Главная роль – 2

Одевание закончилось, я вышел в коридор и нашел там губернатора:

– Доброе утро, Георгий Александрович, – отвесил он поклон.

– Доброе утро, Николай Иванович, – кивнул я. – Народ по мою душу пришел, но мне было бы приятно чувствовать рядом надежное плечо.

Губернатор обрадовался, и на крылечко мы вышли вместе. Ух, толпа! Ну как «толпа» – человек сто, все на коленях стоят, молятся. Прохладно, а среди «ходоков» много пожилых. У вас же ревматизм, дяденьки, ну зачем остатки здоровья гробить?

– Георгий Александрович, – поднял на меня взгляд Кирил. – Привел вот, – смущенно отвел глаза.

– Правильно сделал, – одобрил я. – Доброе утро, братцы!

Староверы перестали читать молитву, подняли на меня лица и ответили нестройным, но старательным:

– Доброе утро, Ваше Им-пе-ра-тор-ско-е Вы-со-че-ство!

– Встаньте, – попросил я.

Встали.

– Много вас, – выкатил я очевидное. – Со всеми бы поговорил, да время поджимает. Выберите четверых, особо доверенных да уважаемых. Приглашаю их на завтрак, а вы, братцы, на холодке не стойте – расходитесь, чай дела простаивают, грешно это.

И, оставив староверов выбирать делегацию, мы с губернатором вернулись в дом.

– Пятеро персон разделят с нами завтрак, – велел Николай Иванович слугам добавить приборов и еды.

Пока шла подготовка, я успел пошевелить усами на свежую (больше недели назад отправлена то бишь) телеграмму от Агустейшего папеньки:

«Брак с Маргаритой Прусской не соответствует интересам нашего государства. Я понимаю, что ты молод и влюблен, но прошу тебя не поддаваться страсти и не совершать необдуманных поступков. Мы с твоей любезной матушкой считаем, что более достойной партией для тебя станет принцесса Елена Орлеанская. Высылаем тебе несколько ее фото – разве она не красавица?».

Фотографии телеграммой не пошлешь, значит догонят меня попозже. Да мне и не надо – фотки Елены я в прошлой жизни видел, там прической и легкой «штукатуркой» делу не поможешь – форма лица еще более специфическая, чем у Маргариты. Но внешность – это самая никчемная из причин не брать в жены частное лицо из Республики Франция. Потом какое-нибудь нытье о большой и светлой любви сочиню и отправлю, а пока идем в столовую.

По идее ранний завтрак должен быть легким – считай, чай с бутербродом. Потом, часов в 11–12, положено завтракать второй раз, уже плотно – так, чтобы хватило до обеда, но сегодня у нас день длинный и необычный, поэтому на столе нашлись остатки вчерашнего рыбного пирога – ничего плохого в этом нет, не выбрасывать же недоеденную половину – щи да пшенная каша со свежими котлетами. Пить в шесть с половиною часов утра не решились, но при желании графинчик водки организуют быстро.

Помолившись, пожевали чем губернаторский повар послал и познакомились: помимо Кирила, в гости пришли миллионщик Афонин – его я еще в первый день видел, на приеме в этом же доме – купец Первой гильдии Гущин, промышленник Митькин и заводчик Сизов. Продолжая завтракать, поговорили о погоде, о прелестях природы и Владивостока, и, когда тарелки опустели, под чаек перешли к делу:

– Дозволено ли мне спросить Ваше Императорское Высочество о директоре Дальневосточного Промышленного банка? – поинтересовался Афонин.

– Секрета нет, – кивнул я. – Должность согласился занять граф Владимир Сергеевич Татищев из уездного города Минска. Он уже в пути, но путь этот долог. С ним прибудут будущие члены правления – один достойный финансист вашего обряда, другой финансист – никонианского обряда, американец по фамилии Кларк – у этого джентльмена блестящий послужной список – и мой доверенный человек, который будет присматривать за тем, чтобы банк в своих решениях руководствовался исключительно пользой для Империи. Тех же принципов будут придерживаться и другие перечисленные мною люди.

Староверы приуныли – правление Банка «из пришлых» не дает возможности заранее окучить ценные кадры подарками и добрыми словами, а пестрый состав и разница в вероисповедании – американец так вообще только в доллар верит! – помешают заниматься самодеятельностью и сговорами, потому что все будут присматривать за всеми и стучать друг на друга честному человеку графу Татищеву.

Следующий беспокоящий добрых старообрядцев Дальнего Востока вопрос задал купец Гущин:

– Дозволено ли мне попросить Ваше Императорское Высочество прояснить, что вы имели ввиду под «символическим процентом»?

– Совсем без процента денег ссужать экономически вредно, – важно заявил я. – Это ведет к накоплению необеспеченной денежной массы и росту инфляции. Экономический цикл прост – если банки дают ссуды под процент ниже установленного рынком, банк терпит убытки. Нам с вами попроще, чем другим – банк будет распоряжаться деньгами, полученными от китайцев, то есть к государственной казне отношения вроде как не имеет. Однако, завалив Дальний Восток дешевыми кредитами, мы неизбежно получим рост цен на всё – банально потому, что чем больше денег, тем меньше они стоят. На долгой дистанции такое положение дел неизбежно приведет к так называемому «экономическому пузырю». Пузыри имеют свойство лопаться – когда «лопнет» образованный нами, Дальний Восток погрузится в экономический кризис. Забороть его мы сможем, но это потребует значительных затрат уже из государственной казны. Я понимаю, что вам до государственной казны дела нет, и это не потому что вы только ради своего кармана трудитесь, а потому что это нормальное положение вещей – у вас свои задачи, у государства – свои. Однако я, братцы, вопросом целостности государственной казны озабочен очень крепко, ибо Империю унаследовать хочу процветающую, с мощной экономикой. Для государственной казны задач очень много: она содержит армию, оплачивает строительство дорог и больших, важных для всех сооружений навроде дамб или гигантских заводов. Только когда государство занимается большими делами, делегируя дела пусть и очень важные, но поменьше толковым подданным, Империя процветает. В общем – «символический процент» я определил как полтора процента годовых, и торг здесь не уместен.

Мужики загрузились – экономическая теория в эти времена не настолько развита, как в мои, так что тезисы собеседников немного оглушили – смогли вычленить важное, просветлели – потому что в других банках процент выше больше чем в два раза, и это еще повезти должно – и купец Гущин заверил:

– И в мыслях торговаться не было, Ваше Императорское Высочество. Мы же со всем пониманием – у Его Императорского Величества, дай ему Господь долгих лет жизни, – перекрестились. – Забот много, и видит он несоизмеримо больше нас, людей торговых.

На этом гости решили, что с банком им все понятно, и Афонин озвучил гораздо более ценную для него и его единоверцев проблему:

– Мы площадку под храм присмотрели…

Вежливая пауза позволила мне покивать:

– Дело богоугодное. Николай Иванович указ о свободе исповедания православия старого толка в рамках города Владивостока и тридцати верст окрест вчерашним вечером подписал, через пару часов всем объявят. Прошение о выделении земли под храм можете подать в общепринятом порядке.

Привычно, но от этого не менее неожиданно, мужики рухнули на колени. Регулярно наблюдаю такие сцены, но все равно чудно́ – только что сидели, культурно завтракали, и раз – за столом только мы с губернатором и остались.

* * *

Карета несла нас к границе. В эти времена она там же, где и в мои – совсем рядом с Владивостоком. Очень приятно это дело исправить на самом деле – часть я готов потом, когда Китай поднимется – а он неизбежно поднимется, сколько не дави – уступить за починку дипломатических и прочих отношений, но граница от родного города отодвинется навсегда, а еще навсегда останутся территории, по которым в будущем пройдет железная дорога. Прирезал землицы – уже, считай, свое «попадание» окупил. Теперь осталось освоить, привести к общему Имперскому знаменателю и удержать.

За окном, с безоблачного неба светило подбирающееся к полудню солнце. Пыльный воздух был наполнен конским ржанием, скрипел колесами телег, доносил обрывки разносящихся над обозом команд. Не так уж нас и много – сотня наших (остальные уже на месте или недалеко от него) и японская тысяча, вызвавшая у наших офицеров задумчивое покачивание усами, потому что вымуштрованы на совесть. Вооружение ничего так – магазинная винтовка «Мурата» тип 22 – самая «свежая», и десяток 75-ти миллиметровых орудий от херра Круппа.

С боевыми японцами прибыли японские инженерные и тыловые войска, и неожиданный, но вполне логичный японский принц Арисугава. Ну а как ему дома сидеть? Тут же так интересно, тут есть я – со мной говорить очень полезно – а еще лишней воинской славы не бывает. Японцы чисто номинальное участие в операции внутренней пропагандой раздуют до эпичнейшей победы над ненавистными китайцами, а самого принца будут носить на руках много лет. Я не против – русско-японские отношения нужно выстраивать и крепить десятилетиями, так что пусть пообщается с нашими «ВИПами».

Во время поездки от порта, где мы гостеприимно – хлебом-солью – встретили японских партнеров, я успел обменяться с Арисугавой новостями.

– С нами прибыли заказанные вами открытки, Романов-доно, – порадовал он новостью. – В знак нашей дружбы, я позволил себе добавить к ним некоторое количество копий наших произведений искусства и портреты прославленных воинов в традиционных доспехах.

– Это щедрый подарок, Арисугава-доно, и я с радостью его приму – копии и портреты займут достойное место в будущем музее.

– Его Императорское Величество высоко ценит сотрудничество между нашими государствами, поэтому распорядился готовить больше знающих русский язык специалистов, – похвастался принц. – Кроме того, Его Императорское Величество счел вашу идею об открытии японского музея блестящей, поэтому распорядился обустроить музей русской истории и культуры в Токио.

– Его Императорское Величество, в свою очередь, высоко оценил перспективы сотрудничества между нашими государствами. В следующем апреле здесь, во Владивостоке, начнется строительство Восточного института, в работе которого приоритет будет отдан изучению японского языка и вашей культуры, – с удовольствием похвастался я в ответ.

С тех пор, как мы покинули Владивосток, дорогой узкоглазый друг едет не в моей карете – со своими, чтобы обсудить важные вопросы. Что ж, он, в отличие от меня, в военном деле сечет, поэтому с нашей стороны им был выделен непосредственный командующий объединенной группировкой – военный губернатор Николай Михайлович Чичагов. Переводчики у японцев свои, я от себя добавил Андрея – с собой в столицу заберу, пусть китайский учит, потому что японский я знаю сам, а кадр толковый, честный, пригодится.

Власть административную представляет вице-губернатор Яков Павлович Омельянович-Павлеко, он же составляет мне компанию вместе с князьями Барятинским и Ухтомским – Оболенский будет ждать нас на месте, ибо «как в городе усидеть, Георгий Александрович? Отпустите на границу!».

– Каждый человек на своем месте быть должон, – сложив руки на солидном брюшке, вещал вице-губернатор.

Военный мундир на этом медлительном, грузном, склонном к долгим размышлениям, по виду совершенно штатском чиновнике смотрелся чужеродно, но, как ни странно, военный опыт у вице-губернатора имеется. Медлительность и «разумизм», конечно, несколько тормозят делопроизводство и удлиняют совещания, но они же позволяют ему избегать ошибок и дурных решений. Мне компания Якова Павловича приятна, потому что позволяет ознакомиться с актуальными времени консервативными взглядами.

– Крестьянин – хлеб взращивать, – развил Яков Павлович мысль. – Сапожник – обувку тачать, купец – торг вести.

Тоже своего рода конфуцианство.

– Ежели каждый крестьянин в купцы али, положим, разночинцы метить будет, – он вальяжно почесал бритый подбородок между мощными бакенбардами. – Так он же, собака, хлеба не вырастит!

Столько крестьян стране не надо – нужны агрохолдинги, по этим временам – латифундии, помноженные на нормальную логистику и индустриальную экономику. Потихоньку сделаем.

– Я с вами согласен, Яков Павлович, – соврал я. – Порядок завсегда нужен.

Спорить с ним бесполезно – сразу замолкает и вежливо улыбается, чтобы не расстраивать цесаревича. В таком виде он для меня бесполезен, так что пусть лучше вещает.

– Без порядка все поглотит анархия! – важно выпучив глаза, выдал он зловещее предсказание. – Ежели порядку не будет, мы до того докатимся, что люди на руках ходить станут, да на французский манер лягушками да улитками питаться!

Мы с князьями хохотнули, и прекрасно считавший мою стратегию поведения – «тянуть прикол с пожилого чиновника» – Барятинский поделился международным секретом:

– У них, говорят, содомия в большом почете.

Грохнули, Яков Павлович перекрестился:

– Демократия ведет к утрате порядка. Что это за государство, когда правят временщики? Ему-то какое до страны дело? Он же временный, а спросу с него нет – наворовал да шасть в отставку! Это порядок разве?

С такой точки зрения звучит очень даже правдоподобно – насмотрелся, как вместо национальных интересов святые западные демократы начинают отстаивать какие-то эфемерные «ценности».

– А ежели хозяин есть, – Яков Павлович вытянул перед собой сжатый кулак. – Вот тогда и порядок имеется – Императору деваться некуда, он и вверенная ему Господом нашим держава связаны неразрывно.

Николая II ведь предлагали отдать англичанам, но те почему-то решили не брать, значит и этот тезис вице-губернатора вполне верен: кому царь без царства нужен?

– Песню за-певай! – раздалась за окном команда.

Ожил сопровождающий нас штабной оркестр – в эти времена музыкантов на поле боя уже не пускают, нет смысла – и дальнейшая беседа сделалась невозможной. Высунув голову в окно, сквозь танцующую в воздухе пыль, я с огромным удовольствием покрутил головой, любуясь поющими солдатами и офицерами. С таким боевым духом не то что на Манчжурию, с ним и на Царьград идти одно удовольствие!

Глава 5

Прохладный вечерний ветерок доносил запахи костров, поспевающего ужина, пасущихся за пределами полевого лагеря лошадей и – едва ощутимо – проснувшейся природы. Обрывки разговоров вместе с дымами уносились в усыпанное яркими звездами небо. Не слепи многочисленные костры глаз, посмотрев налево, я мог бы увидеть Корею. Правее – собственно Манчжурия. Граница всего в двух километрах от нас – достаточно, чтобы нас не обстрелял кто-нибудь с той стороны. Перебдели, так-то нам ничего не угрожает – над границей второй день висит настоящий разведывательный воздушный шар, что плохо знакомого с армией меня поразило до глубины души. Когда Александр телеграфировал, что «пришлет воздухоплавателей», я решил, что прибудут гражданские энтузиасты. Нифига – прибывшие аэронавты являются служащими Учебного воздухоплавательного парка, подразделения Российской Императорской армии. Подчиняется Комиссии по воздухоплаванию, голубиной почте и сторожевым вышкам. Короче – связисты!

С шара сигналы передаются флажками – смотреть надлежит в недурного качества подзорную трубу. По ночам – спускают по веревке «якоря» корзину с донесением.

Тело Николая прибыло сюда с нами, и теперь потихоньку летит по воздуху в Иркутск. Вот так сохранить тело до Петербурга вполне реально – доберется гораздо быстрее. Александр, получается, в надежности актуального времени воздушного транспорта уверен.

Мне предлагали разместиться в домике пограничного поста – он тут совсем рядом – но я выбрал обыкновенную офицерскую палатку. Суворов с солдатами ночевал, значит и мне надо – вдруг от этого полководческий талант появляется? Перед нею поставили дощатый стол и дощатые стулья, на которых разместились мы с тремя князьями, японским принцем – позади последнего стоит переводчик-японец, чтобы мне не утруждаться – военным губернатором, тремя нашими офицерами и японским подполковником. Отдельного упоминания заслуживает начальник пограничного поста, коллежский асессор Ковалёв – он гражданский, потому что пограничники и таможня в эти времена подчинены одному и тому же ведомству. Это тоже придется исправить.

– Удачно перепела пролетели, – на правах старожила – третий день в лагере прожил! – заметил Оболенский, с хрустом оторвав ножку от запеченной в огне тушки.

Не здесь – с китайской стороны, где местные жители их набили и продали нам по цене пять копеек за пару. А чего им? Вызванный смертью Николая всплеск агрессии до сюда не добрался – хотя добрались слухи об этом – а торговать с пограничниками и время от времени наведывающимися сюда купцами местные привыкли. Я дополнительно велел отправить в Манчжурию гонцов, которые расскажут китайцам, что скоро будет нужно принять православие, выучить русский и быть готовыми отдать детей учиться в русские школы – последних пока не существует, но в будущем обязательно! Несогласным будет выплачена мелкая компенсация и дозволено покинуть обжитые места вместе с имуществом, но транспорт ищи сам.

Очень жалко людей на самом деле – они же реально ни в чем не виноваты, а я их в шею гоню. Но ведь выбор есть? Почему бы не жить как русский человек? Мы что, плохие? Ах, так?! Ну и скатертью дорога! Оставшимся освобождение от налогов на пять лет – включая будущих поселенцев, которые в дополнение получат пятьсот рублей «подъемных». Подданство Империи решивший остаться китаец получит через три года без нарушения законов. Нарушил – будь добр проследовать на ПМЖ в родной Китай, нам тут таких умных не надо. До этого за пределы Приморской губернии выезжать нельзя – на всякий случай.

Шпионов будет столько, что крути любого – не ошибешься, ну так и что? Секретных объектов здесь нет и не будет – иностранцев со всех сторон как грязи. Крепости, флот и армию прятать бесполезно – все равно узнают, это штуки заметные. Словом – пускай будут, потому что вреда принести неспособны физически.

– Удачно, – согласился военный губернатор, оторвав другую.

– Предприимчивый народ, – поделился наблюдением Ухтомский, отхлебнув компоту.

К сожалению для многих, я не стал закрывать глаза на нескольких попавшихся на глаза покачивающихся краснорожих «старожилов» и объявил сухой закон до конца кампании. Ругают поди служивые, но мы же не на курорте, а на учениях!

– А чего им? – пожал плечами Ковалёв. – Давно рядом живем, ко всему привыкли.

Караванов китайских штук десять к границе приехало, торговать, и к вечеру убыли порожняком. Завтра, надо полагать, вернутся с пополнением – много нас здесь собралось, больше пяти тысяч без учета япошек. «С жиру бесятся» – так охарактеризовал любителей закупиться ерундой военный губернатор, а я был доволен тем, что казенное питание налажено отменно: полевые кухни Империя освоила и без меня, а американские припасы позволяют выдавать пайки побольше или продуктовые наборы тем, кто кашеварит в кругу товарищей – так можно.

– Китайцам неведома честь, – с высоты своего расизма заметил Арисугава. – И они готовы продать кому угодно что угодно!

Я бы поспорил, но это будет, как говорила Екатерина II, «политически близоруко». Да и смысл? Японский принц в силу своего происхождения и воспитания просто неспособен принять отличную от собственной точки зрения, поэтому подхватываем:

– Слышал я об одном случае – один китаец повадился ходить к жене другого.

Господа придвинулись поближе, демонстрируя внимание.

– Тому надоело носить рога, и он решил застрелить китайского Казанову. Взяв ружье, принялся бегать за ним по деревне и стрелять, да все мимо. Кончились патроны, а Казанова ему и говорит: «Могу еще продать».

Адаптация анекдота вызвала залп жизнерадостного гогота, и эстафету подхватил князь Барятинский:

– С вашего позволения, господа, поделюсь превеселым анекдотцем!

Мы приготовились.

– Есть у меня один приятель, статский советник. Приятнейший, доложу я вам, человек – в делах прилежен, характером кроток, да своего не упустит. И была у него жена – тоже приятнейшая женщина, дама знатных кровей. Тридцать лет, казалось, душа в душу жили. И как-то зимним вечером приходит он ко мне. Пьян вусмерть, в сапогах на босу ногу да в одной шубе поверх исподнего. Отродясь, замечу, пьяным его никто не видывал.

– Ну? – вежливо поторопил рассказчика Ухтомский, успевший начать конспектировать в блокнот.

– К фельетонистам попадет – зашибу, – ласково пригрозил Барятинский.

Посмеялись, и он продолжил:

– Отпоил я его кофием, отогрел, и заговорил мой приятель. «Сплю» – говорит – «И что-то неладное чую. Открыл глаза и жену над собою увидел. Она руку вытянула, чую – на лицо что-то сыплется. И так страшно стало! Только и смог спросить – „Дорогая, что вы делаете?“». А она ему – «засолю тебя, чтобы не вонял, когда сдохнешь».

Представив эту жуть, мы содрогнулись.

– Вот так, господа, – приосанился довольный эффектом князь. – Оказалось – с самой свадьбы она его ненавидела, а никто и не догадывался. Пришлось разводиться.

Мы порадовались счастливому концу, и поюморить вызвался Арисугава:

– Французская женщина выйдет замуж за одного, и будет изменять ему с другим. Американская выйдет замуж за одного мужчину, разведется, и выйдет за второго. Русская женщина выйдет замуж за нелюбимого мужчину и будет всю жизнь скорбеть от этом. В Японии мужчины спросят старосту, кому жениться на женщине.

Пропущенная через переводчика шутка про суровую японскую дисциплину была не очень, но мы вежливо посмеялись, чтобы не обижать Арисугаву – уверен, ему тоже не все наши нравятся, но виду он не подает.

* * *

Утро выдалось прохладным, и горячий кофе пришелся очень кстати. Не замерз – просто влажно и ветер, которые заставляют ёжиться под мундиром. Сидя за столом перед своей палаткой в гордом одиночестве и отхлебывая из эмалированной кружки темную ароматную жижу, я просматривал прибывшие газеты и телеграммы. Новость дня – указ Александра о запрете опиумных салонов. Сам опиум на данный момент запретить нереально – его обильно выписывают больным, и до изобретения нормальных лекарств и обезболивающих с параллельным приучением общества к контролируемому обороту некоторых веществ мы просто выдавим опиум в подполье со всеми вытекающими: плохое качество вещества, всплеск преступности, множественные смерти от передоза, взяточничество и переполненные «барыгами» тюрьмы. Запрет салонов тоже ничего хорошего не принесет на самом деле – просто наркоманы начнут собираться на притонах, а не в специально отведенных местах. Но начало положено – Александр все-таки не робкий я, а давно сидящий на престоле самодержец, и грустные вопли разорившихся владельцев салонов ему до одного места.

Вторая новость была неожиданной, но логичной – из Владивостока вышел старообрядческий Крестный ход, взявший курс на Петербург. Хотят лично поблагодарить царя-батюшку за послабление в монополии РПЦ на оккультные услуги. Кипиша наведут знатно – каждый второй старообрядец страны хоть немножко, но рядом с ними пройдется. Те, кто могут сорваться в долгое путешествие, примкнут к Ходу насовсем, и в столицу они придут целой толпой.

К газете прилагалась записка от оставшегося в городе генерал-губернатора, в которой он поделился, что выдал «ходокам» сопроводительные бумаги с просьбой «посодействовать». Нормально.

Отложив газету, я в один глоток допил кофе и в ожидании новой порции пощурился на висящий над границей воздушный шар. Воздухоплаватель Коненко тет-а-тет рассказал, в какой ярости был Александр – по земле тело везти очень долго, по морю – страшно, потому что китайские или еще какие корабли могут потопить ценный груз. Что делать? И тут вспомнил он, что когда-то, пару лет назад, рассказывали ему про бензиновый двигатель изобретателя Костовича. Тогда некоторые воздухоплаватели-энтузиазмы предлагали построить дирижабли. Александра убедили, что проект «не взлетит», что ныне вылилось в снятие с должностей ряда чиновников средне-высокого ранга и приказ в кратчайшие сроки «родить» что-то хотя бы минимально похожее.

В режиме почти большевистского, особо ударного труда, удалось сплести большую и крепкую корзину, собрать из нескольких шаров один большой и присобачить к нему американский бензиновый двигатель с пропеллером – получившийся пепелац от нормального дирижабля бесконечно далек, но перевезти тело цесаревича способен, если, конечно, встречный ветер не слишком сильный. Что ж, с одной стороны очень хорошо, что «папа» и сам осознал важность развития воздушного транспорта, но с другой – я планировал заняться этим сам, озаботившись должным уровнем секретности. Ладно, времена сейчас медленные, народ вдумчивый, и, пока механизмы Империи возьмутся за авиастроение всерьез, я трижды успею вернуться в Петербург.

Движением брови поблагодарив ординарца Ваську за добавку, я взялся за телеграммы. Важная, как всегда, одна – от царя. В ней содержались конкретные указания по торгу с Китаем – спохватился-таки царь-батюшка, что я могу и дров на этом этапе наломать. Или просто показал, какое ко мне питает доверие, а теперь мягко загоняет в рамки? Я не против – до него далеко, поэтому рамки в немалой степени «резиновые».