скачать книгу бесплатно
За прошедшие дни Михаил долго думал и никак не мог придумать, что же имел ввиду Ли Чен, когда предложил ему спрятать Богомола «понадёжней». В одном Михаил был согласен с ним. – Здесь, в городе оставлять его никак нельзя! В последний раз Селивон здесь устроил взрыв. Погиб ни в чём не повинный человек… А мог ведь взорвать всё в доме! Вот тогда погибли бы и Нина, и Алёшка и все остальные, кто был дома… А, значит, надо ларец спрятать подальше от дома! Где-нибудь, в тайге, например… Пусть ищет!
И, навьючив лошадь инструментами для рытья твердой породы, простился с близкими. Ларец с Богомолом опустил в суму на лошади.
Три дня и три ночи по реке Мане пролетели незаметно. Он уже прошёл несколько утёсов, но пока ни один из них не имел того, что искал Михаил. И опять потянулись дни и ночи.
Лишь однажды на восходе солнца ему показалось, что на одном из утесов солнечный луч высветил тёмное пятно на крутом спуске. Сердце радостно забилось, подсказывая ему, что он на правильном пути. Чтобы запомнить это место, осмотрелся. Всё было как всегда, только вот в реке на самой середине торчал валун, который воды Маны огибали с двух сторон. Оставив лошадь внизу, он собрал в рюкзак необходимые инструменты, ларец с Богомолом, и начал долгий подъём к пятну на скале.
Подниматься пришлось долго: местами скалы были так круты, что, казалось, подъём был вообще невозможен. Однако, вбивая крючья в трещины и завязывая узлы, он карабкался к своей цели.
Солнышко собралось спрятаться за горизонт, когда Михаил добрался до своей цели: это действительно была небольшая расщелина, резко уходящая глубоко вниз.
– Что делать? – он настойчиво искал выход из создавшегося положения.
Вниз к лошади спускаться нельзя – темнело очень быстро, а путь вниз был долгий и нелёгкий. В расщелину спускаться – тоже опасно: в такой темноте можно было быстро упасть. И что внизу имелось – было пока тоже неясно. Остаться на месте и переждать ночь? На выходе из расщелины в виде пещеры была небольшая площадка, с которой, заснув, можно было упасть как в пещеру, так и на склон утёса. И всё-таки природная осторожность взяла верх: Михаил решил остаться на том месте, где оказался, и постараться не уснуть. Пристроив рюкзак к стене, он прибил крючок к стене и привязал себя верёвкой к крючку. Только после этого позволил себе закрыть глаза…
Проснулся он от сильного шума и холода: зубы клацали, тело дрожало, а верёвка врезалась в грудь и плечи, рюкзак навалился на него, мешая дышать. Летучие мыши с криком проносились мимо, иногда царапая его. Сильно хотелось пить. И всё-таки он был цел!
Восток алел зарёю, не предвещая ничего хорошего.
– Надо спускаться! – решил Михаил и осторожно освободился от пут. Он вынул из рюкзака жбан с водой и напился: спасительная жидкость разлилась по всему телу, прекращая сотрясения тела от холода. Накинув на себя рюкзак, и взяв в руки верёвку, перекрестился и начал спуск в пещеру…
Треск верёвки он скорее почувствовал, чем услышал. Жуткий страх змеёй вполз в душу, отравляя и заставляя замирать при каждом шорохе. – А вдруг? Даже думать не хотелось, что будет, если верёвка порвётся…
Второй треск рвущейся верёвки был неожиданным: страх стрелой пронзил его мозг, парализуя руки и ноги. Так и не разжав руки с обрывком верёвки, Михаил летел вниз, не зная, как далеко ещё предстоит падать… Удар о жесткий камень сразу же выключил все краски из без того тёмного окружения: он потерял сознание от боли…
Внезапно в его воображении возник Ли Чен, который сурово произнёс. – Спрячь ларец в яму и завали её камнями! А потом…
Будто кто-то влил в него новые силы. Михаил, повернувшись с трудом и обливаясь потом, достал ларец и опустил его в находившуюся рядом яму. Словно ненормальный, не помня о полученных ранах, он заваливал яму с Богомолом камнями величиной с два кулака и более. Кода же дело было сделано, он посмотрел на светлую дыру вверху пещеры и тихо произнёс. – Я сделал это!
И потерял сознание.
5.
В свои пятнадцать лет Алёшка сильно отличался от своих сверстников большим ростом и лохматой шевелюрой. Он почти всё свободное время проводил в походах по тайге, временами зарабатывая нарекания своих учителей за нерадивость в учении.
Вот и в этот раз, обидевшись на отца за то, что тот, отправляясь в тайгу, не берёт его с собой, ушёл к знакомому охотнику остяку Николашке, жившему на реке Мане и трое суток не появлялся дома. Когда же вернулся, застал мать в слезах.
– Ой, Алёшенька… Сердце моё стонет! Не иначе как с отцом опять что-то приключилось… Ведь один в тайгу пошёл! Тебе, как никому, известно: одному в тайгу ходить нельзя… – она посмотрела на сына снизу вверх восхищённо – вот ведь какой вымахал! И умоляюще произнесла. – Может, ты… С Николашкой… Боюсь я за него!
Алексей уже давно перестал сердиться на отца, зная твёрдо одно: значит, по-другому было никак нельзя! А тут, видя, как тревожится мать, и сам начал переживать. Но тем и отличался Алёшка от товарищей, что был лёгок на подъём.
– Мам, да ты не боись… Я мигом! И Николашку возьму с собой… Он охотник первеющий, все следы читат… Найдём батьку! – он говорил, а сам бросал один за другим инструмент в рюкзак. Последними загрузил воду, хлеб и шматок сала.
Нина перекрестила и поцеловала сына: сейчас она им гордилась.
И Алёшка это чувствовал. Он всегда хотел походить на Ли Чена, о котором часто рассказывала ему мать. Особенно сейчас, когда ему выдалась возможность пойти на поиски отца, он даже стал думать о том, как бы поступил Ли Чен на его месте. Решив, что без Николашки будет скучно, он направился к другу – остяку, который пришёл в гости.
Как это ни странно, но Алёшке нравилась жизнь в этом походе. Николашка, как настоящий следопыт, рассмотрев следы от копыт лошади отца, взял след прямо от дома и ни на минуту не отпускал его. Ехали довольно быстро и то же расстояние проехали за сутки, начиная с рассвета и заканчивая закатом. К скале с пещерой приехали в полдень. Потоптавшись на месте некоторое время, Николашка пошёл в кусты, взяв ружьё на перевес. Алёшку же заинтересовали отпечатки сапог, которые вели прямо к скале. Скоро в его руках оказалась верёвка, привязанная одним концом к дереву и уходящая вверх.
– Волки, однако, были… – тихо произнёс Николашка, вернувшись из кустов. – Конягу-то они съели…
– Как ты думаешь… он там? – от волнения голос Алёшки пересох.
Николашка ещё раз осмотрел следы, верёвку и кивнул головой. Алёшка, закрепив один конец на том же дереве и нагрузив на себя остальной моток верёвки, поплевал на ладошки и полез вверх, кивнув другу. – Будь здесь…
Алёшка довольно быстро добрался до ращелины, похожей на пещеру и осмотрелся: ничто, кроме странно свободной верёвки, идущей вниз пещеры, не вызвало его следопытского внимания. Потянув её вверх, он быстро выдернул наверх размочалившийся остаток.
– Так-так… Оборвалась! – не понимая, как такая крепкая верёвка могла порваться. – Значит…
Ему даже думать не хотелось, что отец мог разбиться. Осторожно перебирая ногами, он начал спускаться вниз. Скоро глаза привыкли к темноте, царящей в пещере, а Алёшка всё спускался и спускался, пока ноги его не коснулись твёрдой поверхности.
Он зажёг спичку и огляделся: недалеко от него на боку лежал отец. Кинувшись к нему, он увидел большую лужу крови и бледное лицо отца. Прислонившись к груди отца, неожиданно услышал тихое. – Тук –тук… Тук-тук…
– Жив! Я знал… Я верил… – бормотал Алексей, укрепляя факел в камнях, который зажёг от спички. А сам руками ощупывал сантиметр за сантиметром руки и ноги отца. – Чё… Чё сломалося… Аха, вота… Нога… сломана… Ишшо одна… Похоже и рёбра…
Он выхватил нож и отрезал лямки рюкзака: одна пошла на жгут правой ноги, вторая – на левую. Аккуратно привязав к своему поясу всё, что было в рюкзаках верёвкой отца, он своей веревкой привязал тело отца к своей спине. Так и двинулся вверх. Верёвка трещала под тяжестью двух тел, но не рвалась. После нескольких метров вверх дыхание сбилось, а руки налились свинцовой тяжестью. Тяжёлое тело отца сползало, заставляя верёвку, обвитую вокруг тела, впиваться в горло Алёшки. Он останавливался, поправлял то и дело тело отца и верёвку, и снова полз наверх…
На площадке от усталости Алёшка упал, и какое-то время не шевелился.
– Алёсыка! Алёсыка… – услышал он голос друга. – Ну, цё? Насол?
– Нашёл… Нашёл… – Алёшка с трудом произносил такие дорогие сердцу слова: так в горле пересохло. – Разбился… он!
– Алёсыка, спускай… тихонька… отеса! Я тута плиму…
Неожиданно Алёшка оценил то, что предлагал его друг: если он начнёт спускаться с отцом, то, поскользнувшись сам, может погубить отца! В то же время, если потихоньку сначала спустить отца, а потом спуститься саму, вероятность удачи значительно больше. Сбросив вниз рюкзаки, огляделся вокруг, ища какую-нибудь палку. Скоро, обмотав две лесины, приложенные к телу отца, он начал осторожно стравливать верёвку. Ему казалось, что время остановилось: так устали руки. Но он продолжал осторожно стравливать верёвку, несмотря ни на что.
– Есть… Алёсыка, спускайси!
Если раньше он очень ждал этих слов, то сейчас был просто не готов к этому. Веревка вдруг ослабла, тяжесть куда-то исчезла, а он, без сил прислонился к камням пещеры. Отяжелевшие руки упали рядом…
– Алёсыка… Отеса живой! Давай, спусыкайси…
Слова Николашки, донёсшиеся откуда-то из далёкого основания горы, раньше бы его очень обрадовали, но сейчас сил на спуск уже не было.
– Иду… – прохрипел он, удивляясь сам себе. Непонятно откуда взявшиеся силы, вдруг подняли усталое тело и изорванные в кровь руки ухватились за верёвку. Казалось, он раздвоился: один Алёшка, большой и усталый, остался там, наверху и не хотел спускаться. Однако другой, невидимый и непонятный своей настойчивостью заставлял его шаг за шагом спускаться вниз, не обращая внимания на болящие и кровоточащие раны… Каким-то чутьём Алёшка вдруг понял: этот второй теперь в его жизни самый главный!
Когда ноги его коснулись земли, он, шатаясь от усталости, подошёл к отцу, над которым хлопотал довольный Николашка.
– Алёсыка… Моя тута… лядом… Отеса нада туда! – Николашка уже срубил две небольшие сосны и сооружал из них транспорт для Михаила.
Алёшка кивнул и как автомат выдернул верёвку из вбитых кольев и крючьев.
Скоро Алёшка, ведя свою лошадь с отцом, лежащим на слегах из сосны, шёл за Николашкой, который вёл их в свой аул на Мане. Периодически они останавливались, чтобы посмотреть самочувствие Михаила: тот по-прежнему был без сознания.
6.
Михаил очнулся и застонал от боли в боку. Всё тело было словно заковано во что-то твёрдое. Вдруг прямо перед ним появилось, словно в тумане, лицо сына.
– А-а-лё-ш-ка-а-а… – прошептал он, видя, как улыбается ему сын. И боль сменилась непонятной радостью. Глаза сами собой закрылись: темнота сменилась светом…
Когда второй раз он открыл глаза, рядом с ним сидела девочка-подросток и внимательно смотрела на него. В горле у Михаила было так сухо, что он закашлялся. Каждое шевеление немедленно отдавалось болью во всём теле. Он невольно облизал засохшие губы. Однако девочка заметила его невольное движение и тут же поднесла тёплую терпкую жидкость к губам, потихоньку вливая её в его полуоткрытый рот. От разлившегося по телу тепла Михаилу снова захотелось спать. Закрывая ставшие тяжелыми глаза, он всё же успел услышать девичий голос. – Алёсыка, отеса озыла…
Теперь, каждый раз открывая глаза, он видел эту черноволосую девочку с косичками, которая тут же поила его вкусной и ароматной жидкостью, вливающую силы в его ослабший организм. Однажды, набравшись сил, он прошептал. – Алёшка…
– Алёсыка… ехать домой… сказать… отеса зывая! – произнесла она, прикладывая в очередной раз к губам чашку с животворным отваром. – Скола плиехать…
– Где я? Как … я… тут… – он хотел сказать «оказался», но сил ещё было мало.
– Алёсыка… Отеса… пливезти… – она посмотрела на Михаила и, показав на него пальцем, добавила. – Сыбко плохая… быть…
Силы опять его покинули, глаза закрылись, хотя в душе стало очень хорошо. – Значит, сын нашёл меня… А эти хорошие люди откачали… Сынок… Нина… Я очень люблю вас…
И одинокая слеза скатилась по небритой щеке…
Когда он проснулся в очередной раз, рядом сидела Нина и смотрела на него своими ясными глазами. Поодаль и сзади стоял Алёшка и эта девочка-подросток. А ещё дальше – таёжный друг сына Николашка, его отец и мать. Он попытался поднять голову, но не смог: всё тело его было заковано во что-то твёрдое, но тёплое и приятное.
– Ну-ну, непоседа… – улыбаясь, произнесла Нина. – Хоть один разок над тобой покомандую, пока ты в глине! Очнулся, родненький… И чего тебя понесло куда-то в тайгу?
Словно молнией ударило в голову Михаила. – А как же Богомол? Я его спрятал или нет?
И обмяк, вспомнив, как руками загребал яму с ненавистным ларцем. – Значит, всё-таки спрятал! Тогда можно и подлечиться…
Тетрадь закончилась… Какое-то странное чувство вдруг охватило меня. Прокатившаяся вихрем жизнь нескольких моих предков заставляла задуматься над всем тем, что окружало меня. – А, может, это было тогда, очень давно? И с нами не имеет ничего общего?
Однако вся эта мистическая мишура меня совсем не трогала, и голова искала другое и более важное. – Брошка… Она, наверное, должна стоить миллионы!
С этого момента во мне что-то перевернулось, и в голову пришла достаточно конкретная мысль. – А что если кто-то из этих записок ищет то место, где спрятана брошка? И это место описано в одной из тетрадей?
Чем больше я раздумывал над этим, тем больше хотелось узнать, что же было дальше и страшнее придумавались картины. И возник один очень важный вопрос. – Кто это может быть?
Ещё когда вытаскивал вторую тетрадь, я обратил внимание на то, что она как-то странно прилипла к третьей, которую сразу и не заметил. Тогда разбираться во всём мне не захотелось, но теперь волей-неволей пришлось. Когда же вытащил вторую тетрадь из папки, моему удивлению не было предела – большая часть обложки тетради была сгоревшей, остальная – черно-копченой. Первый лист на одну четверть представлял серо-копченый кусок записи, а остального не было. Второй лист только на одну треть остался целым, остальной части листа не было совсем. Остальные листы местами подгорели.
– Ничего себе… Это что же такое с ним стало? – пробормотал я с удивлением рассматривая. – В огне печной трубы дома он побывал, что ли?
Подумав, что тетради лежали в тайнике у печной трубы и печной огонь мог как-то попадать туда и повредить тетрадь, успокоился и открыл то, что осталось от записей во второй тетради.
Часть 2. Дневник Алексея
Глава 1. Алексей и Селивон
1.
«Тайга вверх по реке Мана, июнь 1910 год.
По совету отца стал вести дневник. Я – геолог! Встреча с Веркой-охотницей на Мане у остяков. Учу её говорить, читать, писать. Похоже я влюбился… Женюсь! И родители согласны. Медовый месяц мы с Верой провели в тайге. Ли Чен предупредил – слуга Богомола близко!»
– Так, так… Вот и прадед с прабабкой появились… – подумал я, находясь по-прежнему под гипнозом Пашки, и улыбнулся довольно. – Вот, значит, где вы встретились…
– Алёшка, может, хватит бегать по тайге? – улыбаясь, спросила Алексея Нина Николаевна, когда сын, закончив Горное училище в Екатеринбурге, вернулся в Новониколаевск инженером-геологом. – Ведь стареем… Пора кому-то осваивать торговое дело. Кто нам с отцом на смену придёт?
– Мам, да ты чего? Какие же вы старые? – отшучивался Алексей, собираясь в тайгу, по которой уже успел соскучиться. – Да и не могу я: уже принят на работу геологом и задание имею… Ты же сама хотела, чтобы я был геологом! Вот я и выучился…
Нина Николаевна вздохнула: всё это было действительно так. Но сейчас было так не охота его отпускать куда-то в тайгу. И обняв и поцеловав сына, перекрестила незаметно.
Алексей аккуратно зарисовывал на карту один за другим утёсы и береговую линию реки Маны, помечая, из каких пород состоят эти утёсы. Он собирал разные минералы для отчёта и размещал их по мешочкам, делая пометки. От близкого выстрела он вздрогнул и тут же повернулся: недалеко от него стояла невысокая девушка лет шестнадцати – семнадцати в куклянке и кысах с дымящимся от выстрела ружьём. Рядом с ней стояла дымчато-серая лайка и внимательно смотрела куда-то рядом с Алексеем. Переведя взгляд на это место, он увидел большую гадюку, дёргающуюся в предсмертных конвульсиях.
Неожиданно лайка, сделав небольшой прыжок вперёд, опять зарычала. Девушка, быстро вскинув ружьё, выстрелила и в воздухе, подпрыгнув и извиваясь всем телом в своём последнем прыжке, показалась ещё одна большая гадюка.
Не обращая внимания на Алексея, девушка ещё несколько раз выстрелила в таких же больших змей, и ещё ждала их появления.
Теперь у Алексея появилась возможность получше рассмотреть эту девушку.
– Чёрные волосы, круглое лицо. Не иначе – остячка! – подумал он. – А глаза большие, как у наших девок…
– Ты кто? – спросил он, видя, что охотница направляется к нему.
– Я Верка, однако. А ты? Зачем стусис, змей созываес? Зить надоело? У них сяз свадьбы…
– Верка… Верка… – Алексей напряг память. Только одна Верка – охотница была знакома ему, и это была маленькая сестра его друга Николашки. Но ведь в последний раз он её видел четыре года назад. – А ты не Николашкина сестра будешь?
– Его! А ты, никак, Алёсыка? Плиехал? Токо и научился стусять по камням?
Ещё один выстрел Верки – охотницы ясно дал ему понять, что гадюки не шутят. И он поднялся на утёс к охотнице. Они ушли с опасного места и развели костёр, на котором охотница тут же начала готовить еду. Он смотрел на девушку и понимал, что такую искусницу больше не может называть Верка.
– Вера, сколько тебе лет? – неожиданно спросил Алексей, поужинав жареным зайцем.
– Много… – задумчиво ответила та, зажаривая подстреленного зайца на костре. – А как твоя отеса? Зив-здолов?
– Да… И часто тебя с родителями вспоминает… Они живы? А ты не похожа на остячку…
– Мать мой лусская… Тли года назад в тайге плопали с отеса… Мне потома сказали, они убиты ланеный медведь. Вот мы с Николаской остались…
– А где Николашка?
– А чо ему сдеетси, в тайгу посла…
Алексею было просто и хорошо с этой девушкой, и глаза сами начали закрываться. Охотница, сделав дымный костёр, легла к его спине своей спиной, согревая своим телом. Ружьё так и осталось в руках, хотя и оставила она охранять их свою верную Белку.
Острый и приятный запах пищи ударил по ноздрям проснувшегося Алексея. У костра уже хлопотала Вера, недалеко от неё лежала верная Белка и грызла косточки.
– Однако, пола вставати… – как бы, между прочим, произнесла она, давно заметив проснувшегося Алексея. – Усканы[40 - Ушканы – зайцы.] узо свалилися, куды с доблом[41 - Куды с добром – очень хорошо.]! Пола умыватиси…
Алексей даже сразу и не понял, кому предназначены эти слова, но услышав, что пришла пора умываться, ухмыльнулся, сел, потянулся и пошёл к реке.
Первые лучи утреннего солнца ещё не набрали своей обычной силы, но уже создавали ту неповторимую атмосферу любви и добра в душе человека, как бы незримо сообщая ему о начале чего-то нового и хорошего.
Выбрав себе место поудобнее, Алексей начал плескать в лицо чистую холодную воду. Руки сами собой тут же ощутили жесткую колючесть шеи и бороды. Здесь в тайге совсем не требовалось бриться, и рыжая бородка ему сейчас как никогда была к лицу. Поэтому, бросая в лицо огромные охапки воды, он млел от удовольствия.
