скачать книгу бесплатно
Яков пожал плечами в ответ, как если бы Герман его мог видеть.
– Пока не знаю. Нужно найти способ снова вызволить другую. Мне нужно хотя бы немного с ней поговорить. Может быть, она мне объяснит, как ей помочь.
– Давай как-нибудь окрестим эту другую. А то как-то странно мы ее называем.
– Нет, не надо. У нее наверняка есть свое имя. Я просто не спрашивал. Нужно придумать, как сделать так, чтобы она снова вышла на связь.
– Начни говорить с Лолой о биологии – о теории, которую она доказывала на дебатах. Или, может быть, начни читать ей стихи.
– Всё это дохлый номер. Я уже пробовал так делать много раз. Но она соскальзывает с темы. А потом вдруг неожиданно в час ночи присылает мне целую поэму.
– Тогда, может быть, перейдешь к простым действиям?
– Знаю, к чему ты клонишь. Этого не будет. Я не за этим сюда приехал.
– Прямо рухнуть со стула можно. Как будто ты и не мой брат вовсе, когда так говоришь. Но я почти уверен, что Лола ничего не захочет слышать о твоих планах. Она уж точно пригласила тебя на целых три дня с ночёвкой не для того, чтобы гулять по берегу и слушать стихи.
– Я не могу пойти на это с ней.
– А то что? Та, другая, обидится и никогда не выйдет из домика?
– Нет. Хватит так ерничать. Мне не нравится, когда ты говоришь о ней так, словно она одна из твоих девчат.
Голос Якова стал чуть ли не агрессивным, а Герман смог бы ощутить, что брат оскорбился, даже если бы тому ничего не нужно было говорить. Он тут же сменил тон, попросил прощения и стал говорить без привычной фамильярности:
– Если хочешь, то просто пришли мне запятую в чате, и я буду названивать тебе, чтобы у тебя была причина увернуться от ее приставаний. А если ты не ответишь, то я приеду спасать тебя, как мы это обычно делаем.
– Спасибо. Не думаю, что всё дойдет до этого. Мы, скорее всего, снова отправимся гулять к морю. И кстати, та, другая, в отличие от Лолы, не любит море. Она его боится.
– Понятно. Ладно, ты иди, а я подумаю, чем тебе помочь. Если что, я напишу тебе.
Яков снова кивнул в ответ, и Герман будто это увидел.
– Слушай еще тут… – поспешно заговорил Герман. – Ты там не обижайся. Я знаю, что ситуация непростая, но мы что-нибудь придумаем. Просто как-то странно, что ты стал таким. Как будто у тебя самого раздвоение личности.
Теперь настала очередь Якова посмеиваться и шутить.
– Не переживай, Гер, – сказал он бодро. – Я просто немного запутался. Я всё тот же, и я всё еще твой младший брат. Вот разберусь с этим, и мы загуляем с тобой на всю ночь, как прежде.
– Это ты говоришь или твоё альтер эго? Если что, у нас с Яковом есть пароль.
Яков снова залился смехом:
– Можешь быть уверен: я один, и другой стороны у меня нет.
– Тогда пароль, – потребовал Герман.
Яков улыбнулся и пустил в ход заученные строки, подгоняемые голосом брата:
– В мире нашем всё одно. Куда ни глянь, а всё дерьмо.
– Ты да я, рассвет, закат. Колокольни звон, набат.
– Это всё прекрасно, да. Это всё, и ты да я.
– Остальное всё равно, всё одно и всё дерьмо.
– Только ты и я, да свет дня пригож.
– А вообще и ты дерьмо, только я хорош.
Раздались облегченные смешки, и Яков поспешил попрощаться, обещав Герману позвонить завтра утром.
Положив телефон на тумбочку, Яков вышел из ванной комнаты и снова выглянул в сад. Взор его то и дело тянулся к густым ветвям ивы, прикрывающим, как плотным занавесом, огромный белый камень, чуть касаясь удлиненными листьями гладкой поверхности искусственного пруда. Морской ветер шевельнул листву, и Якову померещилось, что на валуне в глубине зарослей кто-то сидит. Не раздумывая, он поспешно вышел из спальни и направился к выходу, стараясь избегать лишнего шума. Спустившись в пустую гостиную, он вышел на террасу, а оттуда в сад. Со стороны моря снова подул холодный ветер, раскачивая непроходимые ветви плакучего дерева. В груди Якова заколотилось так, что он подумал, будто звон его сердца слышен во всём саду. Он на цыпочках пересек тропинку, обошел дерево с другой стороны и аккуратно раздвинул зеленый занавес. Уютное убежище оказалось намного пространнее, чем он себе представлял. Белый гладкий камень с плавными мягкими выемками напоминал удобное ложе. Бледный отблеск дневного солнца ломкими бликами ложился на камень, делая гладкую поверхность визуально рыхлой. На этом добротном ложе вполне хватило бы места даже для двух пони, но сейчас на нем удобно растянулась только одна девушка. Она лежала на животе, скрестив лодыжки и рисуя пальцами на поверхности озера причудливые узоры. Широкое льняное платье фиалкового оттенка, чуть доходившее до колен, мягко выделяло линии ее фигуры. Волосы, заплетенные в слабую растрепанную косу, покоились вдоль позвоночника, подчеркивая ее ровную статную спину. Яков много раз видел Лолу в самых откровенных спортивных нарядах, но никогда прежде линии ее фигуры не были столь волнующими, как сейчас. Всё те же белые лодыжки и та же мраморная кожа на чуть приоткрытых плечах, но всё же это уже была совсем другая девушка. Яков сразу же понял, что сейчас имеет дело с другой. На мгновение он застыл от переполнявших его мыслей. Начать говорить с ней как с Лолой или сразу же признаться, что знает правду? А что если она испугается и больше никогда не выйдет к нему? Каждая секунда промедления была равносильна утекавшим сквозь пальцы жемчужинам. Яков безумно боялся, что эта незнакомка снова исчезнет. Поэтому он сделал глубокий вдох и продолжительный выдох, а затем шагнул под зеленый шатер.
– Привет, – спокойно поздоровался он. – Отдыхаешь? У тебя здесь очень уютно.
Девушка вздрогнула и мигом поднялась, усевшись на колени, но всё еще оставаясь к нему спиной.
– Что ты тут делаешь? – спросила она, и голос ее звучал не то сурово, не то испуганно.
– Вышел прогуляться в саду. Я был уверен, что найду тебя здесь.
Девушка не оборачивалась.
– Можно мне присесть? – спросил Яков, подойдя чуть ближе.
– Можно. Только я всё равно сейчас уже ухожу.
– Уже? Побудь еще немного рядом.
Яков присел на камень, и, видя, что собеседница избегает смотреть на него, чуть развернулся в противоположную сторону. Спины их слегка соприкасались, и Яков ощущал на своей шее легкое касание ее развевающихся на ветру волос.
– Я смотрю, ты часто тут бываешь, – сказал Яков.
– Нет. Только когда мне хочется побыть одной и привести мысли в порядок.
– Извини, что нарушил твоё уединение, но ведь ты позволишь мне остаться ради исключения?
– Как хочешь. Ты ведь гость.
Голос девушки звучал как музыка: укачивающе и мелодично. Никаких острых фраз, сарказма в голосе, раскатистого смеха.
– Сегодня ночью я видел, как ты гуляла здесь с Остином. Я сразу понял, что это ты.
– В каком смысле? А что, ты ожидал увидеть здесь еще кого-то, кроме меня?
– Нет, но… – начал было мямлить Яков, но тут же взял себя в руки. – Можно мне говорить с тобой честно? Говорить всё, что я думаю?
В воздухе заиграла волнующая пауза. Девушка молчала, и Яков слегка повернул к ней голову.
– Я могу говорить откровенно? – повторил вопрос Яков.
– Главное, чтобы ты потом об этом не пожалел, – тихо последовал ответ.
Слушая ее сдержанный и кроткий голос, Яков всё больше и больше убеждался в том, что это не Лола. От присутствия этой запуганной девушки всё его нутро начинало трепетать. На своем веку он знавал множество женщин, и все они были по-своему хороши, талантливы, интересны и умны, но ни одна из них не вводила его в такое приятное волнение. Сказать по правде, он даже и не думал, что такое вообще может происходить между мужчиной и женщиной в этом чересчур продвинутом столетии. Как говорит Герман, толерантность этого мира медленно убивает в людях все самые возвышенные чувства. Это всё равно что обжигать одно и то же место до тех пор, пока оно не лишится нервных окончаний и не покроется толстой коростой. Тогда-то уж всё горячее не будет вызвать шокирующую реакцию, и боль в этом месте уйдет. Но вместе с болью уходит и сама чувствительность. Вот так всё происходит в толерантном обществе. То, что недавно казалось таким шокирующим, теперь воспринимается как норма, отчего в людях со школьной скамьи пропадают моральная ясность и душевная чувствительность. Герман часто философствовал на такие темы. Он был убежден, что испытать настоящую чистую возвышенную любовь к женщине им, вероятнее всего, не удастся. И это не потому, что они оба настолько испорчены похотью, а потому что и девушки вокруг перестали быть просто девушками, нетерпимыми к пороку, не тронутыми феминизмом, но имеющими свой гибкий женский стержень. Сейчас, когда Яков снова находился рядом с ней, он ощущал то, о чём говорил Герман. Она была именно такой: обладала нетронутой красотой души, силой кротости и нежности. Рядом с ней в его испорченном сознании не возникало никаких похотливых желаний. И только сейчас он стал понимать, в чём разница между духовным и телесным влечением. Плотское влечение всегда очень остро и мимолетно. Оно не ждет и не терпит. Быстро вспыхивает и отдает весь жар, согревая всего несколько мгновений. В то время как духовная связь зарождается очень деликатно. Подобно тонким хрупким нитям возникает самая первая связь, и потом с каждым днем она крепнет, переплетаясь, как корни близ растущих деревьев, и эти корни также нельзя увидеть. В первый раз, когда Яков ощутил присутствие той, другой в его жизни, какая-то невидимая нить протянулась к его сердцу и начала укрепляться, становиться плотной и укорачиваться с каждым днем, приближая к сердцу ту, единственную. Так что теперь он не видел другого выхода, как только сделать всё, чтобы быть рядом с ней. И потому, откинув всякий страх и прежние колебания, он впервые, рискуя всем, решился открыть свое сердце.
– До встречи с тобой мне все говорили, что ты девушка многогранная и интересная, – неуклюже начал Яков. – Я не знаю, что имели в виду твои знакомые, когда говорили о тебе. Пообщавшись с тобой поближе, я понял, что ты действительно неординарный человек. Но не это меня в тебе привлекло. Меня привлекли не твоя успешность в Интернете, не твоя безупречная внешность и даже не твои заслуги на кафедре биологии. Впервые ты коснулась моей души, когда предстала передо мной именно такой, как сейчас. Ты понимаешь, что я имею в виду. Только не сочти меня за безумца. Я знаю, что это звучит дико, но когда ты такая тихая и трогательная, как сейчас, я не понимаю, что со мной происходит. Иногда мне даже сложно поверить, что передо мной та самая Лола. Такое чувство, как будто ты становишься совсем другим человеком. Такой девушкой, о которой я даже не имел представления, – Яков незаметно повернулся к ней. – Но ты так редко бываешь такой, что я начинаю впадать в тоску. Смешно, правда? Но мне не хватает тебя такой.
Не в силах больше сдерживаться, он коснулся ее шеи и повернул к себе. Она втянула голову в плечи, боясь посмотреть ему в глаза.
– Я даже сюда согласился приехать, только чтобы снова еще разок побыть с тобой. Боже, я схожу с ума. Что я такое говорю!.. Посмотри на меня.
Ответных действий не последовало. Девушка как сидела, опустив голову, так и осталась в таком положении.
– Просто не верится, что это ты. Ты сейчас совсем другая.
– Ты и вправду сходишь с ума, – неуверенно пролепетала она. – Что ты такое говоришь? Я – это я. Просто бывают ведь у людей минуты, когда им хочется отдохнуть от всей этой суеты и шума и побыть в тишине, наедине с собой. Только представь: я всегда на виду. Мне приходится порой пересиливать себя и свою усталость, чтобы предстать перед камерой в бодром и веселом настроении. А это ведь не всегда легко. Поэтому мне нужно порой время, чтобы побыть немного другим человеком. В этом вся моя многогранность. Разве не за это меня так любят мои друзья и знакомые?
– Ты помнишь наш первый поцелуй? – наклонившись к ее лицу, прошептал Яков.
На губах девушки мелькнули смущение и испуг.
– Как такое забыть? – пролепетала она.
– Ты ведь никому об этом не рассказывала? – спросил он.
– Нет. Именно это я хочу оставить только себе.
– Я тоже никому не открою нашу тайну, наш разговор.
Он прижал ее к груди, и напряженные плечи девушки словно начали таять. Яков всё еще ощущал, как она дрожит в его руках. Наклонившись к ее лицу, Яков сделал попытку поцеловать ее, но она, уткнувшись в его грудь носом, испуганно замотала головой.
– Скажи мне, как тебя зовут? – прошептал он ей в самое ухо.
В ту же секунду Яков почувствовал, как сжались ее плечи, и она резко подняла на него затравленные глаза.
– Что ты такое говоришь? – испуганно залепетала она. – Я – Лола. Ты ведь знаешь. Меня зовут Лола.
– Прошу, скажи мне как есть. Я буду всё хранить в тайне. Я обещаю.
Она начала вырываться из его рук, но Яков и не думал отпускать ее.
– Ты с ума сошел. Все не так, как ты думаешь. Хватит! Отпусти меня!
– Прошу, – стиснув зубы, умолял Яков. – Это доводит меня до безумия. Скажи мне, что я прав. Ты ведь не Лола? Ты совсем другой человек, не так ли? Я уже не знаю, что мне делать. Так и умереть не долго. Прошу, скажи мне, что я прав. Останься со мной. Я хочу, чтобы ты была рядом. Ты, а не она. Что мне нужно сделать? Что же такое происходит? Я ни одной девушке это не говорил за всю свою жизнь. Можешь мне поверить, я люблю тебя…
Вырываясь, как напуганный тигренок, девушка наконец кинулась в озеро и скрылась под водой.
– Я хочу быть с тобой! Пожалуйста, борись… – успел выкрикнуть он, прежде чем вода поглотила ее с головой.
Яков обессиленно упал лицом на камень и безудержно зарыдал. Отчаяние настолько захлестнуло его, что он даже не нашел в себе силы преследовать беглянку. Он так не плакал с тех самых пор, как они с братом стали взрослыми. Он рыдал так, что ему стало страшно от своего же голоса. Неужели он вправду сошел с ума? Если это так, то как же ему жить дальше? Вдруг всё это ему только мерещится или снится, а Герман только подыгрывает его галлюцинациям, как хороший психоаналитик? Самые абсурдные мысли проносились в его голове, и он уже был не в силах их остановить. Уткнувшись лицом в камень, он плакал как мальчишка до тех пор, пока веки его не отяжелели и не слиплись от горечи. Яков не заметил, как провалился в глубокий сон без сновидений.
Когда он проснулся, сад уже был погружен в сине-лиловую полумглу. В саду и над озером стелился осязаемый туман, отчего Якову показалось, что он всё еще спит и видит сон. Голова его отяжелела, а тело затекло так, что ему было даже больно пошевелиться. Сознание медленно прояснялось, и когда Яков снова смог ощущать свое тело, он почувствовал, что рядом с ним кто-то лежит. Он ощущал, как он отдает и забирает чье-то тепло. Некто рядом заботливо укрыл его от холодных морских ветров. Подняв голову, Яков увидел длинную белую гриву, спадающую на светло-коричневую спину. Это был Остин. Не говоря ни слова, Яков принялся осторожно водить рукой по его шее. Остин открыл глаза, едва слышно фыркнул и снова обвился вокруг Якова, положив объемную голову ему на колени.
– Дружок, – ласково потрепал его Яков, – ты ведь наверняка знаешь, как мне помочь.
Пони утомленно выдохнул и закрыл глаза. Яков прижался лицом к его гриве и уже было снова заговорил, но Остин внезапно поднял голову и осмотрелся по сторонам. Вдруг он встрепенулся, вскочил на короткие ножки и поспешно рванул из зеленого убежища.
– Остин! – позвал Яков.
Топот копыт поглотился мягкой травой, растворившись в фантомном тумане. Якова не покидало ощущение, что всё это ему только снится. Как только топот Остина напрочь стих, сад снова погрузился в удушающую тишину.
Яков, кряхтя, как старикашка, начал разминать спину. Послышался приятный хруст позвонков и тяжелый выдох. Внезапно до его слуха донесся мягкий шорох листвы. Он обернулся на звук и увидел перед собой ее. Она стояла в том же самом фиалковом платье, с чуть растрепанными волосами. Тихая и спокойная, как несколько часов назад.
– Можно мне присесть? – спросила она.
Яков, не сводя с нее глаз, кивнул. Она присела рядом, поджав под себя лодыжки. Снова подул ветер, выхватив пригоршню запаха ее волос, и донес его до Якова. Возможно, она после озера приняла душ или ароматную ванну, но эти пьянящие запахи, исходившие от ее волос, выдавали в ней Лолу. Неведомым чутьем Яков ощущал, что перед ним сидит именно Лола. Та, другая, тоже рядом, но теперь она прячется в ней, как призрак.
– Я, наверное, тебя напугала? – заговорила Лола.
Яков вздрогнул. И тембр голоса, и то, как она говорила, напоминало другую, но Яков был уверен, что перед ним Лола.
– Дай мне тебе всё объяснить, – продолжала она. – Ты, наверное, заметил, что я не люблю говорить о прошлом. Всё потому, что мне сложно принять его таким, какое оно есть. Я никому об этом не говорила, но тебе хочу рассказать.
И Лола поведала ему о том, что родилась половинкой от целого. Яков снова услышал историю ее необычного рождения и об исчезнувшей в утробе матери сестре. Всё в точности, как ему рассказала Анна.
– Порой я закрываю глаза и хочу вспомнить ее. Я знаю, что это звучит глупо, но ведь какой-то отрезок жизни мы были одним целым, пока не разделились. А потом мы с ней какую-то часть жизни пробыли бок о бок. Я ведь должна что-то о ней помнить, но я не помню. Я так стараюсь, но не могу, и поэтому мне порой кажется, что она живет во мне. Я словно слышу ее голос и упреки. Она рвет меня на части и хочет жить. Но ведь я не виновата в том, что она исчезла. Иногда мне хочется вспомнить, какой она была там, в утробе, поэтому порой я веду себя так странно. Но ты должен верить мне: всё это я. Я и только я. Нет другой во мне. Я просто пыталась вспомнить, какой была моя сестра. Мне захотелось немного поиграть. Побыть собой, а потом ею. Но теперь я вижу, что всё это слишком далеко зашло. Ты так странно сказал, что любишь не Лолу, а меня. Но ведь это я. И тогда тоже была я. Не надо делить меня. Я просто скучаю по своей сестре, поэтому порой играю в ее образ. Мне кажется, она была бы именно такой: бледной, тихой, бесцветной. Просто как-то странно, что ты полюбил выдуманный образ…
На глазах Лолы засверкали слезы. Она аккуратно провела пальцами под глазами, как это обычно делают девушки, чтобы не размазать макияж.
– Ты только не думай, что я не в себе, – продолжала Лола. – У всех бывают свои причуды. А я всегда была такой: не стеснялась быть собой и принимать все свои странности спокойно. До тебя у меня были отношения, но они были недолгими. Никому из них я не рассказывала свою историю. Но с тобой всё иначе. Ты сказал, что любишь меня. Ты сказал это мне. И тогда, и сейчас это я. Я не склонна верить в такие сильные чувства, но ты – совсем другое дело.
Яков продолжал молчать. Он упорно удерживал в голове плотину, чтобы не дать словам Лолы ворваться в его мысли и смешать правду, в которую он уже поверил.
– Ты мне не веришь… – с горечью сказала Лола. – Пойдем со мной. Я тебе кое-что покажу.
Яков позволил ей взять себя за руку и провести через весь сад к дому. Миновав гостиную, они вошли в просторную спальню на первом этаже. Лола закрыла дверь, дважды щелкнув ключом.
Комната была большая, светлая, с огромным окном вместо стены, выходившим на море. Вся обстановка была в светлых тонах, придавая спальне невообразимую бледность, пугающую нейтральность или даже мертвенность. Пол был застелен бежевым ковром; кремовые стены, молочное покрывало на широкой кровати, белый платяной шкаф, растянувшийся во всю стену. Даже тяжелые шторы напоминали запылившиеся покрывала в старых домах. Огромное зеркало на раздвижных дверцах платяного шкафа углубляло эту призрачную обстановку, от чего Якову стало не по себе. Он отвернулся от зеркала, уставившись на голые стены.
Лола быстро задвинула тяжёлые шторы, напоминавшие огромные крылья моли, и попросила его подойти к письменному столику. Она стала рыться в нижних шкафчиках, а затем выложила на стол крошечную коробку, толстую тетрадь и стопку листов.
– Мама рассказала о моей сестре, когда мне исполнилось двенадцать, – сказала Лола. – Она отдала мне эту коробку, чтобы я могла хранить воспоминания о ней.
На дне коробки лежали фотография и свёрнутый вчетверо носовой платочек. Лола отодвинула угол носового платка.
– Это кусочек от ее пуповины, – произнесла Лола. – Мама сказала, что она была почти полностью сформировавшаяся и длиной достигала целых восемь сантиметров. А это ее фотография.
