дый имеет подавляющее преимущество. Значит, надо отступить. А бежать некуда – его Ветвь, самое надежное для него убежище во всем Древе – разрушена… Шамбала видит все Ветви, рано или поздно его найдут. И то, что его, похоже, хотели взять живым, Варнаву не ободряло: быть полезен существам, в человеческой природе которых у него были сильные сомнения, он не мог.

Его реакция опередила оружие противника, разряд ударил в песок, на котором осталась изогнутая сопля горячего стекла. Вспышка и прибывающие клубы слезоточивого газа так ослепили присутствующих, что гигантский прыжок Варнавы, закончившийся на карнизе китайского павильона, был замечен только Дыем, который послал ему вслед еще одну огненную стрелу. Она ударила в карниз, но лишь подожгла его, а Варнава после еще одного мощного прыжка оказался на крыше полицейского фургона, не стал там задерживаться, бросился прямо в хаос застрявших на проезжей части машин и быстро исчез в ближайшей улице.

Не обращая внимания на снующих и мешающих друг другу полицейских, которые пытались, но, по загадочным причинам, не могли схватить ни его, ни прочих бойцов, Дый подошел к двум неподвижно лежащим телам. Он не смотрел на дохлую собаку. Склонившись над лежащим поперек ее трупа юношей, закрыл глаза, провел рукой по его спине, подумал, и, сам себе утвердительно кивнув, взмахом руки дематериализовал оба тела. Потом повернулся и рявкнул своей разбросанной команде:

– А ну-ка быстро за ним, засранцы! Взять!

Призыв произвел бодрящее действие: трое стенающих инвалидов поднялись, подтянулись и, нервно поскуливая, резво пустились в погоню. Дый неторопливо подошел к скамейке, снял со спинки и накинул широкий синий плащ, глубоко надвинул шляпу и, помахивая тростью, в которую вновь превратилось копье, пошел к выходу, ловко лавируя между обезумевшими людьми. За его спиной веселым пламенем занимался павильон купца Пайкина.

* * *

Варнава стрелой мчался по улице, на ходу достраивая диспозицию. Его обезьянья подготовка, включающая мощные прыжки, пока спасала. Большего он сделать не мог – левитация и телепортация при столь слабеньком магическом поле исключались. Дый знал, куда его заманить. На его собственные способности это влияло меньше: он ведь див, из Изначальных, на них законы Древа действуют по-иному.

В душе монаха расползалась горечь осознания своего падения. Он вновь вынужден был применять силу, которая, по учению Церкви, исходила из темной области мироздания. Но другого выхода не оставалось – альтернативой была смерть или пленение существами, противостоящими всему тому, чем он жил после своего обращения. Так что, похоже, он спасал не только собственную жизнь, но и душу.

Он знал Дыя, и ему было совершенно ясно, что тот задумал какую-то невероятную гадость. Старый идол обладал сумасшедшей силой и был способен на все. Но Варнава тоже обладал силой. И тоже был способен на многое. Значит, у него не было другого выхода, кроме попытки противостоять планам хозяина Шамбалы.

Впрочем, времени на муки совести и попытки самооправдания не было ни грана. Ему необходимо было как можно скорее попасть в определенное место – такое, где сохранилась обстановка его погибшей Ветви. Это гарантировало мгновенное перемещение в Ветвь, в которую давным-давно удалился старый его учитель. Там его могут спрятать и защитить. Возможно…

Самым лучшим выходом, конечно, был его собственный храм. Он был освящен в свое время великим праведником, а деяния, которые творятся Совершенными в одной Ветви, прочны и в прочих. Там, где Совершенные эти вообще присутствуют. Так что история здания не должна была кардинально измениться и в этом варианте мира. Речь, разумеется, не о первом этаже, где шли службы – там оккультные действия немыслимы и невозможны, а о втором, до сих пор из-за безденежья не восстановленным. Но до храма он добежать просто не успевал – за спиной слышались вопли, стрельба, и он уже чувствовал упрямую волю Продленных, пустившихся за ним в погоню.

Ему надо было пробежать по улице несколько десятков метров. Надеялся, что редакция все еще на месте и не очень изменилась. Знал по опыту – журналисты во всех Ветвях верны традициям своей легкомысленной профессии, и редакции всех газет на одно лицо.

Над головой свистнула пуля – очнулась полиция. Здесь такие игрушки могли причинить ему значительный урон, и Варнава прибавил ходу. Вот она! «Редакция Его Императорского Величества газеты «Градъ Петропавловскiй», – гласила мраморная доска с золочеными буквами. «Градъ Петропавловскiй», – вторила неоновая вывеска на крыше. В Варнавиной Ветви газета была частной, носила другое название и соседствовала с музеем одного известного писателя, некогда жившего в этом доме. Варнаве было недосуг допытываться, куда девался музей, да и сам писатель, он сорвал тяжелую дверь с накинутой изнутри цепочки и ввалился внутрь. Навстречу ему вскочил крупный усатый мужчина в красной фуражке – по всей видимости, такова здесь была униформа секьюрити – замахиваясь устрашающего вида дубинкой. Варнава, не останавливаясь, блокировал удар и мягко отбросил стража в сторонку. Быстро поднимаясь по красной ковровой дорожке, натянутой на ступени лестницы, утопавшей в спокойном свете шарообразных матовых светильников на бронзовых основаниях, Варнава с беспокойством думал, что теперь обстановка совсем другая. Когда он посещал это место в связи с материалом о своем храме, который опубликовала газета, убранство было куда как беднее.

Сзади на лестнице уже слышался топот полицейских, да и шамбалиты, конечно, были близко. Оставались секунды. Кабинет главного редактора находился на втором этаже. Варнава с усмешкой вспомнил устроенный им здесь показательный скандал, закончившийся пастырским благословением усмиренной редколлегии, и ввалился в приемную. Фигуристая секретарша в зеленом сарафане и схваченными серебряным кольцом длинными волосами, протестующе пища, резво бросилась наперерез. Он не обратил на нее внимания и быстро шагнул в открытые двери редакторского кабинета.

«Слава Богу!», – внутренне просиял Варнава, закрывая за собой на солидный засов дверь: кабинет почти не изменился. Разве что прибавилось на стене различных дипломов, удостоверяющих невероятную респектабельность газеты, да еще выше них висел портрет, какого раньше не было. Этого худощавого средних лет мужчину с залысинами, большим плотно сжатым ртом и укоризненным взглядом Варнава определенно где-то видел, но уж точно не в горностаевой мантии, накинутой на расшитый золотыми галунами мундир. Глаз выхватил под портретом золоченую табличку с вычурной гравировкой: «Его Величество Государь Император Владимир I Владимирович». Однако времени разбираться в хитросплетениях навороченных Странником изменений уже не было.

Другим был и редактор, с великим изумлением разглядывающий ворвавшегося посетителя из-за угловатого компьютера в полированном деревянном корпусе. Бывший тоже был весьма пузат, но с одними усами, а у этого была еще и полуседая борода, и длинные волосы, перетянутые вышитой бисером лентой. «И очков нет», – успел подумать Варнава, когда рука редактора метнулась под хаотично наваленные перед ним бумаги. Взмах булавки, мгновенно выросшей в посох, разметал их по всему кабинету и на две части развалил стол.

– Не надо. Пожалуйста, – тихо произнес Варнава.

Пузач, не отрывая от него глаз, кивнул, и бросил на оставшуюся стоять половину стола револьвер с изогнутой костяной рукояткой и солидным барабаном.

– Мне казалось, мы договорились в прошлый раз, милсдарь, – с трудом произнес толстяк, очевидно, мучительно пытаясь припомнить, при каких обстоятельствах он видел этого безумного типа. В приемной истошно визжала секретарша, в двери что-то тяжело стукнуло.

– Все в порядке, – заверил Варнава, озираясь. – Мне тут предстоит кое-что сделать. Пять секунд. И вы меня больше не увидите.

Редактор, по видимости, оставив попытки понять происходящее, утвердительно кивнул и глубже погрузил дородную фигуру в кожаное кресло. В этот момент что-то ударилось и в окно. Варнава ожидал звона разбитого стекла и появления в кабинете противников, но первый глухой удар сменился вторым.

– У вас что, бронированные стекла? – изумленно спросил он редактора.

– Обходится дешевле, чем еженедельно вставлять, – пожал тот плечами.

– Н-да, сударь, весело тут у вас, как я посмотрю, – произнес Варнава, улыбнувшись явно приходящему в себя журналисту.

В этот момент дверь с грохотом упала, а стекло все же разлетелось. Кабинет заполнили стремительные силуэты подвывающих шамбалитов, бабахнул редакторский револьвер, но Варнава уже переместился.

* * *

Горные пики, похожие на обломанные зубы дракона, по утреннему холодку кутались в зеленовато-коричневую хламиду лесов. Среди перепутавших чащу лиан поднимались призрачные испарения, туман еще лежал плотным слоем в ущельях, но выше, в кронах, уже поигрывали солнечные блики. В мешанине древесно-травяного изобилия соседствовали сосны и бамбук. То тут, то там с вертикально торчащих угловатых скал спускались серебристые нити водопадов.

Дорога вилась по распадкам и ущельям, меж хребтов и пиков. Не было на ней ни души. Впрочем, места были не совсем дикими – за очередным поворотом открылось небольшое строение, притулившееся у подножья скалы. При виде его Варнава усмехнулся – настолько оно походило на только что оставленный в другой Ветви павильон гашишного короля Пайкина. Впрочем, этот домик смотрелся скромнее – некогда яркие краски поблекли, выполненная не без каллиграфического изящества вывеска «Приют облачных скитальцев» потерта временем. Гадая над смыслом претенциозного названия, Варнава шагнул к дверям харчевни. До сих пор его действия были продолжением оставленного в Ветви Странника боя и отступления. Из хорошо знакомой обстановки перемещения происходят практически мгновенно – для того и создаются «собственные» Ветви. В противном случае требуется длительный процесс психологического приспособления, приходится искать знакомые реалии, чтобы зацепиться за них, изменить нужным образом свое восприятие и сделать следующий шаг, надеясь, что он направлен верно. Это долго, однообразно, а если на пятки наступала погоня, еще и опасно, ибо нигде Продленный так не уязвим, как между Ветвями – во Тьме. Скрывается там и более страшное, но об этом Варнава сейчас думать не хотел.

В общем, только что он оказался в полном одиночестве на этой извивающейся дороге, в окружении пейзажа, который он сразу признал юго-западом Поднебесной. Однако почивать на лаврах не стоило: конкретное место прибытия всегда варьирует в зависимости от настроения, времени суток, влияний различных сил, и бог знает чего еще. Впрочем, в любом случае это был вариант Срединной империи. Он любил ее, хотя не знал, насколько она идентична стволовому оригиналу, а насколько лишь соответствовала его представлению о нем. Мудрецы из Продленных продолжали спорить, и, наверное, этот спор будет таким же долгим, как их жизнь, – творят ли они Ветви, или же набредают в Древе на то, что там уже было и соответствует образу их поиска. Это, конечно, не подлинный солипсизм – отрицать реальность у Продленных нет ни малейшего повода. Скорее, развлечение, глубокомысленная игра в бисер, заменившая многим и веру, и истинную жизнь. Каноническое суждение, впрочем, гласит, что Ветви, в которые попадают прямо сквозь Тьму, всегда уже существуют. Когда же Продленные «творят» сами, им необходимо, вольно или невольно, что-то кардинально изменить в теле другой Ветви, как сделал это Странник, предотвратив убийство императора Павла и создав тем иную реальность. Все это искусство, которому обучаются очень долго, но даже у таких мастеров, как Дый, получается отнюдь не все, что они хотят. А въевшаяся привычка к таким играм меняет сущность Продленных сильнее, чем их магические способности.