Небо и Твердь. Новая кровь. Часть 1

Он старался не задумываться о том, что рано или поздно придёт его пора занять Светлый престол, потому что знал, что предшествовать этому событию обязательно будет что-то очень неприятное. Он не хотел тратить жизнь на общение с благородными эвелламе, не хотел всё своё время отдавать бесконечным соборам, судам и разборкам меллей, не знающих, чем занять себя, кроме как ещё раз поссориться с давними врагами своего облака. Лейиди Веллами хотел прожить жизнь человека, которого спустя столетия вспоминали бы с теплом и благодарностью. Если он бы он всего себя посвятил другим людям, это было бы высшей наградой!

Начинать всегда нужно с малого. Сейчас он всего-то принялся кормить детей ммиредов и раздавать им осколки светлых сердец, чуть продлевая молодость. Но пройдёт время, мелли Светлых Небес увидят, что люди с гораздо большим усердием готовы служить тому господину, который делится с ними своим сердцем.

Дальше – больше: рано или поздно, вдохновлённые его примером, другие молодые мелли и вельможи, некоторые из соображений выгоды, другие – из пробудившегося сочувствия, тоже неизбежно озаботятся созданием более благоприятных условий для своих подчинённых… Потихоньку-потихоньку, минуют года, и жизнь на Светлых Небесах станет лучше для всех! Забудутся глупые традиции, сотрутся границы, отпадёт нужда в меллях – зачем каждому крупному облаку свой родовитый военачальник, если войн давно уже нет? Да Небесные торгаши тоже исчезнут, если благословенные блага будут принадлежать всем! Богатства и сердец местным владыкам не занимать, стоит чуть равномернее это всё распределить, и тогда Рай перестанет быть Раем на одних только словах.

Конечно, ограничиваться Небесами Лейиди Веллами не собирался. Ему было бесконечно стыдно за своих современников, за предков, за всех тех эвелламе, что столько лет ничего не делали для своих младших братьев с земли, не помогали им в их бесконечных конфликтах, не давали советов, ничего не давали. Небесный Владыка – Ветер; Небесный Велль-Воевода – Гром; Небесный Жрец-Сказитель – Дождь; сколько лет назад твердынцы в последний раз слышали их голоса среди облаков? Сколько лет назад были утеряны те священные знания, что подчиняли Небесному народу первозданную силу, таящуюся в лучах солнца и перьях облаков? Как давно забыли эвелламе секрет управления сердцами стихий?.. Эвелламе и твердынцы отдалялись друг от друга столетие за столетием, но, пока первые теряли божественную свою сущность, последние продолжали и продолжают слепо верить в то, что когда-нибудь к ним придёт помощь. Что они не одни в полном несправедливости мире, что, если долго звать и отчаянно верить, Небеса откликнутся. Пришла пора Небесам откликнуться, думал Лейиди Веллами. Для того ему не обязательно было становиться Повелителем Света и вынуждать свою бабушку оставить трон… Лейиди был бы вполне удовлетворён и званием велля – светлого воеводы.

Сперва Светлое Небо станет Раем, затем придёт пора Тверди. А потом, конечно, обязательно нужно будет заглянуть на Тёмные облака. Не от хорошей же жизни уррайо только и думают, что о мировом господстве и повсеместном воцарении зла!

Естественно, все его масштабные планы, стремления, которые он и не старался скрывать от окружения, получали одобрение лишь в его облачных снах, а в реальности вызывали чаще всего в ответ только улыбки и добродушные смешки. Тётя Лоринда, которую он считал своим самым близким другом под Солнцем, принципиально не верила, что когда-нибудь жизнь станет лучше, чем сейчас, но не отзывалась о мечтах Лейиди с презрением, сдерживала слова. Гордион Алиньо, любимый его наставник, вполне серьёзно выслушивал восторженные речи ученика, с лёгким сомнением покачивал седой головой, хотя не говорил ни слова против. Риндо Аденн – четырнадцатилетний мальчишка, – может, и считал всё это чушью собачьей, но положение не позволяло ему заявить подобное вслух. А бабушка Азале смеялась над внуком с упоением. Лейиди прощал ей её веселье, зная, что разубеждать её в чём-либо бесполезно.

…

Прошло два дня с того вечера, когда владычица Азалелла в последний раз застала своего внука за созерцанием заката.

Уставший, как после долгой прогулки по облачным вязким сугробам, Лейиди Веллами думал о своей бабушке и о том, как бы её задобрить, прислонившись боком к полупрозрачной хрустальной колонне на пороге сказительской залы. Он так тяжело дышал, что его услышали из-за закрытых дверей.

– Лейиди, это ты? – послышался голос изнутри. – Заходи, чего стоишь там?

Он вошёл, аккуратно прикрыв за собой тонкие резные двери из белоснежного дерева. В гигантской комнате с зеркальном потолком пахло цветами и шерстью снежных барсов. Хозяйка сидела спиной ко входу у коротконогого миловидного столика, украшенного узорчатыми бутонами роз, заваленного книгами, перед ней простирались зелёные ряды доморощенных кустов алебейо и юных окрапиновых деревцев. Откуда-то издали доносились тихие попискивания: «Миу-миу. Миу-миу!»

– Я после тренировки с дедушкой Гордионом, – поведал Лейиди, налаживая дыхание. – Очень устал, тётя Лоринда. Можно попить?

Лоринда Ледвейго в своём неизменном странноватом наряде дворецкой сказительницы, поправив длинную светлую чёлку, обернулась и отрезала:

– Вода как раз закончилась, я поила Небосводу. Растёт не по дням, а по часам, – она неопределённо махнула рукой в сторону кустов. – К следующему году будет уже как раз тебе по размеру, если ты изволишь стать чуточку крупнее.

Лейиди усмехнулся и сел на уголок длинной мраморной скамьи, смирившись с жаждой.

– Как успехи у будущего велля? – серьёзно спросила Лоринда Ледвейго, одновременно что-то чиркая пером на сверкающем облачной чистотой пергаменте. – Сколько уррайо сможешь забрать с собой в Никуда, если вдруг что?

– Нисколько, вероятно, – честно признался Лейиди. – Смысл владения оружием нынче не в том, чтобы как можно больше совершить убийств, а чтобы красивее двигаться перед восторженной толпой, а то ты не знала, тётя!

– Да что Вы говорите, мой велле?

– К сожалению, так и есть. Ну что же, когда освободишься, поможешь мне?

– С чем? Ещё не отказался от своих походов к мирредам?

– Не отказался, тётя Лоринда. Сегодня мне вновь предстоит поход в нижние обиталища.

– Ну, – она глянула на него косо. – Помогу, бес с тобой. Однако для начала выслушай меня. Знаешь, – она вдруг пристально вгляделась ему в глаза. – Я часто в последнее время думаю о тебе, о будущем твоём, юный мой друг. Мне тревожно за тебя, уж слишком… тяжёлую дорожку ты выбрал.

Лейиди улыбнулся.

– Я ждала тебя, – продолжала тётя Лоринда, – чтобы попросить тебя кое о чём. Для твоего же блага. Это серьёзная просьба. Понимаешь меня?

– Понимаю, тётя Лоринда. Клянусь первым и последним своим рассветом сделать всё возможное, о чём бы ты ни попросила!

Пожилая женщина фыркнула, как фыркнуть себе бы не позволила ни одна Небесная дама. Она не пользовалась дарами светлых облаков и не стремилась сохранить себе вечно молодой вид, и потому выглядела сейчас на свои сорок лет.

– Святое Небо, Лейиди, к чему такие речи! От тебя требуется только одно – сидеть смирно и не мешать мне. Я хочу, – она протянула руки и, смахнув прочь несколько неисписанных листов, достала из-под них небольшую шкатулку из тёмного дерева, – заглянуть в твоё будущее, светлый велле.

Шкатулка выглядела достаточно новой и тускло блестела на косых солнечных лучах, глядящих сквозь прозрачный потолок. В отличие от Уррэйва, раз в месяц нависавшей над своей Луной, Светелица никогда не поднималась выше Солнца, до Края оставаясь всегда освещённой. Сейчас, хотя время близилось к закату, в столице было светло, как в полдень.

– В моё будущее, – повторил её слова Лейиди. – Тётя Лоринда, будет нехорошо, если я его узнаю. Быть может, сейчас ты мне скажешь, что сегодня в Нижних облаках подо мной провалится снег, и я разобьюсь о Твердынские скалы.

– И что ты тогда сделаешь? – подняла одну бровь сказительница. – Угомонишься и не пойдёшь никуда?

– Не думаю, – Лейиди, прикрыв рот, рассмеялся, – я тогда пойду, но осторожно. Но всё же лучше мне не знать грядущего. Слишком много сказок о том, как, заглянув сквозь время, человек сходил с ума. Вот кто знает, как всё обернётся и что ты услышишь между строк своих песен?

Лоринда Ледвейго качнула головой, встала, со шкатулкой в руках подошла к мраморной скамье и села рядом с Лейиди.

– Ты говоришь верно. Я не буду рассказывать тебе того, что увижу и услышу. Я проведу этот ритуал для себя, чтобы моя душа успокоилась. Нужно же мне как-то спать ночами. Твоя мать, – голос её слегка потух, – твоя мать… Небо, ты так похож на неё. Но она не стремилась к тому, к чему стремишься ты. Я никогда не гадала для неё, и теперь жалею.

– Но, тётя Лоринда, послушай, нужно же разрешение бабушки Азале для того, чтобы провести полноценный ритуал…

– Чушь это, – оборвала его сказительница. – Должность моя незавидна, ни одного шага не могу сделать без позволения Её Светлейшества, а за жизнь за свою мне было дозволено провести дай Небо пять ритуалов. Проведу один небольшой вне формальной обстановки и без дюжины страховщиков за спиной, по своей инициативе, ничего не случится.

Согласно кивнув, Лейиди уставился на шкатулку. Она была слишком обыкновенная на вид для колдовского предмета, но, когда пальцы Лоринды Ледвейго легли на её крышку, кто-то невидимый словно холодной кистью провёл по лбу юноши, и он едва заметно вздрогнул от неожиданности.

– Дай руку, – приказала сказительница. Он подчинился. Он не любил чужих прикосновений к своим кистям, не любил до такой степени, что его горло всякий раз сжималось, когда кто-то, пусть даже ненароком, дотрагивался до его пальцев или запястья. Но тут выбора не оставалось. Тётя Лоринда прислонила его ладонь к холодному дереву, и в тот же миг в сердце Лейиди что-то не больно, но ощутимо кольнуло.

– Странное чувство, – прошептал он, прикрыв глаза.

– А теперь помолчи, – произнесла Лоринда Ледвейго.

Она запела низким голосом. Лейиди нравились песни, он часто слушал хор юных мелль по Святым дням, жалея о том, что не может оказаться в их строю и возносить хвалу Солнцу под мягкие вздохи рожков. Но мелодия, которую он слышал сейчас, разительно отличалась от тех, к которым он привык. В ней не было умиротворения и сдержанной красы безоблачного рассвета, наоборот, полутона минорных однотипных напевов смутной тревогой наполнили его сознание, а невидимая ледяная кисть, проникнув сквозь плоть, вновь коснулась его сердца, но на этот раз на продолжительное время. Лейиди захотелось отказаться от ритуала, но он заставил себя собраться и сдержать чувства.

Лоринда Ледвейго пела о ручьях, искрах, дождях и молниях. Под её монотонный голос сознание юноши сделалось мягким и покорным, подобно невесомому перу, сорвавшемуся с птичьего хвоста и, повинуясь голосу ветра, мягкими движениями спускающемуся к Тверди. Он пытался думать о чём-то, но не получалось. Словно бы и разум, и душа были не в его власти, а во власти чего-то инородного, вторгнувшегося в его голову и грудь, подчинившего всю его сущность. Это было не приятно и не больно, это не вызывало никаких ощущений, кроме нежелания сопротивляться. Он словно шагнул за пределы своего тела и смотрел на всё со стороны взглядом равнодушным и холодным.

Лейиди не знал, сколько длилась песня тёти Лоринды. Но когда он вдруг ощутил, как воля вернулась к нему, и вновь увидел мир своими глазами, то понял, что его рука, прислонённая к шкатулке, очень сильно затекла. Женщина пустила его, и юноша, уже не сдерживаемый прикосновением невидимой кисти, слегка отодвинулся прочь, схватив сам себя за запястье.

Губы тёти Лоринды слегка дрожали, и взгляд её забегал, когда она положила шкатулку на скамью.

– Что-то плохое? – заинтересованно, но настороженно спросил Лейиди. – Тётя Лоринда? Что с твоим лицом? Меня ждёт мучительная смерть, если я продолжу не слушаться бабушку?

Она вдохнула, выдохнула и улыбнулась, посмотрев на него. Эта улыбка успокоила лёгкую панику, поднявшуюся со дна души Лейиди.

– Нет, ничего такого, – произнесла женщина. – Если ты продолжишь искать справедливости для своего народа, твоя дорога будет залита солнечным светом. Не волнуйся ни о чём.

Её голос звучал размеренно, без тревоги, но юноше не давал покоя тот странный её взгляд, которым она наградила его по окончании ритуала.

– Да? – тихо спросил он. – Это хорошо. Это хорошо…

Они оба молчали какое-то время – вероятно, потому что оба чувствовали недосказанность, повисшую в воздухе.

– Ты только… помни, ради кого ты строишь все свои амбициозные планы, хорошо? – тётя Лоринда взяла его за руку. – Ради справедливости для своего народа. Ради простых эвелламе. Слышишь, Лейиди?

– Да, – немного удивлённо отвечал юноша.

Он не понимал, зачем она задаёт этот вопрос, когда ответ на него был вполне ясен. «Да, я хочу справедливости. Для своего народа. Для народа Тверди тоже, и для несчастных демонов уррайо, для всех в этом мире». Впрочем, сказительнице было виднее, какие вопросы сейчас уместны.

Тётя Лоринда сказала, тряхнув головой:

– Ладно, светлый велле, иди-ка куда хотел. Я подойду через какое-то время к задним палатам и помогу, если понадобится.

Лейиди встал и вежливо поклонился. Подойдя к двери, он развернулся и искренне проговорил:

– Спасибо, тётя Лоринда! За то, что волнуешься за моё будущее, и за то, что помогаешь! Я так благодарен тебе!

Сказительница улыбнулась ему и махнула рукой. Заменив для Лейиди мать, покинувшую Небеса так рано, она продолжала играть эту роль и сейчас, когда юный наследник престола уже считался взрослым человеком.

– Пройдёт время, и Небо вернёт тебе твою благодарность, если не остепенишься и не решишься податься в Светлый собор.

Лейиди Веллами засмеялся.

– Насчёт этого не беспокойся, тётя Лоринда! Светлому собору долго придётся ждать меня, – и покинул комнату, тихо затворив хрупкую дверь.

Лоринда Ледвейго стояла у своего стола минут пять. Потом села и взяла один из чистых листов, макнула в чернила кончик лебединого пера. Сидела ещё какое-то время, бессмысленно глядя куда-то в пустоту.

Наконец, пробормотав сквозь зубы «о святые Небеса», принялась выводить каллиграфически-ровные буквы.

Она закончила только через полчаса.

«Помни об этом, когда встанешь перед выбором», – это были последние строки.

– Ничего не изменилось за столько лет, – вслух сказала Лоринда Ледвейго, и её выдох был горек, как вышинная полынь. – И, видят Небеса, не изменится. Твой сын… ах, может, мне стоило в тот день просто уйти?

Глава 8. Тёмные Небеса. Сын Тёмного Повелителя отправляется в Никуда

Зло, обитающее среди чёрных облаков, – зло живое, чувствующее, готовое огрызнуться в ответ на удар, всегда желающее причинить боль и страдание. Таким его задумал Всевышний Создатель, и таким оно останется до исхода века своего. Посмотрите ночью на Небо, вглядитесь в узоры созвездий и облачных перьев, и Вы увидите тень этого зла, и сами почувствуете его пристальный леденящий взор. Глаза ночи холодны, как благословение.

Зло, которое заключает в себе Ничто, с одной стороны, сложно назвать таковым, ведь там, в Нигде, нет места жизни, а, значит, нет и тех, кто пожелал бы нанести кому-то вред. Однако, если называть злом всё, что несёт смерть и останавливает дыхание, то нет в этом мире места хуже Ничего. Оттуда не возвращаются. Оттуда не долетают песни. Когда приходит день, и Тёмное Небо летит над просторами Ничего, то горе храбрецу, рискнувшему высунуться из своего облака! – Ничто высосет из него душу и иссушит его тело, оставив только голые кости да пустую одежду, которые тоже рассеются через час или два. Таков закон отсутствия.

В этот вечер отец говорил, сидя верхом на своём роскошном черногривом льве, и слушали его не только воины Тьмы, а сотни и тысячи уррайо, слетевшиеся к столице со всех Небес. Чуя запах близкого возмездия, тёмный народ всё ближе и ближе подбирался к Уррэйва, готовый служить. Отец говорил о Ничём, и, загипнотизированные низким мерным голосом своего вождя, уррайо не могли оторвать от него глаз.

– Братья и сёстры мои, у всех у нас одна цель и одна мечта. Все мы желаем вновь повелевать Небесными стихиями, вернуть себе давным-давно украденное, – Властелин сопровождал речь хозяина недовольным, внушительным порыкиванием. – Но нам не завладеть Грозой, Дождём и Ветром, если некому будет принять в свои руки вожжи этой могучей колесницы. Настала пора вновь объединиться трём родам-повелителям! Я, Ночной Ветер, и брат мой Айери Лэйо, Повелитель Дождей, – мы не сможем с ним в одиночку взять контроль над силами Небес, когда вновь присвоим себе то, что наше по праву. Пришла пора для Хозяев Гроз Нианорэ вернуться домой! Много лет назад изгнанные за многочисленные прегрешения, они искупили свою вину ссылкой. Я, Повелитель Тьмы, отправляюсь им вослед, и на исходе следующей четверти все три Повелителя будут готовы идти в бой за осиротевших своих детей – за Ветер, за Грозу…

Анэйэ и Эррамуэ сидели верхом на одной из львиц, крепколапой и сильной самке, выращенной в замке. Ноги Эррамуэ свисали по бокам её шеи, над крыльями, а бёдра Анэйэ были крепко привязаны чуть выше львиного крупа. Тугие ремни стягивали его туловище таким образом, чтобы, расслабившись, он падал ровно перед собой, на закреплённую между крыльев мягкую подушку, а, пожелав выпрямиться, применил некоторое усилие. Этот механизм был изобретён для того, чтобы львиного наездника не смыло порывом ветра в лицо. Для Эррамуэ роль подушки играла шея зверя, и никакой ремень его не держал, только ноги были крепко привязаны к седлу, в свою очередь, надёжно закреплённому на загривке львицы. Эррамуэ неплохо управлялся с ездовыми львами, в отличие от своего господина. Кроме того, везти наследника было его непосредственной задачей. И, хотя Эррамуэ так и не извинился за свои оплошности и ему явно не доставляла никакого удовольствия близость Анэйэ, он не мог убежать от выполнения своих обязанностей.

Нерайэ Уррэйва не любил долго ждать. Вот и сейчас, озвучив сыну свои стремления прошлой ночью, на следующую ночь Тёмный Повелитель уже взялся за дело. Только теперь Анэйэ не оставался тосковать в замке и ожидать возвращения единственного кровного родича, коротая время за обучением и короткими радостями разговоров с Эррамуэ и айэ Алийерэ. Теперь он сам был полноправным участником отцовских замыслов.

Зато Алийерэ оставалась в Уррэйва. Она стояла неподалёку, около Мейорэ Иллийно, и её чёрная коса поднималась на жестоком порывистом ветру. На самом деле, Анэйэ не совсем понимал, почему сестра не летит с ними, это ему объяснил отец. Он сказал, что в будущем, когда настанет пора раскрыть секрет Алийерэ, ей предстоит составить пару Мейорэ Иллийно, если тот продолжит демонстрировать полную преданность Тёмным идеям. Этим двоим стоит сработаться. И сейчас на их совести остаётся благополучие всей Уррэйва. Мысль о том, что айэ будет принадлежать этому старику, которому уже перевалило за двадцать, приводила Анэйэ в полный ужас, но он не мог противиться воле Нерайэ Уррэйва. Отцу было виднее. Кроме того, сама Алийерэ принимала своё будущее с абсолютным смирением.

Они отправлялись в путь небольшим отрядом – Тёмный Повелитель и Айери Лэйо с сыном, а также лучшие дружинники каждого из них. Двадцать человек верхом на девятнадцати львах (только Анэйэ с Эррамуэ делили одного зверя) – сила достаточно внушительная для того, чтобы разгонять на своём пути стаи Небесных хищников и беспрепятственно достигнуть Края. Ночь эта выдалась по-весеннему тёплой, и души звёзд сияли приветливо. Быстрые пуховые облачка обгоняли Уррэйва на лёгких крыльях.

Анэйэ старался не думать о грядущем, рассматривая спину Эррамуэ и не глядя вниз и наверх. Полёт пугал его, и волнение уже давно подтачивало его самообладание. Отец негромко переговаривался с Айери Лэйо во главе отряда. Крепкое упругое тело львицы напрягалось и расслаблялось, когда хищница переступала с лапы на лапу. Стиснув зубы, наследник зажмурился, когда услыхал короткий приказ Нерайэ Уррэйвы готовиться ко взлёту.

– Эй, боишься? – негромкий голос риндо.

Приоткрыв глаза и слегка улыбнувшись, Анэйэ стойко встретил взгляд обернувшегося на месте Эррамуэ.

– Нет, – ответил наследник неправду.

Но для Эррамуэ не стоило труда додуматься до истины.

– Не бойся, я буду вести осторожно, – буркнул он и отвернулся, прижался животом к шее львицы и положил руки на её голову.

Хотя Анэйэ было страшно, он не мог не подумать с торжеством: «Уже не злишься, недостойный брат».

Эта мысль скрасила ему первые минуты испытания на твёрдость духа и способность сдерживать в груди вопль ужаса. Когда крик Тёмного Повелителя ознаменовал начало их путешествия, а огромные тени от крыльев упали на наследника, вздымаясь справа и слева, заслоняя от него звёздный свет, осколочек души Анэйэ покатился вниз и замер где-то внизу живота, дрожа и грозя рассыпаться пылью. Юный уррайо крепко стиснул зубы и расслабил тело, уговаривая себя помнить о том, что ремни крепко-крепко держат его на спине львицы, а даже если он и упадёт, хоть один воин из свиты точно успеет прийти на помощь. Анэйэ проговаривал у себя в голове слова «успокойся, твой риндо с тобой, твои слуги с тобой», пока тянулись первые мучительные мгновения взлёта и набирания высоты, затем – пока мгновения перерастали в минуты, и ветер, дующий в уши и звенящий в голове, развеивал в бесконечно долгое мучение песчинки этих минут.

Ночь раскинулась вокруг, насколько хватает взгляда, и лунный свет игрался в облаках, окрашивая их серебром и платиной. Сквозь узкие щёлки глаз Анэйэ увидел, как хороводом взметнулись звёзды, когда клин из облачных львов понизил высоту и приготовился нырнуть под кучевые облака, плотным слоем скрывавшие от Тьмы дремавшую первым сном Твердь. В следующий миг невидимые силы потянули его назад, и он изо всех сил схватился руками за ремни, сдерживавшие его туловище. Он не смотрел, задержал дыхание и только молился о том, чтобы это всё кончилось скорее. Раздался возбуждённый вопль Эррамуэ, в лицо дохнуло льдом и влагой – они прошли сквозь облачный край. Львы порявкивали.

– Твердь, мой господин! Взгляните! – позвал его Эррамуэ.

С трудом разлепив веки и почувствовав, как мельчайшие сосульки, успевшие образоваться во время полёта через облака, рассыпаются на ресницах, Анэйэ бросил косой взгляд направо и вниз. Прямо под ними простиралась Речная твердь, чёрная тайга и буро-зелёная лесостепь. Всё это тонуло в ночи и выглядело совершенно омертвевшим. Интересно, если какой-нибудь отважный крестьянин не спит в эдакое времечко и вышел подышать свежестью приветственного часа Лёгкого Сна, какие сейчас его охватывают эмоции? Разглядел ли он за ветвями деревьев и туманом ночи девятнадцать летящих чёрных точек, чернее плотных облаков?

– Анэйэ! – голос отца. – Ну не восторг ли, сын мой?

Айери Лэйо отклонил своего льва чуть вправо, позволяя Повелителю, придержав поводья, поравняться со львицей Эррамуэ. Анэйэ выпрямился и нарисовал на лице самодовольную улыбку, чтобы отец не заподозрил в нём страха.

Уррайо отлично чувствуют подобные эмоции – страх, смятение, беспокойство, болезненная тревога, перерастающая в злость, и Анэйэ тоже умел их распознавать. Но его собственные чувства могли различать только несколько человек на всех Небесах, и отец, увы, не входил в их число.

– Отец, в моей груди ликование, в моих ушах песни Ветра, – то, что ему пришлось кричать эти слова, перебивая пресловутые песни, немного подпортило романтику строф известного поэта. – Да будет Тьма… вечной…

К счастью, Нерайэ Уррэйва не стал подробно осведомляться о сыновнем самочувствии и скоро вернулся во главу клина. Анэйэ, выдохнув, вновь сцепил зубы, борясь с тошнотой и приступами паники, накатывавшими на него всякий раз, как львица опускалась, поднималась или кренила размах своих крыльев вправо-влево, ловя потоки воздуха. Он старался думать не о полёте, а о деле.

Отряд уррайо выдвинулся в путь, едва Солнце село, а Луна выкарабкалась из-за восточного горизонта, – чтобы лучи дневного светила не подпалили крылышки львам, и чтобы Уррэйва не успела далеко отойти от Края. Путь предстоял недолгий, это успокаивало. Но что же ждало их там, у самого Ничего?..

Любовь отца к загадкам, идеям и планам была известна не понаслышке во всей Тьме. Но, упаси Лунный лик, никогда и ни один уррайо даже в самом смелом дневном сне не мог буркнуть себе под нос: «Этот старик Нерайэ только и знает, что обещает и хранит свои тайны, ничего нам не говорит. Значит, либо он ничего не знает на самом деле, либо он просто дурак!», и не только из страха… О, преданность уррайо никогда не была обусловлена одной лишь врождённой беспрекословной верой в своего вождя. Нерайэ Уррэйва на деле доказал своё могущество. Любовь народа, даже такого честного и неподдельно искреннего в своей готовности повиноваться, как Тёмный народ, завоевать не так уж и просто. Но отцу Анэйэ это удалось.