скачать книгу бесплатно
Неожиданно сизую хмарь разорвало порывом ветра, и, глянув под ноги в поисках очередной ступеньки, Савельев увидел далеко-далеко внизу темное дно реки, покрытое камнями и мусором. Голова закружилась, ослабшие пальцы предательски дрогнули на скользкой перекладине. В последний момент он успел схватить другой рукой боковую стойку, рывком подтянул тело и прижался к хлипкой, раскачивающейся решетке. Савельева мутило, и он зажмурился, чтобы мир вокруг перестал скакать в бешеном вальсе.
В темноте холод сжимал его, давил ребра. Воняло сыростью, хлопали крылья, каркали вороны. Старое ржавое железо тоскливо мяукало, как та искалеченная кошка. Скрипом и шорохом этому стону вторили трубы, балки, спайки и заклепки над головой. Снизу подвывал ветер.
«Покорми своего тролля», – проскрежетал мост злым, ехидным голосом. Не открывая глаз, Савельев в страхе потянулся обратно, наверх.
Что ты делаешь?
Двадцать лет. Два-дцать-лет.
Здесь ли она еще?..
Тяжело выдохнув, он замер. Рискнул посмотреть вниз еще раз и – продолжил прерванный спуск.
За многие годы ветра и ненастья как следует поработали над хлипкой лестницей, ослабили крепления так, что нижняя ее часть оказалась отогнута в сторону. Но бетонная плашка опоры все еще была рядом, достаточно протянуть ногу над бездной и сделать шаг.
– Ирка… – прохрипел через зубы Савельев, подбираясь для короткого прыжка. – Заплатила ли ты троллю свою копеечку?
В прежние времена под мостом было не так опасно. Паша приводил сюда сестру несколько раз. Он курил сигареты без фильтра, которые воровал у дяди Коли, а она играла со своими куклами или рисовала в альбоме, елозя коленками и локтями по бетону. Паша смотрел на нее неотрывно. Однажды Ирка так увлеклась рисованием, что не заметила, как платьице задралось, оголив тощие детские бедра и краешек трусиков.
А Паша заметил.
«Хочешь монетку кинуть?»
«Хияс-сю?!»
«Хренасю, ага. На вот, держи… Садись-ка сюда, ко мне. Давай я тебя обниму, чтоб ты не улетела вслед за монеткой»
Верхушка опоры была широкой и плоской, по центру в ней тонули основания стальных перекрытий, образуя нижнюю часть буквы V. Толстенные железные полосы тут превращались в скрещивающиеся полые желоба, которые, соединяясь в трубу, утопали на два-три метра в бетон. В дыру трубы они с сестрой и кидали мелочь для тролля. В этой же темной искусственной пещере Паша хоронил убитых им кошек. И Ирку он в итоге засунул сюда же, в трубу. Двадцать лет миновало, но Савельев и сейчас отчетливо помнил, как это было.
Он достал из кармана монетку и отдал сестре. Та устроилась у него на коленях. Паша прижал хрупкое тельце к себе. Подол задрался Ирке выше пояса. Возможно, она почувствовала, как что-то упругое и горячее ткнуло сзади бедро, но, слишком увлеченная фантазиями о своем Хияссе, не обратила внимания. А потом стало слишком поздно. Потом Паша уже не мог остановиться.
После он, конечно, запаниковал. Сестра хныкала и звала несуществующего тролля. Изодранные детские трусики валялись на бетоне бесполезной грязной тряпицей. Паша видел бурые пятна на светлой ткани и понимал, что копеечкой здесь уже не откупишься. Ирка ползла к лестнице. Если бы она выбралась, дохромала до дома и рассказала матери о том, что он с ней сделал…
Паша ударил ее головой о бетон, а потом задушил. И затолкал в трубу.
Когда позже, дома, мать стала спрашивать его о сестре, он ответил, что не видел Ирку с обеда. Несколько месяцев вся округа искала девочку, но безрезультатно. Дядя Коля запил. Мать сникла, заболела и умерла на следующий год, а Пашу забрали к себе дальние родственники в большой город.
Людоедом был не тролль под мостом. Людоедом оказался он сам. Пусть подобное случилось с ним лишь однажды. Пусть после этого Паша с головой окунулся в учебу, закончил школу с серебряной медалью, поступил на филфак и, выйдя оттуда с красным дипломом, продолжил карьеру ученого. Пусть он уже дважды был женат – ему все равно нравились молоденькие студентки, и людоед внутри него облизывался, когда те проходили мимо.
С годами Савельев все чаще задавал себе вопрос, на который до сего дня не мог найти ответа.
Заплатила ли Ирка троллю свою копеечку?
Он помнил, как сбрасывал в трубу трупы убитых кошек. Их было три… четыре, если считать самую первую, обгоревшую. Помнил, как запихивал в узкое отверстие еще теплое тельце сестры. Затолкав ее туда, бросил последний взгляд в темноту. Увидел помятое платье, светлые кудри, изломанные тонкие ручки и ножки.
А кошачьих скелетов не увидел.
– Заплатила ли ты троллю свою копеечку?
Шатаясь под порывами усилившегося ветра, разгребая руками загустевший туман, Савельев подошел к железному желобу. Ухватил рукой за край, уперся в другой желоб. Старая краска шелушилась под одеревенелыми пальцами, крупицы ее отслаивались и улетали серым пеплом.
Ирка верила в то, что Хрясь настоящий.
А кошки пропали. И тело Ирки до сих пор не нашли.
И та девчонка, про которую рассказывала мать, ее разрезало поездом на две половины, но, говорят, отыскать смогли лишь переднюю часть. И тот глупец, схвативший электрический кабель, – его руки сгорели до локтей, а кистей не осталось вовсе.
Скорее всего, кошачьи останки он тогда не заметил. Не до того ведь было. А Ирку просто не нашли, так тоже бывает. И верила она всему, а особенно тому, что ей старший брат говорил.
Но что, если?..
Дрожа всем телом, Савельев опустил голову и заглянул в дыру.
Сначала ничего рассмотреть не удавалось. Но постепенно глаза привыкли к темноте, и вот уже во мраке стали проступать смутные очертания: одна косточка, другая, кругляш детского черепа – похож на резиновый мячик. Кусок истлевшего белого платьица, с цветочками.
«Здравствуй, сестренка», – подумал Савельев.
Сердце сжалось в груди. Глаза обожгло, и по замерзшей щеке потекла горячая капля.
– Я ведь не хотел, чтобы так вышло, Ирка, – прошептал он в дыру. – Правда, не хотел…
Прислонившись лбом к ледяному железу, Савельев закрыл глаза и разрыдался. Дал выход горечи, что копилась в его душе все эти годы. Ревел, как мальчишка, стоя на пятачке бетонной опоры, и вороны кружили над ним, потревоженные громкими, надрывными всхлипами.
Наконец он успокоился. Вспомнил о платке в заднем кармане брюк, достал, утер слезы. Запустил пальцы в другой карман и выудил оттуда круглый, серебристо поблескивающий пятак.
– Последняя плата твоему троллю, Ирка. – Монета, сверкнув, полетела в трубу, ударилась о стену с внутренней стороны и отскочила в сторону. Проследив ее короткий путь взглядом, Савельев увидел мелкие кошачьи кости, белеющие кучкой неподалеку от останков его сестры.
Что ж, так оно и должно было быть.
Фантазии остались в мире детства. Деревья и животные не разговаривают. Людоеды прячутся не под сенью сказочных переправ, а в черством человеческом сердце. И у всякой сказки есть свой конец, даже у страшной. Выплакавшись, Савельев почувствовал спокойствие. Настоящий покой, какого не знал все эти годы.
Ответы найдены. Прощание состоялось. Ритуал соблюден.
«Перекреститься, что ли?..»
Да нет, наверное, не стоит. Глупо как-то.
– Ма-аль-т-чик… – проворчала дыра.
Савельев окаменел.
– Ты ми-няу хар-раш-шо кармил, ма-аль-т-чик, – голос раздался уже сзади и одновременно – со всех сторон.
С протяжным злым свистом дыра выплюнула пятак обратно. Монета, срикошетив о ржавое железо, больно ударила Савельева в лоб. Выйдя из ступора, он метнулся к лестнице. Но по бетону под ногой скользнул толстый, покрытый зелеными чешуйками хвост, и Савельев, зацепив его, с беспомощным писком растянулся на холодной шершавой поверхности.
Волна удушающе-теплого смрада накатила сзади и сверху. Савельев подтянул колени к груди, сжался в тугой комок, толкнулся от камня и прыгнул к лестнице. Из разбитого носа хлестала кровь вперемешку с соплями. Краем глаза он увидел проступающие за пеленой тумана смутные очертания чего-то большого, невероятно большого… Громадная тень, выросшая из другой, еще большей тени – моста. Она двигалась.
По ляжкам потекли теплые струи, но Савельев не заметил, что обмочился. Пулей он взлетел, цепляясь за трясущиеся жерди расцарапанными в кровь пальцами – наверх, наверх! Отчаянно брыкая ногами, кинул свое тело на шпалы, больно, до треска в ребрах ударившись грудью о рельс. Подняться на ноги сил уже не было.
И тогда Савельев, ломая ногти о металлическую сеть, скользя в собственной крови, слезах и моче, пополз. Над ним, хрипло хохоча, закружили проклятые птицы.
– Па-кар-рми ми-няу ищ-що, ма-аль-т-чик, – пророкотал мост.
Позади из тумана выпросталась, разогнав воронье, гигантская, покрытая шерстью и чешуей ладонь. Она накрыла истошно вопящего человечка целиком. Огромные пальцы, заканчивающиеся кривыми черными когтями, сжались в кулак, оборвав жалкий писк влажным, чавкающим хрустом:
– Хияс-сь.
Забрав свое, громадная длань бесшумно растворилась в тумане, словно была соткана из него. Ветер развеял смутные очертания и подул ниже, чтобы слизать капли крови со шпал. Одинокий ворон, жалобно каркнув, взмыл наверх и присоединился к кружащей над переправой стае.
…Вечер набросил на реку покрывало сумерек. Бледный серп неполной Луны выкатил из туч, разливая серебро в стылой дымке над пересохшим руслом. Старый мост смотрел во тьму холодными мертвыми глазами.
У моста было много таких глаз.
Корректура
В первый раз Алена встретила этого человека (тогда она еще думала о нем как о человеке) в пятницу вечером. Традиционный аврал перед сдачей номера закончился ближе к полуночи, и она, как всегда в такие дни, последней покинула редакцию. Вышла из офиса на свежий воздух, когда ночь, пожирая город, уже сомкнула холодные челюсти над районом. За спиной с тихим шелестом сошлись зеркальные створки, впереди короткий спуск в несколько ступеней выводил на полоску тротуара и пустующую стоянку. В ожидании такси Алена закурила.
Ее нормой было три, максимум четыре сигареты в день. Но Игорек все равно хотел, чтобы она бросила. Почти все ее бывшие этого хотели. Что поделать, высокие парни с широкими плечами Алене всегда нравились больше, чем бородатые хипстеры с кафедры. Она долго терпела нытье очередного спортсмена, даже сократила норму до двух сигарет, но сегодня утром, когда Игорек обнаглел настолько, что, порывшись в сумочке, выкинул оттуда початую пачку «Ричмонда» – ее неприкосновенный запас! – послала его куда подальше. Тот даже не успел заявить традиционный ультиматум «выбирай – или я, или…», как дверь захлопнулась у него перед носом. Никаких «или», дорогуша.
Сейчас, вдыхая сладкий дым с привкусом вишни, Алена искренне наслаждалась этим маленьким актом мести и от удовольствия на секунду прикрыла глаза. В этот момент ее руки коснулось нечто холодное и склизкое, и тусклый голос проскрипел прямо в ухо:
– Вы работаете в этом из-здании.
«Что за дурацкий акцент?» – подумала Алена, а потом испугалась и отпрянула в сторону от незнакомца.
Вид у того, впрочем, оказался не слишком угрожающий. Мужчина с холодными влажными пальцами и странным, тягучим произношением (так могла бы разговаривать ржавая деревенская калитка, надели всевышний ее голосом) был ниже ее ростом и угже в плечах даже в своем темном пальто – полная противоположность тем, с кем она предпочитала заводить романы. К тому же, он был омерзительно стар. Худое лицо с глубокими тенями на месте щек напомнило фото узников Освенцима из статьи в последнем выпуске газеты. Кожа на голом черепе отливала в свете фонаря желтым.
– Вы… вы вообще кто, дедушка? – вырвалось у Алены.
Старик выглядел озадаченным. Она подумала о своей матери и о других ей подобных, с еще более высушенными мозгами, кому самое место в домах престарелых. Может, и этот из таких? Вышел прогуляться вечером, а по дороге забыл, куда и откуда идет, какой нынче год и как его зовут?
– Влас-сть тайн, – прошипел ненормальный. – Вы работаете здес-сь?
– На сегодня уже нет. На сегодня работа закончена, дедушка, впереди два выходных. Которые я бы хотела провести дома, чего и вам желаю. Доброй ночи и… ой!
Забытая сигарета обожгла пальцы, и Алена невольно взмахнула рукой, рискуя уронить тлеющий фильтр на сумочку или платье. Однако щуплый старикан стремительно метнулся вперед, подхватил костлявой пятерней окурок и мгновенно затушил его, сжав в маленьком бледном кулачке.
– Глаз-за. Пос-смотри мне в глаз-за.
Она подчинилась и заметила в черных зрачках изумрудные отблески. Зелень притягивала, манила за собой, на глубину.
– Ты. Напечатаеш-шь. Мой текс-ст…
С этими словами старик развернулся, словно ища, куда выбросить сигарету, но вместо этого взмахнул кожистыми крыльями, в темноте так похожими на полы пальто, и взлетел.
Разинув рот и задрав голову, Алена еще долго всматривалась в ночь. Потом запоздало потянулась к сумочке, за телефоном, запуталась в кармашках, бросила это бесполезное занятие, оглянулась по сторонам – никого. Ни-ко-го!
Божечки мои! Она только что столкнулась с чем-то, превосходившим любые бредни из читательских писем с пятнадцатой страницы (между платными объявлениями разномастных знахарей и гороскопами), встретила нечто реально «не от мира сего» – и поблизости не оказалось ни одного свидетеля!
Алена чуть не расплакалась. Ей же никто не поверит! Захотелось напиться, но она предпочла выудить дрожащими пальцами из пачки еще одну сигарету и снова чиркнуть колесиком зажигалки. Черт с ним, пусть будет пятая.
Уже дома, разгребая содержимое сумочки, она обнаружила несколько неизвестно как там очутившихся тетрадных листков, исписанных мелким убористым почерком. Первая строчка служила заголовком, и эти слова давали однозначный ответ на вопрос, кем же был ее странный ночной собеседник. Алена вспомнила тот жутковатый наказ, что летучий старик оставил ей вместе с бумагами. Разделась, легла в кровать, включила ночник и принялась за чтение…
В следующий раз незнакомец явился в ночь с понедельника на вторник. Выходные у Алены не задались, она плохо спала, все время возвращалась мыслями к встрече со стариком. Порой ей почти удавалось убедить себя в том, что случившееся – только видение, нелепая шутка, которую сыграл с хозяйкой перенапряженный в будних трудах мозг. Увы, проклятые листочки ничуть не походили на эфемерный мираж.
Может, это просто чей-то глупый розыгрыш? Хорошо бы так!.. В понедельник Алена прихватила рукопись на работу, думая показать ее подружке-верстальщице. Но по пути, в метро, еще раз пробежалась по тексту – уже стараясь абстрагироваться от того, кто или что было автором рассказа. Работа есть работа, а Алена считала себя профи.
В итоге дальше ее рабочего стола бумаги не ушли. А к вечеру Алена про них и вовсе забыла – после обеда пришлось разгребать электронную почту и заниматься официальным сайтом газеты. Туда требовалось перенести материалы из брошюрок «Мега Ужас», что выпускались ежемесячно в течение трех лет как приложение к еженедельнику, пока около года тому назад не было решено заменить их более ходовым товаром – сборниками рецептов. Около шести на мобильный ей позвонила с югов маман, а сразу по окончании совершенно бесполезного десятиминутного разговора (жара страшная, вода в море холодная, давление скачет, а еще маман сфотографировалась с обезьянкой, но не знает, как отправить снимки по телефону) напомнил о своем существовании бывший, Игорек. К половине седьмого батарейка сотового, по счастью, начала медленно агонизировать, так что Алена в конце концов допила остывший зеленый чай, собрала вещички и побежала домой. К тому моменту она мечтала лишь об одном – чтобы все наконец оставили ее в покое.
Приняв душ и наскоро поужинав холодными сэндвичами, она налила в бокал красного полусладкого и, только взглянув на плещущуюся за стеклом багряную жидкость, поняла, что оставила рукопись на работе. Как раз в этот момент в окно тихонько постучали.
– Господи! Умеете же вы напугать, дедуля!
Третий этаж – как он сюда забрался?.. Впрочем, ничего удивительного, если подумать. Крылья-то ему на что? После сегодняшней нервотрепки и предыдущих бессонных ночей у Алены не осталось сил даже удивиться нежданному визиту. С полминуты она просто смотрела на повисшего за окном гражданина, на его беззвучно шевелящиеся тонкие губы и странные жесты, которые тот делал правой рукой в ее сторону. В другой руке старик трепал свежий, воскресный выпуск «Власти тайн».
– Вам нужно приглашение, – догадалась Алена. – Залетайте, чего уж там…
Старикан не без труда, задев форточку крылом, пролез в распахнутое окно и завис над столом, выставив на обозрение хилый бледный торс с торчащими ребрами, покрытый белесыми волосками морщинистый животик и съежившийся отросток с мешочком яиц. Настал черед Алены кривить губы.
– Боже… Простите… Вы не могли бы опять «пальтишко» надеть?
– Женщ-щина, – полыхнул глазищами гость. Но крылья все же сложил, обернув ими уродливое тельце.
«Эксгибиционист чертов!» – подумала Алена. А вслух произнесла:
– По половому признаку обращаться не слишком культурно. Тем более к даме.
Возможно, виной тому был омут деловой рутины, в котором Алена тонула весь день, возможно – нелепый облик крылатого деда. А может, она просто успела свыкнуться с тем, чем дед этот по сути своей являлся. Как бы там ни было, а страха перед загадочным стариком она больше не испытывала.
– Садитесь, плиз… Выпьете? А, вы ж не пьете…
– Да, – подтвердил гость, устраиваясь за столом. – Вина мы не пьем. Об этом, кс-стати, напис-сано…
– На заборе тоже написано, – отмахнулась Алена.
– Напис-сано, – прошипел старик еще раз и выложил «Власть тайн» на скатерть. – Но не напечатано.
Газета была открыта, разумеется, на последнем развороте. Литературный раздел – на той неделе Алена поместила туда новую страшилку от одного из постоянных авторов, Москалева.
– Почему не напечатано? – спросил гость тихо.
Алена всплеснула руками.
– Ну как почему? Вы русский-то понимаете? Хотя о чем я – судя по вашему тексту, с русским у вас дела плохи. Во-первых, когда вы изволили караулить меня у офиса, этот номер был уже сдан. А во-вторых, я, при всем пиетете, просто физически не могу опубликовать вашу писанину.
– Пос-смотри мне в глаз-за… – не шибко уверенно прошипел старик.
– Бросьте эти ваши штучки, дедуля! – оборвала Алена, махом допила и повторно наполнила бокал. – Это столица, а не румынское село какое-нибудь. Я вообще гипнозу не поддаюсь, чтоб вы знали. Мне потомственные ведуньи говорили… Хотите публикаций – терпите критику! Иначе – как там у Кинга? «Я отменяю свое приглашение…»
