Страсть в ее крови

Вернер мимоходом заметил, что перед Майклом лежала горка выигранных монет, и на минуту задержался вне поля зрения игроков. Он знал, что избаловал Майкла. Разве неестественно для отца баловать единственного сына? Но Вернер всегда внушал себе, что мальчик с возрастом станет серьезнее. Теперь оказалось, что он ошибался.

Вернера охватила черная злоба, которой он никогда раньше не испытывал. Он подошел к столу.

Майкл заметил его и откинулся на спинку стула. Он улыбнулся язвительно, даже какой-то жестокой улыбкой.

– Ну, папа?

Вернер так разозлился, что боялся взорваться. Наконец, он взял себя в руки.

– Майкл, можно с тобой поговорить?

Сын легкомысленно взмахнул рукой.

– Давай, папа.

– Наедине, если можно.

Их взгляды на мгновение встретились. Майкл отодвинул стул от стола.

– С вашего позволения, господа. Я скоро вернусь.

Вернер резко развернулся и вышел на улицу. Он не видел, встал ли Майкл из-за стола, но слышал за спиной его шаги.

Стоя на булыжной мостовой, Вернер повернулся к сыну.

– Когда ты вернешься домой, мальчик?

– Мальчик? Мне уже двадцать один год, папа. Забыл? – Майкл наклонил голову набок. Изо рта у него кисло пахло вином. С подчеркнутой дерзостью он произнес: – Я подумывал вернуться домой. Мне еще предстоит принять решение.

– Ты намерен оставаться здесь и предаваться разгулу? – дрожащим голосом спросил Вернер.

– У него есть привлекательные стороны. В конце концов, папа, я взрослый человек. И могу распоряжаться своей жизнью как хочу.

– На что ты будешь жить? От меня ты денег не получишь!

– Я смогу легко прожить картами. Похоже, я неплохой игрок.

– Мой сын – картежник, повеса! Я этого не допущу! Это позор!

Майкл улыбнулся еще шире.

– Папа, ты уверен, что боишься опозорить доброе имя Вернеров?

– Твое место в «Малверне»!

– Хочешь сказать, что там я должен вкалывать, как раб в поле, и уработаться до смерти, как мама?

Вернер разинул рот, сраженный таким обвинением.

– Твоя мать умерла от лихорадки! Если она и трудилась усердно, то по своей воле.

– В «Малверне», папа, хозяин ты, – с откровенной насмешкой ответил Майкл. – И ничего не делается против твоей воли.

– Это неправда! – Малколм Вернер не просто злился, он был потрясен и глубоко уязвлен. Говорило ли это в Майкле выпитое вино или же он лелеял в себе такие мысли все эти долгие годы? Вернер умоляюще протянул к нему руку: – Ты сам не ведаешь, что говоришь, сынок! Прошу тебя, скажи мне, что это злая шутка!

Майкл отвернулся, равнодушно махнув рукой. Вытащил тонкую сигару и стал вертеть ее в пальцах.

– Это не шутка, папа. Я говорю, что думаю.

Вернер смутно понимал, что рядом толпятся какие-то люди, несомненно, слушавшие с нескрываемым любопытством. На выручку ему пришла гордость, он выпрямился.

– Если ты продолжаешь на этом настаивать, у меня нет иного выбора, кроме как отречься от тебя…

– Слишком поздно, папа. – Майкл оборвал его взмахом руки. – Я здесь и сейчас отказываюсь носить фамилию Вернер.

Не думая, Вернер замахнулся и раскрытой ладонью ударил сына по лицу, выбив у него изо рта сигару. Удар был настолько сильным, что Майкл отшатнулся и отступил на несколько шагов назад. Его черные глаза вспыхнули огнем, кулаки сжались. Майкл шагнул вперед, и в это мгновение Вернер решил, что он ответит ударом на удар. Потом Майкл презрительно взмахнул рукой и вернулся обратно в таверну.

Некоторое время Малколм Вернер стоял, опустив плечи. Его переполняло отчаяние. Ему казалось, что за несколько минут он постарел лет на десять. Наконец, он поднял голову и огляделся по сторонам. Рядом по-прежнему толпились люди, таращась на него. Вернер бросил на них испепеляющий взгляд, и они опустили глаза, после чего почти все разошлись. Однако он знал, что еще до захода солнца по Уильямсбургу поползут сплетни о ссоре между отцом и сыном Вернерами.

Вернер устало дошел до коляски и вернулся в «Малверн».

Через три дня привели Черную Звезду. Нанятый для доставки конюх привез Вернеру короткую записку. Она гласила:

Сэр, поскольку я более не считаюсь вашим сыном, я счел своим долгом вернуть вам ваш подарок. Вскоре я уеду из Уильямсбурга.

Майкл

Через несколько дней до Вернера дошли слухи, что Майкл и вправду уехал из Уильямсбурга. А через год ему сообщили, что его единственный сын погиб в море.

У Малколма Вернера больше не было сына, который продолжил бы род Вернеров. Он подумывал жениться, чтобы обзавестись еще одним сыном – Бог свидетель, было много женщин, с радостью вышедших бы за хозяина «Малверна». Но с повторной женитьбой у него как-то не сложилось. Вместо этого он сидел в конторе и напивался до бесчувствия…

Осторожный стук в дверь отвлек его от горьких воспоминаний. Он поднял голову.

– Да? Кто… кто там?

Он осознал, что сильно пьян.

– Мистер Вернер, – неуверенно произнес женский голос. – Можно с вами поговорить, сэр?

Это девушка… как там ее? Ханна, Ханна Маккембридж.

– Нет! – крикнул он. – Уходите! Оставьте меня в покое!

Через мгновение он услышал ее удаляющиеся шаги. И громко вздохнул.

Что ему с ней делать? Оставить ее у себя, не сообщив об этом в суд или этому Амосу Стритчу, – значит нарушить закон. Но Вернер знал, что ничего никому не сообщит. Не сейчас. От одного воспоминания об отметинах у нее на спине его передернуло.

Ее предложение шантажировать Амоса Стритча представлялось ему омерзительным. В то же время его чувство юмора потешилось от ироничной справедливости такого действия.

Тут Вернер вспомнил, как его огорошил вид ее неприкрытой груди, и ощутил волну стыда. Почему она вдруг появилась в его жизни, нарушив ее размеренный, пусть и скучный уклад?

Он на мгновение закрыл глаза. Перед его внутренним взором плясали картины его плотского соития с ней. А какого сына она могла бы ему родить…

Нет!

К черту эту треклятую девчонку!

Громко выругавшись, он швырнул бокал в стену. Тот разбился, осколки посыпались на пол, на стене расплылось темное пятно.

Вернер тотчас же встал, взял другой бокал и наполнил его коньяком.

Глава 6

«Малверн» просто покорил Ханну.

Когда-то давным-давно они с матерью проезжали мимо этой плантации, и Ханна мечтала, что однажды увидит, что находится внутри большого дома. И увиденное превзошло все ее ожидания.

От мыслей о матери Ханну охватило чувство вины. Она знала, что та будет беспокоиться и переживать, узнав о необъяснимом исчезновении Ханны, но она также знала, что, если попытается передать весточку матери, об этом узнает Сайлас Квинт и сразу же сообщит Стритчу. Ханне оставалось лишь надеяться, что ее мать, которой пришлось столько в жизни вынести, переживет и это. И также надеялась, что скоро все изменится.

Эти мысли причиняли Ханне сильную душевную боль, поэтому она постаралась выбросить их из головы и заняться осмотром огромного особняка.

Хотя ей с матерью приходилось и раньше бывать в роскошных домах богачей Уильямсбурга, казавшихся ей тогда вершиной богатства, но те дома не шли ни в какое сравнение с этим особняком.

«Малверн» был построен позже многих домов плантаторов. Большинство из них возводилось по частям, по мере надобности комната пристраивалась к комнате. Но «Малверн» проектировался изучавшим архитектуру специалистом и строился с соблюдением всех правил зодчества. Высокие белые колонны у главного входа были для того времени необычны, а широкая лестница, ведущая на второй этаж, разительно отличалась от узких витых лесенок, сохранившихся во многих домах постарше.

В «Малверне» имелся коридор, тянувшийся сквозь центр дома и в двух местах огибавший лестницу, как поток огибает валун, и, когда были открыты парадная и черная двери, там дул освежающий ветерок даже в летнюю жару. А окружавшие с трех сторон дом огромные дубы давали прохладную тень.

Ханна неустанно осматривала множество комнат с мебелью, которую она раньше никогда не видела. Ей очень нравилась комната, которой ей разрешили пользоваться. Девушка с большим удовольствием валялась на огромной кровати с четырьмя столбиками и бархатным балдахином, тонким постельным бельем и шелковым покрывалом. На полу возле большого открытого камина лежал красивый зеленый турецкий ковер. Также имелся украшенный изящной резьбой платяной шкаф, вот только он пустовал, так как платьев у Ханны не было.

Одной из самых любимых ею комнат была музыкальная гостиная – парадная комната с клавесином, двумя скрипками, лирой, блок-флейтой и обычной флейтой. Хотя Ханна впервые видела большинство присутствующих инструментов, разве что кроме скрипок, ей все же нравилось держать инструменты в руках, а когда вокруг никого не было, она научилась подбирать на клавесине простенькую мелодию.

Она также обошла всю усадьбу за пределами дома. Помимо понравившихся ей ухоженных садов, там располагались надворные постройки, состоявшие из кухни, коптильни, оранжереи и отхожего места. Большинство построек соединялось с главным зданием крытыми переходами, чтобы можно было беспрепятственно передвигаться в плохую погоду. Все это представляло воплощение роскошной жизни, о которой Ханна раньше и понятия не имела.

Хотя просторные лужайки и сады, тянущиеся на двести метров от берегов реки Джеймс, соответствовали врожденному чувству красоты Ханны, больше всего ее восхищало внутреннее убранство особняка. И вызывало массу вопросов. Несмотря на изысканность и изящество, Ханна чувствовала, что в этом доме нет счастья. В комнатах царил неясный призрак печали, словно оставшийся после похорон запах погребальных цветочных венков. Ибо комнаты эти были пусты, если не считать присутствия Ханны и служанок-рабынь, прибиравшихся здесь с горем пополам.

В огромной гостиной все было покрыто слоем пыли, мебель затянута муслиновыми чехлами. Ханну не покидало ощущение того, что дом спит, ждет кого-то или чего-то, что снова вдохнет в него жизнь.

Кроме комнаты для приемов или гостиной, были еще полная книг библиотека внизу с аскетичной кожаной обстановкой, небольшой кабинет, где каждый день запирался Вернер, и огромная столовая по одну сторону коридора и лестницы. С другой стороны, как вскоре выяснила Ханна, располагался шикарный бальный зал.

Шикарный бальный зал!

Ханна о таких слышала, но никогда не видела. Хоть воздух и был пропитан пылью, это не могло скрыть дивной красоты зала. Вдоль длинных стен стояли ряды стульев, теперь в муслиновых чехлах. В одном конце помещения стояли изящно украшенный клавесин, большая арфа и несколько пюпитров. Ханне не пришлось особо напрягать воображение, чтобы представить себе играющих музыкантов и изящно скользящих по вощеным полам танцоров. В центре зала висела огромная хрустальная люстра, потускневшая от пыли, которую можно было опускать, чтобы менять и зажигать свечи. С двух сторон вдоль стен зала висели люстры поменьше, но не менее роскошные.

Ханна подумала, как жаль, что такой красивый зал, способный дарить много радости, остается пыльным и пустым.

При первой же возможности она спросила у Дженни, когда бальным залом пользовались в последний раз.

Лицо у Дженни сделалось испуганным, она украдкой посмотрела на закрытую дверь кабинета Вернера.

– Ни разу с тех пор, как уехал масса Майкл, мисси.

– Сын мистера Вернера?

Дженни кивнула.

– Это был единственный раз, когда хозяева пользовались этой комнатой. Слыхала, как рассказывали, что масса собирался дать большой званый бал и пригласил соседних господ, когда построили этот дом. Но тут умерла его жена, и бала так и не было. А потом, когда массе Майклу исполнился двадцать один год, масса велел отпереть зал и закатил большой бал. Слыхала я, что тот бал надо было видеть. А после масса Майкл уехал, и хозяин запер зал, и с тех пор его ни разу не открывали.

Дженни кивнула и убежала по делам.

Ханна долго смотрела ей вслед. Потом пересекла коридор и открыла дверь в бальный зал.

Перед ее внутренним взором предстали музыканты с инструментами, игравшие менуэт – мелодию, которую Ханна знала, сколько себя помнила. Также она знала, что ее этой мелодии научил Роберт Маккембридж – так говорила мама.

За свою короткую жизнь Ханна никогда не танцевала с мужчиной, но мать научила ее нескольким движениям, а врожденный талант девушки к музыке и естественное изящество помогли ей грациозно двигаться по залу.

Закрыв глаза, держа в ладони руку воображаемого партнера, крепко державшего ее за талию, она скользила и кружилась по огромному залу. Всполошенная ее ногами пыль поднималась все выше и выше, пока Ханна не оказалась кружащейся в золотистой дымке, такой же легкой, как ее мечта.

Резкий голос вдребезги разбил ее грезы наяву.

– Черт бы вас побрал, девушка, что это вы себе позволяете?

Ханна быстро раскрыла глаза. На пороге стоял Малколм Вернер, тоже покачиваясь из стороны в сторону, словно в такт звучавшей у него в голове музыке. На башмаках с пряжками лежала пыль, рубашка и брюки – грязные и мятые. Волосы растрепаны, на лице седая щетина, налитые кровью глаза блестели. Она впервые увидела его после своего появления в «Малверне» неделю назад.

– Я… – начала сбивчиво объяснять Ханна. Потом резко взяла себя в руки, вспомнив, что дала себе слово, что ее больше не запугает ни один мужчина. – Я танцую, сэр. Это же бальный зал, верно?

– Вот ведь черт, – пробормотал Вернер. – Я же велел, чтобы этим залом не пользовались. – Он, похоже, повнимательнее к ней пригляделся. – А что это за одежда на вас?

Ханна опустила голову. Дженни выстирала, погладила и заштопала ее платье, но оно все равно представляло собой сплошные лохмотья.

– Это мое единственное платье, сэр.

– Вы в нем выглядите хуже некуда. У Марты… у моей жены был примерно ваш размер. Скажу Дженни, пусть глянет, что можно сделать. Я никогда не давал ей одежду… – Он сглотнул и отвел глаза, потом продолжил более грубым голосом: – Вся одежда моей жены в сундуке. Теперь уходите отсюда. Зал нужно запереть.

Ханна вышла вслед за ним все также с высоко поднятой головой. Вернер плотно закрыл дверь и без единого слова направился в свой кабинет на другой стороне коридора.

Чуть позже Ханна на цыпочках подошла к двери зала и попробовала открыть. Вернер ее не запер, и в глубине души она была уверена, что не запрет. Так что если закрывать за собой дверь, то она, с его молчаливого согласия, сможет посещать зал тогда, когда захочет.

Принадлежавшая Марте Вернер одежда пахла пылью, и ее пришлось целые сутки проветривать. Платья оказались немного маловаты Ханне, но сшиты с запасом, так что можно было их подогнать. Красивых платьев было много, и Ханна почувствовала себя королевой, когда начала их носить. Дженни хорошо шила, но она никогда не прислуживала хозяйке и ничего не знала ни о белилах, ни о пудре, ни о прическах, так что в этом отношении Ханна внешне осталась прежней. Но пока и одежды было достаточно.

Ханна по-прежнему не представляла, что именно Вернер намеревается с ней делать. С его губ не сорвалось ни единого слова касательно ее дальнейшей судьбы, но поскольку ей было позволено там оставаться, Ханна полагала, что она будет в безопасности.

Однако прошло несколько дней, и девушка начала беспокоиться. Она уже достаточно хорошо изучила главное здание и надворные постройки, смотреть больше было нечего. Ханна начала чувствовать себя бесполезной, ей очень хотелось дать выход своей энергии, поскольку к безделью она не привыкла. Однажды Ханна попыталась помочь Дженни и другой прислуге, но быстро поняла, что лишь смущает их.

Наконец, она решила без обиняков поговорить с Малколмом Вернером. У него было достаточно времени, чтобы что-то решить касательно ее будущего.

Неведение убивало. Хотя Ханна и содрогалась при мысли о том, что ее могут силой выставить из «Малверна», узнать об этом все равно лучше, чем не знать ничего.

Она вымылась, помыла голову и расчесала волосы, пока они не заблестели. Надела по своему вкусу лучшее из платьев миссис Вернер, которое ей перешила Дженни: светло-коричневое, в тон ее волосам. На платье был откровенный вырез спереди, оголявший часть ее полной груди. В сундуке миссис Вернер она нашла пакетик с сушеной лавандой. Запах почти исчез от времени, но Ханна все равно обильно обсыпала ею свое декольте.

Во всеоружии девушка спустилась по лестнице и подошла к двери кабинета Вернера. Сделав глубокий вдох, она постучала. Это было единственное помещение в доме, где Ханна еще не побывала. Она понятия не имела, в каком состоянии хозяин дома и захочет ли он вообще ее выслушать.

С самого первого дня Ханна подозревала, чем Малколм Вернер занимается в этой комнате. И как-то раз она напрямую спросила об этом Дженни.

С перепуганным видом, Дженни ответила шепотом:

– На хозяина порой что-то находит… И он напивается. С тех пор как погиб масса Майкл, хозяин стал напиваться просто ужасно. А в этот раз… – Дженни глубоко вздохнула. – …еще сильнее, чем раньше.

Ханна снова постучала, теперь гораздо громче.

– Войдите, – отчетливо отозвался Вернер. – Не заперто.

Ханна открыла дверь и вошла. В комнате можно было вешать топор от табачного дыма, слишком едкого из-за закрытого окна.

Она задохнулась от этого запаха, на глазах выступили слезы. Не дожидаясь разрешения хозяина, она прошла мимо него и настежь распахнула окно, впустив в кабинет свежий ветерок. Потом повернулась и внимательно посмотрела на Вернера. К ее удивлению, он был совершенно трезв. Одежда чистая и свежевыглаженная, башмаки начищены, глаза ясные. Лицо твердое, хотя явно обрюзгшее после долгого запоя.

– Похоже, вы слишком много на себя берете, девушка. Заявляетесь в мой кабинет, распахиваете окно. – Но злобы в его голосе слышно не было. – Чего вы от меня хотите?

– Дело не в том, чего я от вас хочу, – ровным голосом произнесла Ханна, – а в том, чего вы от меня хотите. Что будет со мной дальше?

Вернер вздохнул, потерев свежевыбритый подбородок.

– Я много размышлял над вашим положением. Вообще-то, думал о нем прямо сейчас.

– И что вы решили?

– Похоже, мне ничего не остается, как согласиться с вашим предложением. – Он пожал плечами и криво усмехнулся. – Продержав вас тут две недели, я подставил себя под угрозу. Есть законы, карающие за укрывательство сбежавших слуг, работающих по договору. Это такое же нарушение, как и укрывательство беглых рабов. Поэтому, сколь бы неприемлемым ни было ваше предложение, у меня, похоже, нет иного выбора. Я сегодня же отправлюсь в Уильямсбург и поговорю с вашим Амосом Стритчем…

– Хотелось бы попросить вас о большем. – Ханна умолкла, чтобы собраться с духом, и отважно выпалила: – В «Чаше и роге» есть еще два человека: рабыня и работающий по договору мальчик. Я прошу вас также забрать к себе и их. Если Амос Стритч здорово испугается, уверена, он расстанется с ними за очень малую…

Малколм Вернер выпрямился, в глазах его сверкнула злоба.

– Вы и впрямь слишком много на себя берете, сударыня, предъявляя мне подобные требования! Не забывайте, в каком положении вы находитесь. Вы по-прежнему работающая по договору служанка!

Ханна не позволила ему разрушить ее решимость.

– Вам нужен повар, хороший повар. То, что вам подают за столом, немногим лучше, чем помои для свиней. Возможно, в вашем состоянии вы этого не замечаете…

Она осеклась, поняв, что зашла слишком далеко.

Вернер чуть вздрогнул, взгляд его сделался суровым. Но он промолчал, давая Ханне закончить.

– Эта рабыня, о которой я сказала, Черная Бесс – чудесная повариха. Еда у нее просто восхитительная. Она окупит любую цену. А парнишка… Дики славный мальчуган, он работает усердно и с желанием. – Глаза ее сверкнули. – Амос Стритч иногда сильно поколачивает его палкой, когда у него настроение плохое, просто так, без причины. Прежде чем кончится срок договора, парень окончательно сломается и превратится в забитую дворняжку.

Вернер несколько секунд изучающе смотрел на нее.

– И это все? Вы уверены, что у вас нет больше требований, которые я должен выполнить?

В его голосе послышался резкий сарказм.

– Они окупят любые заплаченные за них деньги. Клянусь, это правда! И я знаю, что если со Стритчем грамотно обойтись, он отдаст их вам за бесценок…

– Довольно, девушка! – бросил Вернер, рубанув ладонью воздух. Он снова внимательно на нее посмотрел: на точеную фигуру, на зрелые формы, стянутые чересчур облегающим платьем. Он вспомнил мгновения в спальне, когда в нем проснулось желание. В этой девушке есть огонь и нрав, и он внезапно понял, что хочет ее. Вернер продолжил более резким голосом, чем хотел:

– А каких услуг мне ожидать от вас, сударыня, коль скоро выполню вашу просьбу?

Ханна решила, что его поведение немного изменилось. Глаза у него были сонные, затуманенные, и на какие-то секунды она растерялась, не уверенная, как ответить, чуть испугавшись того, что прочла в его словах. Потом Ханна глубоко вздохнула, отчего ее грудь высоко поднялась в лифе платья. Заметив впившийся в свою грудь взгляд, она сказала:

– Вам нужна домоправительница, кто-то, кто должен следить, чтобы в доме был порядок. Дженни и другие служанки работают с желанием и на совесть, но им нужна твердая рука.

– И вы, шестнадцатилетняя девушка из таверны, сможете стать такой твердой рукой?

– Я быстро учусь, сэр. Я справлюсь, вот увидите.

– И это все, что я получу за эту невыгодную сделку, на которую вы меня подбиваете?

– А что еще, скажите, сэр? – невинным тоном спросила Ханна. – Я всего лишь служанка по договору, как вы говорите, ничего больше не умеющая.

Вернер тряхнул головой.

– Вы что, смеетесь надо мной, сударыня?

Ханна широко открыла глаза.

– Не понимаю, о чем вы, сэр.

Вернер пристально посмотрел на нее, изучающе прищурив глаза. Потом вдруг взмахнул рукой.

– Ступайте девушка. Оставьте меня.

– Но вы так и не сказали, каковы ваши намерения.

– Я подумаю. А теперь ступайте!

Ханна сделала книксен и вышла.

Малколм Вернер сидел неподвижно, пока Ханна не вышла из кабинета. Потом он встал и задвинул щеколду на двери. Вернер достал бутылку с коньяком и хотел было налить себе в стакан, но ругнувшись себе под нос, передумал. Прикурив сигару от специально горевшей для этого свечи, он встал у открытого окна: стоял долго, курил и пустыми глазами смотрел вдаль. Вернер пребывал в нерешительности. Он знал, что ему должно сделать. Необходимо вернуть Ханну Маккембридж ее хозяину. Само ее присутствие в его доме страшно выбивало из колеи.

Амос Стритч чуть не спятил от ярости, когда обнаружил, что Ханна сбежала. Стритч этого не знал до тех пор, пока таверна не закрылась и он, хромая, не поднялся к себе в комнату. Нахваливал себя за хитроумие и был уверен в том, что увидит девчонку сжавшейся в комочек на его кровати, опозоренную и сломленную, готовую с этой секунды выполнять все его прихоти…

Но Стритч сразу почуял неладное, как только увидел, что дверь в его комнату не заперта. Он распахнул ее и вместо Ханны увидел на кровати огромную храпящую тушу пирата. Девушки нигде не было.

Стритч принялся колотить пирата палкой, пока тот не проснулся. Затем здоровяк с воем скатился с кровати, подобрал свою одежду и вылетел из комнаты.

Распахнув окно, Стритч выглянул во двор и взревел.

Первой появилась Черная Бесс.

– Да, масса?

– Этой девки, Ханны, в комнате нет. Тряхни-ка своим черным задом, дуй наверх и приведи ее! Да поживее!

Чуть позже Бесс постучала к нему в дверь, и Стритч распахнул ее.

– Ну?

– Мисс Ханны там нет, масса.

Бесс стояла с кротким видом, сложив руки на огромном животе.

Стритч был уверен, что заметил на ее лице злорадную улыбку.

– Что значит нет?

– Я же сказала, масса, ее там нет. Просто нет.

Стритч занес палку, чтобы ударить негритянку, но потом передумал. Он давно понял, что лупить ее – напрасный труд. Бесс сносила побои стоически, без стонов, и все равно поступала по-своему. Стритчу почему-то казалось, что из подобных поединков он выходил проигравшим.

– Тогда поднимай всех на ноги. Обыщите таверну, обыщите двор. Если она сбежала, я пущу по ее следу собак!

– Слушаюсь, масса Стритч.

Немного времени понадобилось для того, чтобы убедиться, что Ханны нигде нет. Стритч треснул Дики палкой по плечу.

– Беги и приведи сюда Сайласа Квинта. Он наверняка спит, но скажи, если он не поторопится, я сам к нему явлюсь.

Стритч сидел за столом в таверне, у его локтя горела одинокая свеча, когда Сайлас Квинт торопливо вбежал в дверь. В мятой одежде, небритый, с налитыми кровью глазами и разящим перегаром изо рта, он напомнил Стритчу выгнанную из норы помойную крысу.

Стритч ударил палкой по полу и взревел:

– Эта твоя девка… она сбежала! Домой сбежала?

– Я не видел ее, сквайр. – Задыхаясь, Квинт опустился на стул. – Клянусь, домой она не приходила. Явилась бы, я бы тут же вернул ее обратно, уж будьте покойны. А может, она тут где-нибудь прячется?