Зелёный шарфик

Анна Пан

Зелёный шарфик

За стенами берлоги мела метель, а внутри было тепло и уютно. Тикали ходики, потрескивали дрова в печи. На столе ярко горела свечка.

Манюся протянула к свету свою работу, полюбовалась. Настасья Петровна тоже глянула и похвалила:

– Красивый шарфик получается! Умница!

Для своих семи лет Манюся и впрямь была очень разумной девочкой. Когда она была ещё совсем малышкой, мама покинула её ради очень важных дел на небесах. После этого девочка осталась за хозяйку и в общем-то неплохо справлялась с этой обязанностью. Вот только одиноко ей было. Дом стоял посреди леса – где ещё стоять дому лесника? Отец целыми днями пропадал на работе. А Манюся была всё одна да одна.

Единственной её подругой и советчицей стала пожилая медведица Настасья Петровна, которая даже от зимней спячки отказывалась, чтобы девочке было с кем поговорить длинными ненастными вечерами. Известная рукодельница, Настасья Петровна и Манюсю научила вышивать и вязать.

Медведица тоже вязала шарф – в подарок мужу, Кузьме Михалычу, который крепко спал в уголке за занавеской. Бурый шарф был уже почти готов, широкий, как целое покрывало.

Настасья Петровна вязала толстыми деревянными спицами, они пощелкивали друг о дружку: «Клик-клик!» А у Манюси спицы были железные, тонкие, и звенели: «Цок-цок!»

– Что папа? – осторожно спросила медведица.

– Всё то же, – грустно ответила Манюся. – Смотрит сквозь меня, будто я стеклянная. И улыбается… Мамы нет, а он улыбается! Заколдовали его, точно.

– Ох, похоже, знаю я, что это за колдовство, – медведица покачала головой. – Что бабка-то велела?

– Да я тебе уже столько раз всё рассказала, – улыбнулась Манюся.

А Настасье Петровне того и надо было – чтобы подружка повеселела.

– А ты ещё раз расскажи.

– Ну, слушай. Бабушка Парфёна дала мне эти три клубка и велела связать из них шарф: одна полоска – как первые берёзовые листочки, другая – как листики медовой липы, а третья – как листья дуба на исходе лета. А когда пойдёт первый снег нового года, я должна этим шарфиком привязать к себе папу – на минуточку – тогда всякое колдовство спадёт, и будем мы с ним жить всю жизнь в любви и согласии.

– Вдвоём? – медведица почему-то вздохнула.

– Конечно! – откликнулась Манюся. – Никто нам больше не нужен!

– А успеешь? До Нового года всего три дня осталось.

– Успею.

Некоторое время было слышно только «клик-клик» да «цок-цок».

– Ку-ку, – сказала кукушка, выглядывая из ходиков. – Уже пять часов.

– Ой, мне пора, – Манюся поднялась. – Надо ужин приготовить. Может, папа поест хоть немножко.

Она сложила рукоделье в сумку, надела шубку.

– Давай провожу, – предложила Настасья Петровна.

– Не надо, – девочка махнула рукой. – Ты лучше спать ложись, не то завтра не добужусь тебя.

– А ты погромче стучи, – засмеялась медведица.

– Так я же и Кузьму Михалыча разбужу.

– Это вряд ли! Он коли с осени уснул, так до самой весны не проснётся, хоть из пищали над ухом пали.

***

Отец опять не притронулся к еде. Он крутил в руках расписную ложку и бездумно улыбался. Стыло жаркое, оседала пена на квасе…

– Папа, что ты всё молчишь? – Манюся подсела к отцу. – Спросил бы, где я бываю, с кем дружу.

Тот, не взглянув на неё, повторил равнодушно:

– Где бываешь? С кем дружишь?

– Я дружу с медведицей! В гости к ней хожу, в берлогу, – Манюся надеялась, что отец удивится. Пусть бы даже рассердился, лишь бы хоть как-то заинтересовался.

Лесник и в правду оживился.

– Медведица, говоришь… А шкура у неё пушистая?

– Пушистая! – обрадовалась Манюся. – И шкура пушистая! И сама медведица хорошая, добрая! Хочешь, я вас познакомлю?

– Отлично, отлично, – забормотал лесник. – Из пушистой шкуры выйдет красивая шубка моей боярышне! Славный будет подарок на Новый год!..

Глаза Манюси округлились от ужаса.

– Какая шуба, папа? Какая боярышня?!

Но тот поднялся из-за стола и пошел к себе, рассуждая:

– Знаю, где берлога… Встану пораньше… Если там и медведь есть, так из него коврик выйдет…

***

Манюся едва дождалась, пока отец уснёт. Прихватив сумку с недовязанным шарфом, она тишком выбралась из дому и поспешила к берлоге.

– Настась Петровна! Просыпайся скорее!

Медведица выглянула, зевая и прикрывая морду лапой. Увидев девочку, она так и застыла с разинутой пастью.

– Манюся?.. Что случилось?

– Папа сошёл с ума! Он хочет из тебя шубу сделать для какой-то боярышни! А из Кузьмы Михалыча – коврик!.. Буди его скорее, надо бежать, спасаться! – Манюся едва сдерживала слёзы.

Настасья Петровна так и села на пол.

Девочка тем временем принялась тормошить медведя, но тот даже не пошевелился.

– Прости, дорогой! – сказала Настасья Петровна и что есть силы куснула мужа за ухо.

Тот рыкнул, перевернулся на другой бок – и снова засопел.

Медведица вздохнула и полезла в кладовку. Там она раздобыла санки и наплечный мешок с длинными лямками.

Выставив санки за дверь, Настасья Петровна собрала еду, налила воды во фляжку, спицы тоже прихватила. Побросала всё в мешок, надела его на спину и вернулась к мужу.

– Нет, Кузьма, я тебя не брошу. Ну, поехали! – она ухватила медведя за задние лапы и поволокла его наружу.

Во дворе они вдвоём с Манюсей уложили Кузьму Михалыча на санки и укрыли новым шарфом-покрывалом. Бурый шарф сразу стал белым. Метель всё мела, превращая берлогу в сугроб.

– Вот и хорошо, – сказала Манюся. – Снег все следы заметёт. А куда мы пойдём?

– «Мы»? – удивилась медведица. – Ты что ли с нами?

– Конечно! Помогу тебе санки тащить. Заодно посмотрю, где вас искать, когда я папу расколдую.

– Ну, коли так… Мы за реку пойдём, к моей сестре.

Настасья Петровна и Манюся впряглись в санки и потащили их прочь от берлоги.

***

Шли весь остаток ночи и всё утро. К полудню метель стихла, выглянуло солнце, снег заискрился. Но Манюсе и Настасье Петровне было не до красот, из последних сил они налегали на бечёвку.

Вдруг раздалось ржание, и наперерез им выбежала серая в яблоках лошадь. На ней бочком сидела девица в белой шубке, пышнотелая, статная, красивая… Лошадь, почуяв медведей, заплясала, замотала головой и встала на дыбы. Наездница полетела в сугроб, а лошадь тут же умчалась – только её и видели.

Выбравшись из сугроба, красавица, такая нежная с виду, грубо закричала Манюсе:

– Это всё из-за тебя, глупая девчонка! Куда ты тащишь этого глупого медведя вместе с этой глупой…

Настасья Петровна поднялась на задние лапы рядом с Манюсей, и девица закончила почти вежливо:

– С этой… медведицей?

Манюся и Настасья Петровна молча переглянулись.

– Вы что, немые? – снова рассердилась красавица. – Я лесника ищу! Куда он подевался? И я, кажется, заблудилась… – она всплеснула руками. – Как же я теперь – без лошади?.. Девочка, помоги мне! Я тебя отблагодарю!..

– Ты – боярышня? – вдруг догадалась Манюся.

Девица важно кивнула.

– И ты хочешь шубу из медвежьей шкуры?

– Чего? – боярышня брезгливо посмотрела на Настасью Петровну. – Какие глупости! У меня шубка вон какая, а медвежья шкура грубая да косматая…

Настасья Петровна только фыркнула.

– А зачем тебе лесник понадобился? – не унималась Манюся.

– Не твое дело! – капризно надула губки красавица. Но вспомнила, что без помощи ей из лесу не выбраться, снова подобрела и призналась: – Я замуж за него пойду.

– Так ты для этого моего папу заколдовала?! – закричала Манюся и кинулась на девицу с кулаками. – Это из-за тебя он меня не видит!

Тут и боярышня сообразила:

– Ты – лесникова дочка?.. Отойди от меня! Никого я не заколдовывала! Отстань!

Настасья Петровна ухватила Манюсю в охапку и оттащила в сторону. Боярышня подбоченилась.

– Он на тебя не смотрит, потому что ты ему житья не даёшь! Он ещё молодой, сильный, красивый! Ему жить надо, а не глупую девчонку нянчить! А я его люблю!

– Врёшь! – завопила Манюся. Она вывернулась из объятий Настасьи Петровны, скинула рукавички и снова бросилась на боярышню. – Это я его люблю! А ты – колдунья!..

– Я его люблю в сто раз сильнее, чем ты! Вот чтоб мне провалиться! – боярышня топнула ножкой… И провалилась. Только коса метнулась над черной трещиной.

– Куда?! – ахнула Манюся и вцепилась двумя руками в кончик косы. Но где ж было ей, мелкой, удержать дородную девицу? И девочка ухнула следом за боярышней.

Настасья Петровна успела схватить Манюсю за ногу. Да только лапы усталые подвели – не удержалась медведица на краю… И все трое полетели в непроглядную темноту.

***

– Мамочка-а-а!!! – визжала боярышня.

– Папочка-а-а!!! – вторила ей Манюся.

А Настасья Петровна ревела:

– Кузьма-а-а!!!

Потом воздух в лёгких кончился – нечем стало кричать. Помолчали, отдышались. Вокруг ничего не было видно. Ветер свистел в ушах. А они всё падали, падали…

– Страшно, – пожаловалась боярышня.

Но никто ей не ответил, потому что в этот миг все трое с громким плеском упали в воду.

Манюсю отец давно научил плавать, она ныряла в лесных озёрах, как рыба. Но попробуй удержись на воде, когда на тебе шуба, да валенки, да сумка через плечо. А тут ещё боярышня… Та с визгом колотила по воде руками и пыталась залезть к Манюсе на голову. От страха совсем соображение потеряла. Утонули бы обе, но Настасья Петровна закинула их к себе на спину и погребла к берегу.

Берег слегка светился в темноте. Да и сама темнота постепенно рассеялась, превратившись в мягкий сумрак.

Вскоре все трое выползли на камни. С шуб потоками лилась вода.

Когда прокашлялись и отфыркались, увидели, что светятся лишайники на камнях, – желтые, синие, зеленоватые. Не слишком, правда, ярко. Манюсе и боярышне пришлось попривыкнуть к полумраку.

Привыкнув, обнаружили, что попали в огромную пещеру. Потолок терялся в высоте, стены чуть угадывались вдали. Вокруг простиралась каменистая равнина – ни кустика, ни травинки. Посредине чернело озеро. Над водой колыхался лёгкий туман.

Манюся улеглась на серый валун и удивилась:

– Камни тёплые!

Боярышня осторожно потрогала каменный бок и прижалась к нему.

– Правда! И печки не надо!

Настасья Петровна скинула мешок и повалилась на камни, от её шкуры тут же повалил пар. Манюся тоже сообразила – разделась до рубашки и разложила мокрые вещи, чтоб просохли. Следом за ней то же сделала и боярышня, потом села и стала косу расплетать.

Пристроив на валуне своё рукоделье, Манюся принялась разбирать мешок Настасьи Петровны. Глядя, как девочка выкладывает на плоский камень яблоки, размокшие пироги и хлеб, выпутывает из тряпицы сыр и колбасу, боярышня громко сглотнула, у неё заурчало в животе.

– Дай мне хоть яблочко, – попросила она.

– Ещё чего! – сердито ответила Манюся. – Хочешь есть, так наколдуй себе еды!

Борышня, всхлипнув, отвернулась. И вдруг закричала:

– Ой, что это? Смотрите!

Три струйки тумана, колыхаясь, направились к берегу. Приближаясь, они становились плотнее, обретали цвет и всё больше походили на… девочку, девушку и медведицу.

Манюся поднялась, разглядывая самоё себя – курносый нос, веснушки, русая мышастая косица… Слева две боярышни уставились друг на дружку. Справа – Настасья Петровна обнюхивалась со своей двойницей.

– Вы кто? – спросила Манюся.

Пришелицы засмеялись и ответили хором:

– Мы – отраженьки.

– Кто? – переспросила девочка.

– Отраженьки! – повторила вторая Манюся. – Вы, живущие на земле, когда в воду смотритесь, думаете, себя видите?

– Конечно, себя, – откликнулась боярышня, подозрительно рассматривая стоящую напротив мокрую девицу с растрёпанной косой.

– А вот и нет! – боярышня-отраженька хихикнула. – Вы нас видите! Мы на вас из-под воды смотрим и ваш облик принимаем.

– А зимой, когда вода на земле покрывается льдом, мы живём здесь, – сказала вторая Настасья Петровна. – А здесь отражать некого. Скучно.

– Но теперь вы пришли! – запрыгала на одной ножке двойница Манюси. – Будем вместе веселиться!

– Мы вас никуда не отпустим! – добавила боярышня-отраженька.

– Но нам надо вернуться наверх! – закричала настоящая Манюся.

Отраженьки пошептались, потом вторая медведица сказала:

– Ладно, мы не будем вас удерживать. Только вы нам должны что-нибудь подарить. Тогда мы вас сможем вспоминать – и отражать, даже когда вы уйдёте.

– Мне – вот это! – крикнула боярышня-отраженька и подхватила с камня недовязанный шарф.

– Нет, мне! – отраженька-Манюся подскочила и вцепилась в шарф с другого конца. Клубочки полетели в разные стороны, спицы звякнули о камни.

– Не трогайте! – закричала настоящая Манюся. – Он мне нужен, чтобы папу расколдовать!

Настоящая боярышня, услыхав это, ухватила один клубочек и стала дёргать за нитку, чтобы распустить волшебное вязанье.

Две медведицы с разных сторон пытались разнять драку, но только добавляли кутерьмы.

И вдруг – шурх! – шарф порвался. Все замерли. Манюся с ужасом смотрела на два растрёпанных полосатых лоскута – один подлиннее, другой покороче…

А медведица-отраженька сказала:

– Вот и хорошо! Ты, девочка, оставь себе половинку, раз тебе так нужно, а вторую распусти и свяжи из неё три маленьких шарфика – нам на память. Иначе никуда вы не пойдёте.

Манюся совсем голову повесила.

– Ничего не поделаешь, – Настасья Петровна подобрала длинный кусок и обняла подружку. – Этого тебе хватит. Кромочку закроем – и будет хорошо. А три шарфика я помогу связать. Но вы, – она повернулась к отраженькам, – за это расскажете нам, как отсюда выбраться.

Те кивнули.

Настасья Петровна и Манюся принялись за работу. «Клик-клик-клик!» – быстро щелкали деревянные спицы. «Цок-цок-цок», – отвечали им железные.

Отраженьки завели хоровод у воды, а боярышня сидела, задумавшись, в сторонке.

Наконец, двойницы, очень довольные, надели на себя шарфики: отраженьке-Манюсе достался светлый, как первые берёзовые листочки, боярышне – потемнее, как листики медовой липы, а медведице – совсем тёмный, как листья дуба на исходе лета.

После этого отраженька-медведица махнула лапой в сторону от озера.

– Туда идите. Вон, чернеет в стене, видите? Это проход. Идите по нему прямо, никуда не сворачивайте – и придёте в пещеру каменного старика, хозяина этого мира. Он один может вернуть вас на землю.

– Только будьте осторожны, – предупредила вторая Манюся. – Если старик спит, подождите, пока сам проснётся. Будить его ни в коем разе нельзя, не то он так разгневается, что вместо помощи вы смерть свою найдёте.

На том и распрощались.

***

Казалось, что идти до стены – всего ничего. Но шли, шли, а тёмное пятно прохода почти не приближалось. В конце концов все трое повалились на камни и уснули.

Сколько спали – неизвестно. Но пробудились отдохнувшими – и ужасно голодными. Настасья Петровна достала из мешка пирожок и дала его Манюсе. Боярышня посмотрела жалобно. Медведица достала второй пирожок – и протянула ей.

– Спасибо… – пролепетала боярышня и смахнула слезинку с щеки.

– На здоровье, – откликнулась Настасья Петровна. И себе пирожок взяла.

Манюся вздохнула, но ничего не сказала.

***

Всё-таки добрались до стены. Из прохода тянуло сквозняком. Внутри не росли светящиеся лишайники, и мрак казался вовсе кромешным.

– Смотрите! – воскликнула боярышня. – Дерево!

Действительно, у самого входа в тёмный коридор росло ореховое деревце ростом с Манюсю. На макушке его трепетали три почти белых листочка.

Практичная медведица потрясла тонкий стволик.

– Маловато, но пару факелов можно сделать, чтобы вам двоим в потёмках ноги не переломать. Я-то и без огня всё вижу…

– Не надо! – в один голос закричали Манюся и боярышня.

– Чего вдруг? – удивилась Настасья Петровна. – Других-то деревьев здесь нет.

– Потому и не надо его ломать! – решительно сказала Манюся. – Оно такое… Отчаянное! Выросло, где ничто больше не растёт!

– Глупости! – рыкнула медведица и снова тряхнула орешину.

Три бледных листика сорвались с ветки, их подхватило сквозняком и унесло в темноту. Деревце дрогнуло и поникло – словно заплакало.

Боярышня попыталась оттолкнуть Настасью Петровну. Медведица так этому удивилась, что выпустила стволик из лап.

– У него теперь ни одного листика не осталось, – Манюся погладила дрожащую веточку, и деревце прильнуло к её руке, словно прося защиты.

– Батюшки! – воскликнула медведица. – Да оно разумное! Ох, ты уж прости меня, глупую!

Тонкий прутик вдруг похлопал по манюсиной сумке, из которой выглядывал краешек зелёного шарфа.

– Ты хочешь, чтобы я отдала его тебе? – спросила Манюся. – Но я не могу! Это для папы!

Ветки затрепетали, и в их шорохе явно прозвучало: «Лиссстья…»

– Кажется, оно просит связать для него листики, – догадалась боярышня.

Дерево кивнуло верхушкой.

– Но я не умею вязать листья, – сказала Манюся.

– Я покажу, – Настасья Петровна достала из мешка спицы.

И снова зазвучало в пещере: «Клик, клик… Цок, цок…»

Вскоре были готовы круглые лоскутки: пять светлых, как первые берёзовые листочки, пять потемнее, как листья медовой липы, и ещё пять – совсем тёмные, как листва дуба на исходе лета. Боярышня аккуратно привязала их к веткам ореха. Деревце радостно встряхнулось, и вязаные листики затрепетали, как настоящие.

Манюся грустно посмотрела на то, что осталось от подарка для папы. Она аккуратно закрыла кромку, и полосатый обрывок стал симпатичным шарфиком – но слишком коротким.

Теперь деревце ласково погладило девочку веткой, словно хотело сказать: «Не огорчайся, всё будет хорошо…»

– Ну, держитесь за меня, – проворчала Настасья Петровна. – Пора идти.

Манюся и боярышня ухватились за жёсткую шерсть, и все трое решительно направились в темноту.

***

Коридор оказался ровным. Медведица уверенно топала вперёд, увлекая за собой незрячих в темноте спутниц.

– А ведь отраженьки не сказали, как долго нам идти, – наконец подала голос боярышня. Ноги у неё подгибались от усталости.

– Верно, – согласилась Манюся. Она тоже устала и ужасно хотела спать. – Может, ещё два дня идти. Настась Петровна, давай отдохнём!

– Впереди пещера, – отозвалась медведица, – совсем близко. Наверное, в ней и живёт подземный хозяин. Давайте уж дойдём, посмотрим. А если там никого нет – тогда отдохнём.

Вскоре вошли в пещеру. Медведица походила туда-сюда, нюхая воздух и осторожно трогая камни лапой.

– Нет здесь никого, – наконец сказала она. – Видно, старик живёт дальше.

Манюся не решилась в темноте снимать с себя сумку. Она подстелила шубку, укрылась платком – и тут же засопела.

Боярышня тоже улеглась, но Настасья Петровна не дала ей уснуть – присела рядом и тихонько спросила:

– Тебя как звать-то?

– Милослава, – ответила боярышня.

– Красивое имя, – одобрила медведица. – Я вот вижу, что ты, Милослава, девица не злая. Только иной раз ведёшь себя неправильно. Ты хоть поняла, почему мы сюда попали?

– Нет, – боярышня покачала головой.

– Помнишь, ты сказала, что любишь лесника сильнее, чем Манюся? А ведь нет крепче любви, чем любовь ребёнка к родителю. Соврала ты – вот земля под тобой и расступилась.

– Но я правда очень-очень его люблю! А она…

– А она, между прочим, кинулась тебя спасать, хоть ты и заколдовала её отца.

Боярышня вскочила.

– Не колдовала я! Не колдовала! Вот чтоб мне!.. – и уже ножкой замахнула, чтобы топнуть, да опомнилась. Так и залилась слезами, стоя на одной ноге. – Матушка моя колдовству обучена. Я её попросила… Чтобы лесник…

– Так это всё-таки ты! – сказала Манюся, поднимаясь на ноги. – Ах ты, подлая! А я-то!..

– Я попрошу матушку расколдовать его, как только мы выберемся отсюда! – закричала Милослава.

Манюся не слушала её. С отчаянным воплем она кинулась на боярышню, но в темноте наткнулась на Настасью Петровну. Милослава верещала:

– Не трогай меня! Отойди! – отмахиваясь, как ей казалось, от Манюси. Потом она споткнулась – и тоже рухнула на медведицу.

– Ой-ой! – заревела Настасья Петровна. – Слезьте с меня!..

– А ну, тихо! – раздался в темноте страшный голос, и медведица увидела, как посреди пещеры шевельнулся огромный валун. – Устроили тут мышиную возню! Спать не даёте! Вот я вас…

Раздался удар, будто камнем стукнули по камню – и в тот же миг Манюся, Милослава и Настасья Петровна стали маленькими-премаленькими: девочка превратилась в серого мышонка, боярышня – в толстую белую крысу, а медведица – в бурую летучую мышь.

– Ха-ха-ха! – загрохотал голос. – Теперь повеселимся! Кис-кис! Корноухий, поди сюда!

Послышалось гулкое: «Бум-бум-бум!» Кто-то очень тяжёлый бежал на зов со всех ног.

Мыши, в отличие от людей, видели в темноте. Застыв от ужаса, мышонок и крыса смотрели, как приближается к ним ужасный каменный кот. У него было одно ухо, а глаза светились, словно две луны.

– Бегите!!! – пронзительно заверещала летучая мышь и заметалась перед кошачьей мордой.

Кот на мгновение остановился, опешив от такого нахальства. Этого хватило, чтобы мышонок с крысой опомнились и бросились наутёк.

Они выскочили в коридор и что было сил побежали, петляя между огромными камнями, которые раньше казались им крошечными камешками. «Бум! Бум!» – гремели за спиной шаги каменного кота. «Ха! Ха!» – доносился хохот подземного хозяина.

На спине у мышонка болталась сумочка. Она сползала и мешала бежать. Толстая крыса переваливалась с боку на бок, перебирая лапами всё медленнее. Кот давно бы их настиг, если б не летучая мышь, которая вилась у него перед глазами.

Впереди показался выход в большую пещеру. Орех с вязаными листьями замахал ветвями: «Сссюда! Ссскорей!» Но тут кот зацепил летучую мышь каменными когтями и отшвырнул её прочь. Мышь ударилась о стену и сползла на пол бурым лоскутом.

Белая крыса тем временем уже вскарабкалась на дерево.

Кот в два прыжка настиг мышонка, который замер у корней ореха, не в силах забраться наверх. Чудовищная пасть раскрылась, мышонок закрыл глаза… И в этот миг сверху спрыгнула крыса. Она отпихнула мышонка – и каменные зубы сомкнулись на белой шубке.

Тут орех вскинул ветки и обрушил их на голову кота. Разгневанное деревце отчаянно хлестало каменного зверя, грозя выбить глаза, не замечая, что прутики и вязаные листья летят во все стороны. И любимец подземного хозяина не выдержал – он взвыл, бросил добычу и пустился наутёк.

***

Белая крыса лежала неподвижно, только усы чуть заметно подёргивались. Мышонок прижался к её боку, пытаясь согреть. Приковыляла летучая мышь, волоча перебитое крыло. Она вздохнула и тоже улеглась рядом.

На потрёпанном орехе опять осталось всего три листика. Он склонился перед мышами – верхние ветки легли на камни – и прошелестел: «Держитесссь!..»

Летучая мышь и мышонок кое-как подтащили крысу к дереву, но она не могла держаться сама. Тогда мышонок вцепился коготками в белую шкурку, а летучая мышь здоровым крылом, как полотном, примотала всех троих к самой верхней веточке между последними листиками.

Деревце плавно выпрямилось – и вдруг стало расти. Тонкий стволик тянулся вверх, раздавался вширь, обрастал новыми ветками. Летучая мышь только глазами хлопала. Мышонок выглянул из-под крыла и завертел головой. Каменистая равнина и озеро остались далеко внизу, стал виден свод пещеры. Там, наверху, слабо светилась прореха, в которую провалились боярышня, Манюся и Настасья Петровна.

***

В лесу было тихо и сумрачно. Лесник сидел у провала, держа в руках пёстренькую манюсину варежку. Он недоумённо переводил взгляд с неё на спящего медведя, укрытого вязаным покрывалом.

Вдруг из трещины взметнулась ветка с тремя зелёными листочками. Под листьями темнел какой-то шарик. Лесник выронил варежку, протянул руки – и ему в ладони упали три зверька: летучая мышь с повреждённым крылом, чуть живая белая крыса и серый мышонок с крошечной сумочкой на спине. Мышонок сел на задние лапки и запищал.

Леснику послышалось: «Папа!..» Он положил белую крысу на манюсину рукавичку, летучую мышь пристроил на спящем медведе, а мышонка погладил пальцем и хотел спрятать в карман…

Между тем летучая мышь упорно ползла по медведю и добралась-таки до головы. Она обняла медвежью морду крылом и тихонько заскрипела, словно заплакала. И медведь проснулся. Скосив глаза к носу, он некоторое время рассматривал висящую на нём зверюшку, а потом вдруг сказал хриплым басом:

– Настасьюшка! Что ж такое с тобой приключилось?

Он осторожно взял бурую летунью лапами и лизнул её мордочку. В тот же миг летучая мышь превратилась в медведицу, живую и здоровую. Медведица с рыком: «Кузьма!..» кинулась обнимать медведя.