Башня из слоновой кости

Она не бывала в таком чужом месте со времен локдауна, когда, как ни странно, приходилось чаще выходить из дома, даже днем, чтобы сдавать анализы. На вершине второго пролета лестницы была дверь квартиры. Мара вздохнула, досадуя на то, что хотела бы избежать этой ситуации. Она надеялась, что ей не придется вести светскую беседу: постучит, сообщит о протечке, услышит обещание вызвать сантехника и вернется к себе. Надеялась, но не верила. Подойдя к двери, она заметила, что на ней нет таблички, а на звонке снаружи была лишь белая этикетка. Она позвонила. Подождала полминуты и позвонила снова. Вздохнула. Многие не открывают на звонок, притворяясь, что их нет дома, надеясь, что звонят с улицы, от подъезда. Но когда стучат – это уже другое дело.

Она постучала.

Когда постучала во второй раз, дверь приоткрылась. Внутри горел свет, пахло приятно – аромадиффузором, а на дизайнерской вешалке у входа висели пальто и шляпа. Мара узнала их и толкнула дверь.

– Можно? – спросила она.

Недалеко от вешалки стояла пара мужских туфель, дорогих, брендовых.

– Добрый день, я соседка с нижнего этажа.

Тишина. Она шагнула в прихожую

сектор А

и огляделась. Квартира была точной копией ее собственной, с идентичной планировкой, если не считать Башни, конечно. Обставлено уютно, хотя Мара не помнила, чтобы кто-то сюда въезжал.

Впрочем, мебель могла быть здесь и с давних времен, как в квартире напротив, где постоянно сменялись жильцы. Но что-то было не так. Слишком чисто. Сидя у окна, Мара всегда замечала, кто входит и выходит из дома, и в последнее время чужаков не видела. Представить же элегантного господина моющим полы или вытирающим пыль она не могла. Однако, возможно, она ошибалась. Мешало предубеждение, устаревший взгляд на вещи.

– Простите, что вошла, – продолжила она, обращаясь к пустоте перед собой, – но у вас течет вода, и она капает прямо ко мне в квартиру.

Она сделала несколько шагов вперед. Сначала посмотрела налево, где была кухня – современнее ее собственной, но такая же маленькая

сектор В

затем направо.

сектор F

Там была гостиная с телевизором, стереосистемой и видом на крышу соседнего дома. На миг ей захотелось подойти к окну и сравнить, насколько отличается перспектива с верхнего этажа, но она удержалась. Осторожно продвигаясь дальше по коридору, она собиралась было что-то сказать, как вдруг заметила: по полу к ней лениво ползла тонкая струйка воды.

вода

а внизу моя Башня!

Она отбросила сомнения и решительно пошла вперед, держась левой стороны, ступая боком – именно здесь, в ее квартире, находился Узкий проход

Узкий проход

и она привыкла идти именно так. Она не стала заглядывать в среднюю комнату

сектор C

которая в ее квартире была почти недоступна, но заметила, что спальня элегантного господина находилась в том же месте, что и ее собственная.

сектор D

Вода добралась и туда – текла под уклон. Повернув за угол, Мара оказалась перед дверью ванной, такой же, как у нее, с матовым стеклом. Дверь была закрыта, но внутри горел свет.

ему стало плохо

или он умер

принимал ванну, его хватил удар, и он умер

утонул в ванной

с открытым краном, идиот

Она уже собиралась войти, но остановилась. Вода просачивалась из-под двери; если открыть, она хлынет потоком. Мара повернулась к кладовке – той самой, что у нее завалена коробками.

сектор Е

Открыла и, как надеялась, увидела полки с домашним бельем. Схватила стопку полотенец и разложила их на полу в полуметре от двери ванной, затем вернулась за новой партией.

если он и правда мертв, мне придется все объяснять

если он умер – я позвоню Валерии.

и она со всем разберется

Устроив барьер из полотенец, Мара, в промокших войлочных тапочках, открыла дверь ванной, опираясь на раковину, чтобы не поскользнуться. Как и ожидалось, вода хлынула потоком. Мара молча оглядела ванную.

Да, элегантный мужчина был мертв.

Вместо ванны здесь была душевая кабина, довольно современная, с большой насадкой для душа, лежащей на полу. Вода капала, понемногу, но не стекала, как полагается – слив был забит маленьким полотенцем, плотно засунутым внутрь. Элегантный мужчина лежал рядом, полностью одетый. Мара не стала гадать, поскользнулся ли он и ударился головой или у него случился приступ. Она сразу поняла, от чего он умер. Вокруг рта – темные пятна, губы – синюшные, на щеках – следы пены. Глаза налились кровью, под веками – мелкие красные точки. В воздухе – сладковатый запах.

отравление дигитоксином

Мара посмотрела на свою левую руку, лежащую на дверном косяке, а потом на правую, сжимающую край раковины.

сколько отпечатков я оставила по всей квартире?

слишком много

Она отступила, тут же начиная подсчитывать, сколько у нее времени и что она успеет сделать. Дойдя до двери, она вышла, бросив напоследок взгляд внутрь. Ее накрыло волной ностальгии – квартира была в точности как у нее, какой она увидела ее в первый день. Тогда она еще не знала, сколько времени займет постройка Башни. Столько же, сколько ей потребовалось, чтобы стать Марой Паладини.

До того она была Мариэле Пировано, женщиной, которая летом 2011 года отравила смертельной дозой дигитоксина всю свою семью.

27 июля 2011 года

Первым из машины скорой помощи выскочил Франческо Бракали, фельдшер, семь лет проработавший в Красном Кресте. За решетку широко распахнутых ворот коттеджа цеплялась молодая светловолосая женщина в слезах.

– ОНИ В ДОМЕ! – кричала она. – ПОЖАЛУЙСТА, СКОРЕЕ, ОНИ В ДОМЕ!

Не теряя ни секунды, Франческо бросился вверх по ступеням, опередив двух коллег. Внутри, несмотря на открытые окна, остро пахло рвотой. По рации сказали, что звонила женщина – вероятно, та, что у ворот, – и сообщила о трех отравленных. На первый взгляд в просторной гостиной, почти полностью белой и залитой светом, никого не было. Но, обогнув диван, фельдшер заметил темное пятно и остановился: на полу лежал ребенок, на боку, на губах пузырилась пена. Он тяжело дышал, хрипло постанывая. Франческо бросился к нему, перевернул, проверяя пальцами дыхательные пути. К нему подбежала Арианна Изолери, самая младшая в бригаде «скорой».

– Что у нас? – спросила она, запыхавшись.

– Мальчик, лет одиннадцать-двенадцать. Где-то еще двое, найдите их.

Она умчалась, а следом прибежал Джузеппе Мезьяно, самый опытный из троих.

– Ты справишься? – спросил он, проходя мимо.

– Вызови центр, нужна еще одна машина, – ответил Франческо, проверяя зрачки мальчика.

Повернув его, он заметил под ним лужу рвоты. Хороший знак, если отравление было пищевым или медикаментозным, или плохой, если речь шла о химикатах. Губы мальчика были синюшными, но ожогов, которые обычно появляются при употреблении кислот и тому подобных веществ, не было.

– Они выживут?

Голос донесся сзади. Женщина – видимо, мать – рыдала навзрыд.

– Мы сделаем все возможное, – ответил он, и в этот момент сверху раздался крик Арианны:

– Нашлись!

Франческо поднял взгляд и рассмотрел плачущую женщину. Если бы не зеленоватое пятно на платье, она могла бы сойти за модель с обложки журнала. Очень красивая, хрупкая, изящная, безупречно одетая, накрашенная и причесанная.

– Вы можете рассказать, что произошло? – спросил он.

Она покачала головой, но все же ответила – этот жест он запомнил и позже упомянул в своих показаниях.

– Мы ели. Все вместе, а потом Клара начала задыхаться.

– Кто такая Клара? – спросил он, измеряя жизненные показатели мальчика.

Уровень содержания кислорода в крови был критически низким.

– Моя дочь. Ей всего восемь.

С верхнего этажа по лестнице сбежал Мезьяно.

– Франческо, наверх.

– Но мальчик…

– Вторая машина уже едет, им займутся. Скорее.

– Держите его голову чуть приподнятой и не двигайтесь, – сказал Мезьяно женщине. – Если что-то случится, неважно, что, зовите меня.

Не дожидаясь ответа, он помчался обратно. В отличие от нижнего, верхний этаж был ярким, разноцветным: на дверях детских комнат висели деревянные буквы, составлявшие имена – Андреа и Клара. В ванной мелькнули оранжевые куртки с флуоресцентными полосами. Чтобы попасть туда, Франческо пробежал через спальню родителей и заметил на полу мужчину, слабо стонавшего, почти без сознания. Он лежал на боку, в той же позе, что и мальчик.

Должно быть, так их уложила женщина – в безопасную позицию, которой учат на курсах первой помощи. В ванной Джузеппе и Арианна реанимировали девочку, которой на вид не дать больше семи лет.

– Пульс потеряли, не дышит, – доложила Арианна.

Франческо занял ее место, убрал кислородную маску и попытался открыть девочке рот – челюсти были сжаты. Губы девочки были темными и холодными, под глазами начали проступать черные синяки. Франческо начал вдувать воздух, следуя ритму массажа сердца, который делал Джузеппе. Вдалеке послышалась сирена. Арианна выбежала, чтобы встретить вторую бригаду.

Когда ее торопливые шаги застучали по лестнице, раздался новый звук. Сначала Франческо показалось, что это свист или шипение, но потом он понял, что это кричит женщина – мать, жена, – которая вопреки его указаниям поднялась наверх. Это был непрерывный, высокий, раздражающий звук. Франческо хотел что-то сказать, но был слишком занят, пытаясь спасти девочку. Звук становился все более отчетливым, превращаясь в заунывную мантру, затем – в повторяющиеся слова, одни и те же.

– Я ошиблась, я ошиблась с дозой, я ошиблась…

2

Мара неторопливо спускалась по лестнице. В голове у нее одновременно крутились три мысли, и терять нить ни одной из них было нельзя.

Во-первых, в квартире этажом выше убит мужчина. Но она не собиралась вызывать полицию или звонить Валерии. Пусть кто-то другой поднимет тревогу, сообщит о смерти элегантного господина, уведомит тех, кому следует, – это не ее дело, и винить себя она не станет. Спешить некуда: он мертв уже несколько часов, ушел тихо, не издав ни звука. Дигоксин в первую очередь поражает легкие – даже если бы он хотел закричать, не смог бы. Ни «скорая», ни врач, ни спасатели – никто бы не помог, даже если явись они в тот миг, когда он только что принял

проглотил?

выпил?

вдохнул?

яд. Ему уже ничем не поможешь.

Во-вторых, сейчас в этом ветхом доме были только она и он – и это уже слишком много. Ей нужно исчезнуть: она наследила в квартире мужчины, и у нее нет времени вытирать свои следы или пытаться что-то предпринять – что угодно. Каждая секунда на счету, другого выхода нет. Она готовилась к этому дню пять лет, надеясь, что он никогда не наступит, что никогда полицейские не постучат в ее дверь, что ее оставят в покое – гнить в своей Башне.

и все же я не готова

Не настолько, насколько надеялась. Она всегда допускала, что однажды может потерять контроль, что личная тюрьма, где она заперла себя в окружении своих грехов, ее не удержит и что-то в ней пробудится. Поэтому она разработала план: изучила пути отступления, маршрут, определила первое убежище. В секторе А, ряд один, уровень три, ячейка два хранился минимальный набор для побега. Никаких документов. Телефон, новый, еще в упаковке, пауэрбанк, два билета на метро, блокнот с записями и ручка, двадцать евро мелочью, пять тысяч евро наличными, которые ей понадобятся, чтобы пересечь границу и двигаться на восток, где ее родной язык очень пригодится, маленький электрошокер – неудобный, но всегда заряженный, многофункциональный нож, темно-каштановая краска для волос, две пары одноразовых перчаток, черная шапка-бини, солнцезащитные очки, энергетические батончики, большая бутылка воды. В зависимости от времени года она добавляла или убирала термобелье и брюки из тонкой синтетики. Сейчас, в начале осени, дополнительная одежда была на месте. Все помещалось в сумку через плечо – достаточно взять ее и уйти. Это подводило к третьему пункту.

В-третьих (что было причиной во-вторых, но и следствием во-первых), этот мертвый человек здесь из-за нее. Жертва отравления дигитоксином не окажется случайно в квартире, если этажом ниже живет женщина, осужденная за отравление трех человек тем же дигитоксином.

может, это другой яд?

но запах

Таких совпадений не бывает. Здание муниципальное, принадлежит региону – всего четыре квартиры и несколько заброшенных помещений. Одна квартира пустовала, другая использовалась время от времени какой-то фирмой, третья служила временным или запасным жильем, а в четвертой уже пять лет жила она, замурованная заживо. Случайности здесь исключены. К тому же протечку явно устроили, чтобы заставить ее подняться по лестнице.

Она остановилась перед своей дверью, сосредоточившись только на этой мысли.

уверена?

уверена

Значит, через пять минут она будет далеко. Мара взялась за дверную ручку, но, прежде чем нажать, замерла. Она приняла кое-что за данность, а этот факт вовсе не был столь очевидным. Элегантный господин мертв уже несколько часов? Без сомнения. Он умер достаточно давно, чтобы струйка воды из его душевой насадки заполнила ванную, просочилась через потолок и начала капать в ее квартиру. Сколько прошло времени? Два часа? Три? Пятно она заметила около полудня. Отнимаем три часа – получается десять утра. Его убили в десять утра?

И она ничего не услышала?

не может быть

Она прожила в этом пустом доме пять лет. Улица за окнами узкая, машины и пешеходы появляются редко – Мара хорошо изучила все звуки дома и окрестностей. Если бы кто-то вошел в подъезд, поднялся по лестнице, встретился с мужчиной наверху, отравил его, устроил засор в сливе, стер следы, оставил дверь его квартиры приоткрытой, а потом…

ушел?

остался?

Она приняла за данность, что в доме только она и труп.

а если нет?

Мара затаила дыхание. Оборачиваться было не нужно, она и так знала: за спиной, в десяти шагах, – дверь гостевой квартиры. На двери глазок. Если кто-то сдвинул внутреннюю заслонку и смотрит – она бы не услышала. Зрение у нее отличное, а слух не особенно чуткий. Наконец она вошла в сектор А и заперла за собой дверь на два оборота, оставив ключ в замке. Мара посмотрела на вторую коробку слева, на третьем уровне переднего ряда. На вид как все остальные, но только эта коробка открывалась спереди. Одно движение – и в руках будет сумка. Однако Мара осталась стоять в прихожей, между сектором А и сектором Б, глядя на окно сектора F, на три дырочки в шторе. Она не шевелилась, потому что только так могла сосредоточиться и вспомнить все до мелочей. Она собрала все мысли. Отключила их. И в тишине вспомнила.

* * *

Когда внутри башни еще можно было передвигаться, Маре предстояло решить, откуда смотреть на улицу. Кухня и обе спальни выходили во внутренний дворик дома, а гостиная и ванная – на улицу. Окно в ванной было слишком далеко от угла, выходящего на главную улицу, из него мало что было видно, если только не открыть створку и не высунуться наружу. Но окно Мара приоткрывала лишь на несколько сантиметров, чтобы проветрить растения, и никогда бы не высунулась. Одно из двух окон гостиной должно было навсегда остаться закрытым коробками – рано или поздно придется опустить жалюзи, чтобы солнце не повредило картон. Оставалось окно ближе к двери, рядом с которым она собиралась поставить книжный шкаф. В таком случае вдоль этой части стены коробки не уместились бы в два ряда, а значит, угол идеально подошел бы для стола и стула, которые можно было бы аккуратно поставить перед окном, образуя проход из сектора F к кухне. Из этого окна она видела начало своей улицы, дом напротив и часть дороги. Прямо под ним находилась кладовка с жестяной дверью и заслонкой, выходящей наружу. Мара подумала, что заслонка могла бы заменить почтовый ящик, избавив ее от необходимости выходить. Вернувшись с одной из первых ночных прогулок за покупками, она поставила под заслонку тележку из супермаркета. Получилось удобно: водителю фургона можно было давать указания через окно, не высовываясь и не показываясь полностью. Так она годами получала посылки. Для наблюдения за улицей, прикурив сигарету – одну из немногих, что себе позволяла, – она проделала в белой шторе, закрывавшей окно, три отверстия. Одно – внизу справа, чтобы видеть улицу до самого поворота; второе – по центру, вверху, чтобы следить за теми, кто подходил к подъезду; и третье – слева, на средней высоте, чтобы видеть начало улицы. За пять лет, глядя сквозь эти три дырочки, оставаясь невидимой, Мара составила схему привычек всех соседей, включая расписания передвижения и их связи. Глядя из окна на кухне, много не узнаешь: внутренний дворик, общий с соседним домом, давно был заброшен, и туда редко кто выходил, разве что покурить или развесить белье. О соседях по двору она знала ровно столько, сколько нужно, и предпочитала тех, кто жил через улицу: вышибала из Ганы, охранявший черный ход клуба напротив, всегда с приколотой к синему пиджаку булавкой с флагом; девушка, что жила этажом выше, окна которой смотрели прямо на квартиру Мары и которая никогда не жаловалась на громкую музыку, потому что возвращалась с работы на рассвете и днем все время спала или вычесывала кошку; посудомойщик из ресторана, тайком выбрасывавший мусор в чужие баки; пожилой мужчина, который появлялся из-за поворота, проходил мимо и никогда не возвращался – возможно, двигался по кругу. Мара наблюдала за всеми и отмечала их передвижения. И вовсе не из любопытства: она просто следила за окрестностями, из которых внешний мир мог вторгнуться в ее маленький мирок. Она долго боялась, что ее узнают, увидев, как она выходит ночью за покупками, но этого не случилось. Даже после того, как двое пожилых жильцов с верхнего этажа съехали, она не ослабила бдительности, опасаясь новых соседей, но и тут ей повезло – все оставалось без изменений. Элегантный мужчина из квартиры наверху тоже занял место в рутине ее наблюдений, не вызвав беспокойства. Он приходил и уходил – логично было предположить, что у него в городе любовница, но его никто не навещал, по крайней мере, в этой квартире. Он лишь входил и выходил, всегда элегантно одетый, в солнцезащитных очках, шляпе, с аккуратными усами. Проводил вне дома долгие часы, возвращался только переночевать или переодеться. Так было и накануне. Мара заметила его через левое отверстие, когда сидела за компьютером. Время ужина давно прошло. Она услышала, как он вошел, поднялся по лестнице, щелкнул замок, и дверь закрылась. Который был час? Десять? Наверное. В течение следующего часа она слышала, как он двигался, пару раз спустил воду в туалете, потом все стихло. Она легла спать в три и проснулась в шесть. Она годами спала мало, урывками: в «Структуре» ее заставляли соблюдать больничный режим, рано гасили свет, и она часами смотрела в потолок, а стоило уснуть, начинался обход. Так и установился ее «полифазный» – многоразовый, короткий – сон. Она предпочла бы спать днем, но врачи были против, и она спала мало, когда получалось, иногда после еды, и привыкла. Той ночью, в шесть утра, на улице никого не было. Она приготовила кофе в секторе B, не включая свет. Бросила взгляд на соседей по внутреннему дворику, на первые загоравшиеся лампы, на ранних пташек, уходящих на работу. Потом села за компьютер и занялась делом.

Сверху не доносилось ни звука. Позже, утром, она сварила еще чашку кофе, ждала, когда доставят заказанный картридж для принтера. На улице было тихо. Никто не входил, никто не выходил, в этом она была уверена, потому что, если не спала, всегда отчетливо слышала щелчок подъездной двери. Она услышала бы его из любого сектора, даже из ванной. Больше с рабочего места она не вставала, пока не начала готовить обед. В 14:27 – в этом она была уверена, потому что как раз сохранила файл и время зафиксировалось. Итак, сосед сверху вернулся в десять вечера, до одиннадцати нормально передвигался по квартире, не шумел до трех утра и не издавал звуков с шести до 14:27. Когда же они вошли, другие люди? Глубокой ночью, пока она спала и старались не шуметь? Возможно. С трех до шести у них было достаточно времени, чтобы отравить его, все убрать

жертву рвало

дигитоксин всегда вызывает рвоту, но в ванной ничем таким не пахло

и устроить потоп. Потом они ушли, и теперь…

что теперь?

Следят за домом снаружи? Ждут, пока она найдет тело? И так более восьми часов? И что дальше? Как они поймут, что все случилось и она попалась в ловушку?

три часа

чтобы войти, убить человека, устроить ловушку, убрать все следы, уйти…

достаточно?

Если предположить, что они вошли, как только она легла спать, и вышли за несколько минут до того, как она проснулась, то как они выбрали время? Знали ее привычки? Слишком много случайностей. Они действовали быстро, но, похоже, не допустили ошибок. Скорее всего, их было двое, если не трое, но она их не заметила.

Она кружила вокруг этой мысли, не желая сосредоточиться на ней напрямую, ведь все уже произошло – она видела тело. Но спланировать и довести до конца такую операцию можно лишь двумя способами. Первый: они координировали свои действия с ней посекундно, используя ее как единственную точку отсчета.

но откуда они знали, что я делаю?

Второй: в определенный час, решив, что она спит, они вошли, все сделали, но потом не вышли. Потому что подъездная дверь больше не открывалась.

они внутри

они все еще в доме

* * *

Наверху мертвец.

Двое, а может, трое прячутся в квартирах, которые должны быть пустыми, ждут ее.

Застыв в позе, позволявшей ей с максимальной точностью вспомнить все, что произошло с момента возвращения элегантного господина накануне, Мара сняла промокшие тапочки. Нужно было надеть стоявшие у двери туфли – неприметные, удобные, как и вся ее одежда, – но и носки тоже промокли. Она сняла их, балансируя на одной ноге. Не хотела отходить от двери.

а если я ошибаюсь?

а если я права?

Может, все это ее выдумки.

кроме мертвеца

дигитоксина

и того, что я тут живу

Но, как бы то ни было, эту задачу не решить, подбросив монетку. Она должна быть уверена, что сможет…

сбежать

выйти из дома, не дав никому повода ее остановить.

Или обвинить. Или схватить.

почему я?

почему выбрали меня?

Чтобы взять сухие носки, пришлось бы пройти через Узкий проход в сектор D, отдалившись от сектора А и двери. Опасно. Сверху – ни звука, в углу сектора F все еще капает, и ей хотелось только одного: уйти, сбежать, пока ловушка не захлопнулась.

тише

не дыши

Она закрыла глаза и прислушалась. Что это? Она ждала, пока звук не повторился. Едва уловимый шум. Он раздался где-то за дверью.

из квартиры напротив?

из той, где жили старики?

Тихий, едва слышный звук – если бы она не стояла в секторе А, то и не услышала бы и, возможно…

Снова шум. Щелкнула, приоткрываясь, дверь, или, может, ручка вернулась в исходное положение. Но это не подъездная дверь – та щелкает громко, ни с чем не спутаешь. Мара мысленно пересчитала все двери в доме. Четыре квартиры, дверь угольной кладовки, дверь левого склада, дверь склада в глубине, ведущая…

И тут ее осенило.

Она вспомнила, как впервые вошла в этот дом. Валерия без умолку разглагольствовала, как ей повезло получить эту квартиру, сколько было других кандидатов и так далее. Потом показала угольную кладовку, сказала, что там удобно держать велосипед или мопед, но пока лучше посидеть дома. Поднимаясь по лестнице, Валерия вскользь упомянула два склада, сказав, что они пусты: один выходил на улицу, другой – во двор.

оттуда они и пришли

С той стороны мог войти любой, у кого был ключ, просто через соседний дом. Его могли заметить, но зато не щелкнет подъездная дверь, никаких ограничений по времени и не обязательно выходить из здания. На лестнице раздался еще один звук, и она повернулась к двери.

они больше не осторожничают

Да и зачем? Она уже побывала наверху, оставила повсюду свои отпечатки и, возможно, даже ДНК – хватит одного волоса.

что делать?

Мелькнула мысль позвонить Валерии. Мара доверяла ей, хоть та и была сложным, колючим, недоверчивым человеком. Но честным.