скачать книгу бесплатно
– Никак нет, тащ командир! Два часа ночи! Они рыбы наловили и попросили меня уху им сварить. Не мог же я отказать!
– Каэшна не мог! Этожы офицера мои! Хто им может отказать? Ну, слава богу, а то я думал, что пора бросать пить уже!
– Товарищи офицеры! – бодро обращается к нам командир. – А найдёте ли тарелочку для командира сваво?
Мы от такой наглости даже сёрбать перестали.
– Тащ командир! – не выдержал Слава. – Ну что за подъебос такой, чесслово? Неужели мы командиру своему ухи пожалеем? Свою отдадим, если что!
– Ай, малаццы! – радуется командир. – Ща тужурку сниму и приду. Лёня, наливай!
Приходит, садится на своё место (а у каждого офицера в кают-компании есть своё место), с удивлением смотрит на уху, ложку и хлеб.
– Не понял. Это всё, штоле? Вы что её, на сухую, штоле, лопаете? Где сто граммов-то?
– Тащ командир, мы же на подводной лодке, а не пьяницы вам какие-нибудь!
– Да ла-а-адно! Што тут у вас, клуб трезвенников организовался за время моего отсутствия? Кроме вас, дежурного и верхней вахты тут ещё кто трезвый есть? Мож, щаз большой сбор сыгранём и проверим?
Да какой такой большой сбор? Половина же сейчас под «Фроузен» Мадонны отплясывает где-то в Оленьей Губе, а не на борту даже вовсе. Поэтому сидим и молча сопим.
– Лёня, – не выдерживает командир, – возьми там в шкапчике у меня нольпяточку, разбодяжь да неси скорей со стаканами, а то уха остынет.
Знатно поуховали тогда, доложу я вам!
Чуть про ялик-то не забыл рассказать. Мы так и уехали потом с ним в родную базу. Удивительная, доложу я вам, картина – ракетный подводный крейсер стратегического назначения с принайтованным на ракетной палубе яликом.
Упадок
Знаете, почему минёров на флоте называют «румынами»? Мне лично больше нравится прозвище «пасынки флота», но в основном их называют «румынами» потому, что на выходах в море они практически ничего не делают. Иногда они, конечно, целятся болванками в Баренцево море и пуляют. И знаете, таки попадают.
На том выходе, историю из которого я сейчас расскажу, мы и должны были стрельнуть торпедой, вместе с сикстиллиардом других задач. С первого дня минёры ходили суровые, как нитки от матросской шинели.
– Минёры, – спрашивал их командир, – вы почему бродите по моему кораблю небритые? Я понимаю, что вы – румыны, но не военнопленные же!
– Нельзя, тащ командир! – гордо отвечал минёр с тремя волосинками на подбородке. – По традиции бриться запрещено, пока не стрельнем!
– Минёр! Чем там стрелять-то? Одну железную трубу из другой забортным давлением вытолкнуть! А если бы вы боевой стреляли, то вы и жопы не подтирали бы, может? Напомнить тебе про ДУК у трюмных? Полчаса – и все здесь стоите передо мной, как хуй перед травой! Гладко выбритые!!!
Через пять минут к командиру прибежали флагманские минёры дивизии и флотилии (тоже с нами были, а как же?). Долго с ним шушукались, меняли цвет лица и махали руками.
– Да хуй с ними! – сдался командир. – Пусть так ходят. Вы мне уже больше нервов порвали, чем их убогий вид. Только на глаза мне пусть не лезут без дела!
Старшим с нами на борту был командир дивизии, совсем недавно назначенный и не успевший ещё получить контр-адмирала. Вообще ему предлагалось идти на торпедолове и оттуда руководить стрельбой и, соответственно, поимкой торпеды, но комдив вышел с нами на борту. Был он мужчиной суровым, начинавшим свою военно-морскую карьеру боевым пловцом-диверсантом на Черноморском флоте и занявшим свою очередную, но не последнюю ступень. Он много и со вкусом ругался, был крепким, коренастым мужиком и часто орал. Но при этом был так добр и обаятелен, что никто его не боялся. В основном им восхищались и уважали. По национальности он был черемис, как и наш экипажный замполит, что заставляло их вслух гордиться этим и без конца пикетировать друг друга подколками. Других известных мне черемисов на флоте не было, и мы часто, издалека и аккуратно, подъёбывали их обоих по этому поводу. Особенно замполита. Комдив так вкусно и изощрённо ругался, что мы им просто заслушивались.
– Почему вы улыбаетесь, когда я вас ебу?! – возмущался он.
Когда кто-то из штабистов сделал ему замечание, что он много матерится, он, не раздумывая, ответил:
– Это я не матерюсь, это просто тупой и так шучу!
И да, торпеду после стрельб положено словить. Так как она дорогая и «всёвотэтовот».
Заняли полигон, погрузились, сидим и скучаем: тоже мне делов-то – торпедкой пульнуть.
– Чего такие не тревожные?! – интересуется комдив, прибегая в центральный. – Чувствую какое-то всеобщее расслабление в воздухе! Хафизыч, волнуешься хоть?
– А чего мне волноваться? Мне Антоныч рассчитал уже дифферентовку на полное затопление семнадцатого отсека, Эдуард кнопочки на «Молибдене» протёр, отсек семнадцатый трюмные загерметизировали из первого и второго. Запаса ВВД – полные баллоны с горочкой. Не нахожу ни одного повода для волнения, тащ капитан первого ранга!
– Хафизыч! – краснеет комдив. – Это жестоко!
– Не, ну я могу сделать вид, что волнуюсь… Хотите, по центральному бегать начну, заламывая руки?
Комдив подумал:
– Не, если механик будет бегать по центральному, заламывая руки, я сам от страха обосрусь.
Ну и так, слово за слово, ложкой по столу, стрельбанули. Тут же всплываем по ходу торпеды и вызываем торпедолов. Все волнуются, включая море. Потому что потерять торпеду – это косяк несравнимо больший с затоплением семнадцатого отсека. Наверху пасмурно плюс косой дождь и небольшой штормик. Ну как небольшой – для нас-то он небольшой, а торпедолов мутузит знатно, конечно. Торпеду мы нашли быстро, что неудивительно с нашей-то высоты. Начали семафорить торпедолову, закладывая его на верный путь. Торпедолов командам не внимал почему-то.
Минут через пятнадцать сверху послышался топот двух пар ног – это командир с комдивом прибежали, мокрые, злые и возбуждённые до невозможности. Доносятся обрывки их диалога.
– Да сколько я здесь буду торчать, как забытая слива в жопе, Саша?! У нас планов ещё отсюда и до космоса, а он дрочит там на волне!!!
– Связисты! – орёт комдив, снимая мокрый тулуп уже в центральном. – Дайте мне этого уёбка на связь!!
– Упадок, – говорит командир, стаскивая валенки.
– Что – упадок?
– У него позывной «Упадок», а не «уёбок».
– Это торпедолов – упадок, а командир его – уёбок!!! – и комдив начинает бешено вращать глазами по центральному посту.
Я разворачиваю дифферентовочный журнал, беру карандаш, калькулятор и начинаю рисовать в журнале ромашки, периодически подсчитывая количество их лепестков на калькуляторе. Чтоб, значит, сразу было понятно, что я ужасно занят и меня лучше не отвлекать вообще. Механик начинает миллиметровать обороты турбин, а боцман двумя руками хватается за рулевое управление, хотя рулём сейчас с мостика управляют.
– Может, вам чаю стакан, б? – спрашивает замполит у комдива.
– Может, мне коньяку стакан лучше? Чаем-то душу не обманешь!
– Ну, мы же на подводной лодке, б, всё-таки.
– Это вы на подводной лодке, а я – в упадке!!! Черемис! Ты черемису коньяка зажал, что ли?
– Да нет у меня коньяка, б!
– У замполита нет коньяка? Да на кой хуй ты тогда вообще в море пошёл, если не комдиву коньяк наливать? Как ты меня без коньяка воспитывать-то будешь? Я ж упёртый, как баран, когда трезвый!
– Так вас же замполит дивизии должен воспитывать, б, а не я!
– Ну да. Мало мне дармоедов на борту.
Связисты дают связь.
– «Упадок», – напоминает командир, пока комдив не успел открыть рот. Комдив машет на него рукой и начинает притворно ласково, но постепенно срываясь на ор. На фиг ему связь вообще? С такими-то децибелами его и на Евровидении в Норвегии слышно, небось:
– «Упадок»! «Упадок», это «Стрелок»! «Упадок», когда у вас обед закончится? Как нет обеда? Хорошо, когда у вас закончится адмиральский час? Как не спите? А что вы там вообще тогда делаете?! Я бы возмутился, если бы вы обедали или спали, игнорируя мои нелепые попытки вами управлять! Возмутился, но понял бы! Подумаешь, тут полк по тревоге сидит пять часов – обед же у моряков!!! А так я ни хуя не понимаю. Я три лампы семафорные спалил уже, управляя вашим баркасом!!! Куда вы гребёте, блядь, объясните мне?! Как?! Как вам передать курс, чтоб вы начали правильно маневрировать?!! Что «волна»? А у меня что, не волна, а безе на торте?!! Хотите, я сейчас эту торпеду сам словлю, а потом вам в жопу её засуну?!! Нет, блядь? А почему же нет? Я сейчас развернусь и в пенной волне уйду дальше Родину защищать, а вы, пока торпеду не словите, чтоб в базу не возвращались!!! А если не словите, то вообще не возвращайтесь никогда!!! Корсарствуйте тут до конца своего века!!! Значит, так!!! Отставить плакать по открытым каналам связи!! Я сейчас развернусь на торпеду, идите мне в нос и пиздуйте вперёд, пока в поплавок не уткнётесь!!! И быстро! Быстро мне!!! Отбой!!
– Тащ комдив, – замечает командир, – может, зря вы их так отъебали жёстко. Им же там сейчас очень несладко с такой волной и на таком корыте.
– Ты что, Саша? – брови комдива уползли под шапку, и голос опять спокоен, как река августовской ночью. – Кто их отъебал? Я ж так, взбодрил их просто, от души, чтоб чувствовали локоть товарища! Чё ты валенки-то снял? Айда маневрировать!!!
– Не знаю, как насчёт локтя, б, – глубокомысленно замечает зам, когда они убегают обратно на мостик, – но хуй возле жопы даже я почувствовал!
– Лишний хуй в жопе не помеха, – философствует механик. – Что там про чай-то ты говорил, Стас?
А замполит у нас боролся с матом на корабле. Но всё время говорил «б» в конце каждой фразы, особенно когда волновался. Это он так слово «блядь» сокращал. Хороший был замполит. Жаль, уволился потом.
Торпеду они словили, конечно, что очень и очень непросто, если вы не в курсе. А по возвращении в базу командир дивизии объявил всем членам экипажа торпедолова благодарность и наградил их внеочередным отпуском. Справедливый был потому что.
Дежурный
– Ну, как там Вова?
– Нормально.
– В говно по-прежнему?
– Скорее – в говнище, Сей Саныч.
– Ну, собирай тогда дежурных в центральном.
Объявляю по «Лиственнице»:
– Дежурным по ПЛ собраться в центральном посту!
Наш старпом в это время рисует на бумажках буквы «Х», а на одной букву «Д» и складывает эти бумажки себе в шапку. Дежурные собираются в центральном с пакетиками, только двое приходят с пустыми руками – один вчера сменился, а второй завтра заступает.
Прелюдия.
Вова должен сегодня сменить меня с дежурства по кораблю. Но вчера абсолютно неожиданно он купил себе автомобиль и, естественно, всю ночь его обмывал. Помня про свой долг сменить товарища, он каким-то чудом добрался до корабля к обеду и выдохнул парами спиртзавода на полной мощности мне в центральный: «Эдык, вснрмально. Я нместе. Щаз псплю часик и буду, как агуретсъ!» После чего потерял сознание и связь с обоими мирами.
Я сразу загрустил. Устав имеет изящный и точный выход из данной ситуации: не сменили, стой дальше. Но у нас по традиции это не практиковалось, и людей всегда меняли с вахты. Грустил я ещё и потому, что надо было как-то придумать и подать старпому информацию о том, что Вова мертвецки пьян, при этом не сильно подставив Вову. Тоже традиция – всегда защищать товарища. Спасибо старпому, что он меня выручил и за пару часов до смены затребовал к себе Вову на какой-то срочный инструктаж. Я, конечно, прошептал команду по громкоговорящей связи, чтоб, не дай бог, не разбудить Вову. Но старпом у нас резкий, как пуля, и, не дождавшись Вову в течение пары минут, сам ринулся к нему в каюту, а жил он как раз под Вовой. Потом позвонил мне:
– Я дверь открыл и чуть сознание не потерял. Чё ты мне сразу-то не сказал? Чё ты сопишь в трубку, как вошь? Что за круговая порука, блядь?! Вот и стой теперь вторые сутки, раз ты такой перец!
И трубку бросил. Облегчённо вздыхаю – знаю, что отойдёт через полчасика примерно.
Дежурные собираются в центральном понурые, потому как историю про новоиспечённого автомобилиста уже все знают. В пакетах у них еда: у кого бутерброд, у кого печеньки, у кого ещё что. Кому-то же из них придётся неожиданно заступить, а хоть военный моряк и может не есть месяцами, но не война же сейчас, поэтому отдадут еду тому, кто заступит.
– Все? – уточняет старпом. – Кто вчера сменился и завтра заступает, свободны, остальные – прошу к шапке. У кого буквы «Хуй», тому не повезло – они пойдут домой разлагаться семейным бытом, а счастливчик с буквой «Дежурный» примет из мозолистых рук Эдуарда флаг корабля на следующие сутки.
Определились, кто заступает.
– Ну, всё, везунчик, подмывайся, брейся – и на развод! Эдуард, переписывай книгу выдачи оружия и дежурства по кораблю, – говорит старпом, – я подпишу.
– А я и не заполнял ещё, – отвечаю.
– Вот же хитрая ты жопа! Я ж тебе сказал, что ты на вторые сутки заступаешь!
– Так точно! – браво и абсолютно не в тему рапортую я, потому что сказать же что-то надо (традиция уважать старших), а сказать-то и нечего.
За Вову не переживайте. Он отстоит потом и свою вахту, и вахту того, кто стоял за него, а раз пришёл на корабль, то старпом его наказывать не станет – рвение к службе и желание не подвести товарища абсолютно налицо, поэтому и наказывать не за что. По традиции, опять же.
А вообще Вова не то чтобы пил много и часто, но когда пил, почти всегда попадал в нелепые ситуации. Например, в автономке решили они с комсомольцем релакснуть свои истерзанные нервные системы при помощи алкоголя. А что?
Что тот бездельник, что этот, в общем-то. Ну, сели, дёрнули по стакану, и всё у них неожиданно закончилось. А раззадорились уже – хочется продолжения банкета. Нашли у начхима (он жил в каюте с комсомольцем) бутылку с настойкой золотого корня (родиолы розовой, по-научному) и вполне резонно, как им тогда показалось, рассудили, что лишний тонус их молодым и здоровым организмам не повредит, а начхим поорёт да забудет. Но не учли они, что концентрацию этой самой родиолы начхим сделал атомной, по рецепту «одна капля на стадо». Вдув её в два своих хобота, абсолютно потеряли сон, спокойствие, аппетит и тягу к прекрасному. Двое суток ходили по кораблю, как зомби, с потрескавшимися красными глазами и дрожью в конечностях, а все над ними при этом смеялись вслух. Потому как смеяться над товарищами – это тоже флотская традиция. А у Вовы потом ещё пару лет спрашивали:
– Владимир, вам наливать? Или вы без родиолы розовой не употребляете?
Вообще традиций на флоте много. Они важнее уставов и прямых приказаний начальников, потому что, исполняя традиции, моряк выказывает уважения всем тем, кто покорял моря до него и чтит память военно-морских предков.
Например, у подводников есть традиция – в море, выходя наверх в надводном положении, докладывать на мостик: «Капитан-лейтенант Овечкин поднялся наверх!» И потом: «Капитан-лейтенант Овечкин спустился вниз!»
Понятно, что на лодке с экипажем под двести человек – из них сорок на вахте, а сто шестьдесят слоняются – эта информация вряд ли несёт какую-то ценность для вахтенного офицера, который в это самое время одновременно руководит корабельной вахтой, управляет подводной лодкой, следит за надводной обстановкой, суточным распорядком, графиком связи и мечтает о своей тёплой и мягкой в некоторых местах жене Марине. Но иногда с мостика даже отвечают: «Есть!» Или: «Принято!»
Опять же по традиции на любой доклад командиру должен быть дан четкий ответ или распоряжение. Знаете, что отвечает командир на доклад вахтенного офицера: «Наблюдаю рыболовецкое судно. Ходом таким-то на параллельном курсе с безопасной дистанцией следует в Ура-губу»? Он отвечает: «Не препятствуй!» Как будто вахтенный офицер в это время уже достал свой абордажный крюк и оскалил зубы.
Потому что – традиция.
Таракан
Если вы никогда не спали на подводной лодке, то считайте, что вы нормально не спали никогда вообще. Потому что спится на подводной лодке так же сладко, как в маминой утробе. Представьте: полнейшая темнота, шелест вентиляции, приятное гудение электрического тока в проводах и мерный гул механизмов… Вот прямо сейчас пишу, и глаза сами закрываются. А ещё на подводной лодке ты почти всё время заёбан, уставший вусмерть. А какие там снятся сны… Эх.
И вот вы сладко спите после полутора суток вынужденного бодрствования, а вас начинает кто-то грубо хватать руками, трясти и орать прямо в ваши «свит дримсы»:
– Эди-и-ик!!!! Эдии-иикбля-а-аа, вставай! Бля-а-а-а, Эдик, пиздец, просыпайся!!!!
Ага, началось, думаю я себе спросонья. Механизмы гудят, вентиляция шелестит, значит, на лодке всё в порядке. Вот она, значит, как подкралась-то, Третья мировая… Это Игорь так вероломно трясёт меня за плечи – наш турбинист.
– Да встал, Игорь, встал! Хватит меня уже так беспардонно трясти! Что случилось-то?
Но Игорь уже выскочил из каюты и орёт в соседней:
– Борисы-ы-ыч! Борисы-ы-ычбля, вставай!!! Бля-а-ааа, Борисыч, пиздец, просыпайся!!!
Вот же интриган хренов. Через минуту стоим в проходе между каютами: Игорь в РБ и подпрыгивает, мы с Борисычем в трусах и озабоченных лицах.
– Бля, мужики, мне таракан в ухо заполз!! Что делать-то!!! – Игорь, конечно, в панике.
