Дьявольская материя

Полоска никогда не приходит одна. Она «функционирует» и являет свой смысл только в сопоставлении или противопоставлении с другими текстурами – это прежде всего однотонные и многоцветные поверхности, а также ми-парти[20], шахматный рисунок, расцветка в крапинку или в виде ромбов. В любом изображении полосатая одежда создает идею отличия, отклонения, тем самым акцентируя внимание на том, кто в нее одет. Как правило, это негативный акцент. Но бывает и так, что картина лишена этой манихейской однозначности, и тогда полоски несут значение чего-то амбивалентного и даже двусмысленного. Яркий пример подобного рода изображений мы находим в иконографии святого Иосифа.

Долгое время этого персонажа недооценивали, считая его лицом второстепенным и чуть ли не неуместным. В средневековой драме ему отведена откровенно комическая роль, его делают посмешищем, приписывая ему пороки, никак не фигурирующие в Евангелии, – глупость (он не умеет считать), неловкость, жадность и особенно пьянство. Во время карнавальных шествий роль святого Иосифа часто отдавали деревенскому дурачку (эта традиция просуществовала вплоть до XVIII века)[21]. То же мы видим и в изобразительном искусстве (в живописи, скульптуре и гравюре), представляющем святого Иосифа в виде лысого, трясущегося старичка, всегда на заднем плане (даже в изображениях Рождества Христова), всегда в отдалении от Девы Марии и Младенца – дальше, чем волхвы, святая Анна и святая Елизавета. Отношение к святому Иосифу меняется только в эпоху Возрождения, когда формируется культ Святого семейства[22]. На смену старичку-простаку приходит достойный муж в расцвете сил, отец-кормилец и умелый плотник. Впрочем, долгое время он оставался двусмысленной фигурой (вера в естественное зачатие Иисуса была распространенной ересью). Но окончательное признание придет к святому Иосифу только в 1870 году, когда он будет провозглашен покровителем вселенской Церкви.

Возвращаясь к проблеме полосок, следует отметить, что самый интересный период в иконографии святого Иосифа относится к XV – началу XVI века. В это время он уже не вызывает презрения, как в эпоху позднего Средневековья, но еще не вполне реабилитирован и уж точно не является объектом почитания. Чтобы подчеркнуть столь необычный статус, художники прибегают к целому ряду художественных приемов. Так, Иосифа очень часто изображают в полосатых шароварах – в XIV веке такие штаны были популярны в Рейнском и Мозанском регионах, затем эта мода проникла в Северную Германию, долину Рейна, Нидерланды и Швейцарию. Вплоть до 1510–1520-х годов полосатые штаны довольно часто становятся объектом изображения в витражах, книжной миниатюре и на гобеленах. В последующие годы они почти полностью исчезают, за исключением нескольких гравюр XVII века[23].

Полоски на штанах не так значимы, как полоски на основной части костюма. Изобразить святого Иосифа в полосатом платье, тунике или плаще означало бы откровенное издевательство, тогда как полосатые штаны просто подчеркивают его специфический характер. В данном случае полоски оказываются скорее знаком амбивалентности, нежели бесчестья. Иосиф – не Каин и не Иуда, он не предатель. Он всего лишь divers, «иной», в том значении, в котором это слово употреблялось в языке XV века. Он не столь почитаем, как Дева Мария, но и не простой смертный, частично возвышенный, частично приниженный, отец, не являющийся таковым, фигура необходимая, но в чем-то неуместная, не такой, как все, двусмысленный, исключение из правил, словом, персонаж, воплощающий в себе все то, что обычно символизируют полоски на изображениях XV века. А значит, они не только подчеркивают нарушения социальных и моральных норм, помогают отличить слуг от господ, жертв от палачей, здоровых от слабоумных, проклятых от избранных, но и помогают ориентироваться в более сложных системах ценностей, позволяя точнее почувствовать некоторые нюансы и оттенки смыслов. Таким образом, полоски оказываются одновременно и иконографическим кодом, и способом настройки на режим особой чувствительности при обработке зрительной информации. Такова двойная особенность полосок; поговорим же об этом поподробнее.

Расцветка поверхности: однотонная, полосатая, усеянная, крапчатая

Глаз средневекового человека особенно внимателен к материалу и структуре различных поверхностей. Эта структура, в частности, помогает ему различать места и предметы, видеть отдельные зоны и планы изображения, улавливать ритм и логическую последовательность, делать сопоставления и противопоставления, распределять и классифицировать, составлять иерархию. Стены и полы, ткани и одежда, бытовая утварь, древесные листья, шерсть животных и человеческое тело – любая поверхность, естественная и искусственная, является носителем классификационных знаков. Тексты и изображения донесли до нас бесчисленное количество примеров подобного восприятия. В этой связи мне как исследователю представляется целесообразным разделить поверхности на три большие группы: одноцветные, усеянные и полосатые, причем две последних категории предполагают множество вариантов (с точки зрения средневекового восприятия шахматная расцветка, например, представляет собой крайнюю форму рисунка в полоску). Остановимся на этих трех структурах и на том, какое значение они обретают, будучи воспроизведены на поверхности предметов или в изображении.

Действительно однотонная поверхность встречается крайне редко, что само по себе заслуживает внимания. Средневековые технологии не дают возможности добиться абсолютной однотонности, гладкости и чистоты на большинстве поверхностей (на ткани это правило не распространяется). С другой стороны, художники и ремесленники неохотно оставляют пустыми огромные пространства и часто уступают искушению заполнить или «одеть» их, продергивая поперечные нити, добавляют штриховку и пестроту, играя на контрастах, создают фрагменты, различные по своему материалу, текстуре, плотности и яркости. В живописи настоящие однотонные изображения встречаются довольно редко, они составляют скорее исключение из правил и выполняют конкретные задачи, связанные с выделением того или иного элемента изображения. Собственно, сама по себе ровная однотонная поверхность относительно нейтральна. Но как только она оказывается противопоставлена полосатой, пятнистой или клетчатой, а также любой другой поверхности с вкраплениями другого цвета или следами отделки, она всегда выделяется как нечто особенное, или в хорошем, или в плохом смысле.

Усеянная поверхность всегда означает что-то положительное; она более насыщенная и более ценная по сравнению с однотонной. По сути, это одноцветная поверхность, на которую с регулярными интервалами (как бы в ячейках невидимой ромбической сетки) нанесены одинаковые геометрические или геральдические фигуры: точка, полумесяц, звезда, кольцо, треф, геральдическая лилия. Как правило, фигуры, расположенные таким образом, бывают более светлыми, чем сама поверхность, служащая им фоном. Усеянная поверхность почти всегда связана с чем-то торжественным, величественным и даже священным. Вероятно, поэтому она фигурирует на королевских регалиях и коронационной мантии, используется при изготовлении предметов богослужения, присутствует на многих картинах с божественным сюжетом и на изображениях Пресвятой Девы. Герб французских королей – золотые лилии на лазурном фоне – представляет собой самый совершенный пример такого типа поверхности из эпохи Средневековья. Это одновременно знак правящего дома, образ звездного неба, атрибут Девы Марии, символ верховной власти и плодородия[24]. Что касается зрительного восприятия, то в этом отношении усеянная поверхность представляет собой статичное, фронтальное изображение, как бы прибитое к поверхности своего материального носителя, смотрящее на зрителя в упор. Оно не рассказывает о себе и не описывает себя, оно просто есть.

Поверхность в крапинку – та же усеянная поверхность, только неправильная. В этом случае мелкие фигуры расположены беспорядочно, а главное, сами они неправильной формы – это уже не звезды, полумесяцы и крестики, но случайные сочетания и просто цветовые пятна. Они воплощают в себе идею беспорядка, путаницы, деструкции. Иногда бывает сложно увидеть различие между усеянным и крапчатым изображением; но в символическом отношении они являют собой два противоположных мира, божественный и дьявольский. Дело в том, что пятна на теле человека или животного воспринимаются как признак болезни и нечистоты. Соответственно, крапчатая поверхность может ассоциироваться с кожными высыпаниями, с золотухой и бубонной чумой. В обществе, постоянно страдавшем от эпидемий кожных заболеваний, где их принято было бояться, – вспомним об участи так называемых «прокаженных», – крапчатые поверхности оказываются связанными с разложением, с существованием за пределами социума, близости к смерти и аду. Недаром демоны и черти часто изображаются в пятнистых одеяниях[25].

Впрочем, эти твари могут быть и «полосатыми», что в определенном смысле не так серьезно, но более двусмысленно. Полоски являют собой противоположность как однотонной, так и крапчатой поверхности, и художники нередко прибегают к этому контрасту. Но у них есть и другая функция: полосатая поверхность ритмична, динамична, связана с повествованием, она обозначает действие, переход из одного состояния в другое. На миниатюрах XIII века Люцифер и взбунтовавшиеся ангелы часто изображались с горизонтальными полосами по всему телу – свидетельством их разложения. С другой стороны, эти полосы подчеркивают определенный элемент изображения, поскольку любой элемент в полоску сразу бросается в глаза – таково свойство нашего взгляда. Фламандские живописцы XV и XVI веков иногда прибегали к такой хитрости: они помещали персонажа в полосатой одежде в центре картины, зная, что именно на нем зритель сфокусирует свое внимание прежде всего. Иногда это создает эффект оптической иллюзии. Мемлинг, Босх, Брейгель и некоторые другие владели этим приемом в совершенстве – они ставили на видное место не человека, сыгравшего ключевую роль в данном эпизоде или во всей истории, а третьестепенного персонажа, чтобы отвлечь на какое-то время наше внимание от более важного фрагмента картины, который, по замыслу автора, постепенно откроется зрителю. Например, Брейгель в своем знаменитом «Несении Креста» (1563), огромном полотне, где задействовано более пятисот персонажей, поместил почти в самом центре композиции простого крестьянина, неизвестного и ничем не примечательного; он идет торопливым шагом, одетый в шапочку и красно-белое платье в косую полоску. Поскольку полоски резко выделяются на фоне всего остального, зритель обращает внимание на него, а не на передний план картины, где Иоанн и несколько женщин пытаются поддержать безутешную Деву Марию, и уж тем более не на заднюю часть картины, где изображен Христос, упавший под тяжестью своего креста, Христос, потерянный и забытый посреди равнодушной толпы[26].

Позволительно задаться вопросом, почему с точки зрения визуального восприятия полоски имеют безусловный приоритет по сравнению с другими структурами. Любой полосатый элемент бросается в глаза раньше, чем однотонная, усеянная и даже крапчатая поверхность. Может быть, это феномен восприятия, характерный для представителей европейской цивилизации? Или тут проявляется свойство другого порядка, общее для человека и некоторых животных? Что здесь от биологии и что от культуры, и если существует между ними граница, то где она проходит? Я попытаюсь ответить на эти трудные вопросы в конце книги.

Что мы можем утверждать уже сейчас, так это то, что в Средние века полоски связаны с идеей разнообразия (латинское varietas). «Полосатый» (virgulatus, lineatus, fasciatus и другие) может употребляться в том же значении, что и слово «разнообразный» (varius), и эта синонимия сразу же сообщает полоскам отрицательную окраску. Дело в том, что в средневековой культуре varius (разнообразный, пестрый) обозначает что-то нечистое, агрессивное, аморальное или лживое. Человек, которого характеризуют как varius (непостоянный, переменчивый), непременно покажет себя хитрецом, лгуном, жестоким человеком, он может страдать от кожных или психических заболеваний. Кроме того, существительное varietas означает обман, злобу и проказу[27]. Естественно, что предатели (Каин, Иуда), люди жестокосердые (палачи), «безумцы» (придворные шуты, юродивый из Книги Псалмов) и больные (прокаженные) часто изображаются в полосатой одежде. Здесь мы наблюдаем огромный разрыв между восприятием современного человека, для которого «разнообразие» является скорее положительным качеством, связанным с молодостью, толерантностью и любознательностью, – и человека Средневековья, видевшего в этом исключительно отрицательные стороны. Добрый христианин, честный человек не может быть varius. Понятие varietas вызывает ассоциации с грехом и преисподней.

Подобный подход распространялся и на животных – те из них, у кого шкура была полосатой (tigridus) или пятнистой (maculosus), считались опасными тварями. Они могут быть жестокими и кровожадными, как тигр, гиена и леопард (в средневековом мифологическом сознании леопард имеет мало общего с одноименным представителем семейства кошачьих – это скорее «отрицательный» двойник льва[28]), ворами, как форель и сорока, коварными, как оса и змея, связанными с нечистой силой, как кошка и дракон. Даже зебра, о которой так любили порассуждать зоологи Ренессанса, в позднем Средневековье имела репутацию крайне опасного зверя. Конечно, те, кто это утверждал, никогда ее не видели и имели о ней довольно смутное представление (они принимали ее за разновидность осла или онагра), но одного факта, что она полосатая, было достаточно, чтобы счесть ее кровожадным, прямо-таки дьявольским чудовищем и включить ее в соответствующий бестиарий[29]. Позднее мы увидим, как это загадочное животное будет реабилитировано в эпоху Просвещения.

Впрочем, любая лошадь, если в ее масти было больше одного цвета, компрометировала своего наездника. В литературных текстах, в частности в рыцарских романах, существует такой топос: герой на белом коне, противостоящий предателю, незаконнорожденному или чужеземцу, у которого лошадь de deus colours, двух цветов – vairé, в яблоках, полосатая, гнедая, пегая и так далее[30]. Сходную систему персонажей мы видим и в Романе о Лисе: звери с полосатой (барсук Гримбер) или пятнистой (кот Тибер) шкурой объединяются со зверями с рыжей шкурой (лис Ренар, бельчонок Руссо) и образуют клан лгунов, воров, развратников и скряг. В мире животных, как и в мире людей, быть рыжим значит примерно то же, что и полосатым или пятнистым.

Это предубеждение и даже страх перед пятнистыми и полосатыми животными жили в народном сознании очень долго. Вспомним знаменитую историю с Жеводанским зверем, наводившим ужас на жителей Оверни и Виварэ в 1764–1767 годах, – очевидцы описывали его как огромного волка с широкими полосами вдоль спины[31]. Будучи исчадием ада, этот «зверь» просто обязан был быть полосатым. Такие же полоски были замечены у всех остальных «жеводанских зверей», которые в течение многих десятилетий, кое-где вплоть до середины XIX века, поражали воображение и наводили ужас на целые деревни в большей части французских провинций[32]. Заметим напоследок, что и сегодня тигр, чьею шкурой мы любуемся и которого мы можем увидеть только в зоопарке, остается в нашей мифологии символом невероятной жестокости.

С точки зрения семиотики это характерное для средневековой культуры сближение между полосатым и крапчатым заставляет задуматься о самом понятии структуры поверхности. Для нас структура начинается там, где есть минимум три элемента. Для человека Средневековья, напротив, двоичный код ничем не отличается от троичного, четверичного, десятеричного и так далее. С одной стороны – плоское, однотонное изображение (в старофранцузском и в геральдической терминологии известное как «plain»), с другой, различные структуры – крапчатая, полосатая, в клетку, которые в конечном итоге выражают одну и ту же идею. В отношении цвета происходит то же самое – понятия бихромии и полихромии не различаются. Проститутка в красно-желтом платье в полоску, жонглер, шут (будущий Арлекин), чей костюм украшают разноцветные квадраты и ромбы (и не важно, сколько цветов в палитре – три, десять или двадцать[33]), – все они, за счет своего платья, являют одну и ту же идею – идею смятения, беспорядка, шума и нечистоты. Десять цветов равны двум, две полоски значат примерно то же, что десять квадратов и сто ромбов. Полосатая, пятнистая, пестрая и разноцветная поверхности могут различаться визуально – особенно учитывая двуплановость изображения[34], о которой мы поговорим далее в связи с гербами, – но социальный и концептуальный смысл у них один и тот же. Они просто символизируют различные степени одного и того же состояния – отклонения от нормы.

Фон и фигура: полоски в геральдике

Существует идеальный язык, позволяющий историку рассмотреть во всех деталях сложную систему связей, объединяющих социальный и визуальный аспекты полосок: это «блазон» – свод правил и терминов, использующихся при описании гербов.

Первые гербы были созданы в XII веке по соображениям как военного (это позволяло сразу идентифицировать сражающихся на поле битвы и во время турниров), так и социального характера (потребность в отличительных знаках для представителей высших слоев феодального общества); их можно определить как цветные эмблемы, принадлежащие человеку или группе людей и составленные по определенным правилам. Именно эти правила, немногочисленные, но весьма жесткие, отличают европейскую геральдику от остальных эмблематических систем, существовавших до и после рассматриваемого периода. В середине XII века гербы быстро получают довольно широкое распространение, завоевывая все новые территории и входя в обиход в различных слоях общества. К 1300 году они употребляются уже повсеместно. Кто угодно может составить себе герб по своему вкусу, единственное условие – нельзя заимствовать уже существующий герб. Наступает эпоха расцвета геральдической системы. Гербы – это одновременно знак рода, маркер состоятельности и набор орнаментальных элементов; их можно встретить повсюду – они фигурируют на гражданских костюмах и военной форме, украшают здания и памятники, мебель и ткани, значатся на книгах, печатях, монетах, произведениях искусства и бытовой утвари. Им находится место и в церкви – многие соборы превращаются, по сути, в настоящие музеи геральдики[35].

Науке известно около миллиона гербов – речь идет исключительно о европейских «официально признанных» гербах, как средневековых, так и современных; около 15 процентов из них содержат полоски. Но эта статистика не отражает реального положения вещей – ведь в геральдике полоска полоске рознь. Что касается формы и внешнего вида полосок на гербах, то их существует великое множество и перечислять всевозможные варианты можно до бесконечности. Если же сосредоточиться на их символическом аспекте, то существует большая разница между гербами реальных исторических лиц и семейств и гербами, принадлежащими вымышленным героям. В первом случае полоски на гербе не несут никакого символического значения, во втором – содержат явные пейоративные коннотации. Остановимся на этом более подробно.

В геральдической терминологии нет таких слов, как «полоски» и «полосатый». Зато есть различие между «полосками», возникшими в результате деления щита на несколько равных частей (это истинные деления), и «полосками», которые образованы путем наложения фигур на одноцветное поле (горизонтальная фигура в виде полосы называется пояс, вертикальная – столб, диагональная – перевязь). В случае с истинными делениями число полос четное, изображение плоскостное, при абсолютном цветовом равновесии. В случае же наложения фигур на поле – количество полос нечетное, изображение двуплановое, так что полосы, которых больше, чем полос другого цвета, как бы составляют задний план, фон. В блазоне, как и с точки зрения средневекового восприятия вообще, настоящими полосками считаются только те, что образуют истинные деления, – именно они создают монолитное пространство, где фигура совпадает с фоном. Перед нами одна-единственная плоскость изображения (в усеянном и пятнистом их две – фон и передний план с пятнами или равномерно повторяющимися фигурками), но ее поверхность не едина! Это само по себе является чем-то странным, неким извращением на грани скандала. Поверхность в полоску всегда как будто обманывает глаз, не давая ему отличить фон от фигуры на нем. Принятый в Средневековье способ считывания – последовательное вычленение слоя за слоем, начиная с заднего плана и заканчивая наиболее приближенным к точке просмотра, – становится невозможным. Многослойная структура, к которой так восприимчив и приучен взгляд человека Средневековья, исчезла, и глаз больше не знает, откуда ему начинать читать, где искать фон. Именно поэтому в любой поверхности в полоску ему видится дьявольское извращение.

Блазон – система сложная и тонкая, в частности он содержит множество терминов, позволяющих охарактеризовать различные типы деления гербовых щитов: деление по горизонтали и по вертикали (соответственно, пересеченный

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Сноски

1

Столь же недвусмысленное предписание находим в 22-й главе Второзакония: «Не надевай одежды, сделанной из разных веществ, из шерсти и льна вместе» (Втор. 22: 11).

2

В настоящем исследовании семиотика полосок рассматривается прежде всего в социальном контексте. Естественно, проблема заслуживает более разностороннего структурного анализа – это станет темой следующей работы.

3

Идеи, высказанные в данной книге, могут показаться развитыми не до конца – это связано прежде всего с невозможностью сопроводить текст достаточным количеством иллюстраций. Кроме того, в своей работе я счел уместным не разбирать подробно все случаи и ограничился общим обзором. Думаю, это правильный подход, особенно на первых порах, ведь перед нами, что называется, непаханая нива. Однако я не теряю надежды издать в будущем большой иллюстрированный справочник по истории полосок и полосатых тканей.

4

Маркетологи всемирно известной компании Adidas не ошиблись, сделав своей эмблемой три параллельные линии – на одежде и обуви они становятся полосками, что способствует их высокой продаваемости. Эти три полоски замечательно воплощают в себе идею скорости и успехов в спорте.

5

Не существует современных исследований по истории кармелитов. Труд отца Андре из обители Святой Марии (p. André de Sainte-Marie. L’ordre Notre-Dame du Mont-Carmel. Etude historique. Bruges, 1910) все еще не утратил актуальность. Интересующимся рекомендую также прочесть cтатью отца Мельхиора из этого же монастыря: p. Melchior de Sainte-Marie. Carmel // Dictionnaire d’histoire et de géographie ecclésiastique. T. XI. Paris. 1949. Col. 1070–1103.

6

Вероятно, перевязь (диагональная полоса, пересекающая щит справа налево) стала знаком незаконного происхождения потому, что она как бы перечеркивает щит, делая из него «герб наоборот». См.: L. Bouly de Lesdain. Les brisures d’après les sceaux // Archives héraldiques suisses. T. 10. 1896, особенно pp. 124–128; Woodward J., Burnett G. A Treatise on Heraldry British and Foreign. 2-nd ed. London, 1896. Pp. 542–582; Mathieu R. Le Système héraldique français. Paris, 1979. Pp. 186–187. Об истории геральдического термина «перевязь» и проблемах, связанных с его интерпретацией, см.: Brault G. J. Early Blazon. Heraldic Terminology in the Twelfth and Thirteenth Centuries. Oxford, 1972. Pp. 116–117.

7

Впрочем, многочисленные сведения о манере одеваться, принятой у францисканцев (в XIII–XIV веках она привела некоторых монахов к крайностям аскетизма), позволяют усмотреть связь между вещами в полоску и чересчур заплатанной и поношенной одеждой. Более того, в старофранцузском языке глагол rayer («линовать») иногда употреблялся в смысле «портить» и «разрушать»; а излишняя пестрота одежд в те времена служила маркером бедности или крайней степени их изношенности. Так, в 1336 году папа Бенедикт XII в своей булле просит короля Неаполитанского изгнать из королевства братьев бедной жизни (фратичелли), ратующих за бедность в рамках всей Церкви, особенно в том, что касается одежды: «…некие извращенные люди, называющие себя братьями нищей жизни и другими именами, которые носят короткие безобразные плащи, разноцветные или сшитые из разных лоскутов». О диспутах о бедности внутри францисканского ордена см.: Lambert D. Franciscan Poverty. London, 1961, а также соответствующие главы в труде: Sessevalle F. de. Histoire générale de l’ordre de saint François: Le Moyen Age. 2 vol. Bruxelles, 1940.