скачать книгу бесплатно
«г. Полевской, январь 1876 года.
У меня 28 июля (в один день со мной!) родился сын. Назвали его Алёшкой. Мы оба с Ниной довольны и счастливы! Плохо одно, мне придётся ехать в Кобдо торговать, хоть очень не хочется. Так плохи наши дела. Но оставить ни с чем жену и сына теперь не могу: ехать всё же придётся!»
Смотрю на огонь и представляю, как это всё происходит…
Михаил в сопровождении Ли Чена торопился из Новониколаевска в Полевской, где его жена должна была вот-вот родить. Жизнь в двух городах (он – в Новониколаевске, она – в Полевском) потребовала частых поездок к жене и, как следствие, дела пошли плохо: недогляд, воровство, да и спрос на его товар поубавился. По просьбе Нины погостить у родителей, он её на время оставил там, а сам периодически навещал. Когда же Нина сообщила о своей беременности, решил оставить её там до рождения ребёнка.
Он ввалился в дом, когда часы с кукушкой отметили пять утра часов. Всё Дубовцевы и Муралины ещё с вечера находились на ногах из-за начавшихся схваток. Но вместе с акушеркой трудилась в поте лица лишь Варвара Спиридоновна. Поэтому приезд Михаила был для всех приятной неожиданностью.
– Мишенька, сынок, хорошо, что ты приехал… Она рожает! И страдает… – волнуясь, мать бросилась к сыну, целуя его в обе щёки.
– А мне можно к ней? – он на цыпочках пошёл было к двери, но, увидев, как взметнулись в верх обе руки матери, остановился.
– Ты что? Вдруг занесёшь какую-то заразу?!
Вздохнув, он снял дорожную одежду, и подсел к печке.
Скоро из соседней комнаты раздался пронзительный и долгий женский крик, а следом подал голос ребёнок. А ещё спустя некоторое время вышла и Варвара Спиридоновна.
– Мужик! – с подъёмом устало произнесла она, победно оглядевшись. Увидев вставшего Михаила, улыбнулась ему. – Мишенька, поздравляю… У тебя – сын!
Повернулась и вскоре вышла с ребенком на руках. Дрожащими от нежности руками, Михаил принял ребёнка, который тут же закричал.
– Да ты не плачь… Это же я, отец твой! – нежно и ласково с трудом он произнёс новое для него и очень важное слово.
И ребенок, словно услышав его, вдруг перестал плакать, вызвав бурный восторг окружающих и тихий – счастливого отца.
– Батьку признал! – Варвара Спиридоновна осторожно взяла внука, и ещё раз подняв его всем на обозрение, удалилась в комнату матери.
Когда вышла акушерка, новоявленный и счастливый папаша бросился к ней. – Можно?
И столько просьбы было в его глазах, что акушерка не устояла, усмехнулась и махнула рукой. – Да иди ужо… Чё с вами изделашь…
В комнате на кровати лежала счастливая и уставшая Нина, скорее почувствовавшая, чем увидевшая зашедшего мужа. Варвара Спиридоновна убирала повсюду разбросанные тряпки и бросала их в тазик.
– Мишенька, у нас теперь есть сынок! – молодая мать, счастливая оттого, что всё самое тяжёлое теперь уже позади, получив за это в награду крепкого малыша, уверенно сосущего при отце её грудь, улыбалась мужу. – Как хорошо… Ты приехал! Мама мне сказала…
– Отдыхай, родная… Спасибо тебе за сына! Давай, назовём его Алёшкой… – поцеловав её в губы, счастливый отец вышел из комнаты.
Нина кивнула и закрыла глаза.
В послеродовой сутолоке родственников Михаила был ещё один человек, который всё видел и замечал. Даже записал дату и время рождения: 28 июля 1876 года, 5 часов утра. Пожалуй, он был больше всех доволен: раз род Дубовцевых продолжается, значит, дело, которому он служит, укрепляется! И грустен: если род Дубовцевых увеличился, значит и род врагов стал больше. А, значит, вся борьба ещё впереди! А он теперь в ответе уже за двух Дубовцевых…
Михаил и Алексей прошли в кабинет и долго совещались. По лицу вышедшего из кабинета Михаила Ли Чен сразу же понял, что надвигаются тяжелые дни.
Вечером Михаил вошел в комнату жены и сел на кровать.
– Родная, я тебе должен сказать… Видно мне придётся поехать ненадолго поторговать в Кобдо… Так плохи наши дела и в Новониколаевске и здесь! – он обнял её и поцеловал, увидев слёзы на глазах жены.
– И когда? – она знала характер мужа: если решил – так и поступит! – Ой, страшно, мне, что-то, Мишенька… Очень страшно! А Ли Чен с тобой поедет?
– Конечно! Как же я без него… – он гладил волосы жены, успокаивая её.
– Ты, уж, поберегись! А за нас не беспокойся… Мы с Алёшкой тут будем папку дожидаться!
Через два дня Алексей и Ли Чен уехали в Новониколаевск.
От какой-то внутренней тревоги мои глаза сами собой открылись. В голове роились непонятные мысли…
– Странно, у меня ведь тоже день рождения – 28 июля! Оказывается, дата моего рождения совпадает с датой рождения моего прадеда, Алексея Михайловича! Вот это новость! – подбрасываю дров в костёр: вот теперь мне уже по-настоящему становится интересно. Ведь я всю жизнь хотел узнать про своих дальних родственников, однако и мать и все остальные как-то сразу же меняли эту тему и уходили от ответа. – Ну-ну, посмотрим, что же дальше было!
2.
«Маньчжурия, Кобдо, март 1878 года.
Прошло два года, как я здесь, а дела всё никак не разрешают вернуться. Я занимаюсь с Ли Ченом ихней гимнастикой, чувствую, как стал крепче и здоровей. Сегодня Ли Чен гадал на палочках и сказал, что придёт известие, а ещё дал мне талисман для охраны. Пришло письмо от моего приказчика из Новониколаевска. Он написал, что я раззорен. Ли Чен говорит, что надо ехать в Россию, и предупреждает об опасности от какой-то разбойницы. Говорит, что я её знаю. Она может помешать мне. Никто не помешает мне: я так хочу домой, к сыну и Нине!»
Что-то грустно и тревожно застучало сердце. Понимая, что это неспроста, смотрю на огонь, чтобы он перенес меня в то тревожное время. Как-то незаметно глаза закрылись, и я оказался в Кобдо…
Михаил стоял у окна и смотрел на хмуро утро, не предвещающее ничего хорошего. За эти два года, которые тянулись изо дня в день, он так и не смог привыкнуть к этой нехитрой природе, голым горам, раскинувшимся вокруг города и постоянному отсутствию воды, невольно сравнивая всё это с великолепием Уральской и Сибирской природы. Только сейчас он по-настоящему понял, какую ценность представляет природа его Родины! Временами на него нападала такая хандра, что молодой торговец запил бы, да жестокий Ли Чен не давал: он отбирал бутылки с местным самогоном. В эти дни монах превращался в заботливую няньку и массажировал определённые точки на теле Михаила, отчего тот быстро приходил в норму.
Молодой купец возмужал, стал стройней, гибче и жёстче. Постепенно Ли Чен приобщил его к занятиям китайской гимнастикой, которую Михаил упорно постигал, как и китайскую грамоту вместе с философией. Успехи его были невелики, однако продвижение было заметно.
Вот и сейчас он смотрел на то, как молится Ли Чен перед маленькой статуэткой Будды, окруженной маленькими свечами. В голове же ходили мрачные мысли…
– Это Кобдо мне так опостылело со своей вечной пылью, что хоть на улицу не выходи! А у нас сейчас снег тает, скоро всё зацветёт… Сколько ещё мне томиться здесь, на чужбине? – думал он, невольно опять сравнивая природу. – Совсем озверели эти приказчики! Из-за них пришлось приехать к чёрту на кулички! И не докладывают, как там дела… Хоть бы письмо какое прислали! Я им уже несколько отправил, а они ни одного… И бабы эти узкоглазые до чёртиков надоели, смотреть на них не хочу! Не то, что наши… Только когда теперь удастся к ним вернуться… К Нине… Денег, наторгованных мной как раз хватило бы для жизни в Новониколавске…
– Джу Мих-хо юнху шеен дьянтунь![20 - Джу Мих-хо юнху шеен дьянтунь – Хозяина Михаила защитит божественный талисман.] – произнёс Ли Чен и тут же перевёл, как смог. – Хозяин Мих-хо защитить божественный дельфин…
Михаил вздрогнул от горлового голоса Ли Чена, к которому он никак не мог привыкнуть. Он уже полностью очнулся от своих горьких дум и внимательно посмотрел на монаха: обычно, когда тот так говорил, это что-то означало. Молодой торговец всегда удивлялся тому, как монах видел будущее.
– Пи –дьи – тай лай![21 - Пи –дьи – тай лай – «Не всё ненастье, проглянет и красное солнышко» (китайская пословица).] – монах с надеждой посмотрел на Михаила.
– Ничего не понял… Давай, переводи! – с надеждой он подошёл к монаху: что-то внутри него говорило – это неспроста!
– Не всё плохо, выйти холосо… – Ли Чен встал, подошел поближе к Михаилу и протянул ему на вытянутых руках золотую цепочку с дельфином, выпрыгивающим из воды. Лицо его, как всегда было непроницаемо, но Михаил уже научился понимать его эмоции по глазам: сейчас глаза монаха были безмерно счастливы! Видя это, он взял цепочку и надел её на шею.
– Хозяин Мих-хо защитить божественный дельфин… Талисман… Сколо плохой влемя плоходить!
Что-то такое вдруг нахлынуло на Михаила: во-первых, он не ожидал такого подарка, а во-вторых, новость сама по себе была подарком! Его глаза затуманились от непрошенных слёз… Сам не понимая, почему это делает, он сложил руки лодочкой и поклонился Ли Чену. Говорить в это время он просто не мог…
Через некоторое время в комнату постучали. И следом в щели между дверью и полом появилась сложенная втрое заклеенная бумага. Это было письмо из Новониколаевска. Протянув её Михаилу, Ли Чен снова отошёл к двери.
– «Мишка, чортов сын, хват купороситьси![22 - Купороситься – упрямиться (Сибирь, с 1848 г.).] Старший приказчик твой преставилси вчерась. Царство яму небесное! Куплять[23 - Куплять – покупать (Сибирь, с 1848 г.).] нечем – купило[24 - Купило – деньги (Сибирь, с 1848 г.).] кончилося. Давай возвертайси и купило своё вези. Младший приказчик Тишка»
Всё вдруг смешалось в молодой голове Михаила: с одной стороны ему хотелось прыгать от радости, что, наконец-то, ссылка закончилась, а с другой, плакать, ведь его дела в Новониколаевске оказались так плохи… Хоть и загнал он себя в эту чёртову Маньчжурию, терпеть которую уже не было никаких сил…
Сделав несколько шагов к Ли Чену, обнял его и разрыдался как ребёнок.
– Мих-хо чын лисыгуо[25 - Мих-хо чын лисыгуо – Мих-хо надо отправляться в путь.] – произнесли губы слуги – друга, он сам успокаивающе водил тихонько по спине молодого торговца. – Мих-хо нада… путь… Лоссия!
Только успокоившись, Михаил вдруг понял то, что сегодня монах уже предупреждал его, даже талисман приготовил.
– Ты откуда взял, что надо ехать домой? – удивлению его не было предела, ведь письмо он читал про себя. Руки его уперлись в бока, а брови сошлись к переносице. – Говори!
Ли Чен молча показал на мешочек с палочками тысячелистника, который носил при себе постоянно и использовал при гадании.
– Так, значит, ты гадал утром… И что же получилось? Почему ты мне дал талисман?
– Лидзи ху дзо дасы Мих-хо[26 - Лидзи ху дзо дасы Мих-хо – припадочная разбойница собирается убить Мих-хо.]… Мих-хо джын дан бау[27 - Мих-хо джын дан бау – Мих-хо знает необузданную падшую женщину.]…
– Обожди, не тарахти… Давай медленно!
– Плипадочная лазбойница… убить Мих-хо… Мих-хо знать… необузданная падсая зенсина…
Невольно вспомнилась Мотька.
– Чтоб ты сдохла, лахудра[28 - Лахудра – оборванка (Сибирь, с 1848 г.).]! – зло прошипел он и вспомнил про предупреждение.
– Так, обожди… Ты сказал, что надо ехать в Россию? Так? – произнёс Михаил внимательно глядя на Ли Чена. Тот кивнул ему головой в знак согласия. – Ты думаешь, мне кто-то должен помешать?
– Мих-хо дау – хо дау – ху – уей[29 - Мих-хо дау – хо дау – ху – уей – Мих-хо наступает на хвост тигра. Это очень опасно!]! – кивая в знак согласия, произнёс монах. – Мих-хо наступать хвост тигла. Осень опасыно!
– Ты бы знал, как всё это мне осточертело! – взорвался Михаил – Да плевал я на того, кто хочет мне помешать! Ближайшим караваном еду домой… Ты понял? Домой, к сыну и Нине…
Ли Чен снова кивнул головой.
И молодой торговец выскочил из комнаты, чтобы узнать, когда будет ближайший караван на Родину…
Неожиданно понимаю, что снова вижу огонь, который словно слушая мои мысли, начал, потрескивая, разбрасывать искры в стороны.
– Ничего не понятно… Кто разбойница? К тому же он её знает… Может, Мотька? Едва ли… Её-то что может занести в разбойницы? Она же простая шалава…– странные вопросы один за другим мучили меня, пока до меня дошло, что обязательно всё узнаю дальше из дневника.
3.
«Маньчжурско – русская граница, апрель 1878 года.
Ли Чен решил ехать со мной. Так даже лучше. Нас сопровождают китайские солдаты. Ли Чен встревожен: он считает, что нападут скоро. Могу согласиться с ним: караван вот-вот войдёт в ущелье между высокими горами. Это идеальное место для нападения…
Дописываю уже в России на привале. На нас напали разбойники. Хорошо, что Ли Чен предупредил меня – успели спрятаться. Теперь я знаю о ком предупреждал Ли Чен. Это Мотька, гадюка! Она – атаманша этих разбойников. Мало того, из укрытия, где мы спрятались до их набега, я видел, как она билась в припадке. Если бы не Ли Чен, трое разбойников убили бы нас и забрали всё имущество. Когда же она встала, прискакали казаки, и кто-то выстрелил в неё. Так ей и надо! Что с ней стало не знаю.
Ночью на привале во время отдыха у меня появилась сильная боль в руке. Ли Чен встревожился и, открыв плечо, увидел, как на нём одна за другой появляются красные родинки в виде странного насекомого.
– Богомол лодиться! – сказал огорчённо монах. – Плолочество сбыться…
И рассказал мне, то, как его тибетский наставник узнал про предстоящее рождение Богомола, его желание погубить обманом много людей и создать себе Слуг. Он гадал и молился, и, чтобы как-то помешать ему, вызвал ошибку шаману. Тот теперь кроме слуги, должен сделать и хозяина Богомола. Потом вызвал Ли Чена и направил его в Кондо к юрте быть моим слугой, ждать и защищать меня. Будто это я хозяин Богомола… Это удивительно! Но верится с трудом… А я думаю, ничего особенного не случилось: подумаешь, напали разбойники! Слава Богу, сами живы остались».
– Белиберда какая-то! – чуть ли не выкрикнул я и ещё раз прочитал про какого-то Богомола. Сердце бешено заколотилось. – Это ещё что за хрень, мать – перемать? Богомол какой-то… Обман…
Однако сердце моё не успокоилось и после хорошего мата в адрес странного Богомола. Неожиданно в голове появилась мысль попробовать всё узнать через огонь этого странного места. Я даже закрыл глаза, но ничего не появлялось. Открыв глаза, вновь уставился на огонь, который вдруг начал активно разбрасывать искры, и даже не заметил, как они закрылись сами собой и я перенёсся в то странное время…
Михаил с Ли Ченом медленно продвигались к российской границе под охраной китайских солдат: казаки в этот раз сильно задержались с другим караваном. Почему-то Ли Чен настоял, чтобы навьюченные три лошади Михаила шли последними в караване. Решив, что сейчас лучше послушаться монаха, Михаил согласился с его опасениями, хотя сам их совсем не разделял. Мало того, Ли Чен сам взял под узцы первую из них, а остальных связал поводом между собой.
Михаил ехал на первой лошади, наименее нагруженной монахом. Положив дневник в сумку, а также качаясь в такт мерному шагу лошади, он всё больше и больше погружался в какой-то полусон.
Невольно его мысли вернулись в холодный ноябрь 1868 года.
– Мотька… Да, она действительно ядрёна! Так и брызжет из неё здоровье… Пышка… Манит, притягивает, чертовка! И не его одного, а отца ещё больше… Ведьма, да и только! – в полудрёме шепчет Михаил. – Эх, отец, отец… Он что, не видит? Она ж высосать его собралась и выплюнуть…
И видит, как Мотька набрасывается на него и начинает высасывать ртом, как чрез воронку, всё его здоровье. От отца уже осталась одна кожа да кости…
– Батя, что ж ты делаешь? Вишь, как она порозовела от твоей крови? – он видит всё это, но ничего не может сделать: руки и ноги чем-то крепко скованы. – Она ж высосала тебя… О, господи, помоги наказать эту ядовитую заразу!
От собственного стона и настойчивого толчка в плечо, Михаил очнулся от тяжелого сна. И тут же увидел Ли Чена, который упорно пытался вынуть его из седла. Вдруг он насторожился и встревожился.
– Фэй шынвэйсьянь джу[30 - Фэй шынвэйсьянь джу – Разбойники создали опасность. Нужно сберечь имущество и жизнь хозяина!]! – произнеся почти шёпотом, он приложил палец к губам, чтобы Михаил ненароком не заговорил. – Лазбойник… Опасность… Зизь… Козяин!
Михаил и так всё понял: гадание монаха начинает сбываться. По знаку Ли Чена, он тихонько слез с лошади, чтобы не мешать ему управляться обозом.
– Да-а-а, собаки! Лучше места не придумаешь для нападения… – подумал он. Действительно, караван медленно втягивался в ущелье между высоких гор, которые обхватывали единственную дорогу.
– Джиби джиби , байджань байшын…[31 - Джиби джиби , байджань байшын – Знай себя и знай противника, тогда в ста битвах сто раз победишь.] – пробормотал Ли Чен и быстро повернул лошадей к высокому кустарнику, прикрытому скалой. Там он и положил поклажу поближе к кустарнику, а самих лошадей привязал к тонким стволам. Показав рукой Михаилу, что нужно залечь с одной стороны лошади, сам лёг рядом.
Резкий свист раздался неожиданно – это на караван с двух сторон напали разбойники. Они с выстрелами, гиканьем и криками, как коршуны, напали на свою добычу.
Из своего укрытия Михаилу и Ли Чену было видно, что только два человека не участвуют в бойне. Они, сидя на двух белых скакунах, с разных сторон руководили нападением. Сойдясь в середине каравана, слезли с лошадей и взошли на большой плоский камень, откуда им всё было видно.
– Ерошка… Мотька… – удивлённо произнёс Михаил и задрожал всем телом: ему стало понятно, что означали слова предостережения монаха. – Вот гадина! Вот, значит, чем ты промышляешь…
И Ерошка и Мотька были одеты почти одинаково и все-таки различались: у обоих на голове были платки, завязанные сзади. Но, если у Мотьки был платок красного цвета, то у Ерошки – грязно-серого. И кожаные куртки были разные: у Ерошки из овчины вся полностью, а у Мотьки – верхняя часть волчья, а нижняя – из овчины. Ерошка на плече держал тяжелый молот, а у Мотьки в руке было ружьё.
– Ерошка, курошшуп хренов! Я тобе сколь разов ховорить буду? – на лице Мотьки появились явные признаки злобы, а рука начала бить плёткой по сапогу. – Чо пришёл суды? Ехай, чортов сын, вперёд, да смотри, шоб казаки не напали!
Ерошка глянул на неё так, будто хотел ударить, но, ничего не сказал и, хлестнув ни в чём не повинного скакуна, умчался туда, где шла отчаянная драка.
Вдруг Мотька зашаталась, повалилась на камень и, запрокинув голову, забилась в припадке. Это продолжалось буквально несколько секунд. Затем она встала и снова, как ни в чём не бывало, смотрела на бойню.
– Вот это да! – брови Михаила поднялись вверх, а на лице появилась усмешка. – Ни хрена себе: да она припадочная! Всё-таки есть Господь на земле – наказал эту гадину!
Резкий шум на другом конце кустарника быстро прервал его эмоции. Ли Чен опять приложил палец к губам.
И не напрасно: одному из разбойников показалось, что за кустами кто-то спрятался, и он направился прямо к ним, махнув призывно ещё двум таким же. Стоило разбойнику зайти за куст, как Ли Чен вырос перед ним словно из-под земли. Тот вздрогнул от неожиданности, но тут же оправился и с воплем напал на него. Сделав высокий прыжок с кувырком через разбойника, монах оказался перед двумя разбойниками, направлявшихся по зову разбойника. Ли Чен, как бабочка, взмахнув в полёте ногами, сначала ударил одного разбойника по шее, перевернулся и ударил второго. Оба, даже не пикнув, упали замертво. Первый разбойник, повернувшись на шум, от удивления замер на месте: он видел как, летая в воздухе, монах мгновенно расправился с двумя разбойниками. На грязном лице разбойника-бородача появился ужас: он замер и готов был бросить оружие и упасть перед ним на колени. Наконец, вспомнив, что в руке его меч, он, выкрикнув что-то, побежал прямо на страшного врага. Но было поздно: Ли Чен, в прыжке так ударил его в шею, что тот на бегу переломился как соломинка и упал лицом в песок, так и не поняв, что с ним случилось…
Выстрел, резкий свист и вопль: «Каза-ки-и-и!» отвлёк Михаила от Ли Чена. Он глянул на камень, Мотька пошатнулась и упала. Потом посмотрел на Ли Чена, чтобы удостовериться жив ли он? Когда же снова посмотрел на камень, Мотьки там уже не было! Все разбойники исчезли так же неожиданно, как и появились. Топот казачьих лошадей радостно ударил по сердцу.
– Жив… Жив! – сердце бешено колотилось: смерть была совсем рядом и если бы не Ли Чен, то… Ему было страшно сейчас даже подумать, чем всё это могло бы закончиться.
4.
