Главная роль

– Ваше Императорское Высочество, нам нужно обсудить наше пребывание в Бомбее, – с поклоном заявил посол Николаю.

– Дмитрий Егорович, мы это уже обсуждали, – отмахнулся цесаревич. – Мой дорогой брат болен, и для меня это важнее какой-то английской колонии.

Такой вот он, братец Никки. Дворяне на балах поди принимают такое поведение за демонстрацию силы: как он этих индусов!

– Прошу меня извинить, Ваше Высочество, – еще раз поклонился Шевич. – Вы совершенно правы – здоровье Его Высочества для нас гораздо важнее.

И дипломат, к очевидному облегчению Николая, оставил нас в покое. Понять Дмитрия Егоровича легко – «прогибать» наследника престола себе дороже, и редкий отечественный чиновник может себе это позволить. Понять Никки сложнее – он, как, впрочем, и почти все нас окружающие шишки, к Азии относится с умиляющим пренебрежением. Российская Империя – один из основных геополитических акторов планеты, обладает могучей армией, приличным флотом, сказочной (по этим временам, так-то работы в этом направлении непочатый край) экономической мощью, а главное – считается старинной, уважаемой европейской монархией. Тысячелетний юбилей русской государственности в 1862 году отметили.

Азия этих времен представляет собой жалкое зрелище: либо колонии – в этом случае как минимум в крупных городах относительно прилично – либо рыхлые полуфеодальные образования, с которых нечего взять. Времена антиколониальной повестки и всеобщего человеколюбия не наступят еще долго, и исповедуемый Никки и сановниками подход является доминирующим. Плывем к нищим и безобидным дикарям, о чем с такими вообще разговаривать? Самый обычный туризм – вот, чем занимается Николай.

Конкретно с Индией, он, однако, прав – свою «жемчужину» Британская корона держит крепко, демонстративно усадив на трон англичанина в чине вице-короля, не снизойдя даже до марионеточного индуса.

Большое путешествие цесаревича – это традиция, зародившаяся после «великого посольства» Петра I. Петр из поездки привез знания, специалистов и кучу идей, вылившихся в грандиозные преобразования. Что привезет домой Николай? Коллекцию моих шуток и десяток тонн сувениров?

Лезть крайне не хочется – если я буду слишком активно перетягивать на себя обязанности цесаревича и лезть в политические дела, рискую быть неправильно понятым: уж не метит ли ушибленный «Жоржи» в цари? Не готовит ли он заговора против добродушного братца? Я знаю, к чему приведет правление Николая II, и, как любой нормальный человек, такого будущего своей стране не хочу. Нет, на СССР мне плевать – просто эрзац-монархия со своей спецификой, но десятки миллионов погибших за две мировые войны и одну гражданскую, массовое бегство ценнейших специалистов за границу, разваленная экономика – это чисто по-человечески обидно. Мы же хорошие, мы такого не заслужили.

Друг Илюха бы меня точно не понял: такие возможности, а ты спокойно взираешь на происходящее. Трусливый вариант будущего: в 1916 году свалить за кордон с кучей денег и устроиться там. Вариант нормальный: делать все возможное для страны – в этом случае переезжать не придется, и у меня, и у Никки, и у народа все будет нормально. «Нормально» с учетом несовершенства реальности в данном случае – «лучше, чем было там». Вот этот вариант Илюха бы в жизнь и воплощал, а значит и мне нужно танцевать от него. Царские дети изначально богаты, но мне нужно богатеть как можно больше – на «прогрессорство», особенное если учесть повальное воровство, денег нужно не просто много, а непредставимо много. Займусь этим сразу по возвращении в Петербург, а по пути нужно постараться найти интересные коммерческие схемы – что-то покупать у дикарей и продавать дома с наценкой. Так же нужно осторожно набросать план реформ – с ними Александр III пошлет меня подальше со всей глубиной отцовской любви, но Никки, когда взойдет на трон, может на часть и пойти. Со временем у меня скорее всего получится подмять под себя часть его обязанностей и полномочий: ему же это все нафиг не надо, и, если любимый братец Жоржи настолько глуп, чтобы заниматься государственным строительством, бог ему в помощь.

Ладно, это все потом, а пока наслаждаемся «больничным», привыкаем к новому телу – я был немного выше, но мускулатура у Георгия лучше – учимся общаться с людьми и стараемся как можно больше залезть Николаю в голову: пока что это у меня отлично получается, а значит нужно продолжать. И ни словом, ни жестом не проявлять мою личную жажду самодержавной власти – она проснулась во мне позавчера, и это ощущение крепнет с каждой проведенной рядом с Никки минутой: зачем трон человеку, который его не ценит? Я подойду гораздо лучше – я всегда чувствовал, что способен на большее, и судьба даровала мне шанс это себе доказать. А еще русский царь – это настоящая суперзвезда, фигура мировой величины. Каждое слово царя ловят миллионы людей, по слову царя начинаются войны, царское слово способно вознести счастливчика на самый верх или низвергнуть неудачника на самое дно. Даже слово специальное есть – «опала». Осознает ли это Николай? Полагаю, что да. Нравится ли ему это? Ну конечно же нет – он самый обыкновенный мажор, и спасает его только вбитое до уровня рефлексов воспитание.

Когда греческий принц Георгий меня спас предложением пойти испить чего-нибудь веселого в апартаментах цесаревича – и это в пост, который мы всем кораблем соблюдаем! – я с облегчением сослался на советы лейб-медика и вернулся к себе.

На диване обнаружился плачущий, одетый во фрак с накрахмаленной белой манишкой и белые перчатки мужик лет сорока пяти с во-о-от такенными банкенбардами, сверкающей в свете иллюминатора лысиной и бритым подбородком под пышными черными усами. Из зеленых глаз по хмурым мимическим морщинам катились слезы, растворясь в густой растительности лица.

– Ты кто? – на всякий случай приготовился бежать я.

Старик издал жалобный всхлип и бухнулся на колени, со страдальческой миной на лице вытянув ко мне руки:

– Георгий Александрович, как же так?

Глубоко философский вопрос поставил меня в тупик. Пока я собирался с мыслями, на звук влетел казак охраны – трижды доверенный и надежный ветеран русско-турецкой войны. Сориентировавшись, он расслабился и козырнул:

– Виноват, Ваше высочество!

– И в чем же ты виноват, Миша? – уточнил я.

Ему за сороковник, но мне простолюдинам любого возраста «выкать» невместно.

– Не доложил, – виновато потупился он. – Вы Андрея Андреевича завсегда привечаете.

– Понимаю, – кивнул я. – Андрей Андреевич? – повернулся к старику.

– Я! – с надеждой на лице закивал мужик. – Как есть я, Ваше Высочество! Камердинер ваш, пятнадцать лет верою и правдою!

– Не помню, – признался я.

– Ох горюшко-то какое! – протяжно поделился скорбью он и пополз ко мне на коленях, заламывая руки. – Пятнадцать лет верою и правдою…

Сейчас он будет целовать мои дорогущие сапоги. Это что, слуга мой?

– Соплю-то прибери! – не выдержал казак. – Ишь, барыня какая сыскалась! Это чего же, Его Императорскому Высочеству каждую вошь помнить?!

Николая «императорским высочеством» называют все, кому он не разрешил обращаться по-другому. Меня в присутствии Никки зовут просто «высочеством», но, если Николая рядом нет, допускается применять «императорское высочество» и ко мне. Применяют, я полагаю, для демонстрации лояльности и чтобы сделать приятно.

– Ах ты, сукин сын! – прямо на глазах обретая достоинство, ошалело уставился на него Андрей Андреевич. – Ты как, собака, со мной разговариваешь?!

– Прикажете на гауптвахту, Ваше Императорское Высочество? – с молодецким видом обратился ко мне казак.

Нельзя моих слуг оскорблять, значит. Но этот специально «подставился», чтобы Андрей Андреевич не устраивал плач Ярославны, и теперь ждет поощрения или наказания за инициативу.

– Ступай к уряднику, передай ему мою просьбу выдать тебе отдых до завтра и водки, – применил я подсмотренное у Никки поощрение.

– Рад стараться, Ваше Высочество! – щелкнул он каблуками и покинул каюту, не забыв прикрыть за собой дверь.

– Простите, Ваше Высочество! – поняв, на чьей стороне мои симпатии, бухнулся лбом в ковер Андрей Андреевич. – Совсем голову от горя потерял, дурак старый!

– Встань, – приказал я.

Мужик бодро вскочил на ноги.

– Больше голову не теряй, – добавил я. – Туда садись, – указал на диван.

– Слушаюсь, Ваше Высочество! – возрадовался он и выполнил приказ.

Радуется, что в шею не погнали, и то, что я его забыл, уже не так печалит. Оценив его одежду, возраст и то, как он отреагировал на подначку казака, я уселся за стол и спросил:

– Камердинер?

– Как есть камердинер, Ваше Высочество! – подтвердил он. – Андреич! Пятнадцать лет…

– Верою и правдою, – перебил я. – Слышал. Не помню. А ты – помнишь.

Я подошел к столу и начал писать записку Николаю, не очень уверенно расставляя твердые знаки.

– Как есть помню! – поспешил он подтвердить свою полезность и показал рукой себе по колено. – Вот с таких лет…

– А где ты был все это время? – спросил я.

– Слег я, Ваше Высочество, – пригорюнился камердинер. – Как есть от горя слёг. Как лихорадка отпустила, сразу к вам и пришел.

– Как есть пришел, – на автомате добавил я.

– Так, Ваше Высочество, – признал он.

Я свернул записку, припечатал ее углы сургучом и сходил до двери, вручив новому казаку. Повернувшись к камердинеру, процитировал Высочайшего брата:

– Господь не оставил нас.

– Как есть не оставил, – согласился Андрей.

– Рассказывай про пятнадцать лет, – решил я скоротать время до получения разрешения посветить Андреича в «тайну памяти».

Камердинер оживился, поправил усы и начал вещать о том, как маленький Георгий однажды спрятался так, что весь Гатчинский дворец сутки на ушах стоял.

– А кто в старой печке сыскал-то? Андреич! – приосанился камердинер, закончив рассказ.

Хороший дядька вроде. В дверь постучали, и получивший разрешение войти казак вручил мне ответ от цесаревича.

«Андреич – твой самый преданный слуга, любезный Жоржи. Для нас всех будет лучше, если ты будешь с ним откровенен. С наилучшими пожеланиями, твой верный брат Никки».

Девятнадцатый век, пик могущества эпистолярного жанра, и не писать же ему мне в ответ «ок»?

– Андреич, ты можешь сослужить мне очень полезную службу, – решил я применить мужика правильно. – Здесь, – открыл ящик стола и достал оттуда стопку бумаг и обтянутую кожей книжицу. – Мои письма, мой дневник и прочее. Я их изучил, но многие имена мне ни о чем не говорят. Мне нужно многое вспомнить, и в этом мне поможешь ты.

– Любую службу сослужу, Ваше Высочество! – заверил он и поерзал на диване, демонстрируя нерешительность.

– Говори прямо, – велел я.

– Грешно-с, – он виновато развел руками. – Великий пост все же. Но больным наш Господь в милости своей допускает…

– Поесть принес? – догадался я, всем телом ощущая оживление.

За прошедшие с моего пробуждения дни я успел полностью разочароваться в кухне: Великий Пост, кушать можно только постное и понемногу, даже «больному» мне. Сегодня, например, Никки, как сильно верующий, в религиозном рвении ограничился куском ржаного сухаря с солью под компот – греческий принц такую диету поддержал – а я впал в грех чревоугодия и полакомился кашей без масла под кислую капусту с теми же ржаными сухарями.

– Как есть принес! – считав, улыбнулся камердинер. – Велите подать?

– Подавай! – я временно отложил бумаги на край стола.

Камердинер сходил до двери и вернулся с лакеем Петькой – я с ним успел заново познакомиться, когда он надраивал каюту до блеска. В руках лакея обнаружился поднос с накрытыми салфеткой приборами и двумя позолоченными мармитами. Завершал композицию графинчик компота – его я пил за обедом и остался доволен.

– Тефтели рыбные, – открыл первую крышку Андреич. – Картофель запеченный, – открыл вторую.

Не так уж и грешно!

– Удружили, братцы! – от всей души похвалил я и принялся за дело.

Хорошо, когда есть по-настоящему преданные слуги!

Перекусив, я доверил Петьке унести посуду и спросил довольного тем, что принц хорошо покушал Андреича:

– Сколько у меня денег?

– Мимо меня ни копейки не проплывет, Ваше Высочество, – заверил он.

– Сколько? – нахмурился я на него.

Поежившись, мужик ответил:

– Сорок три тысячи девятьсот двадцать четыре рубля и восемьдесят три копейки.

– Это с собой? – предположил я.

Я же не нищий.

– Походная казна, – покивал он.

– А вообще?

– Деньгами – три миллиона семьсот две тысячи сто пять рублей с девятью копеечками.

– Земель много? Доход с них есть?

– Владений у Вашего Высочества много, – подтвердил Андреич. – Доходы велики.

– Насколько велики?

– Всяко год от года бывает, – развел руками камердинер. – Тысяч шестьсот.

С таким стартовым капиталом начинать большие дела одно удовольствие!

– Сколько рублей стоит слон? – спросил я.

– Ваше Высочество, слон… – он опасливо пожевал губами.

– Если я попрошу, слона мне подарят и так, – спас я его от необходимости меня отговаривать. – Но ему в Петербурге будет плохо. Точно! – в голову пришла идея. – Ты можешь достать мне списки товаров, которые мы сможем найти за время путешествия с указанием примерных цен здесь и на те же товары в Петербурге и других наших больших городах?

– Ваше Величество, – в этот раз Андреич справился с собой. – Наследнику заниматься купеческими делами невместно-с.

– Я – второй в очереди, – откинувшись на стуле, я сложил руки на груди. – Мой дорогой брат Никки, слава Богу, – перекрестился на «красный угол» – крепок здоровьем, а значит я могу заниматься чем хочу, если это пойдет на пользу Империи моего брата. Неси списки.

– Сей же час, Ваше Высочество, – щелкнув каблуками, камердинер покинул каюту.

Прежде чем искать списки, он пойдет жаловаться на меня Николаю – я в этом совершенно уверен.

Глава 3

Великий пост и плаванье шли своим чередом. Я потихоньку обживался и много времени проводил с камердинером, запоминая ближайшее окружение и даваемые Андреичем, как правило лестные – это же сплошь высшая аристократия! – характеристики на них. Познакомился и с полным комплектом личной прислуги, находящейся у камердинера в подчинении и буквально на меня молящейся.

Рейткнехт Юрка – на корабле у него особо обязанностей нет, потому что он отвечает за организацию выезда и лошадей. Когда прибудем на землю, он будет вместо меня орать на рикш и погонщиков слонов, а пока числится «гардеробным помощником». Помогает он гардеробщику Федору, тридцатипятилетнему щуплому мужичку с козлиной бородкой и в пенсне.

Слуги нижнего звена представлены троицей лакеев лет двадцати пяти: Карлуша, Петька и Стёпка. Последний – рыжий, и старше первых двух: он – лакей первого разряда, а те – второго. По возвращении в Петербург количество слуг как минимум утроится – мне, в отличие от оригинального Георгия, в Абхазии жить не придется, а в столице нужно поддерживать реноме.

Комфорт жизни, если ты офигенно важный, в этом времени вполне сносный. «Гальюны» на корабле современные – тепло, чисто, не воняет и смывается как положено. С мытьем тоже порядок – у нас с Никки и принцем Георгием одна ванна на троих, и мы пользуемся ей согласно расписанию. Качка быстро стала привычной – захваченное мной тело с ней не расставалось с самого детства. Питание с появлением Андреича резко улучшилось, и теперь жаловаться остается только на скуку – именно она толкнула нас с Никки и греком сюда, в недра крейсера, в каюты экипажа. Развлекай нас, безродная матросня!

Это, конечно, преувеличение – к подданным Николай относится с дозволенным разницей в ранге уважением, и, как положено православному монарху, честно любит. Толку с той любви? Лучше бы государственным управлением занимался – затем Господом на трон и посажен. И как же мне надоели молитвы! Николай посещает часовню в среднем раз восемь в сутки, проводя там минимум по полчаса. Меня и тезку таскает с собой, с трудом принимая отмазки в виде необходимости учиться быть вторым после брата наследником – он на полном серьезе считает, что коронация магическим образом наделит его всем нужными правителю качествами. Господь и помазанника своего без пригляда оставит? Да ни в жизнь!

Палуба с каютами низших чинов не чета оснащенной коврами и картинами нашей – тесный, попахивающий механизмами коридор, тем не менее, блестел чистотой, и на свисающих с потолка плафонах с электрическими лампочками – хай-тек! – не было ни пылинки.

Из-за дверей некоторых кают раздавались разговоры матросов – Николай никого о наших намерениях не извещал, а дежурному, который собрался было заорать во все горло, показал «тсс».

– Ноги у ней…

– Боцман мне ка-а-к…

– И не то чтобы в легких годах была…

– Ежели вникнешь с рассудком…

– Видал англичашка какой важный?

Англичане на корабле тоже есть – два мутных чувака с седыми бакенбардами, которые непонятно чем заняты. К нам они не лезут, но ведут долгие беседы с дипломатом Шевичем.

Глобально от англичан не спрятаться никак и нигде: у нас с Николаем даже воспитателем был мистер Карл Осипович Хис, уроженец английского города Бишам из древнего, но обедневшего дворянского рода. Колониальная система во всем ее великолепии!

Лондон уже не на пике своего могущества, но тянущиеся с острова и опутавшие всю планету протуберанцы держат за жабры большую часть цивилизованных и еще большую – «варварских» стран. Богатства и мозги стекаются в метрополию и ключевые точки Империи. Мне придется быть очень осторожным, отстаивая национальные интересы – этого монстра лучше не злить, и я не настолько глуп, чтобы считать себя умнее главных игроков Земли.

– Да ну, какой там чай? – привлек мое внимание объясняющий голос. – Все возят – отсюда, с Европы, по морям, по железной дороге. Раньше – там да, дорогущий был.

– Умный ты слишком, Севка, – крякнул собеседник. – Купчишкин сын, чего с тебя возьмешь?

– Рожей не вышел ты на моего покойного батюшку зубоскалить! – рыкнул на него купеческий сын.

– Хочешь что ли, чтобы зубы у тебя были целы?

– Тц, не охота из-за тебя на гауптвахту, – решил спустить на тормозах знающий толк в торговле матрос.

Николай и Георг Греческий разочарованно вздохнули.

– Зайдем, – решил я и открыл дверь.

Матросов оказалось пятеро: двое сидели на нижних нарах у противоположных стен, трое – за столом. Судя по свободным койкам, остальные жители каюты сейчас работают. Народ выпучил на нас глаза, без подсказок вытянулся «во фрунт», отдал честь – и почти синхронно заорал:

– Здра-жла, Ваше… – после небольшой заминки мужики отказались от привычного строевого «жевания» слов и аккуратно, по слогам, закончили. – Им-пера-тор-ско-е Вы-со-чес-тво!

Меня при Николае отдельно приветствовать не принято – величие затмевает, так сказать.

– Здравствуйте, братцы, – явно остался доволен реакцией Николай.

В коридоре захлопали двери, затопали сапоги, раздался гневный окрик в сторону дежурного – не предупредил о высоких гостях. Цесаревич недоразумение разрешать не захотел и закрыл дверь перед носом набравшего в грудь воздуха мичмана, предоставив объясняться сопровождавшим нас казакам – трое в коридоре остались, трое – с нами, заняли позицию у входа.

Дежурному попадет, если Николай не расскажет, что это он попросил бедолагу не шуметь. Подсказывать и лезть не буду – проверим будущего царя на человеколюбие.

– Вольно, – скомандовал Николай. – Присаживайтесь, – и подал пример, опустившись на кровать.

Народ всем видом выражал зависть – почему цесаревич сел не на мою койку? Дождавшись, пока мы с принцем Георгом примостимся рядом с Никки, матросы вернулись на свои места.

– Как служится, молодцы? Всем ли довольны? Все ли у вас хорошо? – спросил Николай.

Матросы торопливо заверили, что жаловаться им не на что.

– Кто из вас говорил о том, что чай из Индии возить не выгодно? – спросил я.

Матросы как от прокаженного отодвинулись от розовощекого и широкого – это гены, а не лишний вес, в дальнем плаванье да еще и соблюдая посты не разжиреешь – молодого человека лет двадцати пяти с аккуратно подстриженными русыми волосами и карими глазами.

– Я, Ваше Высочество, – поднявшись на ноги, проревел тот.

По уставу орать положено.

– Жоржи, ты собираешься говорить о торговле чаем? – приподнял на меня бровь Николай.

– В том числе, – подтвердил я.

– Торговля – не для наследников Российского престола, – пожурил меня цесаревич. – Идем, Георг, поговорим и с другими матросами.

Настучал-таки Андреич, но Николаю по большому счету все равно – Романовы регулярно отмачивают вещи и похлеще торговли, а на корабле смертельно скучно – человеческое понимание Никки не чуждо.

Николай с греком вышли в коридор, оставив меня и двух казаков говорить о жутко скучных и неприличных для человека моего положения вещах.

– Как звать? – спросил я.

– Кирилом нарекли, Ваше Императорское Высочество! – отозвался матрос. – Уваров, Кирил Петрович.

Наследник нас покинул, и мое «высочество» автоматически раздулось до «императорского».

– Сын купеческий?

– Так точно, Ваше Императорское Высочество!

– Грамотный?

– Так точно, Ваше Императорское Высочество!

– Почерк красивый?

– Учитель говорили – каллиграфический, Ваше Императорское Высочество!

– Ступай за мной, – решил я и вышел в коридор, попав под залп хохота из глоток обступивших цесаревича матросов.

Радуются Высочайшему вниманию, и дежурный радуется больше всех – заступился Николай, значит, не дал в обиду.

– Пойду с толковым малым поговорю, – поделился я новостями с Николаем.

Писарей на корабле хоть отбавляй, но у меня личного нет – со своей корреспонденцией Георгий разбирался сам, благо ее не много. Вот у Николая – там да, целая походная канцелярия.

– Веселись, – пожелал мне Никки, мы с Кирилом (с одной «л» в эти времена пишется) поднялись на нашу палубу, и я повел матроса в каюту под недоуменным – это зачем принцу нижний чин вдруг понадобился? – взглядом казаков охраны.

– Садись, – указал я мнущемуся матросу на стул для посетителей и занял свой.

Он уселся, снял с головы бескозырку и принялся нервно мять ее в руках.

– Расскажи, как купеческий сын попал на флот, – попросил я.

– Разорился батюшка мой, Ваше Императорское Высочество, – поведал матрос. – Не выдержал-с, грех на душу взял – пить начал сильно и по зиме замерз под забором. Мамка от горя в монастырь под Угличем ушла-с, сестер родня уральская забрала, а мне деваться некуда было – пошел в матросы.

Бедолага.

– А чего в матросы? – спросил я.

– Служить в Императорском флоте – высшая честь, которой может удостоиться подданный его Императорского Величества, Ваше Императорское Высочество! – откупился он заготовкой.

Не врет, а уходит от ответа – это полезный навык.

– Безусловно, – покивал я. – Но я спрашивал о другом.

– Дело хочу отцовское возродить, Ваше Императорское Высочество, – ответил он. – Стыдно-то как: и дед мой в купеческих делах исправен был, и прадед. Батя тож не плошал, в строгости дела вел. А я что, предков своих недостоин?

Разговаривает для матроса очень грамотно и "по-штатскому" – ну так образованный, я три четверти команды вообще с трудом понимаю, там жуткая смесь терминологии, жаргона и просторечия.

– А чего батя разорился, раз «не плошал»?

Матрос отвел глаза:

– То дело давнее, Ваше Императорское Высочество.

– От Великого князя таиться грешно, – пожурил я его.

– Виноват, Ваше Императорское Высочество! – подскочил он.

– Сядь. Рассказывай.

– Разорили батю, Ваше Высочество, – как в омут головой бросился купеческий сын. – Хозяйство-то у нас справное было: гостиница, лавка скобяная, да бакалея. Сначала гостиницу по миру пустили: извозчиков подкупали да стращали – говори, мол, приезжим, что у Уваровых мест нету. А гостиница славная была, кто приезжал один раз, в других ни в жизнь не останавливался!

Все теории о прелестях рыночной экономики разбиваются о человеческий фактор – внерыночные методы конкуренции манят своей эффективностью и дешевизной, и подавить их полностью даже самая мощная административная система не может. Но по-другому все равно не получается, вон в СССР пытались, и какой итог?

– Так, – кивнул я. – Дальше?

– Дальше скобяные лавки по всему городу цены ниже батиных держать стали, – продолжил он делиться грустью. – Он – в гильдию, спросить как так вышло, а ему в ответ – продавай-ка ты лавки да гостиницы нам, Петр, да живи спокойно. Желательно – за Уралом.

– Сговорились? – догадался я.

– Как есть сговорились, Ваше Высочество.

А механизмы защиты от картельного сговора (которые и в мои-то времена сбоили) в Империи вообще существуют?

– Продал?

– Какой там продал, – отмахнулся Кирил. – Этим – и продавать? Три года батя барахтался – я тогда уже смышленый был, помогал во всем. Сначала гостиницу закрыли, думали – временно. Работники плакали – они чай всю жизнь у нас проработали, куда пойдут? Потом за лавки бились, цену пытались держать, с кузнецами да мануфактурами из других губерний договаривались, чтобы, значит, подешевле товар привозили. Но кто дешевле повезет, если и подороже с руками отхватят?