Верность

И вдруг послышался гул вражеского самолёта, а следом грохот взрыва. Ваня упал. Когда к нему подбежали санитары и однополчане, они увидели, что у Вани на груди – рана от осколка бомбы.

А из немецкого окопа раздался возглас на русском языке:

– Петрушка, мы ждём тебя!

– Его нет! Вы только что убили его! – прозвучало в ответ.

В этот день со стороны врага больше не было слышно ни одного выстрела. И со стороны красноармейцев тоже.

Война продолжалась ещё три года и закончилась поражением Германии.

Сослуживцы поговаривали:

– Если бы Ваня с Петрушкой находился на границе в первые дни войны, то уговорил бы врага не лезть в нашу страну!

Ангел и Амурчик

Закончилась кровопролитная война. Фашистов гнали в их логово, откуда они вероломно напали на нашу Родину. Они злобно сопротивлялись, зная, что это для них последний бой.

В одном из сражений вражеский снаряд разорвался неподалёку от капитана-пограничника Ветрова. Взрыв оглушил его, а в плечо попал осколок. Ветров потерял сознание, а когда пришёл в себя, увидел рядом удивительной красоты ангельское девичье лицо, обрамлённое вьющимися волосами цвета золотистых колосьев пшеницы.

«Наверно, я в раю, – подумал Ветров. – И меня встречают так потому, что на земле мне некогда было знакомиться с девушками».

Он протянул руку к лицу девушки, прикоснулся, но она не отзывалась. И тут Ветров полностью пришёл в сознание и понял, что рядом лежит медсестра. Видно, она хотела ему помочь, но угодила под пулю. Гимнастёрки у обоих были в крови.

Капитан вытащил из санитарной сумки марлевый пакет и положил его под гимнастёрку девушки в области груди. Превозмогая боль, он поднял медсестру на руки и понёс в лазарет. А она вдруг открыла глаза и почему-то удивлённо на него посмотрела. Ветров решил: «Наверно, её мои взъерошенные усы поразили!»

У входа в лазарет он, обессиленный, упал. Врачи позже восхищённо говорили:

– Сам на ладан дышал, а раненую донёс!

– Со мной ангел был! Мы друг другу теперь навсегда нужны, – отвечал на это Ветров.

Их перевезли в госпиталь. Осколок, что попал в Ветрова, был небольшой, находился глубоко, но не повредил внутренние органы, и хирург решил его не удалять, а залечить.

– Как здоровье моего ангела? – как-то спросил Ветров медбрата.

– Пришла в себя! Пулю вытащили. Операция была сложная. Но Ангелина выдержала!

– Так её зовут Ангелина! – радостно произнёс Ветров. – Ну, точно – она мой ангелок! И вот что я тебя попрошу: достань красную розу и отнеси ей.

– Да где я тебе найду сейчас розу? – опешил медбрат.

– Найди! А я тебе за это мундштук перламутровый подарю. Мне он не нужен, запретили курить.

И нашёл-таки медбрат розу! Где и как – не рассказал, и только спросил у капитана:

– А что мне сказать Ангелине?

– Придумай сам чего-нибудь!

Медбрат принёс розу Ангелине в бутылке с водой. Была роза с большими бархатистыми красными лепестками на крепком стебле. И медбрат, вручая розу, сказал:

– Это вам от капитана, он желает вам скорого выздоровления!

– Я его не знаю! – растерянно ответила Ангелина. – Все во время боя на одно лицо, – а сама с удовольствием погладила розу.

А Ветров до самого выздоровления не видел своего ангела. И когда пришло время ему выписываться и возвращаться в свою часть, он попросил у медбрата:

– Если роза у Ангелины завянет, принеси свежую, а за это я тебе подарю…

– Не надо мне ничего, – прервал тот его. – Я и так принесу. Я твою историю рассказал бабушке в селе, так она из горшочка срезала цветок, дала мне и сказала, что я могу ещё прийти, если надо.

Уже садясь в машину, чтобы ехать в часть, капитан Ветров оглянулся на открытое окно госпиталя и увидел Ангелину. Она стояла с такими же удивлёнными глазами, как и тогда, когда капитан нёс её в лазарет. А он, махнув ей рукой, сел в машину, и та поехала. Ангелина взволнованно сказала вошедшему медбрату:

– Я узнала его! Это он вынёс меня с поля боя. Я тогда думала, что на том свете оказалась и встретила Амурчика – необычного, с усиками!

– Так это и есть тот капитан, который вам розу подарил, – невозмутимо ответил медбрат.

Прошло время, и врага разгромили. Но он оставил после себя банды, которые совершали разные диверсии. Ветрову, как пограничнику, дали задание с отрядом их ликвидировать. И это было сделано. А потом в стране наступила спокойная жизнь и народ приступил к восстановлению Родины.

У Ветрова порой давал о себе знать осколок, но он шутил:

– Пока рана болит, буду помнить своего ангела!

Однажды командир вызвал его к себе и отчеканил:

– Вот что, Ветров, ты отвоевался: честь и хвала тебе. Враг изгнан! Получай звание полковника и поезжай отдыхать! Подлечи свои раны, а затем станешь воспитывать молодёжь, чтобы не забывали подвиги своих отцов!

Ветров прибыл в санаторий, утопающий в зелени и тишине: только продавцы цветов покрикивали, предлагая свой прекрасный благоухающий товар.

Он сдал свою папку со всеми направлениями и документами, а сам пошёл в кабинет к главврачу. На дверях висела табличка с именем врача: Ангелина.

У Ветрова враз рана перестала ныть.

«Неужели это она? – пронеслось у него в голове. – Надо купить розу! А если это не мой ангел, то подарю просто так, в честь знакомства!»

И он побежал к продавцам цветов и купил розу, похожую на ту, что подарил Ангелине в госпитале. Он тихо, не стуча, вошёл в кабинет. Врач, не отрываясь, изучала его документы.

– Здравствуйте! – тихо сказал он. – Примите от меня розу.

Она отложила папку и медленно проговорила:

– Митя, я тебя ждала, не забыла. Вспомнила, как ты меня нёс на руках, только думала тогда, будто я в раю – в объятиях Амурчика. И удивлялась, почему он с усами.

– Это был я! – весело произнёс Дмитрий Ветров.

Они засмеялись и обнялись.

А потом Ангелина сказала:

– Хватит тебе ветром быть, летать с места на место. Остановись!

И он ответил:

– В раю мы побывали, теперь станем счастливо жить на земле!

Музыка Баха

Фашистская Германия проигрывала войну, и отдельные части немецкой армии отступали, отчаянно сопротивляясь. Город, который надо было отбить у врага, переходил с боями то к красноармейцам, то к немцам. И вот наступило временное затишье. Все устали от изнурительных сражений и ждали помощи от своих армий.

Старшина с разведчиками обследовал места, где надо расположить автоматчиков. Зашёл в здание, где можно было скрытно посадить пулемётчика, и, обратив внимание на разбросанные ноты, струны, на валявшуюся бас-трубу, подумал: «Видно, тут был музыкальный магазин. Всё растащили, только басовая труба никому не нужна».

Он взял её в руки, нежно протёр ладонью. Был инструмент новый, видно было, что на нём никто ещё не играл. А старшина в мирной жизни был музыкантом, работал в оркестре. Он трепетно прикоснулся к мундштуку губами и сыграл гамму. А затем вышел на улицу и заиграл что-то из Баха – великого немецкого композитора. Видно, старшина был отличным музыкантом, если исполнял соло на бас-трубе.

И тут со стороны врага послышался звук кларнета, подхвативший мелодию баса. Старшина, не переставая играть, пошёл на звук, обходя воронки от разорвавшихся бомб. И вот с вражеской стороны тоже появился музыкант, и они шли навстречу друг другу, увлечённо музицируя. Тут к немцу подошёл ещё один, играющий на губной гармошке, а к старшине присоединился солдат с гармонью. И по всему городу разнеслась музыка.

Солдаты с одной и другой стороны стали выходить – без оружия, словно не было войны, – и закурили, предлагая друг другу табачок: чей лучше?

А когда музыканты заиграли вальс «Амурские волны», фрицы с сожалением сказали:

– Зря мы затеяли войну. Лучше бы слушали музыку…

И спорить с ними никто не стал.

Парламентёр

До Берлина оставалось совсем немного. Рейн бурлил от взрывов снарядов: фашисты, поняв, что война проиграна, бомбили мосты, где были свои же солдаты и наступающие красноармейцы.

На небольшом судне, плывущем к вражескому берегу, находился капитан с бойцами. Он заметил тонущего немецкого офицера в форме строительного батальона и пожалел:

– Он же не стрелок-убийца! – и нагнулся, чтобы его вытащить. Но тут от набежавшей волны покачнулся, и с его головы слетела в воду каска, обнажив густые седые волосы, хотя на вид капитан был совсем молодой.

Дотащив фрица до берега, капитан на чистом немецком языке сказал:

– Пора тебе думать о восстановлении города. Скоро строители станут востребованы. Живи! – а сам с группой солдат скрылся среди разрушенных домов.

Это был парламентёр при штабе полка. Работа у него была опасная, многих товарищей, занимавшихся такой же работой, он потерял. Они отправлялись в логово неприятеля, чтобы убедить его в бесполезности войны и в необходимости уберечь солдат от смерти. Но получали пулю. Может, от этого капитан и стал преждевременно седым.

Чаще всего капитан ходил в места, где скрывалось гражданское население с детьми, напуганное фашистской пропагандой об изуверствах красноармейцев. И чтобы освободить их от этого страха, капитан долго доказывал им, что это ложь.

А ещё, чем ближе Советская армия подходила к Берлину, тем злее становился враг. Он часто оказывал сопротивление небольшими группами фрицев. И капитан почти всех из них уговорил сдаться. И только одна группа по-прежнему ожесточённо сражалась. А нашим бойцам совсем не хотелось умирать в дни перед скорой победой!

И как-то майор артиллерии предложил:

– Мы накроем их сейчас вместе с домом, где они засели, и делу конец!

Но капитан его предостерёг:

– А если под домом жильцы прячутся, да ещё с детьми? Да и зачем дом разрушать? Я сам пойду к ним!

Он надел зелёную фуражку, высоко поднял древко с белым флагом и не спеша пошёл к зданию, зловеще смотревшему на него чёрными глазницами окон.

Он прошёл половину пути, когда раздался выстрел, и фуражка, пробитая пулей, отлетела в сторону. Седые волосы, казалось, выпорхнули из-под неё и на ветру разлетелись в разные стороны. Но капитан продолжал идти, и выстрелов больше не последовало.

Когда он вошёл внутрь, то увидел немецкого офицера, которого спас, вытащив из воды. Тот держал на руках маленькую собачку и, поглаживая её, сразу проговорил:

– Я узнал тебя по седине, а то бы прихлопнул.

– Ты мне скажи для начала: как тебя звать? Чтобы на том свете я знал, кто меня туда отправил!

– Ганс! – удивлённо произнёс тот.

– А моё имя Лён. Вот и познакомились, – улыбаясь, сказал капитан, и укоризненно заметил: – А я-то решил, что ты передумал воевать! Но вон оно как обернулось!

– У меня приказ командира, – буркнул фриц.

– Тот, кто отдал тебе приказ, давно уже драпанул! А некоторые из твоих командиров уже в тёплых странах отдыхают, – и капитан показал ему солдатскую газету, взятую на всякий случай, где были запечатлены нацистские генералы, разлегшиеся под пальмами. Немец помолчал немного и произнёс:

– Я согласен сдаться всей ротой. Только кому бы собачку отдать?

– Я её заберу к себе! – заверил капитан. – И если ещё встретимся, отдам!

И немцы вышли из дома и сложили оружие. А Ганс поднял фуражку и передал её Лёне.

Скоро война закончилась и наступило время восстанавливать мирную жизнь – на нашей Родине и в странах побеждённого врага.

И однажды на конгрессе «Мир без войны», где собрались дипломаты, неожиданно встретились Ганс и Лёня. Они не сильно изменились, только стали выглядеть солиднее. Поздоровались, как старые знакомые, и Лёня предложил:

– Хочешь, я тебе твою собачку покажу?

– Давай! – радостно воскликнул Ганс.

Пришёл он домой к Лёне, а там его собачка лежит – уже со щенятами. Подошла она к незнакомцу, обнюхала, фыркнула и гавкнула.

– Это свой! – погладил её, успокаивая, Лёня. А затем спросил:

– Ну как, Ганс, станешь собачку забирать?

– Нет, – ответил тот. – Лучше подари мне щеночка. И тогда станем мы по собачьей линии родственниками!

Сила в справедливости

Война закончилась, и солдата демобилизовали. Вернулся он в родной край, в дом у самого синего моря. И устроился на работу – восстанавливать потухший маяк. А в обеденный перерыв солдат ложился на бархатистую траву и наслаждался покоем, стараясь забыть кровавые дни. В палатке, что стояла рядом и где расположились четверо рабочих, тоже радовались. Оттуда доносился весёлый разговор, слышался звон бутылок, стаканов. А потом оттуда сказали:

– Эй, солдат, выпей с нами – за знакомство!

– Да я уж выпил свою норму! – отвечает солдат. – Перед каждым безжалостным боем эту гремучую смесь принимал. Опостылела она мне. Но так и быть, за знакомство выпью!

Чокнулся он со всеми четырьмя собутыльниками и пошёл в оставшееся до работы время полежать на травке.

А в палатке вдруг стали насмехаться:

– Солдатик-то, наверно, и пороху не нюхал: сидел где-нибудь писарем и медали получал! – язвили выпивохи, выкидывая пустые бутылки.

Услышав это, солдат возмутился:

– Медали мне вручали за бои с врагом, которого я гнал с рубежей нашей Родины. И пулю я получил, защищая вас, тунеядцев!

И тут одна из бутылок угодила прямо в солдата. И охватила его злоба к этим пьяницам, не знающим, что такое война; и почувствовал солдат себя так, словно он сейчас перед боем и должен встретиться с врагом. Подошёл он к палатке, ухватил её так, чтобы никто не выбрался, отволок под горку и спихнул на берег моря.

На следующий день пришла милиция и четверо рабочих-пьяниц, что в палатке были. У одного синяк на лбу, у другого рука перевязана, а двое хромали.

– На тебя, солдат, жалоба поступила, – сказал один из милиционеров. – Пострадавшие говорят, что ты их с горы скинул, прямо в палатке. Будем проводить следственный эксперимент: повторим все, как было!

Залезли пострадавшие в палатку. Ухватил её солдат – а она ни с места! Он уж и сам думает: «И как это я вчера четверых смог утащить да сбросить?!»

Милиционеры тоже по очереди попробовали палатку сдвинуть, но не смогли. Только у всех вместе получилось. Но солдат-то один был! Не поверили тогда милиционеры пьяницам и ушли.

А рабочие снова купили водки, стали её распивать да бутылки кидать. И одна из них опять попала в солдата. Разозлился он, ухватил палатку и сбросил на берег!

Говорят, что тогда маяк был восстановлен досрочно – бригадой рабочих с титулом «Передовики производства». Стоял с тех пор маяк и озарял светом синее море в родном крае солдата.

Пограничная фуражка

Поезд мчался в столицу на всех парах, то и дело подавая громкие гудки, словно говоря: «Я последний состав с демобилизованными армейцами, победившими немецких оккупантов!»

Солдаты и офицеры, выглядывая из окон товарных вагонов, переоборудованных в теплушки, размахивали пилотками и фуражками, приветствуя всех, кто встречался по пути.

Сержант Кузнецов тоже высунулся из маленького окна и помахал фуражкой девушке, одиноко стоявшей у полотна. И казалось, что она в ответ помахала только ему.

И тут фуражка вырвалась у Кузнецова из руки, порыв ветра швырнул её к девушке, и она поймала её. Кузнецову было жалко фуражки, ему казалось, что она приносила ему удачу, хотя и была старая, с дырками от пуль. В части ему предлагали её поменять на новую, но он наотрез отказался.

Сержанту не пришлось брать Берлин; его призвали к концу войны в пограничные войска – служить на Кавказе, а затем, как опытного следопыта, направили на Западную Украину, где бандиты боролись с новой властью. Они убивали, казнили неугодных и скрывались, как звери, в лесах. Много раз Кузнецов был в опасности. Пули, свистя, пролетали мимо, фуражку несколько раз простреливали, но в сержанта не попадали. И Кузнецов считал, что зелёная фуражка – его амулет. И вот теперь, когда с врагом было покончено и везде налаживалась спокойная жизнь, он потерял свой амулет!

Дома мама встретила Кузнецова, словно он был в обычной командировке (отец погиб ещё в начале войны). Когда он вошёл, она, уставшая, копошилась в сундуке, что-то искала. Увидев сына, подошла, поцеловала и с дрожью в голосе произнесла:

– Серёженька, я так устала!

А он развязал вещмешок и вытащил из него консервы, хлеб, сыр. У матери глаза посветлели. Серёжа понял: она искала в сундуке что-то, что можно было бы обменять на еду.

И, обняв маму, Сергей сказал:

– Мама, жизнь наша улучшится! Я же жив и теперь все невзгоды позади.

– Дай Бог! – ответила она. – Строй свою жизнь сам, а я тебе уже не помощница – стара стала!

На следующий день Кузнецов пошёл на комбинат, где когда-то работал скульптором. Но там ни одного специалиста не оказалось. Охранник недовольно проговорил:

– Искусство сейчас никому не нужно, все ушли куда-то на жизнь заработать. А многие отправились на Север – строить железную дорогу.

– Вот не стало фуражки, амулета моего, и всё пошло наперекосяк! – вздохнул Серёжа.

В райкоме комсомола, куда он пришёл, добровольцам, отправляющимся на Север, давали подъёмные, небольшой аванс.

– На первое время маме хватит! – решил Кузнецов.

И через день в военной форме, так как штатская одежда ему была мала, он попрощался с мамой. Она только промолвила:

– Сынок, тебе виднее!

Серёжа взял гитару и со всей молодёжью, записавшейся на стройку века, сел в грузовой вагон, такой же, в каком он возвращался на Родину с войны. Поезд тронулся, и с песнями, под аккомпанемент гитары все поехали на далёкий Север. Временами поезд останавливался, и в него садились новые попутчики. Ехали они, ехали – днём и ночью, – питаясь консервами. И, наконец, прибыли на место назначения.

Сначала всех повели в баню, потом всем выдали телогрейки, штаны тёплые, валенки, шапки-ушанки, рукавицы и скомандовали:

– Сейчас ешьте, отдыхайте, а завтра, как один, – на стройку: Родину делать сильнее!

Труд был тяжёл. Надо было убирать снег, выравнивать землю, делать насыпь под будущее железнодорожное полотно, укреплять её. Но все трудились весело, и юмор никогда не покидал строителей – даже после тяжёлого рабочего дня. В бараках всё время звучали песни. А однажды к Серёже подошла девушка и попросила:

– Сыграйте «Синий платочек», а я спою.

– С удовольствием! – ответил он.

И когда полилась песня, все поняли, что поёт профессиональная певица. Слушателей становилось всё больше, и все просили спеть ещё и ещё. Так и текли месяцы. С утра работа, а вечером выступление. Девушку звали Неля, и чем чаще Серёжа с ней встречался, тем больше она ему нравилась. А Неля, казалось, не обращала на него никакого внимания, и разговаривали они только о том, какой бы песней в очередной раз порадовать товарищей да как дела дома.

Кузнецов отсылал маме каждую зарплату. И когда пришло время отбывать домой и на смену приехала новая группа добровольцев, у него денег было только чтобы добраться до дома.

И опять Кузнецов ехал в поезде, но теперь рядом была Неля. Разговор они вели о родителях и о своей любимой работе. Он скульптор, она певица, а им пришлось трудиться не по специальности. Видно, то, что они делали для Родины, было важнее. И ни слова они не сказали о том, что нравятся друг другу. Но в душе радовались своему знакомству.

Неля должна была первой выходить на одной из остановок и, уже подъезжая к своему городу, попросила:

– Серёжа, сойди со мной. Посмотришь наш курортный край, море. А я тебя позже провожу!

Кузнецов и рад бы, да денег не было. А Неля словно догадалась об этом и успокоила его:

– Да потом с деньгами разберёмся!

Они попрощались с товарищами и сошли с поезда. В городе стояла жара. На Серёже, как и прежде, была военная форма, а на Неле лёгкое платьице в горошек, которое ей очень шло.

Её дом был недалеко. Родители Нели вышли её встречать. Серёжу расцеловали, словно родного сына. «Видно, Неля обо мне что-то им написала», – подумал он. А когда переступил порог дома, вошёл в прихожую, снял свою кепку и положил на полку, то увидел там пограничную фуражку и решил: «Видно, отец Нели тоже, как и я, пограничник». Но когда Серёжа взял фуражку в руки, то сразу узнал свой амулет. Две дырки от пуль были возле звёздочки на фуражке, а внутри – его инициалы. Сергей от неожиданности застыл.

А Неля, не понимая, что происходит, заволновалась и стала рассказывать:

– Эта фуражка солдата. Он выронил её, когда махал из теплушки, проезжая мимо.

И тут произошло то, чего никто не ожидал: Серёжа обнял Нелю, высоко приподнял, затем прижал к себе и крепко поцеловал, радостно воскликнув:

– Неля, так это был я!

И Неля была не против. Скоро все соседи узнали об этой истории. Накрыли общий стол и выпили за молодых. Серёжа прожил месяц у родителей Нели, починил терраску, крыльцо, а однажды надел свою зелёную фуражку и вместе с Нелей поехал к своей матушке – теперь в пассажирском поезде, в купе с мягкими матрацами и занавесочками на окнах.

И как-то неожиданно быстро они прибыли в столицу. Город за отсутствие Серёжи стал чище и привлекательнее.

Матушка встретила его словами:

– Дай Бог вам счастья! – и Серёжа и Неля всю ночь сладко спали.

Утром Серёжа пошёл на комбинат. Там его уже ждали. А Неля отправилась устраиваться на работу в хоровую капеллу, и её приняли.

– Это мой амулет, зелёная фуражка, нам помогает! – смеясь, говорил Серёжа.

Но сам-то знал, что это Родина встаёт на ноги после разрушительной войны. И знал также, что пограничники никогда не допустят агрессии по отношению к ней.

Голубка

В солнечную погоду я как-то прогуливался по скверу и встретил своего товарища юности с нашего двора – Юру Александрова. Он гулял с большой собакой, на которой верхом восседал и озорно смеялся крепкий малыш. Мы с товарищем разговорились, а потом он вдруг предложил:

– Хочешь, я тебе расскажу историю про этого пёсика – Дружка?

Я выразил согласие, и Юра продолжил:

– После войны с фашистской Германией я реже стал гонять в футбол с ребятами. Ходил в ДОСААФ, увлёкся военным делом, там же научился водить машину. И уже стал изучать, как прыгать с парашютом. И тут вызывают меня в военкомат и говорят: «Как закончишь практику по прыжкам с парашютом, призовём тебя в армию», – и дали мне отсрочку на месяц. Ну, думаю, погуляю я эти денёчки, за девочками поухаживаю – конечно, не во вред учёбе.

И вот на танцах познакомился я с девушкой. Звали её Ниной. Была она красива, даже губки накрашены. Лучшая из всех девчат нашего двора.

– Что, лучше, чем Наденька? Она же с тебя глаз не сводила! – перебил я его.

Он помолчал, но ничего не ответил и продолжил:

– И закрутилась у нас любовь: со свиданиями, прогулками и поцелуями. А узнав, что я иду в армию, она взволнованно предложила: «Подари мне что-нибудь, ну хотя бы щеночка! Я буду знать, что он от тебя, и стану ждать!»

И вот я купил щенка – Дружка – и вручил Нине. Она была довольна, да и собачка тоже. Причем родители Нины работали в ресторане, и Дружок всегда был сыт. Но гулять она с собачкой ленилась, и я весь месяц, если появлялось свободное время, бегал к ней, выгуливал Дружка и обучал собачьим премудростям. А Нина смотрела на это, словно так и надо.

Время пришло, и меня призвали в армию. Но служил я в родном городе. Нас готовили к борьбе с диверсантами, окопавшимися на освобождённой территории нашей Родины.

Пока учился, я навещал Нину, приходил всегда в форме, и мне казалось, что она стесняется идти со мной по улице. Но с Дружком мы по-прежнему гуляли. А потом нам объявили: «Завтра вылетаете на границу. Прощайтесь с близкими».

Маму я ещё раньше подготовил к моему отъезду, а ребятам со двора ничего не сказал. Провожала меня одна Нина, с букетом роз. Один цветок упал, я его поднял и говорю: «Эту розочку я сохраню до самой встречи с тобой!» А Нина улыбнулась: наверно, подумала, что это шутка. «Пиши!» – ответила она.

Самолёт нёс нас к западной границе. Мы знали, что нас ожидает сложная борьба с безжалостным, хитрым врагом, скрывавшимся в домах или в подземных лесных убежищах, который выходит ночью, убивая местное население и руководство в сёлах и в городах.

– Я не буду тебе подробно рассказывать, как мы боролись, – вздохнув, сказал Юра. – Но скажу тебе одно. Чему нас учили, всё пригодилось: а не то мы бы с тобой сейчас не разговаривали. А служба была такова, что место моего нахождения часто менялось, и я не написал Нине ни одного письма. Но её розочку держал в пакетике в грудном кармане гимнастёрки, и если надевал другую, то цветочек перекладывал. И он всегда был при мне, напоминал о милой Нине. Прошёл год, и меня в звании капитана направили служить дальше, но уже преподавать. Причём в мой город.

Даже не заходя домой, прямо с баулом, где находились мои вещи, я, счастливый, пошёл к Нине. Перед дверью вытащил розу с засохшими лепестками и положил на ладонь. А затем вдруг я услышал звон разбитого стекла, донёсшегося из квартиры. Потом открылась дверь, и в прихожей я увидел на вешалке китель с погонами майора, а потом и Нину с Дружком, который радостно кинулся ко мне, чтобы лизнуть. Но у Нины было застывшее лицо. Она с недоумением смотрела на меня и на лепестки роз на моей ладони. А из глубины комнаты донёсся грубый голос: «Неуклюжая, опять стакан разбила. Убери!»