Пираты Мексиканского залива

– Хулия, Хулия, моя дочь!

Но Хулия была уже далеко.

– Хулия! – повторяла сеньора Магдалена, заглядывая во все покои. – Где Хулия? Где моя дочь?

– Сеньора, – сказал слуга, – сеньорита вышла из дому уже давно.

– Боже мой! Как я перед ней виновата! – воскликнула сеньора Магдалена, падая в кресло.

Педро Хуан немедля распорядился, чтобы все слуги отправились на розыски Хулии; потом, взяв шляпу и плащ, он сам вышел из дому, оставив сеньору Магдалену в глубоком отчаянии.

Один из слуг рассказал дону Хусто об исчезновении Хулии, вот почему ему и удалось по чистой случайности найти ее. Но был уже поздний час, кроме того, он ничего не знал о раскаянии сеньоры Магдалены, да и Хулия просила его сохранить все в тайне, так что он решил не сообщать пока семье, где беглянка нашла себе приют.

И наконец, он полагал, что ему легче добиться своей цели, пока беззащитная Хулия живет у Паулиты, а не у себя дома рядом с Педро Хуаном. Итак, дон Хусто в самом радужном настроении отправился домой, помалкивая о своей нежданной удаче.

А в доме Педро Хуана по-прежнему царила тревога. Слуги продолжали безуспешные поиски и возвращались с самыми неутешительными вестями. По одним сведениям, какие-то приезжие встретили молодую девушку, вероятно, Хулию, по дороге на Койоакан. Другие утверждали, что молодая девушка на глазах у альгвасила бросилась в канал. А иные делали предположение, что Хулия нашла убежище в монастыре.

Сеньора Магдалена с редким мужеством выслушивала все противоречивые сведения и предположения. Сердце матери обливалось кровью; она обвиняла себя в гибели дочери, – позабыв священные узы, которые связывают мать и дочь, она дала ревности одержать над собой победу.

Ночь прошла в мучительной неизвестности; сеньора Магдалена молилась, не зная покоя; Педро Хуан в сопровождении слуг с факелами и фонарями обходил улицы, выспрашивал всех дозорных и прохожих, стучась во все двери.

Уже брезжило утро, когда бывший живодер вернулся домой, измученный и приунывший: он ничего не узнал, не принес жене никаких утешительных вестей, не мог подать ни малейшей надежды. Несчастная мать рыдала и была на грани безумия. Педро Хуан опустился рядом с ней в кресло; вскоре усталость взяла свое, и он уснул.

Так прошло утро. Сеньора Магдалена заперлась в спальне и отказалась от еды. Педро Хуан позавтракал с аппетитом и снова взялся за свои бесплодные поиски.

Он вернулся в сумерки, так и не узнав, где скрывается Хулия.

Колокол ударил к вечерней молитве, когда слуга доложил сеньоре Магдалене, что ее желает видеть незнакомая женщина.

– Скажи, что я никого не принимаю, у меня в семье большое горе, – ответила Магдалена.

– Я так и сказал ей, но она настаивает, говорит, что это дело весьма интересует вашу милость.

– Ну что ж, проси ее, – разрешила наконец сеньора Магдалена и вошла в соседнюю комнату. Перед ней стояла женщина вся в черном; под густой вуалью. С церемонным поклоном хозяйка дома указала гостье на стул.

– Сеньора, – начала женщина под вуалью, – меня привело к вам важное дело, и я желала бы поговорить с вами со всей откровенностью.

– Я слушаю вас, – ответила сеньора Магдалена.

– Сеньора, ваша дочь у меня в доме…

– Моя дочь? Хулия?

– Именно так, сеньора. Мы с мужем люди бедные, но, пока мы живы и здоровы, мы не станем сидеть сложа руки, и ваша дочь не будет терпеть нужды…

– Но…

– Разрешите мне закончить. Я буду беречь сеньориту Хулию, как зеницу моего ока, она настоящий ангел, и я была бы счастлива, если бы она навсегда осталась у нас, но она плачет, грустит, и я решила: «Пойду и поговорю с этой жестокой матерью…»

– Сеньора, что вы говорите?

– Прошу прощения, ваша милость, но я, право, не пойму вас, богачей. Если дети бедняков уходят из дому, так их нужда гонит на заработки, ведь один отец не может прокормить всю семью; но мы, бедняки, неспособны со зла выгнать из дому дочь, да еще такую красавицу; не ровен час, она может погибнуть на улице.

– Но вы не знаете…

– Я все знаю. И Хулия правильно поступила, рассказав мне, как ваша милость вбила себе в голову, будто у дочки любовь с вашим мужем, и, ничего не разузнав, выгнала дочку вон.

– Но я совсем не гнала Хулию из дому, напротив, ее исчезновение стоило мне многих слез.

– Да, да, я знаю, ваша милость не сказала дочери: поди прочь, но прокляла ее. Пресвятая дева! Ведь вот вы, богачи, какие: проклинаете своих детей, а о спасении души и не думаете. Нам, беднякам, случается поколотить детей, но проклясть – упаси нас боже. Ведь проклятие губит детей, а если оно несправедливо, то заодно и родителей. Как ваша милость не подумала об этом?

Слова Паулиты звучали суровым укором, сеньора Магдалена сидела, не поднимая головы. Ее терзали укоры совести.

– Но я решила вмешаться в чужие дела, – продолжала Паулита, – пришла без ведома сеньориты к вашей милости и все выложила, как есть. Я больше не в силах смотреть на слезы бедняжки. Ведь у вас, ваша милость, тоже небось сердце кровью исходит.

– Пусть она поскорее возвращается домой, я приму ее с распростертыми объятиями.

– Что вы, сеньора! Да как ей сюда вернуться, ведь она покинула дом, потому что мать прокляла ее. Да и какая я заступница за Хулию? Я ничего не значу, вот и выйдет, будто она придет сюда за прощением, как за милостыней, хотя ни в чем не виновата и ничем не заслужила такой несправедливости.

Сеньора Магдалена почувствовала себя пристыженной.

– Да я не знаю, согласна ли она к вам вернуться. У каждого ведь есть свое достоинство. Что, если завтра повторится все сызнова?

– Так как же, по-вашему, мне следует поступить? – произнесла сеньора Магдалена, чувствуя себя окончательно уничтоженной.

– Думаю, лучше всего рассказать ей весь наш разговор с вами, и, если она примет это спокойно, я пошлю к вашей милости моего мужа, и вы сами придете за Хулией. Вот как, мне кажется, лучше всего сделать.

– Где вы живете?

– Я пришлю мужа, он вас проводит; я живу близехонько от главной площади; дайте, ваша милость, мне какую-нибудь вещицу, по ней вы узнаете моего мужа.

– Вот возьмите, – сказала сеньора Магдалена, снимая с пальца драгоценный перстень.

– Нет, перстень не годится, не ровен час, он потеряется, а ваша милость подумает, что я взяла его себе.

– Но Хулия знает этот перстень, он послужит ей доказательством, что вы говорили со мной.

– А этого вовсе не требуется. Хулия достаточно хорошо меня знает, чтобы не сомневаться во мне. Дайте ваш носовой платок.

– Вот он, – ответила сеньора Магдалена, – но будьте добры, примите от меня в подарок этот перстень за те одолжения, которые вы оказали Хулии.

– Какие одолжения?

– Вы пригласили ее к себе, она живет у вас.

– Ах вот оно что! Нет, нет, оставьте перстень у себя. Раньше у меня и в самом деле был постоялый двор; но один благородный человек, попавший сейчас в беду, обеспечил мою жизнь, я вышла замуж и больше не держу постояльцев. Бог да хранит вашу милость.

По натуре своей сеньора Магдалена была доброй, но она не умела обращаться с простыми честными людьми, вот почему она в тот вечер потерпела жестокое поражение в разговоре с Паулитой.

Гостья поднялась и направилась к двери.

– Ах, простите! Как вас зовут? – спохватилась наконец сеньора Магдалена.

– Меня зовут Паулита, а замужем я за Москитом.

– Москит – это его имя?

– Нет, сеньора, – рассмеялась Паулита, – его так прозвали за маленький рост.

Услышав, что мужа Паулиты зовут не по имени, а по кличке, сеньора Магдалена не скрыла своего неприятного удивления, позабыв при этом, что ее собственного мужа прозвали на Эспаньоле Медведь-толстосум.

От Паулиты не укрылась пренебрежительная усмешка на лице Магдалены, и она сказала:

– Знаете, ваша милость, мой покровитель однажды рассказал мне, что даже у королей бывают прозвища. Так отчего же беднякам от них отказываться?

Сеньора Магдалена прикусила язык и поспешила оправдаться:

– Нет, нет, я ведь ничего не говорю.

– Это верно. Прощайте, ваша милость, храни вас бог. – С этими словами Паулита вышла на улицу, где ее поджидал Москит, сидя на корточках против дома.

– Ну как? – спросил он.

– Все устроилось как нельзя лучше.

– Рассказывай.

– Расскажу дома при Хулии.

– Она будет рада?

– О да, если только ей хочется вернуться домой.

– Стоит ли ей возвращаться?

– Ей решать.

Весело болтая, Паулита вместе с мужем направилась домой, где их с нетерпением поджидала Хулия.

VI. БРАЧНЫЕ ПЛАНЫ

Хулия в отсутствие хозяев оставалась в доме одна. Паулита скрыла от молодой девушки, куда она идет, так как не была уверена в успехе своей затеи. Зная, что Хулии не по душе оставаться одной в доме, Паулита посоветовала ей запереть дверь на замок и не открывать никому, пока не раздастся условный стук.

Незадолго до возвращения Паулиты к дому подошли два незнакомца, закутанные в плащи до самых глаз, и постучались; но это не был условный стук, и Хулия не шелохнулась.

Стук в дверь повторился, но снова безуспешно. Незнакомцы стали между собой переговариваться.

– А ты уверен, что это его дом?

– Еще бы, ведь вчера утром я сам был здесь вместе с Москитом.

– Однако никто нам не отворяет, а ты говорил, что Паулита по вечерам всегда дома.

– Но вы поглядите, ваша милость, внутри свет.

Тот, кого называли «ваша милость», приложил глаз к замочной скважине.

– В самом деле! – воскликнул он. – Свет горит. Может, Паулита уснула. Стучи покрепче.

И оба принялись громко стучать.

– Пожалуй, они все-таки ушли.

– Возможно, но, раз она оставила свет, значит, скоро вернется.

– Придем еще раз попозже.

– Как прикажет ваша милость.

Незнакомцы ушли.

Через мгновение вернулись Паулита и Москит. Едва они постучались, как Хулия открыла им.

– Благодарите меня, моя красавица, благодарите! – сказала Паулита, обнимая Хулию.

– Благодарить за что? – спросила та.

– А вы не знаете, где я только что была?

– Не могу догадаться.

– У вас дома.

– Дома?

– Да, и видела сеньору. Она горько кается, что так обошлась с вами, и хочет вас видеть.

– Но что вы ей сказали?

– Много хорошего, особенно для вас: и, если вы захотите, я пошлю Москита вот с этим носовым платком, и ваша мать придет за вами.

– Паулита, как я вам благодарна за все! Но мне тяжело вернуться в дом, где у моей матери родилось такое ужасное подозрение…

– Я так и сказала ей, поэтому она и не пришла со мной; нужно, чтобы вы на это согласились по доброй воле.

– О, если б мне было куда уйти!..

– Неблагодарная. Здесь вы у себя дома.

– Паулита, верю вам, но поймите, долго оставаться в таком положении невозможно.

– Я понимаю.

– Что делать?

– Может, я скажу глупость, но почему бы вам не выйти замуж, как предлагает ваша мать?

– Сохрани, боже!

– Почему? Скажите откровенно.

– Паулита, вы же знаете, я люблю другого.

– Знаю, но из этой любви ничего путного не выйдет: он пират, и сами понимаете, ну как он может появиться во владениях испанского короля? Вы тоже не в силах разыскивать его по океанам, так когда же и как вы с ним встретитесь? Слышали, что о них рассказывают, – они похищают женщин, а потом, когда подруга им прискучит, убивают ее.

– Что вы, Антонио такой хороший.

– Они все хороши, когда мы их любим и когда они нас домогаются. Потом, узнав их поближе, мы каемся, что были так доверчивы. Ваш Антонио такой же, как и все остальные пираты. Иначе он ушел бы от них.

– Но я его так люблю!

– То-то и худо, что вы его любите. Поймите, он для вас недосягаем, как звезда на небе. Когда мы молоды, у нас в голове одни глупости, а потом приходится раскаиваться.

– А я все-таки верю, что мы с ним снова увидимся.

– Вы с ума сошли, Хулия! Уж не думаете ли вы, что пират посмеет показаться в Мехико? Да его повесят, едва он сойдет на берег. Может, вы надеетесь вернуться на Эспаньолу? Но и в этом случае вы не увидите его, ведь с этими людьми можно встретиться только случайно; а кроме того, вам не так-то просто уехать из Новой Испании. Послушайтесь моего совета, забудьте, как сон, вашу несбыточную любовь. Примите предложение и выходите замуж. Покинув дом вашей матери, вы будете полной хозяйкой у себя. Уверяю вас, кому вы ни расскажете о своей любви к пирату, всяк посмеется над вами. Это как если бы я влюбилась в турецкого султана.

– Но ведь он так любит меня!

– Хулия, Хулия, вы ребенок. Думаете, он вспоминает о вас? Да он понятия не имеет, куда вас забросила судьба. И уж конечно, он не так наивен, как вы, и не станет хранить вам верность, – уж он-то понимает, что вам с ним больше не встретиться. У них повсюду жены, в каждом селении, в каждой деревне; самые знатные девушки становятся их добычей. Примиритесь с тем, что он больше не думает о своей Хулии, для него она умерла.

– Паулита, если б вы знали, как мне больно от ваших слов!

– Мне очень жаль, но я полюбила вас, как сестру, и хочу излечить вас от этого безумия; вот почему я советую вам принять предложение и заодно уйти из дома, где с вами так дурно обошлись. Сперва это покажется вам тяжкой жертвой, вы все время будете думать о вашем пирате, он будет мерещиться вам повсюду. Но через год вы поблагодарите меня и сами будете смеяться над своей былой любовью. Ну, как, согласны вы, чтобы я послала мужа за вашей матерью?

Хулия задумалась, потом ответила с решимостью:

– Согласна.

– Вот, дорогой мой Москит, – сказала Паулита, – отнеси этот платок сеньоре, у которой я была, и скажи, что дочь ждет ее.

Москит торопливо вышел.

– Теперь, когда мы одни, – продолжала Паулита, – я расскажу вам в утешение, что в моей жизни тоже была первая любовь, я тоже полюбила человека, который был для меня недосягаем, но не потому, что он уехал в дальние края и я потеряла надежду встретиться с ним, а потому, что он был графом, а я – простой бедной девушкой. Я стала бы ему не женой, а возлюбленной, он это понимал и объяснил мне, что нас разделяет пропасть. Он удержал меня от падения, я послушалась его и вышла замуж за Москита. Сердце мое разрывалось, но теперь я знаю, что поступила правильно: кем я была бы сейчас? – потерянной женщиной. Я все еще люблю его и не могу без волнения о нем вспоминать, но я крепко держу себя в руках и живу своей жизнью, понимая, что не мог жениться на мне дон Энрике Руис де Мендилуэта.

– Так его звали?

– Звали и продолжают звать. Дон Энрике Руис де Мендилуэта не умер, нет. Правда, никто не знает, куда он исчез, но я уверена, что он жив.

– Вы очень страдали?

– Очень. Но я одумалась. Любить недосягаемого для нас человека – сущее безумие, верьте, Хулия, я это узнала по опыту; а вы не могли бы стать даже возлюбленной человека, которого вам не суждено больше увидеть.

Закрыв лицо руками, Хулия расплакалась. Паулита подошла к ней и стала гладить ее по голове.

– Мне очень жаль, что я причиняю вам боль, – сказала она, – но вы мне говорили, что у вас нет настоящей подруги и некому дать вам разумный совет. Вы уже не можете по-прежнему спокойно жить у себя дома, ревность отравила сердце вашей матери, она всегда будет относиться к вам с недоверием. А кроме того, едва ли дон Педро Хуан откажется от своих посягательств.

– После всего происшедшего надеюсь, что откажется.

– Вы ошибаетесь; буря утихнет, понемногу он придет в себя и снова воспылает к вам страстью. Живя с вами под одним кровом, он опять начнет домогаться вашей любви, пока не разразится новая буря, похуже той, что пронеслась.

– Вот потому-то мне и не хочется возвращаться домой.

– Но куда же вам деться? Может, у вас призвание к монашеской жизни?

– О нет, нет!

– В таком случае, где бы вы ни поселились, вам угрожают преследования этого человека, и тогда если до вашей матери дойдут какие-нибудь слухи, она решит, что вы покинули ее дом, желая приобрести свободу.

– Боже мой! Что же делать?

– Хулия, только ли любовь к пирату мешает вам выйти за того, кого вам прочит в мужья мать?

– Только любовь к нему; если я потеряю надежду, мне все станет безразличным на этом свете.

– Ну, с любовью к пирату надо распрощаться.

– Не говорите этого…

– Такова жизнь. Решайтесь, выбросьте из головы все безумные мысли; никто не мешает вам по-прежнему любить пирата; но не мечтайте о невозможном. Возьмите пример с меня…

– Вы не любили по-настоящему.

– Как, я не любила его по-настоящему? Хулия, да я и сейчас еще всем сердцем люблю его; люблю до сих пор, хотя могу лишь вспоминать о прошлом. Я без памяти люблю его, и это святая святых моего сердца, я храню мое чувство, несмотря на все непреодолимые преграды, которые разлучили нас. Мне пришлось и, может, еще придется выдержать немалую борьбу с моим чувством, ведь я видела его, говорила с ним, он сидел рядом со мной, сжимая мою руку, и, наконец, ведь он знал, что я люблю его. Я чувствую, мне еще суждено с ним встретиться в жизни, но верьте мне, Хулия, я сумею совладать с собой. А теперь скажите, можно ли сравнить вашу мечтательную любовь с моими страданиями, с моей мучительной повседневной борьбой, – ведь стоило мне сказать одно только слово, и я стала бы если не женой, то любовницей человека, которого я боготворю? Хулия, продолжайте любить вашего пирата, но ради этого детского чувства не приносите в жертву вашу будущность и покой вашей матери.

В эту минуту с улицы донесся шум экипажа и раздался стул к в дверь.

– Это ваша мать, – сказала Паулита и поспешила к двери.

Хулия смертельно побледнела; дверь отворилась, и в дом вошел Москит, а следом за ним сеньора Магдалена.

Мать и дочь бросились друг другу в объятия и разрыдались, не в силах вымолвить ни слова.

Москит отозвал Паулиту и шепнул ей:

– Как ты думаешь, кого я встретил по дороге, идя к этой сеньоре?

– Кого же? – спросила Паулита.

– Дона Энрике собственной персоной.

– Господи! – воскликнула Паулита и вся затрепетала.

– Не пугайся, лучше придумай, куда его спрятать: он приехал, рискуя жизнью.

– Но что он тебе сказал? – спросила молодая женщина, едва держась на ногах от волнения.

– Что я ему для чего-то нужен. Завтра в полночь он ждет меня против собора.

– И больше ничего?

– Ничего.

– А про меня не спросил?

– Нет.

Паулита подавила вздох, чувствуя, как печаль переполняет ее сердце.

«Если бы Хулия любила так сильно, как люблю я!» – подумала про себя молодая женщина.

Наконец дочь и мать заговорили.

– Успокойся, дочурка, не плачь, – сказала мать, утирая слезы, – едем домой, и прости мне все. Ты не знаешь, что такое ревность, и не дай тебе бог когда-нибудь узнать это чувство. Едем домой. – И мать взяла Хулию за руку.

Хулия покорно поднялась.

– Прощайте, Паулита, – сказала она, обнимая молодую женщину.

– Прощайте, – ответила та и разрыдалась, не в силах долее сдерживать свое волнение.

– Паулита, приходите завтра же к нам, – сказала Хулия, – я жду вас.

– Да, да, непременно приду, – ответила Паулита, – нам нужно еще закончить наш разговор.

Хулия и сеньора Магдалена сели в экипаж и в окружении пеших слуг с фонарями отправились домой.

Переступив порог жилища, покинутого после такого тягостного объяснения с матерью, Хулия разом вспомнила все рассудительные советы Паулиты; казалось, из глубины сердца звучит чей-то голос и повторяет все сызнова. Да, Паулита несомненно права.

Сеньора Магдалена хмурилась и бросала по сторонам встревоженные взгляды. Угадав, что творится в сердце матери, Хулия мгновенно приняла решение принести себя в жертву ради ее счастья.

– Матушка, – не колеблясь долее, начала она, – вы говорили, что кто-то просил моей руки?

– Да, дон Хусто, брат графини Торре-Леаль, – ответила удивленная сеньора Магдалена.

– Так скажите ему, что я согласна. Только пусть не вздумает медлить и откладывать.

– Благодарю тебя, дочурка, благодарю. Да благословит тебя бог! – воскликнула, заливаясь слезами, сеньора Магдалена и бросилась в объятия дочери.

– Ради вас, матушка, – прошептала Хулия.

И обе умолкли.

VII. ШЕСТОЕ АВГУСТА

Шестого августа 1669 года в одиннадцать часов ночи в дом к донье Ане постучался закутанный в плащ человек. То был дон Диего, который пришел увидеться с ней впервые после описанной нами в свое время сцены.

Донья Ана грустила; дон Диего вырвался из ее объятий и, признавшись ей в любви, больше не приходил. Тщетно молодая женщина поджидала его каждый вечер; шли дни, дон Диего не появлялся. Смертельная тревога охватила донью Ану.

«Он пренебрег моей любовью, – думала она, – что мне делать дальше в этом уединении?.. Нет, нет, он еще придет, придет, я буду ждать».

В эту минуту в прихожей раздался стук в дверь.

– Это он! – воскликнула донья Ана, поспешно расправляя складки платья и приглаживая волосы.

Послышались шаги на лестнице, потом в коридоре, и, наконец, дверь отворилась.

– Дон Диего! – воскликнула молодая женщина, поднимаясь к нему навстречу.

– Донья Ана!

– Я боялась, что вы больше не придете.

– И вы не ошибались, донья Ана, я и впрямь решил больше не видеться с вами.

– Неблагодарный!

– Совесть мучила меня. Но я непрестанно думал о вас, вспоминал каждое ваше слово, и мне вдруг стало невыносимо грустно в моем одиночестве. Тогда я решил прийти и сказать вам…

– Что? Что?

– Что я люблю вас, что мне нужна ваша любовь, вы…

– Дон Диего! – воскликнула донья Ана, бросаясь в его объятия, – как я счастлива!

– И я счастлив, донья Ана. Я понял, что Марина безвозвратно потеряна для меня. Я, как и вы, одинок в этом мире. Вы любите меня и достойны моей любви. Я виноват перед вами и должен загладить свою вину.

– Загладить вину? Но какую вину, дон Диего?

– Я был причиной всех ваших бед, Ана, это я посоветовал Эстраде похитить вас. В ту ночь он пришел ко мне и предложил, что откажется от вас, уступит вас мне, но в своем ослеплении я пренебрег этим счастливым случаем и причинил нам обоим незабываемое горе.

– Не надо больше говорить об этом, если вы в самом деле считаете меня достойной вашей любви.

– Да, вы достойны ее, Ана, я, и только я, виновен в том, что вы стали возлюбленной дона Кристобаля де Эстрады. Теперь бог посылает мне возможность загладить мою вину перед вами, и я это сделаю. Вы будете моей женой, Ана.

– О, это слишком большое счастье! – воскликнула взволнованная донья Ана. – Этого я не заслужила. Снова подняться в ваших глазах – какая радость для меня!

– Ана, я люблю вас, вы стоите моей любви, я сделаю вас счастливой; вы утешите меня в одиночестве, замените мать моей бедной дочери, мы уедем далеко-далеко, туда, где нас никто не знает. К счастью, я еще молод и богат, мы можем начать новую жизнь.

– Дон Диего! Вы – ангел!

– Завтра утром уложите ваши вещи, после полудня мы покинем город.

– О, какое счастье, какое счастье!

– Завтра в два часа дня я заеду за вами в коляске.

– Боже мой, ночь покажется мне вечностью! Настал счастливейший день моей жизни. Какое сегодня число? Я хочу навсегда сохранить его в памяти.

– Право, не помню.

– А я помню, сегодня шестое августа.

– Шестое августа? – проговорил ошеломленный дон Диего, вспоминая, что именно в этот день назначена его встреча с доном Энрике.

– Да, шестое августа! Но что с вами?

– Ничего, – ответил дон Диего, вынимая из кармана золотые часы, осыпанные драгоценными каменьями. – Без четверти двенадцать, – сказал он про себя.

– Но почему вы вдруг помрачнели? Этот день связан для вас с тягостными воспоминаниями?

– Да, Ана. Я должен немедленно уйти.

– Объясните же, в чем дело, дон Диего.

– Теперь некогда, оставим до завтра. Прощайте, моя прекрасная дама, – сказал он, целуя ее.

– Прощайте, любовь моя.

Дон Диего поспешно удалился.

– Тут скрыта тайна, – сказала донья Ана, оставшись одна. – Но все же он мой.

Дон Диего направился на ближайшую улицу, туда, где была назначена встреча. Впрочем, он не верил в нее. Дон Энрике был в его глазах обманщиком, – он обещал ему вызволить из плена жену, а вместо доньи Марины ему передали донью Ану. Юный пират, несомненно, скитается где-то вдали от Мексики, и все же дон Диего сдержит данное слово.

Была полночь, когда дон Диего, свернув на улицу Такуба, подошел к тому дому, где некогда жила донья Марина. Из комнат через балконы просачивался свет – необычное явление для столь позднего часа.

Едва дон Диего остановился напротив дома, как из дверей показалась человеческая фигура.

– Кто идет? – спросил Индиано.

– Тот, кто вам назначил встречу.

– Дон Энрике!

– Да, это я, дон Диего. Как вы знаете, не в моих обычаях нарушать данное слово.