Роман для Абрамовича

– Позвоню.

Так, постепенно, добралась она до Коли. И это была школьная любовь. Наверное, ещё с начальных классов. И все настолько часто говорили: «Какая пара! Что – невеста! Что жених!», и постепенно это стало так привычно. Но, тем не менее, портрет был – хоть куда!

Она была красавица из первых, коль не сказать, что первая совсем. Смотрелась, как скульптура из музея, где в экспозиции представлен древний Рим. Так стала выглядеть, как только повзрослела. В младенчестве была, как ангелок. А царственная простота в общении, что потрясла продюсера вконец, была её манерой поведенья, ещё и этим выделяла из толпы.

С ней рядом Коля Лазарев возник, как только деток в школу снарядили. Он был немногословен и спортивен, силен физически, при стройной худобе. Ещё до школы его звали «цыганенком» товарищи по играм во дворе. Поскольку был он смуглый, кареокий, и блеск держался в чёрных волосах. Да и глаза горели грозным блеском, когда, случалось, игры сверстников-подростков из безрассудства обращались в бой. Из опыта таких ребячьих битв возник урок – не доставать «цыгана».

Сам с дружбой он ко сверстникам не шёл, хотя в общении был неизменно ровен. Он был самостоятелен во всём – в поступках, в неприступном мире мыслей. Советы, может и мотал на ус, но был порою неожиданным в решеньях, и к «стаду» никогда не примыкал. Он знал, что означает «чувство локтя», но с обостренным голодом свободы в своей душе не мог поделать ничего.

Лишь только сверстник по прозванью Тахтамыш считался Николаю близким другом и тенью всюду следовал за ним. Однажды паренёк чуть не погиб, когда весною от горы над Томью, в то время бывшей грозною рекой, стремившей в Обь бурлящие потоки с высоких мест от таянья снегов, вдруг отломился огромадный снега пласт, всю зиму прослуживший, как площадка. Так Гриша этот, позже – Тахтамыш, с обломком этим с берега крутого к стремнине кубарем, буквально, полетел, и всё лишь долями минуты исчислялось. Никто не рыпнулся в компании парней, стоявших рядом и оставшихся на круче. Тем более, что день уже угас, и Гриша в темень непогоды рухнул. Один «цыган» сорвался ему вслед, и будто взнуздывал природу жутким воплем. Крик постепенно снисходил на умолканье, а видеть ничего было нельзя. Григорий крепко головою приложился и был бы несомненно не жилец, нашли бы труп пониже по теченью, не подоспей подмога в тот же миг. Так Лазарев, и сам ещё ребенок, товарища от верной смерти спас. А Тахтамышем Гришу стали звать, когда поправился. Прилипло постепенно. Поскольку где-то там, недалеко, разбит был хан из Золотой Орды, который и носил такое имя.

И Тахтамыш был Коле Лазареву друг. Вернее, так сказать, оруженосец. И научился абсолютно не мешать.

* * *

Как Кай и Герда, нет, верней – Адам и Ева, прошли рай детства абсолютно безмятежно Наина и бессменный Николай. Она его ценила, и любила… Как брата… пока время не пришло. И стали возникать другие чувства.

Тогда пришла действительно любовь: его – зажгла стремительным огнем, а у Наины ровным пламенем горела. Наверное, ещё и потому, что он был рядом, и поэтому – привычен.

Всё состоялось – и прогулки до зари, и поцелуи до самозабвенья, и познаванье вожделенных тел. Но бабушка замучила про «флауа», она звала то место гордо – “Hymen”, и говорила: «Гимен – дар Богов». И Николай оберегал «цветок», когда ему Наина рассказала. «Всё будет, ведь она и так моя». И с девочкою бережно возился, и напридумывали многого чего.

Так и прошло, наверно, года три… Но как-то раз приехали в их школу какие-то ребята, рок-ансамбль. Совсем не самобытны, так, неплохо, могли исполнить ходовой репертуар. И барабанщик, не скрывая восхищенья, Наине чуть ли не рукой махал. В какой-то миг к ней подобрался осветитель, и передал послание: «Тебе». Она прочла и сунула в карман. А позже, когда стали расходиться, от всех отстала и замешкалась в фойе.

Тут рядом оказался Тахтамаш. «Он не придет», – сказал, в глаза не глядя.

«О ком ты?» – и невольно встрепенулась. «Да я о барабанщике об этом. Пойдем, „цыган“ велел мне проводить». Наина, всё-таки, пошла, но возмущалась, само собой, конечно, про себя.

А барабанщика избили хулиганы. Всё в тот же вечер. Знать не суждено придти ему к Наине на свиданье. И неудачно на руку упал, так что врачи её загипсовали.

Но дети всё-таки немного отдалились. Не то, чтобы у них прошла любовь. Но столько юностей других вокруг бурлило.

Девчонки Коле «строили глаза», а быть с Наиною не мог он постоянно. И не хотел, наверно – жизнь звала. Другие девочки не берегли бутон, а жаждали его цыганской страсти. Его терзала «гиперсексуальность» – так бы, наверно, психотерапевт Васильев научно состояние назвал. И Коля Лазарев стал властвовать гаремом.

А к царственной красавице Наине, ну, что тут скажешь – каждый сверстник вожделел. Не говоря о тех, кто был постарше. Как только Лазарев немного отдалился, другие парни её стали осаждать, как будто слух прошел – попробовать возможно. И кое с кем она была близка… Конечно – до означенной границы.

Но Лазарев не изменял любви, да и Наина – не сказать, что разлюбила. А просто жизнь немного развела. И вот, она уехала в Москву. А он не знал ещё, как с армией дела – год проучился при военкомате на шофера, сейчас могли водителем призвать. Но старший брат мог взять охранником на вышку, он в нефтяной компании служил. Там делали из «срочников» отряд, и даже строили подобие казармы. Тогда, наверно, Коля бы женился – устал от многочисленных подруг, пресытился их постоянной сменой.

Наину он свою не разлюбил, но увела её судьба в другие жизни, а он хотел невесту для семьи. И тут ему Наина позвонила.

– Я приезжаю, может – на три дня. Ты сможешь быть на эти дни свободен?

– Зачем ты странные вопросы задаешь? Давай я лучше за тобой приеду.

– Билет на завтра. Рейс – четырнадцать. Целую.

– Ну, если так, то я тебя люблю. Как только время мне убить до этой встречи?

Она взяла билет на самолёт.

А он ту девушку, что намечал невестой, уговорил слетать в Новосибирск – там старшая сестра её жила, и обсуждали, что неплохо повидаться.

И Коля Лазарев поехал в тот район, совсем под городом, где брата дом построен. Там, ну, почти в дремучей чаще, земли он выкупил, наверное, с гектар. И строил для родителей сюрприз – сруб из отборных вековых деревьев, где, в том крыле, что строил для себя, всё современной техникой напичкал – компьютеры, и разное чего.

С ним постоянно находился Тахтамыш. Так он приехал и распорядился. Чтобы три дня никто не доставал.

* * *

Летать Наина не особенно любила, вернее – тягостно текло пустое время в бездеятельном длительном пути. До Томска, что сказать, конец не близкий, и ей не нравилось быть в клетке самолёта, фальшивой птицы средь бескрайности небес.

Она не очень-то умела расслабляться, а тут ещё энергия полета наслаивала свой коэффициент на бурную энергию души, толкнувшей девушку лететь через пространство. И через время, если точно говорить. Но в этот раз так много было мыслей, они наплывами отягощали думы, и где-то близко от границы атмосферы над суетным, земным трудился мозг.

«И почему других устраивал тупой ярлык „цыган“, и только мне решение пришло, что где-то, в предках – корни Ганнибала? Вот отчего такой ты смуглый, Николай – арап был в Томске, когда царь внезапно умер, и в ссылку сплавили сподвижника Петра. Вот и метнул он семя в Томскую губерню.

А может и действительно цыган? Что толку во всём этом разбираться. Я, как была зацикленной девицей, так и осталась ею до сих пор. Но, чувствую, готова к обновленью», – эмоции переполняли грудь. И мощный монотонный рев моторов звучал Наине будто тремоло в оркестре перед грядущей кульминацией пути, что ноты жизни напророчили ей в Томске.

Вопросов не было – а почему же Коля?

Он был настолько значимой фигурой в судьбе доверчивой мечтательной Наины, что в разрешении московских обстоятельств она нашла себе спасенье – Николай. «Он самый нежный. И откуда у мальчишки, – Наина будто бы читала древний эпос, – сыскались силы удержать перед соблазном такую демоническую мощь его прекрасного мужского естества, когда прабабушкой завещанный «цветок», – она задумалась, что смысл немного спутан, – верней: прабабушкин наказ хранить «цветок»… Устроила какой-то заповедник. Но как я верила, что надо сохранять! И до сих пор люблю прабабушку Агату, хотя лишь только слышала о ней. От её дочери, надменной Розалинды, своими примитивными мозгами, что так досадно, не пошедшей в мать. Но хоть Ага-тины твердила наставленья, и воспитала меня с ценностями в жизни. Хотя наверное всё это ерунда. Но что бы ни было, я уважаю принцип, который в человеке должен быть. И я поэтому сейчас лечу к тому, кто мой «цветок» сорвать имеет право».

«В конце концов – причём тут эфиоп? Он Коля Лазарев, и никогда никто мной не был так любим, в нём юность моей страсти», – и тут же посмеялась над собой, «зачем же всё так выспренне, подруга?».

А дальше мысли философские пошли.

«И как насмешка возникает слово «ВЕЧНОСТЬ», когда в иллюминаторе – смотри, уже осточертел однообразьем назойливой линялой синевы и этот свод небесный за окном, и облака, как сахарная вата. Вот если бы я даже и разбилась, трагедия, какая вдруг стряслась, – то это ничего, когда на взлётё. Пускай «ценою жизни ночь мою», ведь я лечу сейчас за этой ночью. Я прочитаю, как там Пушкин написал… Ведь если с самолетом что случится, я за любовь, выходит, жизнью заплачу… А то какой-то там специалист, назначенный врачом в научном центре, со мною будет терапию проводить так называемым «лечебным брачным сексом». Мне, слава Богу, есть с кем ложе разделить».

Стюард сказал, что скоро «Боташово». Томск принимал и все защелкнули ремни.

* * *

– Вот спорим, что какая-то актриса, – две стюардессы, что готовились на рейс, рассматривали группу прилетевших. А Лазарев недалеко стоял. И понял, что отметили Наину. – Идёт как королева сквозь толпу.

И Коля видел, что Наина похудела, и в силу этого, возможно, впечатляла какой-то окрылённой красотой.

Сначала будто всматривалась в лица – встречающих, но было далеко. Потом, он видел, разглядела, где он есть, и улыбнулась, и рукою помахала.

Он тоже, несомненно счастлив был, но главным чувством было удивленье – и что она внезапно сорвалась? И речи не было, чтоб приезжать обратно. Ну, может быть, когда-нибудь, потом.

«Ну, коли надо – хорошо, что прикатила. А я её недаром разглядел. Какая стала классная деваха, – друг детства заново как будто узнавал, – и будто там, в столице, выше стала».

Наина в это время подошла, и в тот же миг подумала с досадой:

«Какая всё-таки я форменная дура, что нацепила эти каблуки. Но он не смотрит снизу вверх, мой „цыганенок“. Как сокол гордо голову вознес, и наблюдает ястребиным взглядом».

Внезапно он схватил её в охапку и сразу же ответил на вопросы, что лучше – величаво наклониться? Или присесть, чтоб легче целовать?

Их встреча сделалась совсем непринуждённой.

– Тебя наверно к предкам отвёзти? – он отпустил её и явно любовался.

– Нет, Коля, я недаром выясняла насколько сможешь быть свободен в эти дни. Так ты скажи, если делами связан.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.