скачать книгу бесплатно
– Душа, когда пишешь, должна парить как птица в поднебесье, писать до полёта души надо. А как же она будет парить, если она у тебя в клетке, и ты её ещё и сжал от расстройства? Распусти-то брюхо – разболтай леща (произносилось как лезща), – вздохнула, – да какое у тебя, брюхо-то, одна хилость, кожа да кости. Живот, говорю распусти, подвигай животом, подыши, подыши им поглыбже, да не один раз, а несколько раз подряд втяни, животом-то, воздух и выдохни с силой. Видишь, сжал-то, как. Смотри, как живот напрягся, напряжение душе мешает в груди двигаться».
Я не понимал, что значит «разболтать лезща, распустить живот и дать душе парить», а это, всего-лишь, означало, расслабить диафрагму. Можно не пытаться снять напряжения в теле сразу, но диафрагму необходимо расслабить и позволить дыханию течь, сделав три – пять глубоких вдохов и выдохов, с задержкой на несколько секунд перед выдохом. Вдохнул, досчитал до пяти и выдохнул, опять до пяти досчитал и вдохнул, опять до пяти досчитал и выдохнул… И как только душа начинает парить, то появляется и ясность и чувство, что писанку можно уже и закончить. И разбираться уже с метами – ключами, которые наставил пока, писал.
Рассказала она ещё об одном приёме, который нашёл неожиданное для меня подтверждение у моего деда по линии отца.
– Писанка, её даже когда в туалет идёшь делать можно. Что ты в туалете делаешь? Пи?саешь ты там. А точнее выпи?сыва?ешь. Вот и выпи?сывай себе струей, только на ноги не попади! Особенно хорошо получается выписывать на снег. По нему сразу видать, что навыписывал.
Дед Гриша-же, говорил: «Да, нассать (на них) (на это)!» и как-то после этого действа ситуация выправлялась, и все затруднения разрешались.
Письма силы. Писали-ли вы когда-нибудь письма? От руки, письма Дедушке Морозу, с просьбой дать вам подарок на Новый Год, письма Домовому, в которых вы просите его помочь найти затерявшуюся вещь или присмотреть за домом, на время отсутствия, письмо – записку Любимой в родильный дом с благодарностью за сына или дочь. Или, может быть, вы от руки переписывали «письма – счастья», да-да, те самые, которые «надо от руки переписать триста раз и разослать первым попавшимся людям, а не то…» Или, может быть, вы писали подмётные письма? Позже получившие название «анонимки». Или, возможно письма родным и близким вам людям с просьбой о прощении? А может быть, вы когда-нибудь писали письмо самому себе? От своей личности своей душе? Может быть вы получали такие письма? Тогда вы понимаете, какая могучая сила в них заключена. Рассказ, а точнее более-менее понятное для меня объяснение бабы Насти про писанки начался именно с писем.
– Ты, адрес-то, мой и бабы Лены запиши. Письма писать будешь, и мы писать будем. В, письмах-то, огромная сила. Пока хорошо напишешь, очиститься можно. Мы с дедом Колей не абы как переписываемся, вроде, про мелкий быт рассказывая. Мы душевное тепло храним и передаём друг другу.
– Ты на бумаге всё, что тебя гложет можешь изложить. Мысли свои в стройность привести и ответы найти рассуждая. По этому, раньше-то, дневники, баре вели. Хотя, на самом деле, не только баре вели, это уже литература, да пропаганда, так повернула, что дневники это удел барышень, да интеллигентов. Очень многие раньше записывали события из жизни и прошедшие дни.
Я засомневался, – Куда записывали? Тетрадей не было, дневники, поди, дорогие были.
– Чего же, не было-то, такие же школьные тетради как сейчас и были. Обложка другая только была, да может бумага чуть поплоше. И дневники были, на любой вкус с любой бумагой, хоть с атласной, хоть с простой, и с обложкой, хоть картонной, хоть кожаной с тиснением. А кому покрепче да потолще надо было, те амбарные книги покупали.
С этими словами баба Настя продемонстрировала амбарную книгу с записями, – вот, гляди-ка, и надолго хватает, и прочная, останется после меня.
Я полистал несколько страниц, но не заинтересовался, не найдя записи особо интересными для себя. Уж не знаю, почему меня в тот момент не заинтересовали своими деталями какие-то наговоры, молитвы, наблюдения, рецепты и прочее, увиденное мной в её амбарной книге. Я ведь не намеревался записывать рецепты. А вот обычную школьную тетрадь пролистал, чтобы понять, как это писать дневник – писанку и что с ним делать после его окончания. И тоже не нашёл ничего не обычного в том как ведутся записи: дата, время, место как на конверте почтовый адрес, иногда люди или события предшествовавшие чему-то, состояние. Отчёркнутая линия, чего-то там написано, потом снова линия. Иногда на половину страницы по паре раз за день, иногда по две-три-пять страниц на один день. В записи не вчитывался, так как баба Настя, водя пальцем по странице доходчиво объяснила, что надо записывать:
– Вот, в зависимости от того, какую работу вести хошь (хочешь), западок вытропить или поймать в сеть привычку.
Надо отметить, что по её мнению слово «западок» не передавало «всю глубину ямы в которую угодил разум», пояснила она так «заскок поймал», а ещё точнее «за…б», через букву ё, который.
– Смотри, западок тут сначала ставишь мету «время». Это число, день недели, и год, время записываешь, и она кивнула на ходики показывающие без двенадцати семь вечера. Потом мету «место». Обязательно полностью адрес или место, где ты запись в дневник вносишь. Этого обычно хватает. Отчёркиваешь и записываешь всё как есть, как вспоминается, оно со временем начнёт само укладываться как записываться. Записал, обязательно отчеркни запись, это значит, закончил ты. Оглянись, где ты находишься, по тому-ли адресу, как записывать сел, в тот ли день, месяц и год. Надо смотреть не только за собой, но и за местом в котором находишься. Где я сейчас? Какой я сейчас? Кто я сейчас? Если ощущаешь, что место поменялось, отмечай как. Можешь вообще вывалиться из места, оно как внове станет. Если ощущаешь, что сам поменялся, отмечай. Состояние отмечай, сердцебиение, холод, жар, головокружение, что-то такое началось не понятно, испарина, руки трястись начинают, лицо гореть, слёзы. Тут же отмечай. Почерк поменялся, отмечай, когда поменялся, на чём. Вот сторожок ставь палочку, либо букву Азъ, – и нарисовала что-то среднее между заглавной буквой А и звездой, – либо любую удобную тебе метку ставь. Можешь латинскую Nota Bene если нравится. Дмитрий Андреич вон, Язь ставит. Морду – ловушку на рыбу язь. Вроде как отлавливает западки мордой – ловушкой. Пометку себе, чтобы рассмотреть подробнее, что там сидит такое, что вызвало эти изменения в тебе. Любая ситуация, какая бы она ужасная не была, это Вразумление посланное тебе. И тут самый главный вопрос: Зачем эта ситуация? Чему она должна научить?
Так же быстро достичь нужного результата позволяла писанка при свете свечи, в комбинации с глубоким дыханием диафрагмой, хотя по сути дыхание было всем телом, каждой его жилкой, до состояния, когда слышишь звуки издаваемые телом, – Смотри на кончик ручки. А с огнём на язычок пламени и следи за своими мыслями, за вниманием (произносила – внюманием). Внюмай куды оно потечёт. Это она уже маме показывала, а меня «вошкающегося» на стуле отправили спать.
Так же баба Настя говорила помнить о необходимости избавляться от раздробленности мышления (современный термин – полярность мышления) – когда что-то делится на плохое и хорошее, – Если не убрать его, то хоть за выкрещивайся, ничего не получится. Всё время будет кто-то виноват, кто-то плохой. А ты весь хороший, либо жертва, либо находить оправдание своим действиям. Опору выстраивать будешь на плохом, хорошем, виноватых не виноватых. Не понимая какой тебе урок приходил.
Я разглядывал её амбарную книгу и обычную ученическую тетрадь, и у меня волной поднимались вопросы, – а время точно записывать вот сейчас без двенадцати минут семь, или можно написать без пятнадцати семь? А как люди, раньше которые писать не умели и часов не имели, выписывали?
– Нет, можешь написать, без десяти семь, но лучше, если уж, время пишешь, точно по часам его записывать. Кто грамоте обучен не был, и времени не знал, о времени-то, поговорим ещё, те метки привычные ставили, солнышко, к примеру, вот здесь было, когда начал писанку, и вот здесь стало, когда закончил, – и поставила штрихи, обозначающие местоположение солнца. Одну в начале страницы, где мета время, вторую внизу после линии отчёркивающей запись.
– А как я определю в тот ли день месяц и год я сел записывать?! Это, чего-же, так дописаться можно, что и день недели забудешь?
– А радиво и календарь тебе на что? – и ткнула пальцем на стену, где висел отрывной календарь и старенькое радио Маяк, включённое в розетку радио-сети.
– А кто календарь открывать, будет-то, если я так запишусь, что забуду, какой день недели? Я, иногда его и так забываю отрывать, без дневника, а иногда вперёд на несколько дней обрываю.
– Вот, как раз и разберёшься почему ты его забываешь отрывать, – ответила она и захлопнула дневник, – бери такую тетрадь, а лучше общую тетрадь с хорошей обложкой и записывай каждый вечер, что за день произошло, всю ежедневную бытность записывай, подмечай все «граммофоны». И обращай внимание, на сколько у тебя мысли раздёрганы, на сколько день раздёрган. Увидь, что мысли у тебя не связаны с друг другом, мечутся, скачут через друг-дружку наперегонки не понятно куды, и действия так-же. Записывай и то, чего по первости днём не заметил, что мимо проскочило. Наблюдательность и память свою развивать так будешь, внимание где твоё было пиши и почему. Задача тебе, слитность в делах и мыслях получить, шажок за шажком, чтобы мог сесть и одним махом записать весь день в деталях, во всей глубине, увидеть, где связи нет, где сумасшествия сидят, где привычки, где «граммофоны».
Она пояснила, что такое «граммофоны», могу ошибаться, но по её словам этот термин использовал Дмитрий Андреевич, один из живших ещё на тот момент Мазы?ков:
– «Граммофоны», это, что-то навязчивое, что ты в мыслях крутишь, привяжется, например, песенка какая то, или фраза, или присказка какая в речи, и ты их постоянно повторяешь. И самое удивительное, избавиться не можешь. Вроде, и сказал себе уже не повторять этот мотив, а он всё равно через некоторое время опять в мыслях наигрывать начинает, как заезженная заевшая граммофонная пластинка. Вон, по радиво крутят одну и ту же песню несколько раз в день, и у людей «граммофон» и получается, начинают про себя припевать эту песню. Не замечал за собой такое-то?
– Но ведь, откуда в старину бумага была? На бересте раньше письма писали, вон новгородские берестяные грамоты. А там разве много напишешь.
– Напишешь, напишешь. Цельные книги берестяные были. Можно и на земле чёркать. Сейчас в огород пойдём, там утоптанная земля была, покажу как. И на печной заслонке можно чёркать. Теперь, вот что, кроме дневника надо бы ещё и чёркать почаще садиться и Писанки делать.
– Как это чёркать?
– Как в школе вы в тетрадях чёркаете, вроде как, ручку расписываете?
Действительно, многие мои одноклассники, особенно девчонки отличницы частенько исчёркивали пару последних страниц, вместе с внутренней стороной обложки тетради, оправдываясь, что это у них ручка плохо пишет и они её расписывают, а одна, так даже, исчеркала целую тетрадь, объясняя это тем, что она хочет посмотреть насколько хватает шариковой ручки. Было видно, что она вся дёрганая как на шарнирах и напряжённая из-за стремления получать только пятёрки, заметно успокаивалась после исчёркивания в сплошную синеву чернил пары тетрадных страниц.
– Да, чёркаем, посмотреть на сколько страниц хватит стержня ручки, чтобы полностью закрасить страницу. Отличница классная наша, так та, вообще тетрадь один раз всю закрасила от начала до конца.
– Вот, это оно и есть, чёркание.
– У меня ужасный почерк, «хуже, чем курица лапой», – вздохнул я.
– Это кто тебе сказал такое? – удивилась она.
– Ну учителя, папа с мамой так говорят. Ругают меня всё время.
– Ну ругать-то они тебя за почерк не перестанут, разве только ты писать не начнёшь как Пушкин, али Толстой. Не начнёшь ведь? Либо силу свою в почерке увидишь.
Я замотал головой, моя самооценка была гораздо ниже, – Не начну, куда уж мне до Пушкина с Толстым, – Наряду с чистописанием, правописание тоже хромало.
– Тогда, вот, что, выписывать пером с чернилами буквы – вензеля тебе научиться надо, и как в старинных рукописных книгах писать научиться. Тогда уже не скажут, что у тебя почерк как курица лапой. А для начала, прописи для начальных классов возьми и пером заполняй. Он у тебя почему плохой и раздёрганный или небрежный если хочешь? Потому как, твоё внимание не в нём, и силу излишнюю прилагаешь. Говорят усидчивости нет, а как она будет, если пламя в душе бушует, ей лететь охота, а телу скакать и прыгать, а не упражнения по русскому языку в тетрадку записывать.
Обратилась к маме, – Ты с писанкой, когда выписалась, почерк ровнее-то стал? А когда проходила переживание, какой почерк-то был? То-то и оно, что когда душа спокойна, то и почерк плавный да ровный. Вот и он начнёт писать лучше со временем.
Лишь спустя десятилетия я осознал глубину поставленной мне бабой Настей задачи на примере Л.Н.Толсто?го – «просто-напросто всего лишь взять и описать полностью один день…»
Пишу я историю вчерашнего дня, не потому, чтобы вчерашний день был чем-нибудь замечателен, скорее мог назваться замечательным, а потому, что давно хотелось мне рассказать задушевную сторону жизни одного дня. Бог один знает, сколько разнообразных, занимательных впечатлений и мыслей, которые возбуждают эти впечатления, хотя темных, неясных, но [не] менее того понятных душе нашей, проходит в один день. Ежели бы можно было рассказать их так, чтобы сам бы легко читал себя и другие могли читать меня, как и я сам, вышла бы очень поучительная и занимательная книга, и такая, что недостало бы чернил на свете написать ее и типографщиков напечатать…
«ИСТОРИЯ ВЧЕРАШНЕГО ДНЯ» Л.Н. Толстой Собр. соч. в 22 тт. Т. 1
Дневники самого Л.Н.Толсто?го оцифрованы и доступны онлайн. Сохранилась 31 подлинная тетрадь с дневниковыми записями Толсто?го – в общей сложности 4700 рукописных листов (для сравнения: сохранившиеся рукописные материалы романа «Война и мир» – 5202 листа). Не скажу, что у него, в дневниках, такой уж и каллиграфический почерк. Толстой отложил задачу детального рассказа об одном дне по причине её необъятности, и огромной сложности описать все впечатления, мысли и события одного дня. А тут её, вроде как, играючи поставили: бери и описывай каждый день вечером и смотри за слитностью мыслей.
Так и отложилось у меня в памяти, что писанка для меня это работа с пером и прописью, попыткой описать прожитый день, на поверку оказывающийся никаким не слитным, а наоборот, состоящим из насквозь бессодержательных, бессвязных, мечущихся мыслей и поступков. Почерк с возрастом стал немного лучше. А вот задача полностью описать прожитый день – «бытность дня», задача слитно описать огромное количество событий, действий, ассоциаций, чувств, эмоций, мыслей одного дня так пока и не решена.
Письмо пером, либо перьевой ручкой выявила ещё одну удивительную вещь. Уроки в школе и лекции в университете, конспектируемые перьевой ручкой (у пера, скорость, всё же, не позволяла поспевать за преподавателем) запоминались и усваивались в несколько раз лучше, чем записанные обычной шариковой ручкой. Это проверялось неоднократно моими одногруппниками по университету, в итоге, наиболее практичные стали пользоваться для конспектирования лекций исключительно перьевыми ручками. Некоторые из них использовали дополнительно перьевые ручки с красными чернилами для выделения и подчёркивания ключевых моментов в лекциях.
Мы вернулись к теме дневников и писем ещё раз, когда баба Настя рассказывала о приведении разума в порядок. Она рассказала как с их помощью обнаруживать и убирать привычки.
Перемёты Напрямки.
Может быть, по этому, дорог не было нормальных? Если все Напрямки ходили…
Дак, их и до сих пор-то, нормальных нет.
Как ходили о?фе?ни. Вход в инобытие?
Деревня Починок под Галичем, откуда дед и его сёстры родом и где жили его родители и его деды – прадеды находилась от деревни Дубяны в пяти километрах (точнее 4км 850м) если смотреть по самой короткой прямой на карте. Я специально проверял, когда «пропаривал» (чёркая на бумаге и вспоминая как всё было), что я, может быть, вру и напридумывал себе невесть чего, и всё объяснимо с точки зрения логики. На следующий день после приезда, мама попросила деда сводить нас на то место, где стоял его дом и жили его родители и он сам. От избы давно ничего не осталось, только яма от подпола, да очень старая черёмуха, с рябиной и такой же старой берёзой. Внук и внучка сестры деда – бабы Кати решили идти с нами. Узнав это баба Катя запричитала:
– Куды в такую даль вам с ними тащиться, умаетесь.
На что дед спокойно ответил: – Ничего, не умаются, мы напрямки, перемётами. Быстро дойдём.
Баба Катя услышав это понятливо кивнула и успокоилась.
Я помню, услышав это, подумал, что идти километров пять пожал плечами, – мол, ничего страшного, за час уж точно дойдём, – и решил даже не одевать подходящую обувь, а отправиться так в чём ходил по двору, чём-то легком, чуть ли не чешках или подобных тапочках для гимнастики.
В общем пять километров мы пронзили за 15 минут и даже не запыхались. При этом дед вёл нас как-то плавно, шёл не торопясь, словно играючи. Солнце, как стояло в зените на полдень когда мы вышли так и стояло в том же месте когда дошли до того места, где был дом родителей деда. Помню как шли по деревне, как подошли к опушке леса, углубились в него, я тогда ещё подумал – погорячился я с тапочками, – и тут же встали на удивительно прямую, узкую и чистую тропку, ни корней на ней, ни камней не было. А было яркое солнечное сияние вокруг, такое, когда солнце через ресницы пропускаешь в яркий солнечный день и ничего кроме этого сияния вокруг не видно. И вдруг, мы уже стоим на опушке и дед посмотрев на часы удовлетворённо сам себе кивнув говорит – Ну вот, в пятнадцать минут уложились.
Что тут началось, как мы – дети кричать начали, – что не может такого быть, чтобы мы пять километров за пятнадцать минут по лесу, когда «скорость пешехода 5км/ч», да даже по тропке прошли и даже не запыхались, что он привёл нас в какое-то другое место, что его часы, которые до этого периодически вставали опять, встали, а потом, когда он их вытащил из кармашка, опять пошли, и что вот, до Скомороховского озера, которое намного намного ближе, мы и то, дольше и труднее идём.
Дед с хитрой улыбкой, словно его маленькая шутка удалась, пожал плечами, посмотрел на солнце и сказал, – ну, наверное, у меня часы встали, такая штука, бывает. Обратно пойдём кружной дорогой, там до?льше будет.
Мама же просто растерялась, переводила взгляд то на деда, то на часы, то на нас, и спросила деда, – Может действительно часы встали?
На что дел только махнул рукой и вздохнул.
По возвращении в Дубяны мы все дружно, включая маму, кинулись смотреть сколько времени и на всякий случай спросили у бабы Кати, сверяли ли в тот день часы по радио или нет. Я потом раскладывал весь маршрут туда обратно и пребывание на месте деревни поминутно и, вроде бы, находил убедительное объяснение случившегося – у деда часы встали, вышли мы в такое-то время, на месте были столько-то, обратно шли больше часа, значит куда-то ещё девается 30 или 40 минут и в таком духе. Но думается, до конца я себя так и не смог убедить, что тут всё понятно и нет ничего необычного. Убеждал в этом деда, он как я сейчас понимаю потешался над моими метаниями и не способностью объяснить «феномен», но в то же время и не смеялся над моими потугами в полный голос, чтобы не обидеть. Мама же судя по её реакции просто выбросила эти непонятки со временем из головы, списав всё на, испорченные часы.
По приезду спустя тридцать лет в Дубяны мы с сестрой и братом обсуждали это происшествие ещё раз и они подтвердили, что до сих пор не понимают, как туда можно было так быстро дойти, и не могут найти ту короткую дорогу по которой нас водил туда дед. Специально искали, даром, что они родились и живут там всю жизнь. В 2019-ом, в мой очередной приезд мы опять решили сходить в Починок, взяв на этот раз детей сестры, так сказать, «для чистоты эксперимента». И шли мы в этот раз почти полтора часа, только в одну сторону. При этом молча проверялись по часам на сотовых телефонах и так же молча переглядывались:
– Ну вот, полтора часа, в один конец, дети ещё и часть дороги на велосипедах (ехали), – заметил я.
– Ага, не пятнадцать-то, минут.
И как такое могло быть, и где та тропка, до сих пор понять не могу.
А у бабы Насти в Коврове «напрямки» были такими: мы пошли в близ лежащий сосновый бор за земляникой и шли как-то рывками от полянки до полянки с ягодой, словно дошли до одного места, потом метнулись очень быстро до другого. Она говорила «перемётами идём». Помню всю дорогу тихо удивлялся, как мы так идём, что в памяти только вроде как полянки с ягодой остаются , а что между полянками в памяти и не откладывается и чувство времени теряется. Спросить тогда, что происходило я так и не решился. Там же имело место ещё одно событие, о котором довелось прочитать спустя много лет. Пока собираешь землянику, нет-нет, да и закинешь в рот пару другую ягод, а зачастую и побольше. И вот когда я ел землянику, мне баба Настя сказала: – Перед тем как есть ягоду, пей её. От этого должна лёгкость в теле появиться и сила. Еда должна насыщать, но прежде всего она через бусание должна давать лёгкость. Тут я начал смеяться, так как значение слова бухать я знал. На что она меня подправила и сказала, – что да оттуда происхождение, но смысл другой.
Домовёнок
На второй или третий вечер в доме бабы Насти, перед тем как идти спать, я краем глаза заметил, что за мной что-то бегает по пятам: какое-то пятно из света и тени, а может пушистый комок света и тени, чем-то напоминающий своей волосатостью те, летающие летом, пушистые семена растений, которые принято ловить в кулак, загадывать желание и дуть на них, отпуская в полёт дальше. Волосатое – не волосатое, в общем, что-то или кто-то не понятное и замечаемое на самой границе восприятия, краем взгляда, но с глазами – бусинками. Так что можно и за мышь принять. При этом, двигался этот сгусток света и тени как разумный и явно желающий взаимодействовать со мной. Как ребёнок, который «преследует» взрослого по пятам и со смехом и визгом убегает наутёк прятаться когда взрослый его замечает и в шутку поворачивается, чтобы его поймать.
Я, озадаченный и заинтригованный, пошёл узнать у бабы Насти, чего это такое у ней в доме за мной бегает.
Баба Настя о чём-то беседовала с мамой, когда я зашёл к ним в комнату, отметив, что странное нечто следуя за мной по пятам тут же шмыгнуло под буфет, стоявший в углу.
Перехватив мой озадаченный взгляд, баба Настя, улыбнувшись сказала:
– А, заметил уже. Это за тобой домовёнок бегает. Понравился ты ему чем-то. Этот молодой ищё. Второй-то, там, под буфетом сидит, нас слушает, но не выходит. Не хочет, или стесняется. Вечерами он часто, на этом стуле сидит. Я ему стул напротив специально ставлю. Он умостится, на стул-то, затихнет – смотрит как я кружева вяжу. Проявляется весь. Мохнатый, носик остренький, глазки угольные блестят. Люди-то, заняты собой, так, что не видят и не замечают вокруг себя никого. Часто он учит меня разному или я чего рассказываю, что в городе было, если куда ходила днём, или какие другие новости, когда даже газету в слух читаю.
Я по какой-то причине сильно не удивился и воспринял факт, того, что у неё дома Домовой сидит на этом стуле как само собой разумеющееся. Только почувствовал себя не удобно, что занял его место и отметил про себя, что стул-то, и не особо комфортный, с жёсткой тёмной кожаной подушкой по центру деревянного сиденья и рядом гвоздиков с крупными ребристыми латунными шляпками по периметру подушки. Стул, словно услышав моё состояние не комфорта на нём, начал давить мне на тыльную сторону коленей деревянной частью сиденья, а ребристые шляпки гвоздей начали цепляться за трико. Кожаная подушка стала казаться вообще сделанной из камня – настолько она не прогибалась под моим весом или пальцами, когда я с удивлением от накативших на меня ощущений начал ощупывать её. На этом чудеса не закончились. Я неожиданно увидел, нет не увидел, а понял, что знаю об этом стуле гораздо больше чем можно было вообразить. Знаю, кто и когда сделал его деревянные части, знаю, из каких досок они были выструганы, знаю в какую жестяную банку из под говяжьей тушёнки был наструган столярный клей и как она нагревалась на примусе – кирогазе. Знаю, как забивались гвозди и почему у них такие шляпки, просто не было других подходящих. Знаю, что под толстой кожей находится плотно уложенная пакля и укладка действительно оказалась жестковатой даже на взгляд мастера делавшего этот стул. Я сосредоточил своё внимание на пакле и с захватывающим удивлением понял, что вижу не только мешок, из которого эта пакля бралась для набивки подушки стула, но и в какую погоду жали конопляные хлысты на поле и вижу как они всходят над землёй маленькими ростками. И услышал голос бабы Насти: – Да, так и учит, как ты со стулом увидел, да и по хозяйству подсказывает чего и как.
Увидел я во всех красках, словно наяву, с запахами, телесными и физическими ощущениями, зная, что если остановлюсь и начну всматриваться во что-то подробнее, то увижу суть ещё глубже. В тот момент моему детскому восприятию, способности держать внимание не хватило, объём информации хлынувшей на меня потоком выбил из кино – картинок – образов. А возможно, мне просто показали, как оно может быть и, что такое суть вещей.
Я вывалился из состояния «знания» и удивлённо посмотрел на бабу Настю. Стул больше не причинял мне неудобства. Всё будто отключили и он стал обыкновенным, никаким.
– Это, что же, они могут так прятаться, что каждый будет видеть их по своему? Кто как игру света и тени, кто как сгусток волос. Какие же они на самом деле?
– Ну чего же не посмотрел, пока стул разглядывал? Он тебе подсобил маненько, показал как, – спросила баба Настя, – Ладно, глядишь и увидишь ещё.
Довелось его немного разглядеть чуть позже: мохнатый кто-то похожий на детскую игрушку, покрытый прямыми волосами с ладонь длинной, с малюсенькими хитрыми глазами – лучиками, острой мордашкой с довольной улыбкой на всю её ширину.
Практикум по криминалистической технике
С дальнейшим разговором о том, что бы почитать, баба Настя дала мне всего ту же пару – тройку книг, о которых я упоминал ранее. Одна из которой была посвящена криминалистике. Название я точно не помню, но скорее всего это был “Практикум по криминалистической технике”. Книга в мягкой обложке, возможно, 70-х годов издания. Думаю, я её впоследствии потерял при переездах, хотя, может быть, и лежит она где-то до сих пор в коробках. И рассказала как эта, нетрадиционная для деревни, книга попала в «домашнюю библиотеку» бабы Насти. Возможно этот рассказ является самым важным из того, что я успел узнать пока гостил у неё.
Разговор состоялся когда уже вечерело, баба Настя что-то, по своему обыкновению, в пол голоса, рассказывала маме. Тут, та меня позвала,– иди сюда, послушай, что баба Настя рассказывает как человек может в свет превращаться.
Я подошёл. Баба Настя повторила:
– Когда Фёдор Степанович ушёл. То ушёл он из этого мира со своей телесной оболочкой.
Это было настолько поразительно, услышать, что я на какое-то время соображать перестал от удивления. Какое-то она слово тогда сказала, что-то вроде, воссиял или засветился. Она ведь по началу, больше это маме рассказывала. Но я запомнил совершенно точно, что он не умер, а именно ушёл из этого мира, при этом тело обратилось в Свет, в Сияние и исчезло из этого мира. Сказала она тогда – Кто знал, как не умирать, Те не умирали просто так, а уходили вместе с телом. А он знал.
Дальше рассказывала, что потребовалось оформить его, вроде как, смерть юридически. – Был человек здесь, а теперь его нет, – рассказывала она. Позвонили они в милицию. Объясняли, что к чему по телефону, сначала она сама, а потом её подруга. Звонили из приёмной какого-то госучреждения, может и совхоза. Там и телефонных автоматов на улицах не было. Так, мол, и так, нет его больше на этом свете.
– А тело где, – спрашивают?
– И тела нет. Вместе с телом ушёл. – Ну говорит, – нас старых бабок, молодёжь-то, не поняла, думает, мы так, иносказательно, вроде как, говорили. А мы говорили всё как есть – прямо. Только сразу позвонить тогда в милицию не получилось, а по какой-то причине лишь через некоторое время, – добавила она, на мгновение замолчав, словно перенесясь мыслями в те события.
Толи девять дней, то ли сорок прошло. Я не ухватил причины по которой они так сделали.
Да и приехать они тоже не сразу смогли. Или машины на ходу не было – в ремонте была, то ли из-за бездорожья, вызванного распутицей и как следствие раскисшей дорогой. Ну, в общем, приехали в итоге. На “Уазике” приехала целая бригада: участковый, следователь и криминалист. Даже с криминалистическим чемоданчиком. Это она особо выделила – он практикант молодой был, очень ответственно к делу относился – хотел даже отпечатки пальцев снимать. Посмотрели и сказали, – а чего тут делать. Он пропал в самом конце зимы – начале весны, столько времени прошло, что и следов не осталось.
Участковый знакомый был. – Так, говорит, бабушки. Я так напишу, что он по весне по воду пошёл на речку и провалился под лёд. Тело течением унесло и по этому найти не представляется возможным.
– Нас три бабушки было и ещё дедуля один. Переглянулись мы меж собой. Ладно пиши, так чего уж там. А, до речки-то, прилично будет. Пойдёт он по воду весной туда…
Криминалист – практикант книжку так и оставил мне. Говорил, – почитать, может, мол, что и вспомнится, или внимание за какую деталь зацепится. Чувствовал видать, что не просто с исчезновением тела всё было.
Когда я уже закончил этот рассказ, в очередной раз по ассоциации, всполохом пришло воспоминание и он получил важное, на мой взгляд, продолжение: всплыло слово – Сведовид.
Световид или сведовид?
Точнее, как я тогда в своей обычной манере подурачиться подобрал под него слово пару, чтобы запомнить лучше было: «Световид – световод». Сведовидное моление.
Баба Настя не закончила свой рассказ словами криминалиста и одолевавшими его сомнениями, а нашла нужным пояснить и рассказать дальше:
– Он через Световид ушёл возжегши серёдку – душу. Через это всё тело в свет превратилось и он исчез из этого мира. Ушёл в теле.
– Что такое Световид, я не слышал ни когда, знаю только, что такое световод, это оптоволокно, которое свет через себя проводит. На одном конце фонариком светишь в него, а на другом свет выходит, при том, что можешь это световолокно как хочешь изогнуть, только не ломать, а свет всё равно проходить будет, папа приносил домой с работы оптоволокно, – поделился я своими познаниями с интересом слушающим мои рассуждения бабой Настей.
– Нет, Световид, это один из древних богов – предков Славян. Его имя означает «ведающий свет».
– А как уходить в свет? – спросил я, в тайне надеясь, что мне сейчас «раз» и раскроют секрет, как превращаться в свет, уходить из нашей реальности, или становиться «без смертным», – Как это «сделал серёдку возжегши»? – я с ожиданием и с надежной смотрел на бабу Настю.
