БЕССМЕРТНЫЙ БАТАЛЬОН

– Ладно. Иди.

***

На рассвете немцы пошли в атаку. Артиллерия била по окопам, в небе надрывно ревели «Юнкерсы».

– Приготовиться! – крикнул Ермаков.

Бережной сжал цевье винтовки.

– Родная, место! – скомандовал он и собака быстро спряталась в укрытии.

Из дыма, как черти из ада, появились первые фашисты.

– Огонь!

Стрельба заглушила все. Бережной почти не целился. Он доставлял патрон в патронник, нажимал на курок, звучал выстрел и так много раз по кругу. Вдруг Иван услышал крик:

– Раненый! Тяжело!

Санитары не успевали.

– Нужен еще бинт!

– Черт, а его нет.

Бережной крикнул своей боевой подруге:

– Мира, ищи!

Овчарка метнулась по окопу. Через минуту она вернулась с санитарной сумкой в зубах.

– Умница! – Ермаков похлопал умную собаку по спине.

***

После атаки фашистов рядом с костром собрались уцелевшие.

– Ну что, собаковод, – ухмыльнулся рыжий боец Кузьмич, – твоя псина всех нас спасает.

– Она не псина, – огрызнулся Бережной. – А служебная собака.

– Да ладно, не кипятись, – засмеялся Кузьмич. – Дай ей сальца.

Мира аккуратно взяла угощение, недолго пожевала его, съела и легла у ног хозяина.

– Видал? Даже ест по-офицерски, – подтрунил Кузьмич.

– Зато вчера она трех фрицев загрызла, – вставил Ермаков. – Так что изволь уважать сослуживицу, Кузьмич.

***

Ночью Ивана вызвали к Лопатину.

– Нужно взять «языка», – сказал майор. – Твоя собака может бесшумно подобраться к часовому?

– Так точно!

ГЛАВА 2. РАССКАЗ СТАРШИНЫ

1941 год.

Западная граница СССР.

Окопы пограничного батальона майора Лопатина.

После тяжелого боя наступило затишье. Немцы откатились назад, но все знали – это ненадолго. В воздухе стоял запах гари и сырой земли. Бойцы чистили оружие, перевязывали раны. Кто-то задумчиво курил в сторонке, кто-то молча глядел в темнеющее небо. Впереди было самое страшное…

Рядовой Бережной сидел у костра и ласково гладил Миру рукой по голове. Положив морду ему на колени, она устало дремала. Тихонько покряхтев, рядом с Иваном устроился старшина Ермаков. Он достал кисет, свернул цигарку и, прикуривая, бросил взгляд на собаку.

– Хороший пес… – пробурчал он. – Умный.

– А то ж, – отозвался Бережной. – Самая лучшая. Она девочка!

Ермаков понимающе кивнул, затянулся, выпустил дым и неожиданно спросил:

– Лопатин тебе ничего не рассказывал про собак?

Иван нахмурился.

– Нет. А что?

– Да так… – старшина прищурился. – Видал, как он на Миру смотрит? Будто сквозь нее.

Бережной пожал плечами.

– Ну да, есть такое. Может, просто не любит собак?

– Не-е, – Ермаков покачал головой. – Он их любит. Просто… боится привыкать.

В глазах старшины промелькнуло нечто неуловимое, возможно, давно забытое – из прошлого. Он замолчал, но Бережной почувствовал, что за этим необъяснимым поведением скрывается какая-то история.

– Почему боится? – не удержался Иван.

Ермаков вздохнул, потушил окурок о потертый каблук сапога и негромко сказал:

– Потому что знает, каково это – терять их.

– Товарищ старшина, расскажите подробнее, если не трудно, – попросил Иван.

– Подробнее, говоришь? – начал Ермаков, откинувшись на торчащее позади бревно. – Да не трудно, паря, не трудно. Было это давно, когда Лопатин не майором был, а всего лишь командиром эскадрона. А я, между прочим, тогда уже воевал не первый год – в русско-японскую успел покрошить ворога, да и в германскую тоже. Но это случилось в Туркестане…

Старшина замолчал. Казалось, он собирался с мыслями, а потом продолжил:

– Басмачи там были – звери, а не люди. Резали наших, как баранов. А Лопатин… у него была собака. Овчарка, большой такой пес! Рыжим звали.

Бережной насторожился.

– Собака? У майора?

– Да не просто собака, – старшина усмехнулся. – Боевой товарищ. Они вместе с Лопатиным такое вместе прошли, что ой-ё-й! Потом на Туркестанский попали. И, скажу тебе, этот Рыжий был не хуже любого бойца.

1919 год.

Гражданская война.

Туркестанский фронт.

Иван слушал старшину, слова которого его сознании рисовало самые невероятные картины из прошлого… Он видел перевал, горы и бурную реку…

– Шли мы тогда по ущелью, – продолжал Ермаков. – Жара, пыль, воды нет. Вдруг – засада. Басмачи с вершин как дали по нам… Кровищи было – мама не горюй.

Старшина провел рукой по лицу, Ивану показалось, что он, таким образом, стирал с себя пот и копоть прожитых лет.

– Лопатин с Рыжим впереди были. Собака первой почуяла засаду – зарычала и встала, как вкопанная. Но было поздно. И вот тут полетел на нас град свинца.

Ермаков замолчал и уставился в одну точку.

– Рыжий бросился вперед. Не знаю, что там было в его собачьей голове, но он рванул прямо в гущу басмачей. Одного за горло – хвать! Второго – цап зубищами прямо за лицо! Лопатин бегом за ним, конечно, кинулся.

– А басмачи?

Старшина крякнул.

– Паря, да они же собак ненавидели, как мы, русские, чертей. Точнее, шайтанов… они…

Старшина сжал кулаки.

– Один из них выстрелил. Рыжий упал. Лопатин как заорет… Даже басмачи опешили.

Бережной почувствовал, как у него похолодело внутри.

– И… что потом?

– Потом? – Ермаков хрипло рассмеялся. – Потом Лопатин голыми руками в одиночку повырывал тем поганцам глотки.

– А Рыжий?

Ермаков тяжело вздохнул.

– Мы его похоронили как человека, – он потянулся за новой цигаркой, но передумал и убрал кисет в карман гимнастерки. – С тех пор майор к собакам относится нейтрально – старается не привыкать. Говорит: «Слишком дорого они обходятся человеку…».

***

– А у вас… тоже была собака? – осторожно спросил Бережной.

Ермаков посмотрел на Ивана и его глаза потухли от прожитых воспоминаний.

– Был. Джульбарс. Пластуном я служил…

– Это еще кто? – спросил Бережной.

Старшина вздохнул и похлопал его рукой по плечу.

– Вот, что значит молодой. Это ж такие известные разведчики при царе служили. Джульбарс был мне почти братом.

Он замолчал. Мира сопела во сне.

– Японцы тогда диверсантов к нам засылали, – продолжил старшина. – Да не простых солдат, настоящих невидимок.

Иван от удивления широко раскрыл глаза.

– Это как?

– А так. – Ермаков усмехнулся. – Ходят во всем черном, дышат почти не слышно, убивают врага, чем попало. Еще у них есть оружие. Например, серпы и металлические звезды, которыми они убивают на расстоянии.

Рядовой продолжал таращиться на старшину.

– Ну, это… – он взмахнул рукой, – … кидают их примерно так. Но Джульбарс их почуял за версту.

Ермаков провел рукой по горлу, будто вспоминая что-то.

– Интересно.

– Да дальше слушай, паря. Один такой… чуть не прирезал меня коротким мечом. Но Джульбарс вцепился ему в руку. Я очнулся – пес весь в крови, а тот гад уже бьется в предсмертных судорогах.

– И… он выжил?

– Нет. – Голос Ермакова почерствел. – Позже… под Мукденом его японский снаряд… – старшина не договорил, только опустил голову и вытер тыльной стороной ладони глаза.

Бережной молча смотрел на Ермакова. Чувствуя тяжесть разговора, Мира прижалась к Ивану еще сильнее.

***

– Вот и думай теперь, – старшина встал, – почему Лопатин твою Миру стороной обходит. Боится…

Он потянулся, хрустнул костяшками пальцев и добавил:

– Но ценит ее, как боевую единицу. Потому что знает – без таких псов нам не выстоять.

Бережной посмотрел на спящую овчарку и вдруг понял, что теперь боится еще сильнее. Не за себя – за нее.

1936 год.

Бавария, Германия.

Собачий питомник «Фалькенхунд».

Туманное утро окутало кирпичные стены питомника, в котором еще в Первую мировую войну разводили лучших немецких овчарок. В одном из вольеров суетились заводчики – ощенилась девочка по кличке Герда, потомок чемпионов страны. Но что-то пошло не так…

Среди обычных черно-рыжих щенков лежал один – белоснежный, с розовыми веками и красными, как раскаленные угли, глазами.

– О, боги! Альбинос… – протирая окровавленные руки, прошептала главный кинолог высокая и властная фрау Хельга. – Такого у нас еще никогда не было.

Щенок пытался подняться на дрожащих лапах и тут же упал. Его братья и сестры пищали, жались к матери, но он… уже рычал. Слепой, едва родившийся комок шерсти скалился, словно чувствовал – он не такой, как все.

Три недели спустя.

Щенков осматривал ветеринар. Пять здоровых овчарят уже начинали играть, толкаться и пробовать весь окружающий мир лизать шершавыми языками. Шестой – белый – сидел в углу. Он не подходил к другим, не ластился к людям. Когда один из солдат протянул к нему руку, щенок оскалился и сразу цапнул его за палец..

– Агрессивный… – ветеринар нахмурился. – Возможно, дефект психики. Альбиносы такие.

– Уничтожить? – бескомпромиссно спросил солдат.

В этот момент дверь распахнулась.

– Нет!

В помещение зашел высокий офицер в черном мундире. На петлицах блестели серебряные черепа.

– Полковник Клодт! – фрау Хельга вытянулась по стойке «смирно».

Офицер не обратил на нее внимания. Его холодные голубые глаза были прикованы к белому щенку.

– Интересный экземпляр, – пробормотал он.

***

Командир моторизованного полка «Дас Фельдхернхалле» славился железной дисциплиной и любовью к… необычным вещам. В его большую коллекцию входили трофейные клинки, африканские и тибетские маски, чучела экзотических зверей.

– Я забираю его, – сказал Клодт.

– Но, герр полковник, в дальнейшем он может быть крайне опасен для вас и вашего окружения! – попыталась возразить фрау Хельга.

Клодт улыбнулся.

– Именно поэтому он мне и нужен.

***

Названого Фенриром альбиноса-щенка (в германо-скандинавской мифологии огромный волк, сын Локи и Ангрбоды) поместили в отдельный вольер. Клодт лично занимался его дрессировкой.

– Фас!

Маленький, но уже крепкий Фенрир бросился на матерчатую куклу, вцепился в нее и рвал, пока от нее не остались одни только клочья.

– Хорошо, очень хорошо, – одобрил полковник.

Но настоящий тест ждал редкого овчаренка впереди…

***

Когда Фенриру исполнилось полгода, Клодт устроил проверку. В вольер запустили взрослого кобеля – крупного, опытного пса из германской Полиции порядка.

Фенрир не дрогнул. Он атаковал первым – молниеносно, без страха. Бой длился меньше минуты. Когда кинологи ворвались в вольер, белый молодой пес стоял над поверженным противником и терся о его шкуру окровавленным носом.

Клодт засмеялся.

– Идеальный убийца!

– Зачем вам такой зверь? – осмелился спросить адъютант.

Клодт закурил, выпустил из черной трубки дым и ответил:

– Война – это не только танки и пушки. Иногда нужен особый инструмент для управления ею.

Полковник посмотрел на Фенрира, который, не моргая, таращился на него огненно-красными глазами.

– Он будет убивать. И ему не будет в этом равных…

04:45 утра.

1 сентября 1939 года.

Германо-польская граница.

Рев «Юнкерсов» разорвал предрассветную тишину. Первые залпы орудий ударили по укреплениям – началась польская кампания Вермахта.

В штабном «Хорьхе» Клодта – командира немецкого моторизованного полка – на полу лежал белоснежный Фенрир. Его удивительная шерсть сливалась с дымом сигары хозяина.

– Пора, – полковник провел рукой по ошейнику пса, гравировка которого гласила: «Wer mit Ungeheuern kämpft, soll zusehen, dass er nicht dabei zum Ungeheuer wird»1.

Фенрир глухо зарычал. Он чуял свежий запах крови еще до того, как танки «Дас Фельдхернхалле» пересекли границу Польши.

5 сентября 1939 года.

Польша.

Лодзинское воеводство.

Окрестности Велюня.

Отступавший к лесу польский отряд даже не заметил, как их арьергард исчез.

– Где Петр? – произнес капрал Шиманьский.

Вместо ответа из кустов донесся страшный хруст костей. Пять солдат бросились на звук и сразу наткнулись на…

Фенрир стоял над окровавленным и изуродованным телом Петра. В глазах альбиноса не было ни страха, ни ярости, в них угадывался только холодный расчет.

– Огонь! – закричал капрал.

Выстрелы грянули слишком поздно. Белый демон, как его окрестила фрау Хельга, подобно пуле рванул вперед. Первый боец упал на землю с перегрызенным горлом. Второй – с разорванной артерией на бедре. Третий успел выстрелить в упор, но Фенрир, предвидя это, отпрыгнул в сторону, а затем вцепился солдату в лицо.

Через две минуты отряд капрала Шиманьского перестала существовать…

12 сентября 1939 года.

Польская часть Беловежской пущи.

Разведка Вермахта доложила: в глубине леса находится бункер польского штаба. Брать его казалось бессмысленным занятием, так как все подходы были заминированы, а гарнизон очень хорошо подготовлен к штурму.

– Пусть Фенрир попробует, – предложил оберштурмфюрер Рихтер.

Клодт усмехнулся:

– Он не пробует, друг мой. Он убивает все, что попадается на его пути.

В 01:30 по местному времени польские часовые у главного входа в бункер услышали странный шелест в кустах.

– Лиса? – один из них направил фонарь в темноту.

В луче света быстро мелькнуло белое пятно.

– Черт! – успел крикнуть тощий часовой, прежде чем семьдесят килограммов мышц и ярости сбили его с ног.

***

Фенрир никогда не лаял – он работал молча… при этом, быстро и зло.

У второго часового через пять секунд оказалось разорванным горло, у третьего мощным ударом лапами в спину сломан позвоночник, у четвертого… Этот поляк оказался сноровистее своих однополчан, да они своим смертями оттянули расправу пса-альбиноса над ним. Он выстрелил, но пуля лишь оцарапала четвероногому убийце ухо. Последовала контратака – часовой лишился глаза и принялся кататься кубарем по траве.

Дверь в бункер была разблокирована…

***

Утром бравые танкисты Клодта вошли в бункер. Внутри они обнаружили одиннадцать трупов польских офицеров. Все – с одинаковыми повреждениями: прокушенным горлом. На столе лежала карта с планом обороны Варшавы. Рядом с ней на старом дереве отпечатался кровавый след лапы.

***

19 сентября 1939 года польские кавалеристы пытались прорваться к Столице. С ними был огромный татранский волкодав по кличке Гром.

– Ату его, ату! – крикнул ротмистр Шимановский, когда увидел выскочившего из ржаного поля белого призрака.

Гром бросился навстречу овчарке-альбиносу. Пара секунды и волкодав лежал на земле с разорванным животом. Фенрир даже не стал добивать его, так как стремглав несся к следующей цели.

27 сентября 1939 года.

Польша. Варшава.

Улица Мокотовска.

Группа польских бойцов укрылась в полуразрушенной школе. Штурмовать ее было сущим самоубийством. Клодт выпустил Фенрира через подвал.

Бойцы немецкого полковникам ворвались в здание через час. Картина, которую они там увидели, была намного ужаснее всех полотен Босха вместе взятых…

В одном из классов первого этажа находились три обезображенных трупа: у всех были выдавлены глаза. В спортивном зале танкисты Клодта нашли двух польских солдат, болтающихся на связке каната и вырванных кишок. В котельной находился… выживший. Обняв колени руками он в панике постоянно шептал:

– Это не пес… это дьявол… изгоните его отсюда… ради все святых!..

Фенрир сидел рядом и облизывал лапу. После этой операции на его стальном ошейнике прибавилась еще одна гравировка – напоминающий веселого Роджера улыбающийся человеческий череп.

1936 год.

Германия.

Собачий питомник «Фалькенхунд».

Словно почуяв неладное, овчарка-мать Герда оттолкнула белого щенка от себя. Пока еще слепые и глухие братья и сестры крохотного Фенрира жались друг к другу, стараясь инстинктивно избегать контакта с ним. Даже фрау Хельга, взявшая белого щенка на руки прошептала:

– Вот черт, да ты какой-то неестественный… Да хранит меня господь!

***

На третий день жизни, когда Герда кормила щенков молоком, маленький белый комок шерсти впервые проявил характер.

– Он… кусает их! – ассистентка фрау Хельги отпрянула от вольера.

Альбинос не просто отталкивал братьев и сестер – он пока еще голыми челюстями цеплялся за их лапы, уши, хвосты и рвал их, что было сил. Злость и ненависть поселились в его крошечном сердце.

– Лучше выбросить его, – сказал главный ветеринар.

Все с этого момента шло именно к этому, но судьба распорядилась иначе…

***

Маленького и очень бойкого Фенрира для наблюдения поселили отдельно от сородичей.

– Никогда не видел такого злобного щенка, – показывая фрау Хельге шрамы на своих руках, признался кинолог Фриц.

Впрочем, в поведении кусачего непоседы была одна странная деталь… Когда в питомник приезжал Клодт, он почему-то неожиданно затихал и превращался в достойного всяческих похвал щенка. Причем, он не боялся властного полковника и не поджимал хвост перед ним и даже не рычал, а просто с восхищением смотрел на загадочного мужчину в черном.

– Он узнает вас, герр полковник! – удивился Фриц.

Клодт усмехнулся:

– Он видит себя во мне.

***

– Альбинизм – не окрас, – попивая шнапс, манерно объяснял Клодт коллегам. – Это мутация. Такие, как он ненавидят мир, который отверг их с первых минут жизни.

Он достал фото и продемонстрировал всем белого щенка, придушившего зубами воробья.

– Я воспитаю из него идеальное оружие. Он станет машиной смерти! Он станет талисманом тысячелетнего Рейха!

***

Метод дрессировки Фенрира у Клодта был своеобразным… Пса держали без еды три дня, затем выпускали в вольер с живым кроликом. Первый раз щенок отказался душить неизвестного ушастого зверька. На четвертый – разорвал его в клочья за какие-то двенадцать секунд.

Клодт приказывал солдатам ласкать пса, а затем бить плетью. Через месяц Фенрир перестал подпускать к себе кого-либо, кроме полковника.

На морду альбиносу наносили свиную кровь и запускали в лабиринт, в котором прятался переодетый в специальную одежду кинолог. К концу тренировок Фенрир находил цель по запаху страха. То есть, он уже научился чувствовать человеческие эмоции, не реагировал на пищу и просто убивал.

***

Полковник Клодт вел дневник. Вечерами он опускался в кресло-качалку, слушал тишину, сосал коньяк из бутылки с длинным горлышком и не без наслаждения читал собственные записи, искренне восхищаясь самому себе.

«15.07.1938.

Сегодня Фенрир убил овчарку-соперницу. Не для еды – для удовольствия.

Я наблюдал. Он не торопился. Сначала перекусил ей сухожилия. Полагаю для того, чтобы жертва не убежала. Потом… играл с ней, как кот с мышью.

Это не злоба. Это превосходство».

«03.11.1938.

Интересный феномен: когда я притворился раненым, Фенрир принес мне воду.

Значит, в нем есть преданность. Но только к тому, кого он признает сильнее себя».

***

А однажды между Клодтом с маститым ученым-зоологом произошел прелюбопытный разговор…

– Альбиносы физически чувствуют боль от света, – объяснял профессор Штайнер. – Сетчатка их глаз не защищена пигментом. Каждый луч солнца подобно ножу врезается в их глаза.

– И что же из этого следует?

– Они ненавидят всех, кто не испытывает таких мучений. Вы для него – такой же мутант.