Тринадцатая игла

Голос матери прошелестел в последний раз:

«Ты зашил дверь… но ничто не вечно. Ищи того, кто научил его ломать запоры…»

«Зов Туманов» завыл, указывая острием на север. Туда, где над горами висело облако в форме черепа с дубовыми рогами.

Глава 3

Ледяной рог отца лежал на ладони Драгомира, излучая не холод, а странное, глубинное тепло – будто в его прозрачной сердцевине билось сжатое пламя. Отголоски последнего объятия, жгучего и невысказанного, все еще дрожали в кончиках пальцев. Тринадцатое ребро, мертвенно-белое и тяжелее свинца, настойчиво тянуло вниз, к земле, словно пытаясь врасти обратно в ту пустоту под шрамом, откуда его когда-то вырвали. А синий узел на запястье пульсировал в такт с глухими ударами, доносящимися откуда-то из-под черных вод озера Молчания, что раскинулось у подножия горы.

Внезапно рог запел.

Звук был неправильным. Не таким, как голоса людей или зверей. Словно сама пустота между звёзд научилась говорить – скрипуче, на языке, который режет слух.

– Это их язык, – прошептал «Зов Туманов», впервые испуганный. – Тот, на котором они называли имена вещей… прежде чем съесть их.

Звук родился не в ушах, а прямо в костях – низкий, вибрирующий гул, напоминающий скрежет ледников. Он вытряхнул из памяти обрывки забытого наречья, заставил вздрогнуть «Зов Туманов» на поясе. Клинок ответил не эхом, а противоречием – тонким, как паутина, звоном, в котором угадывались ноты материнской колыбельной. Два голоса сплелись в диссонансной борьбе, сотрясая воздух. Над северными горами, там, где висело зловещее облако в форме черепа с дубовыми рогами, вспыхнула багровая молния, разрезав небо до самого горизонта.

Драгомир двинулся на север, ведомый тянущей силой ребра и нарастающим гулом рога. Лес вокруг менялся с каждым шагом. Сосны, некогда стройные, теперь стояли скрюченными великанами, их стволы покрылись странными, похожими на руны, наростами из черного янтаря. Воздух густел, пропитываясь запахом озона и древней, каменной пыли. Под ногами хрустел не снег, а мельчайшие осколки обсидиана, будто кто-то рассыпал осколки ночи.

У Слепого Перевала его остановила фигура. На обледенелом валуне сидел Звонарь. Вернее, то, что от него осталось. Его колокольчик, некогда разбитый, теперь был слеплен из черного льда и мха; при малейшем движении он издавал не звон, а хриплый шепот, похожий на шорох сухих листьев по камню. Глаза Звонаря, когда-то живые, теперь были как две застывшие капли смолы.

– Он ждет, – просквозило сквозь шепот колокольчика, голосом, лишенным тональности. – Тот, Кто Прядет Корни. Он научил Ледяного Воина ломать запоры.

Звонарь поднял руку, обмотанную гниющими бинтами, и указал вверх, к зубчатым скалам, где вилось облако-череп. На его ладони лежал крошечный предмет – вырезанная из кости куколка с лицом, словно стертым временем.

– Она видела. Она помнит путь.

– Почему ты помогаешь мне? – хрипло спросил Драгомир.

Звонарь остановился. Его колокольчик, давно умолкший, вдруг издал глухой стон – будто под кожей бьется ещё один, маленький и разбитый.

– Когда-то я был нитью, – сказал он, и голос его стал глубже, как эхо из колодца. – Первой, которую вырвали из узора. Меня звали Звоном. Потом – Звонарём. А теперь… теперь я просто знак на дороге. Таких, как ты, я видел много. Но ты – первый, кто не боится посмотреть в разрыв.

Подъем по обледенелому склону был пыткой. Ребро в мешке за спиной стало невыносимо тяжелым, будто вобрало в себя всю тяжесть гор. Рог пел непрерывно, его гул впивался в виски, смешиваясь с навязчивым шепотом костяной куколки, которую Драгомир зажал в кулаке. «Зов Туманов» вибрировал, пытаясь заглушить их, его ледяное сияние стало единственным светом в сгущающихся сумерках.

Пещера открылась внезапно – черный зев в скале, обрамленный сталактитами, похожими на оскаленные клыки. Внутри не было темноты. Стены светились тусклым, фосфоресцирующим сиянием тысяч крошечных грибов, покрывавших камень мертвенным ковром. Воздух был неподвижен и густ, как в гробнице.

В центре пещеры, на троне, сплетенном из живых, извивающихся корней темного дуба, сидела Она.

Ее облик был лишен четкости. То это была иссохшая старуха, чьи пальцы, длинные как веретена, с невероятной скоростью свивали нити из черного мха и собственных седых волос. То силуэт расплывался, превращаясь в девушку неземной красоты с глазами цвета весенней листвы, но с руками, заканчивающимися не пальцами, а острыми шипами. То проступал скелет, обвитый гирляндами светящихся грибов. Единственной постоянной были корни. Они росли из трона, пронизывали ее тело, выходили наружу и уходили вглубь скал, пульсируя тусклым светом.

– Ледяной Кровник послал своего щенка? – голос был множественным, как шелест леса. Он исходил не от фигуры, а от самой пещеры, от грибов, от корней. – Я дала ему знание, как вырвать ключ из плоти стража. А он? Он проиграл.

Рог в руке Драгомира взвыл пронзительно, почти яростно. Ребро в мешке дернулось, как живое. «Зов Туманов» вырвался из ножен сам, его лезвие указало на Прядильщицу.

– Он пришел за правдой, – сказал меч голосом, в котором слились отголоски всех его прежних владельцев. – За тем, кто сеет разломы.

Прядильщица засмеялась. Звук был похож на треск ломающихся веток.

– Правда? – она подняла руку. Один из корней, свисавших с потолка, ожил, превратившись в молниеносную плеть, и ринулся к Драгомиру. – Правда в том, что ваши миры – лишь гнилые стежки на одеянии Старших! Я лишь помогаю им расползтись!

Драгомир рванулся в сторону. Шип-плеть вонзился в камень там, где он только что стоял, оставив дымящуюся черную метку. Он почувствовал, как узел на запястье горит. Материнская нить внутри него отозвалась на угрозу. Он не думал – действовал. Инстинктивно вскинул руку с костяной куколкой.

Маленькая фигурка взвизгнула – тонкий, леденящий душу звук. Наступающая корневая плеть дрогнула, замедлилась. В сияющих грибах на миг погас свет.

Прядильщица вскрикнула – впервые голосом, полным боли и ярости.

– Ты?! – ее взгляд, если это можно было назвать взглядом, прилип к куколке. – Ты посмела вернуться, Отступница?

В глазах Драгомира мелькнуло видение: не Костоправка, а юная Лада, его мать, сжимает в руках точно такую же костяную куклу, стоя перед этим же троном. Страх и решимость на ее лице.

Кукла в его руке стала теплой, почти горячей. Она вибрировала, и Драгомир вдруг понял. Это не просто указатель пути. Это – капсула. Капсула с памятью его матери. С частицей ее силы, ее бунта против Прядильщицы и Старших.