Седьмой круг Зандра

– Кто полетел бы?

– Люди, – ответил Сергей.

– А какие люди? – продолжил наседать Щука, которого почему-то задело замечание о космосе. – Люди разные.

– Какая разница, какие? Люди! Такие же, как мы. А может, и мы тоже, ты и я. И все, кто захочет…

– Ты «Письма», что ли, опять читал? – спросила Маринка.

– Да, – поколебавшись, кивнул Сергей.

– Веришь в них?

К странным текстам, анонимно появившимся в поднявшейся сети через год после Времени Света, люди относились по-разному. Одни считали их выдумкой, измышлениями свихнувшегося фантазёра. Другие находили в письмах доказательства глубокой осведомлённости автора о предшествующих Времени Света событиях и указывали, что подтверждены почти все перечисленные им факты.

Что же касается описанного в «Письмах» прошлого, то его не оспаривали ни первые, ни вторые. Взрослые читали описание погибшего мира с ностальгией. Подростки – как сказку…

– Там всё написано, как было и даже как сейчас есть, – излишне горячо ответил Сергей. – Про микрогеры Таля, про киберпротезы, про новые космические корабли, которые собирались строить…

– А ещё про искусственный интеллект, – подначил приятеля Щука.

– В «Письмах» утверждается, что его должны были вот-вот создать.

– Что-то я не вижу вокруг говорящих роботов.

– В зеркало посмотри.

– Ща я тебе посмотрю!

– Ладно вам ругаться, – одёрнул Ёшка приятелей.

Короткой фразы оказалось достаточно, чтобы напряжение молниеносно спало: Сергей вернулся к созерцанию неба, Щука достал утащенную у отца флягу, а Маринка подсела поближе к Ёшке. И подобное послушание лучше всяких слов говорило о том, как высоко поднялся авторитет Ёшки после возвращения из похода, теперь его лидерство в компании никто не оспаривал.

– На Марс я бы полетел, – очень тихо, как будто только для себя, произнёс Сергей.

– Потому что тебе здесь всё обрыдло, – мягко, по-дружески объяснил Щука. – Потому что вокруг: Зандр, камень, дерьмо и снова Зандр. И стреляют постоянно. И воды мало. Из этой помойки не только на Марс – куда угодно помчишься.

– Куда угодно… – эхом повторила Маринка.

– Нет, я бы в любом случае полетел, даже без войны и Зандра. Не сидится мне.

– Прибейся к бронекаравану.

– Я думал, но не могу мать оставить. – Сергей вздохнул. – Не хочу на общину ответственность сваливать. Справлюсь.

После ранения она не могла работать наравне со всеми. По дому ещё справлялась, но и только: благополучие их небольшой семьи держалось на плечах Сергея.

– К тому же бронекараваны ходят по известным маршрутам, а мне бы в новое куда… – мечтательно протянул он. – Знаешь, как я комби завидую? Ну, тем комби, которые в неизведанное лазают, в белые пятна. Я бы всё отдал, чтобы стать комби.

И Ёшка вдруг поймал себя на мысли, что Сергей действительно мог бы стать первооткрывателем. Или должен был стать первооткрывателем, потому что грезил путешествиями так же, как сам Ёшка грезил войной.

Потому что птенцы одинаковые, но птицы из них вырастают разные. И Время Света, так уж получилось, многим подрезало крылья.

– Скажи, Агроном верит в «Письма»?

Ёшка посмотрел на задавшую вопрос девушку, чуть пожал плечами и вдруг ответил настолько по-взрослому, что всем без исключения друзьям показалось, будто рядом с ними сидит сам Андрюха.

– Агроном говорит, что верить надо не в прошлое, а в будущее. Прошлое – было, о нём следует помнить. А верить надо в то, что мы сможем снова поднять Землю и… И в то, что Серёга полетит на свой грёбаный Марс.

Пятнадцать месяцев назад

Зандр подл и жесток, но в нём есть место подвигу.

Вы удивитесь.

Есть.

И Зандр так сильно изумляется проявлению героизма и простой человечности, что начинает любить тех, кто не такой, как все. В ком осталась доброта. Надежда. Вера в лучшее. Зандр любит тех, кто готов пожертвовать собой. Зандр убивает их, но любит.

И первое место в хит-параде новой Земли, естественно, отдано апостолам. Честным. Верным. Искренним. Добрым. Очень хорошо защищённым и ещё лучше вооружённым, потому что без брони и пулемёта невозможно справиться с убийственной любовью Зандра.

Апостолы держат слово. Апостолы приходят на помощь. Но самое главное – у них есть принципы, за которые они готовы умереть, и тем апостолы отличаются от просто людей в ЗСК. Ну и ещё тем, что их комплексы близки к идеалу, и один апостол стоит в бою как минимум среднего танка.

А может, и больше, потому что хоть уступает размером, но зато маневренней…

– Не дай ему уйти!

– Это он нам не даст!

– Перекрой отступление…

– Огонь! Огонь!!

Пули и даже снаряды из зенитного пулемёта, гранаты, рвущиеся безжалостными осколками, ярость… Все знают, где апостол. Он, конечно, вертится, будто уж на сковородке, укрывается за камнями и обломками скал, но все знают, где он, щедро заливают зону огнём, но пока без толку: «Апостол» держит, а апостол – отвечает. Его четырёхствольный пулемёт – отличное средство не только против пехоты, он прекрасно работает по легкобронированным машинам, в дуршлаг расстреливает борта и сминает кабины так, словно сделаны они из лёгкого картона. А кроме пулемёта – выстрелы из совмещённого с ним скорострельного гранатомёта, которые тоже редко проходят мимо цели…

– Надо уходить! – орёт Галицара. Чумазый, немного обожжённый, напуганный – совсем не похожий на того самодовольного падальщика, который обещал главарю легкую прогулку на ферму. – Он нас кончит!

– Не кончит! – отзывается Три Пореза.

– Да он зверь!

– Нас тридцать!

– Грёбаный упрямец! – На глазах у Галицары выступают слёзы, он хороший падальщик: жестокий, злой, инстинктивно чувствующий, где жертвы спрятали ценности… Но он трясётся, встретив настоящего противника. Всегда трясётся…

– Заткнись и стреляй!

Три Пореза готов отдать приказ на отступление, но пока молчит. Пока. Вместо этого вставляет в автомат новый магазин и передёргивает затвор. И ругается про себя.

Банда тает на глазах. Растекается, как грязный снег под весенним солнцем, только лужи того снега – кровавые.

Их бронированный грузовик вдребезги, расстрелян до невозможности ремонта, плюнуть и забыть. Хорошо, что командиры броневиков сообразили, что к чему, подали назад и теперь поддерживают отряд огнём с безопасного расстояния – потеря этих машин означала бы распад банды. Которая таяла на глазах, поскольку сейчас её распадом вплотную занялся один из лучших воинов Зандра.

Взрыв за плоским камнем, вопли, разлетающиеся конечности, ещё двое парней отправляются к праотцам. Галицара почти плачет. Главарь же громко ругается, но приказ на отступление по-прежнему не даёт, надеясь прибить проклятого «защитника слабых и угнетённых». Сейчас, когда бандиты перестали паниковать, определили примерное местонахождение врага и сосредоточили огонь, их шансы резко увеличились.

Лучше победить с потерями, чем с теми же потерями позорно драпануть…

А самое обидное заключалось в том, что сцепились они с апостолом из-за сущей ерунды, да ещё и не ими устроенной.

Три Пореза вёл банду на север, к аттракциону Сивого Жу: старик собирал армию для вторжения в Ольховый Рай, а поскольку Жу никогда не предлагал пустышек, падлы Трёх Порезов проголосовали за участие в рейде. Банда шла быстро, не размениваясь на сопутствующие грабежи, ту сожжённую ферму на краю Тандырных Сопок проскочили не останавливаясь, ребята ещё поржали, что, мол, к Седому много народу идёт и рядом с аттракционом вообще живого места не останется, а через пару километров наткнулись на распакованную станцию водяных крыс, и ситуация прояснилась: водососы решили выжать понравившийся им слой, фермер возмутился и получил то, что должен, поскольку выходить против крыс в одиночку не следует. Обычное для Зандра дело: вода – это жизнь, и она же – частенько – смерть.

В других обстоятельствах Три Пореза, скорее всего, прошёл бы мимо, но водососов оказалось мало, а их цистерна так заманчиво поблескивала на ярком солнце, что лидер падальщиков не удержался и дал приказ атаковать. Станцию захватили быстро и без потерь. Мёртвых водососов ограбили и свалили в ближайший овраг, расположились на ночёвку, разумно решив собрать как можно больше воды, а наутро были атакованы разъярённым апостолом. По всей видимости, он тоже наткнулся на ферму и пошёл по следам, в надежде расплатиться за преступление.

И пока у него получалось.

Неожиданное и жестокое нападение на рассвете стало страшным ударом: пока сонные падлы вскочили, пока сообразили, что к чему, пока начали кое-как обороняться – банда уменьшилась наполовину. Не все убиты, конечно же, но раненые в Зандре ещё большая обуза, чем мёртвые. Тогда же погиб грузовик, унеся с собой пятерых парней, и тогда же разлетелась станция водяных крыс – от неё осталась лишь истекающая водой цистерна.

– Не уйдём сейчас – все тут поляжем, – панически предупредил Галицара.

Три Пореза угрюмо посмотрел на помощника, потом – на застывшие вдалеке броневики, потом вздрогнул, когда пуля выбила кусочек камня рядом с его головой, и в очередной раз выругался.

– Почему мы не уходим?

– Потому что я хочу убить этого гада!

* * *

«Наш мир умирает. Конвульсии видны всем, и все боятся того, что станет после его смерти. И все приближают его смерть. Страх движет людьми и народами, страх заставляет их быть жестокими, страх превращает в зверей. Они пытаются изгнать страх жестокостью, не понимая, что разрушают и себя, и всё вокруг. Разрушают страхом…»

(Книга Рассвета)

– Тебе не кажется, что это уже слишком?

По тону можно было сделать однозначный вывод: вопрошающему не просто кажется – он уверен в том, что Андрюха вышел за все возможные рамки и не может представить причин, заставляющих Агронома упорствовать. Однако Андрюха сделал вид, что не понимает ни кричащего тона, ни самого вопроса.

– Что именно слишком?

Собеседник хорошо знал уловки Агронома и ответил очень ровно:

– Зачем уделять столько внимания заурядному падальщику? – Степан помолчал. – Честно говоря, я удивлён тем, что ты притащил его в город.

– Нужно было убить его в Зандре? Без суда и следствия? Стать таким же, как все они? – Андрюха покачал головой: – Ни за что.

– Не убить, а расстрелять, и не без суда и следствия, а в тот самый миг, когда Жмых опознал в нём бандита.

– Жмых мог ошибиться.

– Но ведь Три Пореза не отрицает, – прищурился Степан. – Так?

– Так, – признал Агроном. А что ему ещё оставалось?

– Почему же ты его не расстрелял?

– Потому что… потому…

Степан Захаров Кочерга, «мирная» голова Остополя, составляющий прекрасную пару боевому Агроному, был старым, верным и очень близким другом Андрюхи, можно сказать – названым братом, и потому мог позволить себе в разговоре абсолютно любой тон. Но не позволял, потому что уважал. И сейчас Захаров выражал не недовольство, а искреннее недоумение, поскольку для Степана, как для любого нормального обитателя Зандра, жизнь падальщика, а уж тем более – жизнь главаря падальщиков, – означала смерть.

«Падла должен сдохнуть». Эту аксиому люди усвоили крепко, так уж получилось. И Агроном, в принципе, не имел ничего против, регулярно претворяя этот лозунг в жизнь, точнее, опять же – в смерть.

Но не сегодня.

– В историю Флегетона мне верится больше, чем в рассказ Цунюка, – поморщился Андрюха.

– Кролика мы знаем три года, – напомнил Кочерга.

– И знаем, что он легко мог решиться убить апостола, чтобы завладеть ЗСК, – хмыкнул Агроном.

– Мог.

– Вот именно.

– Но Кролик – мог, а твой якобы апостол даже не скрывает, что он – падальщик, – перешёл в наступление Степан. – Он открыто признал себя убийцей, мародёром и грабителем.

– А ведь это странно, не так ли? – заметил Андрюха. – По идее, он должен был отнекиваться до последнего.

– Жмых его опознал.

– На основании трёх старых шрамов, о которых Жмых только слышал и никогда не видел.

– Три Пореза – известный бандит.

– Мало ли у кого могло оказаться три полосы на шее?

– К чему ты клонишь?

– Мне кажется, – медленно произнёс Агроном, – что он теперь действительно апостол.

Кочерга крякнул.

Они разговаривали наедине, в кабинете головы, или мэра, как любили его называть гильдеры. Но для заовражцев – головы. Заперлись в комнате, главным украшением которой являлся роскошный письменный стол красного дерева, добытый каким-то комби на развалинах Плетавы и купленный Степаном на собственные деньги. Стол – Кочерга уверял, что его построили ещё в XIX веке, – напоминал макет крепости, и заовражцы долго приходили в кабинет головы только для того, чтобы поглазеть на чудо. Стол стал символом власти… но со старым другом Захаров никогда не говорил, сидя за ним. С любым другим человеком – да, но не с Агрономом. Для бесед с Андрюхой предназначались кресла в углу.

– Думаю, Флегетон отказался от своего прошлого.

– Разве бывают бывшие падальщики? – недоверчиво поинтересовался Степан.

– Лично не видел, но хочу верить, что такое возможно, – твёрдо ответил Агроном. – Именно поэтому я прошу для Карлоса честного суда.

– Ты – романтик.

– Я хочу, чтобы у нас был закон.

– Ладно… – Кочерга понял, что друга не переубедить, и сдался: – Будет тебе честный суд, хотя Кролик взбесится.

– Плевать на Кролика.

– Тоже верно. – Захаров улыбнулся, но тут же вновь стал серьёзным: – Что в долине Дорохова?

– Дожмём Сады, выставим посты, устроим небольшой форт с запасом химии… – Агроном выдержал короткую паузу и закончил: – Через неделю долина опять будет твёрдо нашей. Без всяких сине-зелёных.

– Откуда они вообще там взялись?

– Дорохов видел караван Цирка. – Андрюха погладил правой рукой подлокотник кресла. – А Флегетон сказал, что их отряд попал в засаду циркачей.

– Уроды снюхались с Садовниками?

– Это невероятно, – развёл руками Агроном. – Уроды не могут жить в джунглях, а значит, для них Сады Безумия такие же враги, как для нас.

– То есть ты не веришь в их союз?

Но осторожный Андрюха не стал спешить с однозначным ответом.

– Я отправил гонца к дотовцам. Хочу узнать, что думают они.

– Разумно… – согласился Степан. Собрался что-то добавить, но среагировал на подавшую голос рацию, бросил взгляд на Андрюху – тот кивнул, словно говоря: «Они знают, что мы заняты, и просто так не потревожили бы, – и надавил на кнопку: – Да?

– К городу приближается бронекараван, – доложил оператор дронов. – Два мегатрака и машины сопровождения.

– Далеко?

– В десяти километрах.

– Принял, спасибо. – Кочерга отключил рацию и подытожил: – Кролик вызвал поддержку.

– Он просто велел своей собственности быть рядом, – усмехнулся Агроном. – Ты на его месте поступил бы так же.

– Я не могу видеть этот позор, друзья мои! Не могу! И не могу понять: зачем? – Цунюк поправил очки, набрал в грудь побольше воздуха и прежним, хорошо поставленным трагическим надрывом продолжил: – Я не могу понять, зачем покрывать падальщика?

Он взобрался на ящик – в противном случае его никто не увидел бы, – однако побоялся взять мегафон, поскольку наблюдавшие за развитием событий ополченцы предупредили, что любой громкоговоритель, согласно законам Остополя, является средством пропаганды и для его использования требуется разрешение властей. Бегать за разрешением Цунюк счёл ниже своего достоинства, ссориться с Агрономом не рискнул, вот и решил вещать без усиления. И напрасно, поскольку его слабенький голос затухал уже в десяти шагах.

– Почему они не позволяют свершиться правосудию?

– Как раз позволяют! – бросил кто-то из толпы.

– Его будут судить!

– Публично!

– Какой суд?! – возмутился баши. – С падальщиками всё ясно с самого начала! Падальщики должны сдохнуть!

Народ ответил негромким, но одобрительным гулом.

С тех пор как возле Остополя встал до зубов вооружённый бронекараван, Кролик обрёл почву под ногами. Диктовать условия он не мог, поскольку численностью караван намного уступал ополчению заовражцев, но ремы были превосходно вооружены, отлично управлялись с техникой и отличались высокой мобильностью: могли нагадить и удрать. И портить с ними отношения отцы Остополя не хотели. Понимание этого обстоятельства придавало Цунюку уверенности, и именно поэтому он занялся «формированием общественного мнения», собрав у Городского дома небольшой митинг в свою поддержку.

– Заовражье давно ни с кем не воюет! Вы привыкли к миру и стали добрыми! Вы готовы судить тех, кто мечтает вас убить. И даже – даже! – вы готовы их отпустить. Готовы?

– Нет!

– Вот именно!

– Падальщики должны платить!

– Верно!

– Зандр не знает жалости!

– Зандр жесток!

– И каждый должен получить то, что заслужил!

– Верно!

– В этом суть истинного правосудия!

– Говоришь, как заправский адвокат.

– Что?!

Подай голос кто-нибудь из толпы, Кролик облил бы умника потоком оскорблений, но издевательское замечание прозвучало от Агронома, поэтому его пришлось проглотить.

– У тебя в роду были стряпчие, баши? – продолжил Андрюха, весело изучая краснеющего от злости Банкира. – Или только лавочники?

– Я хочу, чтобы люди знали правду.

– Правду скажет суд.

– Неужели? – попытался вступить в спор Кролик, однако шутить на эту тему Агроном не собирался:

– Правду скажет суд, – неожиданно жёстко повторил он, стерев с лица даже намёк на улыбку. – Мы уважаем свои законы и своих судей, и ты, Банкир, будешь их уважать. Всё понятно?

Баши огляделся, поймал на себе внимательные взгляды притихших заовражцев, понял, что этот раунд Агроном выиграл, и кивнул:

– Я приму честный вердикт.

– В таком случае пошли в зал, – предложил Андрюха. – Суд вот-вот начнётся.

– Назовите себя.

– Карлос Флегетон.

– Это ваше настоящее имя?

– Имя – настоящее.

– А фамилия?

– Псевдоним.

– Зачем вы его взяли?

– Я счёл, что он мне подходит.

– Вы взяли его, чтобы скрыть прошлое?

До сих пор Карлос отвечал спокойно, почти равнодушно, не поднимаясь с жёсткой лавки, к которой его приковали не очень длинной цепью. Его не трогали вопросы, потому что они были чересчур формальными и не предполагали серьёзной подоплеки, но… Но только не последний из них. Последний вопрос Карлос счёл началом настоящего разговора, и потому, помолчав, ответил довольно жёстко, впервые проявив на публике эмоции:

– Я не горжусь своим прошлым, ваша честь, но и не боюсь его. В противном случае я не стоял бы сейчас перед вами. – Ещё одна пауза. – Меня зовут Флегетон потому, что это имя мне подходит.

Его судили в зале Городского дома – в самом большом помещении Остополя, да и по сути – в единственном подходящем помещении. Можно было бы провести процесс в механическом ангаре или на складе, но никто не захотел расчищать их для мероприятия. А устраивать суд на улице Кочерга отказался по соображениям безопасности: падальщиков ненавидели, и кто угодно мог послать Флегетону пулю в сердце, не дожидаясь вынесения приговора.

Был и ещё один нюанс: Степан не ожидал, что процесс вызовет такой интерес. Три Пореза не совершал преступлений в Заовражье, однако новость о том, что пойман один из знаменитых главарей падальщиков, взбудоражила не избалованных событиями жителей Остополя. Три Пореза стал для них символом всех бандитов Зандра и должен был понести наказание. При этом все знали, каким оно будет, а суд воспринимали как необходимое добавление, придающее происходящему пикантности: зловещего бандита не просто повесят, а сначала заставят рассказать обо всех его «подвигах», и эти подробности надолго обеспечат местных сплетников настоящим материалом.

– Что вы имели в виду, говоря, что не стояли бы сейчас перед судом?

– Если бы я боялся своего прошлого, то не допустил бы ареста, – спокойно объяснил Флегетон.

– Каким образом?

– Убежал бы. Затеял бы драку и погиб… Есть способы.

– Почему вы ими не воспользовались? – поинтересовался Захаров. В Заовражье, как впрочем, и везде, не любили плодить бюрократию, поэтому городской голова одновременно исполнял обязанности верховного судьи.

– Потому что от прошлого нельзя спрятаться, ваша честь.

– Вы устали убегать?

– Я вообще не убегал.

– Ваша честь, вам не кажется, что вы топчетесь на месте? – громко поинтересовался Кролик, чуть оторвав зад от лавки.

– Вообще-то я сижу в кресле, – отозвался судья, наградив баши жёстким взглядом. – И не помню, чтобы давал вам слово.

– Это глас народа.

– Не льстите себе.

– Э-э…

– Можете извиниться и замолчать. В противном случае вас выведут.

Пара плечистых ополченцев, играющих роль судебных приставов, обозначили готовность двинуться к возмутителю спокойствия, и Цунюку пришлось подать назад:

– Прошу простить меня за несдержанность, ваша честь. Очень хочется поглазеть на повешение… И получить обратно свою собственность.

– Ваше нетерпение понятно.

Судья подождал, пока Кролик не опустится на место, после чего вновь перевёл взгляд на Флегетона.

– Свидетель утверждает, что вы известны в Зандре под псевдонимом Три Пореза. Это так?

– Да, ваша честь, – спокойно подтвердил Карлос. – В качестве доказательства я могу продемонстрировать причину возникновения этой клички… – Он чуть повернул голову, показывая судье шрамы на шее. – И рассказать, как именно отметины появились на моей шкуре. Это случилось ещё до Времени Света…

– Вас и тогда звали Три Пореза?

– Стали звать после того, как появились шрамы.

Зрители зашушукались, однако подавать по примеру Кролика голос никто не рискнул. Но зашушукались, обсуждая невиданную откровенность и невиданное же хладнокровие подсудимого: обычно пойманные юлили, отказывались от всех обвинений и рыдали, умоляя о пощаде.

– Вы возглавляли банду падальщиков?

– Да, ваша честь.

– Вы совершили преступления, которые вам приписывают? – помолчав, осведомился Захаров.

– Я совершал преступления и готов рассказать о каждом из них, – неспешно ответил Флегетон. – Однако многое из того, что вы знаете о Трёх Порезах, приписано мне любящими поболтать обитателями Зандра.

– Он врёт! Он боится ответственности! – Банкир снова вскочил и обличительным жестом ткнул в сторону Карлоса указательным пальцем. – Он боится!

– Даже того, что я расскажу, хватит на два повешения, – хмыкнул Флегетон. – Так что успокойся, Кролик: ты получишь своё.

– Никто не называет меня Кроликом!

– Ну, поплачь теперь!

– Я вырву тебе сердце!

– К порядку!

Искренняя ярость малорослого Банкира выглядела не столько опасно, сколько забавно, зрители заулыбались, и их смешки привели Кролика в бешенство.

– Отдайте мне падальщика! – взвыл он, с ненавистью глядя на судью.

– К порядку!

– Пусть он ответит!

– Баши… э-э… Цунюк. – Было видно, что Степан теряет терпение. – Делаю вам последнее замечание. Ещё одна выходка, и вы вылетите не только из зала, но и из города.

Разъярённый Кролик плюхнулся на место и принялся мрачно выбубнивать ближайшему окружению своё недовольство. А судья вернулся к процессу, вновь обратившись к сидящему в клетке Карлосу.

– Преступления, которые вы совершали в прошлом, вряд ли могут быть расследованы. Мы должны будем или довериться вашим словам, или слухам, что ходят о вас по Зандру. И то и другое невозможно проверить, поэтому суд принимает следующее решение: обвинение будет учитывать, что вы – закоренелый преступник.

– Согласен, ваша честь.

– От вашего согласия ничего не зависит.

– Знаю, ваша честь.

Захаров улыбнулся и продолжил:

– Данный процесс будет рассматривать только те преступления, которые можно доказать. И первый вопрос к вам будет таким: каким образом закоренелый преступник стал обладателем ЗСК «Апостол»?

Зал притих.

А Флегетон, поколебавшись, поднялся на ноги.

– ЗСК стал моим после одного… сражения, ваша честь.

– Вы убили апостола?

– Не скрою, в тот момент я этого желал, но… – Карлос покусал губу и поинтересовался: – Вы позволите рассказать историю с самого начала?

– Не просто позволю: я настаиваю, – ответил судья.

– Хорошо. – Флегетон выдержал ещё одну короткую паузу. – Как я потом узнал, его звали Гена Молчун, и он атаковал нас на рассвете. Один, но внезапно, и потому у него были все шансы на победу. Минут за пять он положил половину моего отряда, после чего мы сумели организовать оборону, но приходилось трудно. Молчун двигался быстро, стрелял метко и собирался уничтожить всех нас. Это был честный бой…