О маленькой птице размерами с остров

– Если не хотите идти с нами, идите куда вздумается, – вступил Каин.

–Жаль я не убил тебя в прошлый раз, глупый подсвинок. Но в этот раз я точно не промахнусь и отсеку твою славную головку, – лицо Уолтера обращалось безумной гримасой, он вынул меч из ножен.

– Хочешь убить меня, убей. Как последний трус отруби голову безоружному, – Каин подошел вплотную.

Уолтер занес меч над головой Каина, затем остановился и крикнул Билли.

– Дай ему свой меч, пусть подавится.

Билли отдал меч Каину, но тот не взял его, и меч упал в грязь. Каин будто нарочно наступил на рукоять и снова подошел ближе.

– Дерись щенок, дерись, дерись, – кричал Уолтер, размахивая мечом у лица Каина, хватая его за грудки.

Каин больше не произнес ни слова. Уолтер наконец, размахнулся и поскользнувшись ударил. Меч концом лезвия полоснул грудь Каина, Уолтер же лежал на земле, проклиная весь свет. От резкого удара в утробе Уолтера что-то оборвалось, он испытал боль, едва ли не сильнее той, что была причинена ему ножом. Далее были только взгляды, немая сцена нарушалась одним лишь жалобным ревом лежащего рыцаря. Остальные смотрели, одни против других, лишь взор Каина был обращен в какую-то неизвестность, прямо перед собой, но в никуда. Наконец отвернувшийся Каин пошел прочь, а за ним вереницей последовали Чарли, Карлес и Бен.

Злись бесовское племя

Сбивая ноги со стремя

Гремя порожней мошной

Бейся от страха больной

Видишь сотни улыбок

Пустых не обутых ботинок

Рви взалкавшие пасти

Рушь пирамиды у власти

Глубже станет стремиться

Лихая синяя птица

Мимо проходит паром

Позабыв тот вечный псалом

Лихо беснуюсь, кружатся гиены

Ты же волнуясь, сбираешь колена

Поступью мерной пляшешь в садах

Небу неверный укройся в снегах

Следующий привал был совсем далеко, изможденные путники шли всю ночь, будто гнался кто-то за ними. Путь старались держать по открытой местности, опасаясь хищников. Есть приходилось в основном коренья, изредка останавливались на реке, для ловли рыбы. Ловили на отмелях с помощью бочки, реки уже разлились, и небольшая рыба попадалась. Ели едва ли не все что можно было прожевать, одним исключением был Каин. Никто не видел, как он ел, даже во время совместного ужина, когда пищи хватало, он всякий раз отдавал ее Чарли. Чарли не отказывался, иногда делился с отцом, за Каина же не переживал, и казалось уже догадывался о его исключительности.

– Скажи мне Чарли, зачем мы здесь? – спросил как то Каин. Они сидели у костра, Карлес и Бен уже спали.

–Ты ли меня спрашиваешь Джим, меня? – удивился Чарли.

– Думаю если кто и знает, то это ты, ну или не хуже чем все остальные.

– Ты ведь не из-за золота пошел. Я думаю, нет.

– Хотелось бы и мне думать так. А еще я думаю, что ни кто здесь не увидит этого золота, и слава богу.

– Кому? – спросил Чарли.

– Богу, – недоумевая, повторил Каин.

– А какому?

– Т..тому, – Каин поднял голову вверх и кивнул.

–Я слышал, что дикие народы верят в богов.

– Я не верю в богов, я только надеюсь, что есть кто-то сильнее и разумнее нас, тот к кому можно обратиться, когда бессилен.

–И кто же он?

– Думал, ты мне расскажешь.

– А я знаю?

– Может быть, ты сам должен сказать.

– Может и расскажу.

– Так рассказывай.

– Пока не могу.

– Почему?

– Я еще не знаю, а позже обязательно расскажу.

– Идет, – порешили на том со словом Каина. Чарли был рад, у него появился друг и хорошо, что он не рассказывал эту мысль Каину. Каин тоже был рад, и ему не нужно было говорить, что у него появился друг.

Мы пришли? Верно, пришли, иначе, что еще могло нас ждать за этими горами. Бен размышлял, думал, едва отдавая себе отчет, что это вообще он говорит, а не кто-то за него. Его пухлые потрескавшиеся губы бубнили себе под нос, Бен говорил с собой, но этого уже никто не замечал. Заскорузлые лица словно были поражены болезнью. Они шли налегке, уже без всякой поклажи, но шли так тяжело, словно были навьючены как верблюды на шелковом пути. К черту бы этот поход. Продолжал Бен. Все бы оно гори, и если бы не пустота позади, никто бы не увлек меня так далеко. Мы мыши, убегающие от воды, нам сама природа дает только один путь. Ох, и глупцы, как малые дети, пошли навстречу приключениям. Верим все в сказки, а наша сказка не правильная и конец у нее будет такой. Легко быть пророком, когда все так ясно. Нельзя верить фанатикам, эти хуже всех, не злые и наверно даже бесхитростные, но какие безнадежные они люди. Уж лучше глупцы, Ироды и убийцы. Горе связавшемуся, треклятые засранцы, готовые на все ради их дела, и детей ведь в пекло бросят, не пожалеют. Ах, Чарли мой, Чарли, и тебя ведь туда понесут, вижу, как несут уже. Да этот малец, с ним не хуже прежнего колдуна, видать такой же, как хочу я в тебе ошибаться. Может ты и спас его, моего Чарли, а может герои и не нужны вовсе, на кой мне такой, если погубит он сына. В нем всяко может и больше быть лжи, чем в этом алхимике, того-то я сразу понял, того видно каков он собой. Пропасть бы с этого места, ох бы пропасть.

Идти оставалось еще немало и, пожалуй, от того только становилось сложнее, ибо нет ничего сложнее, как найти в себе силы тогда, когда придя к цели окажешься на подмостках. И кто-то уберег от этой участи страдальцев, но не положил к ногам светило, а спрятал его под огромный плащ. На встречу скакали всадники, снаряженные доспехами и мечами. Легион – подумал Каин. Ничего будто и не менялось, проходят века, а все как прежде. Схватят ли их? Уж, наверное, схватят, даже причины не нужно. Римская власть доберется до каждого.

Каин не угадал. То был уже не легион, даже не римляне, и что самое нелепое, хватать их не стали. Всадников было трое, в доспехах с медным отливом, блестящие как золото, на головах их были шлемы. На шлемах не было красных перьев и забрала, литые шлемы с разрезами для глаз. Увидеть лица было почти невозможно, не по причине даже самих шлемов, сколько из-за солнца, ярко слепившего бликами с меди.

– Ни шагу дальше, вы на территории Израильского государства, – возгласил всадник. По жестам и речи, можно было узнать в нем римлянина. Вероятно, власть узурпировал прокуратор бывшей провинции, и не смотря на то, что государство было еврейское, правили в нем по-прежнему римляне.

–Мы хотим только пройти в город, – начал разговор Карлес. Судя по всему, он желал этого больше других.

–В какой город ты шел? – спросил всадник.

– Мы идем в Мосул, я и мои спутники. У нас есть важная миссия, которую мы намерены выполнить.

– Головы им отрубить и дело с концом, с них и взять то нечего Гай, – предложил другой всадник. Из его слов было ясно уже наверняка, что они римляне и что того первого зовут Гаем.

– Послушаем дальше, их песни всякий раз становятся слаще с близостью смерти, – продолжал Гай.

– Не поверю, если вы откажетесь от золота, – продолжал Карлес.

– А оно у тебя есть, богач? – тут всадники рассмеялись. Смеялись они тем самым смехом, что бывает, когда отсутствие шутки пытаются заменить настроением. Смеешься, не потому что шутка удачная, а просто, чтобы она не пропала даром и не выставить себя идиотом. Здесь, пожалуй, даже важнее второе и потому смех выходит натянутым.

–У меня будет золото, если только попасть в Мосул, вы пустите меня туда и будет вам золото, – алхимик отчаянно пытался договориться.

– Оно лежит там у тебя, да, – сказал третий всадник.

– Пока еще нет, но я могу сделать столько золота, сколько вы можете пожелать. Я один во всем мире знаю секрет, я алхимик, я истинный алхимик.

– Стало быть ты один нам и нужен? – спросил Гай. На этот раз он был серьезен или хотел казаться таким. Возможно, он не поверил словам алхимика, но этот человек развеял его унылые будни и значит, имел шанс.

Карлес боялся посмотреть в сторону своих спутников, боялся он и того, что теперь любое другое слово кроме согласия лишит его всякой надежды, эта трусость была как суеверие.

–Да, – сказал Карлес. Его голова была повернута наполовину влево, обернуться он не сумел.

– Предатель! Трус, рожа твоя поганая. Дурак я, что поверил тебе безумному, – сокрушался Бен. Он тряс кулаками, хотя был почти без сил, впереди стоял Карлес, понурив голову и не оборачиваясь.

–Мы уходим. Вы не тронете нас, – сказал молчавший до этого Каин.

– А ну, как и тронем, и чего же ты сделаешь? – с насмешкой проговорил Гай, потрясая мечом.

– Этого не случиться, мы уходим, – Каин взял за шиворот Бена, другой рукой закрыл Чарли и тихонько попятился назад.

Тот всадник кого звали Гай пустился на коне на уходящую троицу и махнул мечем над их головами. Все трое упали, но Каин тут же поднялся сам и поднял остальных.

–Убирайтесь отребья, – крикнул всадник. Развернув своих коней, вся дружина направилась к югу, вероятно, шли они в город. Рядом с ними шел Карлес, и дальнейшая участь его не станет известна. Либо он создаст философский камень и тогда его золото расскажет о нем. А больше и ни слова – это и есть второе – «либо».

Бегите малые дети

Распущены плети

Высятся горы

Туги просторы

Парите в вершинах

Цветущие в тинах

Сдвиньте шипы

Прыгнув в снопы

Проходят иногда моменты истины столь нелепо, что потом не поймешь, в чем было дело, отчего этот порог казался тебе стеной, и так и не случилось прыгнуть с непроглядной высоты. Вот казалось ты стоишь на утесе, под тобой туман и он окутывает всю гору, неизвестно тебе о его высоте и ты ступаешь в одной лишь надежде, что у тебя вырастут крылья. Именно крылья должны вырасти и не иначе, не земля вдруг окажется ближе, а крылья станут резать спину. Шаг сделан, и что же дальше, не полет, а падение, болезненное, но не смертельное, порог взят, с шишками и ссадинами и снова без крыльев. Порог очутится и снова, ты придешь к нему, и опять поверишь туману.

Все трое оставшихся и обреченных на странствия путника продолжили идти. Они возвращались на остров, только теперь не стали идти тем же путем что пришли, а двинулись южнее, напрямик через перешеек, разделяющий мраморное и черное море. К тому моменту как они перешли Босфор, прошел ровно год с тех пор, что они были вне дома. Легче всего эту разлуку переживал Каин, Бен же напротив, тосковал едва ли не более всех, даже Чарли казалось, уже привык к кочевой жизни, наверное, по молодости. Как бы там ни было, каждый понимал, что ничего их там не ждет, и уж тем более ни кто. Это, пожалуй, и делало их сильнее, возможно такая обреченность дар, возможность начинать сызнова.

На некоторое время путники останавливались в провинциях Рима, чтобы хоть как то прокормить себя. Обыкновенно это происходило недолго, по месяцу, иногда по два, занимаясь сельским хозяйством, а иногда плотничеством. Они дошли далеко, прежде чем остановиться надолго. Тем временем прошло уже не меньше трех лет с момента как они покинули британский остров. Так продолжалось довольно долго, и в конце концов должно было привести обратно трех скитальцев. Путники старались избегать больших городов, так как в них могли быть легионеры, но на этот раз еще на подходе в город произошло нечто непонятное. Из города стройными рядами выходили когорты римских солдат и всадников. С холма, что был напротив, можно было увидеть, едва ли не весь город. Все трое стояли, вглядываясь сквозь туман в проулки города, между домами. Туман почти рассеялся, видно было хорошо, но увидеть довелось лишь улицы, дома, башни, все и ничего, ни единой живой души. Словно ночь незаметная тем, кто стоял на холме, опустилась на город.

Каин вспомнил другой поход, на многие годы омрачивший его жизнь. То было в Ниневии, те же пустые улицы, паника и страх перед чем-то невидимым, и тем еще сильнее ощутимым. Немые взгляды полные отчаяния, отраженные чем-то, столь могучим и чудовищным, чему нет равной силы. Дамоклов меч уже не висит над головой, но падает медленно и верно. Чума.

– Сюда идут, – прошептал Чарли. Он один бродил где-то, не увлеченный городом.

– Кто идет Чарли? – спросил совершенно спокойно Бен.

– Римляне, – ответил Чарли.

Отец и сын тут же ринулись с холма и как-то не заметили сразу, что Каин так и остался стоять.

– Джим, – крикнул Чарли и попытался остановиться, но в тот же миг рука Бена подхватила его и понесла вперед.

Каин стоял, обреченно глядя вперед, перед ним расставили капканы. В один он точно попадется, его предчувствие подсказывало это, и ни какой здравый смысл не мог переубедить. И все же оставить их он не мог. Словно завороженный он полез в пасть удава. Каин понимал это, но как же иначе? Что же теперь, что же будет?

Остался только один путь и в сущности он вел туда куда и намеревались изначально путники. Теперь же это была доска, ведущая с палубы. Войдя в город, образы начали таять, и та чудовищная картина с холма уже выглядела не так, картина стала жизнью.

– Из города нужно уходить. Ночью, – сказал Каин.

Они остановились у высокого частокола, сели под ним.

– Почему ты не побежал сразу? – спросил Чарли.

– Потому что здесь мы помрем. Здесь болезнь и всякий умирает, кого она поразит, – отвечал Каин.

– Почем ты знаешь? Не хуже ли это верной смерти? Я не думаю что хуже, нам придется остаться, – возразил Бен.

Наутро город снова будто проснулся, по улицам ходили люди, блуждали собаки в проулках. Оказалось, пустота улиц была обусловлена выходом войск из города, но вот причина, по которой войска были выведены за пределы города, оставалась тайной, которую, в общем-то, многие уже знали. В городе об этом ходили слухи, но не более. Все началось, когда в городе появились бродячие театры, многие отрицали это, так как театры бывали и в других городах, но подобные эпидемии в них не случались. Некто предположил даже мысль о том, что чуму навел всего один человек, колдун в черном изношенном плаще. Колдуна того несколько раз пытались ловить римляне, отрицавшие всякое колдовство. Все попытки были тщетны, всякий раз он исчезал от них уже изловленным. Собственно говоря, никакого колдовства этот человек не творил, и не замечен был в этом. Едва ли можно было понять этого человека. Колдун не заговаривал ни с кем из местных жителей, не заходил ни в дома, ни в таверны, он искал собак. Многие решили, что он умалишенный человек, видя, как он говорил с собаками. Собаки занимали его более всего, в конечном итоге, за ним ходила целая свора, напоминавшая армию или шествующих паломников. Горожане в свою очередь относились к нему с добром, несмотря на страшный внешний облик. Он был своего рода юродивым, а к таким людям только жалость и можно проявить. Среди прочих были люди опасающиеся колдуна. Театры же были по нраву всем, в том числе и самим римским легионам. Сначала приходили труппы по пять шесть человек, но позже появились и большие театры, ставившие настоящие спектакли по образу греческих. Представления проходили каждый день и собирали огромные толпы нищего сброда, готовых отдать последний медяк за минутную радость. Как-то Каин сказал о том одну свою мысль, мол правильно делали, иначе и жизни бы не увидали, а одну только преисподнюю которая увы есть. « Она именно здесь и находится и не уйдет от вас, покуда вы сами ее не изгоните», – по поводу рая же Каин не выразил мыслей, боясь что никто не поймет, а кто и захочет, он рассказать все равно как надо не сможет. Однажды все закончилось, малейшая отдушина нищего люда исчезла за стенами города. Бродяги первыми учуяли неладное, будто сразу прознали, все может, так и было. По городу распространилась болезнь, сначала ей не предали большого значения. Позже начались смерти, первыми забили тревогу римляне. Собственно вывод войск вовсе не планировался и был произведен префектом по собственной инициативе, до решения сената. Каин и впрямь почувствовал именно то, что было в действительности, и лишь брезжащая надежда в лице утра позволила ему усомниться.

Солнце едва выглянуло из-за холма, застав сонных бродяг еще спящими. Осеннее холодное утро не сумело пробудить Бена, Чарли и Каина, а человек смог. То был здоровый упитанный мужчина средних лет, по комплекции похожий на Бена, только немного выше и плотнее. Бен к тому времени немало исхудал, хотя лицо его по-прежнему было добротно широким. Мужик стоял над ними с минуту, затем подошел ближе.

– Бедствуете бедолаги? – не то, спрашивая, не то, утверждая, проговорил мужик. Сказал он это лишь, чтобы пробудить спящих.

Ответом были разинутые зевом рты, и едва открывающиеся сонные глаза.

– У меня для вас работка есть, – продолжал мужик.

– Ты кто такой? – первым спросил Бен.

– Зовут меня Ян, но это вас это не касается, – с неискренней улыбкой проговорил Ян.

– Так чего тебе? – снова спросил Бен.

–В городе чума, – уже серьезно начал Ян.

– А я думал у вас просто город не людный, – вставил вдруг Чарли.

– Трупы было велено хоронить. Вы как раз подойдете для этой работенки, – закончил свою мысль Ян.

– Почему вы так решили? – спросил уже Каин.

– Потому что вы беглецы, я это по мордам вашим разглядел, а раз беглецы значит вам все равно. Куда бы вы ни пошли, кругом центурии и когорты, там для вас смерть выжидает. Вам кров, еду и жизнь предлагают, а вы телитесь, – с какой-то обидой проговорил Ян.

– С вами трудно поспорить, но какой будет наша жизнь? Станем мы хоронить тела, до тех пор пока сами и не передохнем, не лучше ль сразу под мечи или на виселицу? – отвечал Бен.

– Я могу и это вам устроить, хоть сейчас их кликну, – провопил Ян.

– Я по тебе сразу так и понял, да будет по-твоему. Говори куда идти, – Каин умоляюще оглядел Бена и Чарли. Он подумал, что так сбежать будет проще.

В жуткую западню изготовились идти скитальцы. В полном ее смысле и Каин не знал, какая она чума, он видел ее как на картинке, давным-давно еще настоящим мальчишкой, и вот теперь она ему явилась, уже не уроком, а настоящей правдой, жизнью. Изготовясь ее увидеть Каин представил себе нечто страшное, и он подумал, будто готов к терзаниям совести, будто готов и устрашился жутко, хоть и не знал, наверное. Едва только месяц минул с тех пор, как он уже понял, что ошибался, что не мог представить себе, не пройдя этот путь. Начался повсеместный мор, и долго еще они все будут помнить первого человека, что предстояло им хоронить. В особенности запомнил его Чарли. Это был старик, может возраста и не столь преклонного, как показалось им тогда, смерть, верно, состарила его сильно, он был грязно желтого цвета, с пятнами на лице и по большей части на висках, проявляясь из под редких седых волос, оставшихся лишь по бокам. Лицо его было вытянутым и иссохшим, выделялся длинный и узкий горбатый нос, можно было решить что римский, но человек тот явно был из простых, по одежде его и рукам, то было видно сразу. По рукам в особенности можно сказать многое, не нужно быть хиромантом, чтобы понять какую жизнь вел человек с мозолистыми руками, сплошь в ссадинах и мелких порезах, одна фаланга на указательном пальце была скрючена и срослась не естественно, ногти и те были жутко страшные, длинные, похожие на звериные.

Могила для старика была вырыта быстро, усилиями Чарли и Каина. В сопровождении же не было никого, кто мог бы прощаться с помершим. Бен сразу выразил мысль, что стариков хоронить будет легче, но больше уже говорить никто не стал. Следующего принесли десять часов после первого, то был снова старик.

– Нам сегодня везет, – сказал Бен.

Над шуткой ни кто смеяться не стал, даже сам Бен как-то поменялся в лице. Продолжали копать, несмотря на отсутствие не захороненных. Мертвые будут, и теперь от них никуда не деться. Страшнее всего было ложиться спать, с предчувствием того как эти самые трупы придут в сон. Однако, прежде принесли еще одного прокаженного, тот так же оказался стариком и вот тут уж все засмеялись.

– Ну, везет же, – прыснул Бен.

После, в землянке, когда все изготовились спать, один Каин не думал о трупах во снах, он тихонько причитал лежа клубком и это были молитвы. За долгие годы он не забыл ни строки из книги, что подарил ему Ник. Каин читал без книги целые главы, и заканчивал всегда одним и тем же, последней молитвой был «отче наш».

На следующий день принесли мальчика, лет двух отроду, с ним была мать или бабка, по ней уж и не поймешь, но оба при том мертвые. По ним сразу стало ясно, кто умер чумой, а кто другой смертью. Покрытая язвами женщина, была по цвету лица, один в один как тот дед, на ней будто написано было, на этой коже, что она чумная. Мальчик не был заражен, а умер с голоду, сидя возле матери, и дожидаясь своего часа. Каин словно перед глазами увидел эту картину, на него напала жгучая злость, от того что все о чем молил он все исполнилось ровно обратно, на душе повисла смертельная обида, словно на человека. А уже как схоронили обоих, Каин запричитал снова, сквозь безнадегу и почти поверив, что в пустоту.

Месяц прошел, хоронили по два, по три человека. Временами Каин и Чарли затевали долгие философские разговоры, часто на тему предназначения человека на земле, эта тема интересовала Чарли, похоже, больше других. Каин осторожно раскрывал свои тайны, так что Чарли мог бы догадаться о них, лишь тщательно оценив значение каждого слова. Каин часто говорил репризами об одном, тогда как подразумевал совершенно другое. Тяжелая участь Каина была обусловлена его божественным даром, он мог бы ответить на все самые главные метафизические вопросы, а кто-то скажет, что и должен. Кому как не богу разъяснить нам смысл жизни, кому как не ему знать суть человеческую? «Спаситель ли ты?» – спрашивал Каин у самого себя, и тут же отвечал – «нет, страдалец, в неведении и беспомощности своей». Именно что в беспомощности, ибо ему уже не глянуть в самое небо и не удариться челом о землю, ему преклониться нельзя, вот в чем немощность его. Тогда как каждый несет крест свой целую жизнь, бог несет всех их со своими крестами и не жизнь ту, а вечность, ибо крест их должен на ком то остаться. Целая вечность – такого понятия существовать бы не должно, вечность безвозвратна, о ней нельзя сказать в прошлом, она идет сейчас, нельзя сказать, что было вечность назад, нельзя измерить вечность. Это всего лишь миг – утешал Каин всех кого видел, да и себя тоже. Миг, все же может стать непреодолимым и так казалось случиться. Наступила зима, умирать стало больше, зараженных одного за другим несли в ямы, иной раз даже еще не умерших, а только при смерти. Хоронить приходилось впопыхах, едва успев вырыть одну яму, принимались за следующую. Сотни людей с искаженными лицами. Бен перестал подшучивать, на него смотреть было больно, казалось, он хотел выразить свои эмоции, передать кому-то, кто может помочь, но не мог, потому что считал, что не услышат. Чарли плакал едва не каждую ночь, хоть теперь и не был сопливым мальчишкой, не теперь. Годы не сделали бы из него столь взрослого разумом человека, как сделал один поход. Один только Каин, как и прежде, причитал свои молитвы, но и в нем кое-что изменилось. Однажды Бен заговорил о побеге, о котором говорил изначально и Каин, но Каин высказал мысль совершенно противоположную, он решил, что это место и должно было быть их заветной точкой на карте, будто они шли как раз именно суда. Вроде того, их миссия здесь, бороться со смертью.

– Как же с нею бороться, если она уже одолела всех на кого ни глянь, только самим-то и осталось почить в земле, так ли Джим? – Бен по-прежнему называл Каина именно так, хотя тот и признался как-то, что имя выдумал.

– Для того мы и живы. Поверь, не в землю уходят их жизни, им еще долгий предстоит путь, и хочу я, чтоб они встретили в нем добро, чтоб не отравились ядом уже там, – Каин показал на верх.

– Я не пойму тебя сынок, и не пытайся даже, хочу, но всяко не пойму, не объяснишь мне уже, – проговорил Бен. Каина он и в самом деле уже за сына почитал, да и сам Каин относился к нему как к родному.

– А ты меня и не слушай, слушай себя и поймешь. Оно в каждом есть, у каждого голос, доброму человеку он всегда громко скажет.

Хоронили, как правило, тихо и без людей посторонних, был только стражник, караулящий процессию. В один день, пришла женщина, совсем молодая, но уже и не юная. Тогда же привезли на телеге и мертвых, среди них были дети. Женщина кричала какое-то время, но как схоронили, приумолкла, только сидела и зубы сжимала, себя пересилить пытаясь. Затем села возле забора и плакала. Подошел Каин.

– Вы не убивайтесь, прошу вас, и не вздумайте руки на себя наложить. Вам пожить еще надо. – тихонько проговорил Каин.

– Как же мне не убиваться-то, – кричала женщина, – ради кого жить то теперь?

– А вы для них и живите. Они дождутся вас, встретят, и вы опять с ними будете. А коли теперь помирать, они может и найти вас не сумеют, а так обязательно найдут. Вы терпите, терпение вам сил даст, вы поверите. Они в лучший мир пойдут, там их ни кто уж не обидит, только им дойти туда следует. А вы их поминайте светлыми и радость им будет. Куда ж они пойдут, если вы плакать горько станете, они и останутся вас жалеть, а им идти нужно, у них жизнь там. Вы вспоминайте, с радостью вспоминайте, они увидят. Это лишь, кажется что конец, а его и нет вовсе, вечно живите и дети ваши будут с вами в счастье. – Каин и не старался ни слова подобрать, сказал, так как и сам думал.