скачать книгу бесплатно
Баба Настя делала различные кружевные салфетки и скатёрки и ещё помню сравнивала свои кружева со знаниями, – вот, говорит, большая скатерть, – это Мазы?ки раньше, а вот ниточка – это сейчас, но на ниточку можно потом опять скатерть нарастить, только не все узоры, что на старой перейдут на новую, но новые тоже неплохие, но сильно другие, отличные от старых будут. Говорила, что года три – четыре назад, до того как мы приехали, была этнографическая экспедиция, которая искала ремёсла, и она открыла Мазы?ков, хотя они всю жизнь тут жили и кому надо, тот знал о них. Смеялась, что её тоже открыли с её кружевами и даже приглашали на какую-то выставку.
Я очень много читал, а у неё дома ничего кроме «Календаря рыболова – охотника», томика какой-то классики, «Практикума по криминалистической технике» и газет не оказалось.
– Баба Настя, а почему у тебя дома, книг интересных ни одной кроме этой,– и показываю ей календарь,– нет?
Та отвечает:
– Дак, не читаю я ничего сейчас, разве, что газету иногда. Тебе вот в деревню надо съездить, там у …(не помню имя) крутится, вроде как, Дмитрий Андреич и ещё какой-то Пётр Лукич. Почему-то целый шкаф книг стоит – один на все окрестные деревни. У него даже Аристотель и Платон есть. Слыхал про таких? Я их у него брала и читала, ещё в дореволюционном издании.
Отвечаю:
– Мол, знаю, пробовал читать.
У нас дома был и Аристотель и Платон и я, даже, попытался их было осилить. Не понравилось. И начинаю глупо посмеиваться про себя, как-же, баба Настя читала Аристотеля и Платона, да ещё и «в дореволюционном издании»…
Тут происходит что-то странное – мягкая баба Настя вся как-то преображается и начинает прямо как следователь на допросе жёстко меня бурить (другое слово даже подобрать не могу):
– А ну ка, скажи мне, вот – ты, это что или кто? – спросила она меня в тот вечер.
– Как понять, что или кто? – спросил я её. Она в меня как-то необыкновенно ткнула пальцем, не достав наверное с полметра до меня, но всё же, как-то чувствительно, но не телом, а чем-то тогда непонятным, словно в душу ткнула (я, кстати, это ощущение помню до сих пор). Я почувствав себя в каком-то разморено – расслабленном состоянии, сказал:
– Я, это моя душа, и оболочки вокруг неё, и моё тело.
– Что за оболочки? – спросила баба Настя, с интересом и с какой-то жёсткой строгостью, вглядываясь в меня.
– Ну всё что налипло. Это же просто. Вот поел я. Еда-же, это не я, вот она переработалась и стала мной, а какашки, пока они во мне, они как бы налипли на меня, а как в туалет схожу, то уже и не часть меня. Так же и мысли.
– Ага…, а где тогда Я начинается, где его граница?! Где граница твоего Я?!
Вот тут-то я растерялся. Я начал «экать» и «нукать», собираясь сказать, что вот кожа это и есть граница моего я. Но прислушавшись к себе, я как-то по новой обнаружил, что воспринимаю-то себя чуть дальше кожи. Тот же жар и холод, тело чувствует до того, как оно дотронулось до кожи.
– А где Я заканчивается?, – окончательно смутила меня баба Настя.
Она как-то неуловимо поменялась и начала рассказывать про Фёдора Степановича, что есть, мол-де, такой деревенский колдун, не колдун, а правильнее сказать До?ка, один из самых сильных кто оставался. Потом начала рассказывать и про мазы?ков, и про доцента или студента филолога Андреева, который приезжал в ту пору учится к Дмитрию Андреевичу. Надо сказать, что во дворе где мы жили были Андрей и пара Димок, которые меня дразнили. Так что у меня на тот момент была «стойкая непереносимость» людей по имени Андрей и Дмитрий. Услышав эти имена я говорю:
– Нет, не поеду, они такие же наверное, меня начнут дразнить, да донимать.
Утром, однако, обдумав всё за ночь, решил, что с Федором Степановичем, всё же, пожалуй, нужно встретиться. Хоть на настоящего колдуна посмотреть. Подошёл рано утром к бабе Насте, она ещё лежала и говорю:
Давай поедем к Федору Степановичу.
Она в ответ:
– Ой милый, он ведь уже умер, весной той? Я вот и пожалела, что вы раньше, на год-то, не приехали.
– Давай тогда к тому, кто остался поедем? – говорю ей.
– Где же мы машину возьмём-то, к ним ехать, тут в Савино-то, чтобы добраться, почитай до моста автомобильного, а потом еще и в другую сторону столько же ехать. Километров 200 может наберётся.– задумалась баба Настя. По какой-то причине попросить сына, чтобы он отвёз нас на своей машине, она тогда предлагать не стала.
– А ты как к ним сама ходишь? – спрашиваю.
– Как река зимой встанет, напрямки, тут километров 15 выходит. Они на той стороне Кльязмы, прямо почитай напротив моего дома живут. Ну а летом, так вот, когда спим общаемся.
Для справки – по карте никак не выходит «километров 15», но об этом другой рассказ будет.
Думаю,– ерунда какая, не могут люди когда спят общаться. И отстал от неё.
С утра дед с мамой засобирались в город, да и к бабе Лене заехать обещали. Тут баба Настя говорит, что гостью ей надо сегодня ждать, да пирогов с ватрушками напечь – подарок передать, попросили её во сне. Так что она тоже занята будет.
Мы тогда с утра поехали обратно к другой сестре деда, а приехали назад часа в три – четыре дня. У бабы Насти в гостях была её подруга, такая же бабуля, которую тоже звали баба Настя. Я тогда сильно удивился. Что мы у ней столько дней жили, она не говорила, что кто-то должен приехать кроме как тем же утром. А ещё более удивился тому, как эта старушка держалась, что-ли. Наша, баба Настя-то, сама была, как мы говорили «на пружинках», настолько живо она двигалась, а эта бабушка ей в живости движений и восприятия окружающей обстановки не уступала, хоть выглядела постарше. Дед, как я понял по его реакции, был хорошо знаком с этой бабой Настей. А в зашедшем по какой-то причине разговоре про Дмитрия Андреевича, он как-то хмыкнул не определённо и сказал, что-то типа:
– Всё поди своими игрушками (или играми) занимается?
Но под игрушками я понял, он вложил другой смысл – типа шутки шутит. И когда баба Настя сказала, что он в До?ки вышел, а сейчас со студентом записывают приёмы рукопашного боя.
– Ну, ну, ишь как, – удивился дед.
Пару дней спустя зашёл разговор о том, что кто-то с кем-то из подростков, толпа на толпу, подрался сильно и милицию вызывали. Дед сказал:
– Да, что сейчас. У нас вот, хорошо и сильно умели драться пока «стеношные бои» не запретили в 27-ом году. Страшно бились. До крови и умело. Один мог выйти против толпы на дороге в деревне и побить их всех в одиночку до такой степени, что по канавам все в крови потом вдоль дороги валялись. Умели драться, не так, как сейчас.
Так же баба Настя обмолвилась, что она, вроде как, тоже участие принимала – названия для ударов то-ли предложила, то-ли придумала. Запомнилось «куриная лапа» и «кирпич на верёвке». Про «кирпич» сказала, что специально подбирали, что бы посмешнее было и точно суть передавало, а «куриных лап» было, вроде как, несколько разновидностей – на растопырку пальцами и в клюв собранными. Я допускаю, что по поводу названий ударов могу ошибаться, но вот такие воспоминания всплывают.
Когда вторая баба Настя уезжала, ей в дорогу наша баба Настя дала большущую корзину пирогов, которые она испекла. Не берусь сейчас утверждать для кого, но что-то там со снами тоже такое проскакивало. Прямо сказала мне, что попросили её во сне.
Вечерами баба Настя напевала, нет, даже скорее как-то гудела или мурлыкала (и слово-то, подобрать затруднительно) волнами – то громко, то тихо что ли, да так, что становилось удивительно уютно и спокойно. Словно выправлялось всё, что было кривое и издёрганное до этого.
Маме она показывала кресение огнём. Суть сводилась к тому, что она брала три головёшки из русской печи, сбивала с них пламя и проходила по замутнениям (куски темной мути) вокруг тела на расстоянии полутора метров. Возьмёт и растопыренными головнями крутнёт – когда слегка, когда резко кистью, вроде как, вытаскивая – выжигая их. Я тогда ещё сильно удивлялся и думал, что я вижу «энергетических паразитов», которых она выжигала, при том что сделала она это лишь через пару тройку дней после вечернего пения – гудения. Не могу утверждать с уверенностью, но возможно, эти вечерние пения – гудения были частью такого очищения. Говорила, что пламя чистит хорошо и надо побольше возле открытого огня находиться и готовить по возможности на нём. Показывала и как делать обычную писанку на бумаге, которую мы жгли потом в печи, и писать письма. Помню, как баба Настя давала наказ – каждый день вечером сидеть дневник писать, записывать, что было за день и, особенно, переживания записывать, и отслеживать «граммофоны». Она тогда очень толково объяснила что это такое на примере песен попсовой советской эстрады – это мысли, которые цепляются и крутятся постоянно не отпуская.
К сожалению, я так больше и не смог приехать к ней, хотя дед и навещал её пару раз в последующие годы. Потом жизнь захватила своими интересностями и эта тема отошла сначала на второй план, а затем и вовсе куда-то утонула, ушла глубоко в воспоминания.
Вспомнилось ещё про изобретение – баба Настя говорила, что Фёдор Степанович подарил ей простейшую механическую газонокосилку, которую он сам придумал и изготовил. Это я сейчас так называю ближайший аналог по функционалу мельком показанного мне устройства на деревянной ручке от больших граблей, где вместо граблей в развилке стоял барабан – рамка со струнами, часть из которых была уже порвана. Только называла она её просто косилкой и говорила, что её нужно катить и трава сама режется струнами. Было удивительно и не обычно по тому времени. Жалела, что хромированная проволока, стоявшая в качестве лезвий, местами порвалась, а новой у ней не было и нельзя было использовать её, и показать на деле, как она хорошо косит траву на корм для куриц.
Молчаливый язык
Рассказывала баба Настя про языки О?фе?ней, Мазы?ков и Скоморохов, подкрепляя свои рассказы примерами. Часто использовала О?фе?ньскую (О?фе?нску) речь в бытовом общении. Запомнилось, что есть язык Музыка, язык Маяк, язык Огонь, язык Свет, язык Скоморохов и Молчаливый язык. Музыка, это О?фе?нский язык со всеми его диалектами, приводила в примеры «на музыке ботаешь», «на фене ботаешь», особо подчёркивая, что уголовная феня, это уже в то, что выродилась Музыка.
Маяк, это жестовый язык О?фе?нский язык, пальцовки, «маякни ему». В семье даже оставались некоторые «обломки маяков», типа отряхиваний плеча от пыли или постукивания, почёсывания носа. В быту на Музыке и Маяке говорили чуть ли не до конца семедисятых годов двадцатого века, пока были живы старики О?фе?ни, а детям учившимся в советских школах и не перенявших традиционные торговые и отхожие промыслы он оказался не нужен. Сам наблюдал как мама и сын бабы Насти вежливо кивали во время застольной беседы, показывая своё понимание, но со всей очевидностью говорить что-то в ответ стеснялись. Я спросил маму, всё ли она понимает, и она с некоторым смущением шепнула, что далеко не всё, но суть ухватывает, но отвечать даже не будет пытаться, чтобы не позориться.
Язык Огонь, это язык жрецов Солнца и Трояна. Наверное, ближайшее, что может дать представление это фраза из стихотворения А.С. Пушкина – «Глаголом жги сердца людей», или когда вы что-то сделали и вас за это начинают материть, да дак, что у вас и уши и лицо гореть начинают, а то и «нутро» и в результате всё выгорает и очищается и в теле и в делах появляется Сила, а душа начинает светиться, по-первости не ярко, словно китайский фонарик, просвечивая сквозь тело. На мой вопрос, как же Огонь звучал изначально, баба Настя сказала, что Ивановской, Костромской и Владимирской области очень мало названий рек на привычном нам русском языке. Вот это и есть остатки того как он звучал.
Могу совершенно ошибаться, но язык Свет, это «Музыка Скоморохов», наречие не понятное постороннему. Поясняю почему. Был тайный раговорный язык «Свет», но так же Баба Настя «Светила» – показывала «Свет», да и дед частенько любил подшутить, как со стуком в окно, так и с парой случаев, о которых расскажу дальше.
Удивительно, но этот «Свет» был очень похож на то, с чем я однажды столкнулся в Австралии. В общественном транспорте, по какой-то причине, я уставился на молодую аборигенку, ей под моим взглядом было явно некомфортно. Её раздражение взорвалось словно сине – красными проводами в мизинец толщиной в пространство на расстоянии примерно с метр вокруг. Чего было ниже не видел, так как сидела она возле окна, а я стоял в проходе в заполненном автобусе. Так я увидел словно был кабель и вдруг его разорвало – раскидало на провода и они, словно червяки, извиваясь посыпались в разные стороны. От чего меня начало словно током бить и мелко трясти, и при этом чётко передавалась, – «хватит, довольно, не смотри».
Баба Настя когда показывала свои умения, то током не билась, а «чётко светила» – попросила подать ей какую-нибудь кастрюлю с полки возле печки. Но с другой стороны, я же не делал то, что ей не нравилось, а то может и чего похлеще применила бы. Сначала видишь «эту кастрюлю», а точнее, образ действия с предметом, потом в голове возникает ощущение речи, и приходит понимание что тебе говорит таким образом собеседник. Сначала, по ощущениям, возникали образы на расстоянии половины вытянутой руки примерно, на ладонь – две выше лба и оттуда словно соскальзывали, точнее, «заскальзывали» неуловимо вниз в переднюю часть головы и воспринимались уже как нечто само собой разумеющееся, словно, я об этом сам в тот момент думал. Хотя отличие было чёткое – вот образ внутри меня – он мой, а вот бабы Насти – он выше и снаружи. Объясняла о том как это работает, – образа заскальзывают как рыба в «морду» или в «мерешу» – сеть для ловли рыбы. Названия такие были, из-за сходства «тонкого состава впереди лица» куда всё это сбрасывалось с мордой – ловушкой для рыбы. С одной стороны, почему это язык Скоморохов, после примера со стуком в оконное стекло у меня как-то даже и не возникает, но с другой стороны я и не припоминаю чтобы дед или его сёстры произнесли хоть одну фразу на «Музыке Скоморохов» когда о нём рассказывали.
Молчаливый язык, это язык не физического тела. Это язык души посредством одного из тонких тел человека. Был распространён по очень обширной территории, на сколько я могу судить.
Впервые столкнулся с «Криком души» в возрасте лет шести, у родителей папы, в Казахстане, когда бабушка находясь в доме почуствовала себя плохо позвала им деда. Да так, громко и чётко было слышно его имя, что мы, занятные вместе дедом на укладке дров за баней на приличном расстоянии от дома, услышали её словно бабушка стояла рядом с нами. Хотя, двери и окна в дом были закрыты и мы за капитальным строением, довольно шумно укладывали дрова. Однако услышали её крик словно в голове и скорей побежали в дом. Как оказалось, действительно бабушка звала на помощь. Можно крикнуть во весь голос не разевая рта, на любое расстояние и те, кому ты обращаещься тебя услышат. Можно, разговаривать словно по телефону, дед Коля будучи в гостях в Коврове и в деревне общался так со своими сёстрами. Можно и тихонько звать, если ночью все спят, а ты ещё и в другой комнате при этом спишь. Запомнился вечер у деда Коли дома, когда нас детвору болтающую без умолку бабушка по линии мамы баба Вера начала учить «безмолвному языку», – а нукося, всё, что вы сейчас тут болтаете, с закрытыми ртами внутри себя, так же громко, чтобы нам с дедом было слышно.
Мы опешили, – это как это с закрытыми ртами? Мычать что ли?
– Нет, на «безмолвном языке», когда и рот открывать не нужно, чтобы сказать, что-то. Внутри себя сказал и слышно всё кому нужно услышать.
Пристали с расспросами, ясное дело. Но добились лишь, что нужно тренироваться, прежде, чем позвать кого-нибудь по имени, надо внутри себя не открывая рта это сделать, словно бы понарошку, так постепенно и научимся. Весь вечер сидели усиленно тренировались звали друг друга по имени дико гримасничая и срываясь на весёлый хохот, – А ты кого сейчас позвал, аха-ха-ха ?! – А сейчас, ты меня звал?!
Магические вещи
Мы стояли на входе в кухню, а баба Настя рассказывала:
– Не стойте-то, в проходе, – и махнула рукой,– cюды вон вставайте. Каждая семья имела магические вещи. У всех по разному было, но главные магические вещи в семье были: кресало, хлебная закваска, веретено, фамильный крест, топор, сапоги, возжи и кнут. Точнее, сапоги были символом достатка и силы мужчин в семье и покупались либо дедом, внуку, либо отцом сыну. Существовал целый обряд, связанный с заказом на изготовление и покупкой, и последующей подготовкой сапог.
—Кресало – огонь для печи добывать, да не простой а божественный, очищающий – Крёс.
После чего продемонстрировала кресало в виде плоской кованной железки с загнутыми калачом на встречу друг-другу сторонами с закрученными концами и камень – кремень, лежащие в печурке чуть повыше и сбоку от устья большой белёной русской печи рядом с парой спичечных коробков. Я взялся было и сам попробовать высечь искры, но лишь отбил пальцы и раздражённо, под смех матери и бабы Насти, сунул огниво с кремнём ей назад. Она показала как высекать огонь. Уперев камень в шесток и, резко проведя – проскользнув по нему крёсалом, высекла сноп искр, полетевших на кусок пакли – растопки, отчего та затлела. Мне предложили раздуть её и поджечь обрывки газеты, сухую стружку и бересту, – давай-ко, раздувай, паклю-то.
Спустя минуту небольшой костерок уже весело полыхал в поде большой русской печи. Баба Настя же, тем делом, рассказывала:
– Крёс можно добыть и трением двух деревяшек друг о друга. Его, почитай, раньше до огнива так и добывали. Это божественный и очищающий огонь, много где использовался для очищения и лечения. Если хочешь, это лечебный огонь, и людей и животных лечить можно.
– Трением как первобытные люди, что-ли? Руками или лучком с верёвочкой?
– Лучком конечно. Ладонями не добудешь. Только деревяшки, что на палку, что на колоду, не каждая пойдёт, не каждая загорится.
– Ну это понятно, сухие должны быть.
– Запомни – ольха, высохшая на корню, да не трухлявая. Если на земле лежит, то не пойдёт, влага в ней будет и огонь добыть не получится. Из неё и веретёно и колоду делать надо, чтобы Крёс трением получить. Сухая осина тоже подойдёт. Лучёк из ивы лучше всего выходит, с ясеня, да не коротенький, а с руку длинной, чтобы ловчее двигать им было. Песка сухого чуток в лунку бросить, чтобы быстрее дело было.
– А в чём разница в Крёсе от добытого огнивом и трением лучка?
– Считай, что сейчас уже и нет особой разницы.
– Хитро посмотрев на меня, спросила, – ты сказку «Огниво?» читал поди? – взяла в руки кресало и покачивая его в руке пояснила , – с ним-то, куда как сподручнее загаданные желания исполняются. В сказке-то, солдат желания свои исполнял, а не собак вызывал. Стукнет кресалом – сноп искры вышибет, вот уже и чего ему угодно у него появляется. И еда и деньги и царевна.
– Это, что-же и я так смогу? Стукнул кресалом и всё исполнилось?
– Ты и сейчас можешь, только медленно исполнятся будет. Пока исполнится, ты уж и забудешь чего загадывал.
– А у солдата почему-же тогда быстро всё исполнялось? Или это потому что в сказке?
– Помех у него не было, вот и исполнялось всё быстро. А помехи кресением убираются. Мир-то, наш медленный, помехи ещё вязкости и твёрдости добавляют. Пока через всё пробьёшься, время-то и уходит.
С ожиданием, словно ждала очередной вопрос, глянула на меня,– через Крёс помехи желаниям убираются и через Крёс-же желания исполняются. Помехи и есть вязкости и твёрдости – тверди, считай, как комки в киселе или в манной каше. Каша по о?фе?нски лухта. И вот она должна быть жидкая, чтобы на ложку взял, подул и губами, как есть, всю в рот втянул с ложки. А не размешаешь как следует и комки – тревди будут в каше, куда уж такую кашу губами втянуть, потянешь и комок, а то и расплескаешь всю с ложки из-за разной вязкости. Так же и человек с помехами – течь не может в мире и мир такой же вокруг нас тягучий, но с комками – твердями и разной вязкостью. А солдат-то из сказки лухтово по миру двигался, помех не было в нём самом, не переживал попусту. Вот желания и сбывались быстро.
– Сейчас печь прогорит и хлеб ставить будем. Я сама в печи вот в формах пеку, не покупаю, на своей закваске делаю. Дрожжевое, тесто-то, для сдобы. Все ухватки в семье передавались с закваской. Как жену брать будешь, накажи, чтобы с закваской своей приходила. Сейчас все городския стали, готовый хлеб покупают в хлебном. Откуда «старая закваска»-то будет. Закваска эта, она из поколения в поколение в семьях передавалась. Как основа для новой семьи – лучшее вбирает в себя от предков. Жена с собой после свадьбы закваску в семью приносила. Давала и свекровь закваску, однако, их лучше было не смешивать. Иногда смешивались и получалась закваска вобравшая в себя закваски из обеих семей, а иногда погибала. Это за дурной знак считалось, но невестка-то, не всю свою принесённую из дома с приданным закваску смешивала, немного-то смешивать пробовала, на всякий случай. Вот, в таких случаях и использовала отложенную тихонько.
– А если, нет у невесты закваски в семье, как быть тогда?
– Тогда, свекровь давала закваску в новую семью, либо невеста ставила сама закваску. Тут ведь суть в чём, что с закваской некая невидимая сила семье передавалась, знания, ухватки.
В 2019 у сестры в деревне узнал, что они для выпечки домашнего хлеба использовали закваску идущую, по её словам, «как бы не от пробабушки деда Коли, а то и раньше, или пять или семь поколений уже».
Интересное подтверждение рассказу бабы Насти об особой магической силе закваски:
«Смотрите, берегитесь закваски фарисейской и саддукейской» (Мф., 66 зач., 16, 6–12).
«Закваска фарисейская, саддукейская и иродова« (Мф‚ 8:15; 16:6; Лк. 12:1)
«Царство Небесное подобно закваске, которую женщина, взяв, положила в три меры муки, доколе не вскисло всё.» (Мф.13:33)
Дальше баба Настя начала рассказывать про веретено, обычно передававшееся от бабушки внучке. Про веретено баба Настя сразу сказала, —«это волшебная палочка» и науки в ней не меньше, а как бы не больше чем в огниве, тебе оно, может, и не к чему, так как это бабская вещь. Ты-то, всё равно прясть не будешь.
Раз так, то я решил, что действительно – ни к чему мне это и решил сбегать в туалет. И не стал вслушивался в то, чего она там маме про веретено рассказывала. Пока вернулся, они уже про крест говорили.
Всё что баба Настя про крест с самого начала рассказала, я не застал. Но основное она для меня ещё раз повторила кратко. Крест фамильный, чтобы по любви и правде жить, «Царствие Божие внутри», добро людям нести. Но крест-то уже позже добавился, когда христианство на Русь пришло.
Дальше речь зашла о топоре. Спросила умею ли я работать топором, держал ли его вообще в руках. Я ответил, что умею и работал достаточно много, и у меня даже есть свой топор дома. Дед Гриша долго искал топор для меня и выбирал его «на толкучке» по звону. Чем мелодичней и звонче, тем лучше. Топор кованный ещё до революции. Мы вместе с ним строгали топорище и затем он торжественно вручил мне этот топор в подарок.
–Ну, раз работал, то и рассказывать особо и нечего, тебе дед Гриша всё, поди, рассказал. Топор – это Кормилец, Помощник в работе. Защитник дома. Выбирать по звону. Брать дореволюционной ковки. Если покупаешь готовый дом или сруб, с собой непременно брать топор, чтобы простучать обухом брёвна в срубе и услышать как они звучат. По звуку определяется хорошее бревно или отсырело, либо начало гнить. Дед Коля в деревне на избе бабы Кати показал, как определять по звуку состояние брёвен в венце. Гораздо позднее, когда я с дедом Гришей работал на лесопилке, он рассказал, как, постукивая обухом по деревьям, определять по звуку годное ли дерево на доски, либо гнилое изнутри. Можно по звуку, а можно и ощущать, видеть внутренним взором всё строение дерева и определить, годно оно для намеченного дела либо нет.
Ещё баба Настя рассказала о том, как топором или ножом в деревнях делали правку тела и лечение. Особо отметив, что правильно такую правку выполнять не касаясь физического тела – Тели руками, только топором, либо ножом и тоже не касаться лезвием Тели. Если тела касаешься, то это, считай, уже хирургическая операция. Всё над Телью, делается руками, без прикасаний. Напряжения, они над Телью внутри Пузыря – Жило, их надо наперво править, не касаясь тела. Мы с ней поспорили ещё по этому поводу. Я напирал на то, что хочу все целебные травы изучить, записать и знать, что и когда использовать для лечения. А она посмеялась и говорит, что все болезни внутри Пузыря сидят. И видятся они каждому по своему, но в чём-то одинаково. Если можешь видеть «состав» то и замутнения в нём сможешь увидеть и убрать их. Либо сможешь видеть гвозди, занозы, грязь. В общем, все чужеродное и постороннее для тела, имеющее характерное такое отличие в виде ржавчины, липкой грязи и тому подобного. На уровне состава, когда разум не превращает замутнения в упомянутые образы инородных тел в теле управляться легче, но состав как одёжки, чем тоньше видишь, тем больше слоёв этих одёжек видно, убрал с одной «верхней», а на нижних всё равно осталось. Напряжения они над Телью плывут. Выправишь напряжения, уберёшь их и трав не надо и тело мять не надо, оно само в порядок придёт. Я про китайское игоукалывание, да про точечный массаж заикнулся, а она в пример свою коленку привела, что выправила сустав не касаясь даже. Да и потом на маме показала как.
Ещё, по тому как топором работали, определяли как человек мыслит. На отмашь бъёт – «лупит со всей дури», правда сказано было «х....чит со всей дури» – значит, не задумывается особо, как лучше поступить в той или иной ситуации.
Возжи и кнут – хозяйством, лошадьми да скотиной управлять. Традиция возить в машине нагайку или кнут «чтобы слушалась» пошла с того времени, когда ещё на лошадях ездили. Кнутом, могли обойти дом, либо огород, либо иное имущество по кругу и закрыть его от недоброжелателей. Расскажу отдельно, как обход делался.
Писанки. Чёркалки. Письма. Дневники.
Воспоминания о писанках, чёркалках, письмах и дневниках тоже оказались глубоко задвинуты на задворки памяти, хотя, написание писем практиковалось. Ведь, казалось, и читал про них, и в семинарах разнообразных участие принимал, «открывая для себя искусство писанки – маранки». Ан нет, не вспоминалось до поры до времени, а потом снова вспоминание вспышкой перед внутренним взором и бабы Насти разговор перед глазами встал, словно я туда в прошлое переместился и наяву сижу в комнате…
…Сначала я только увидел, как они с мамой из соседней комнаты вышли и мама какие-то листки бумаги, примерно с полстраницы тетрадочной размером, в руках держит, на листках какие-то каракули, словно ручку расписывали, а потом рука дёрнулась, в результате чего получилась длинная кривая и какая-то дерганая линия. Вроде, посмотрел на неё мельком, а почувствовал какую-то боль и отчаяние, словно заключённые – звучащие в ней.
– Выглядит как кардиограмма, только какая-то она. Боль от неё идет.
– Считай, что это кардиограмма и есть. Давай-ко, в печи всё это сожжём. Да продолжим, чистку-то.
И вот, она эти бумаги в топку печки бросает, сжигает. Стоим и смотрим как они горят. Затем баба Настя берёт три лучины в руку поджигает их и начинает водить и тыкать во что-то вокруг мамы, на расстоянии от полутраметров до полуметра от спины, в то, что виделось как куски замутнений, сжимавшихся словно папиросная бумага или паутина в огне и исчезавших при попадании в пламя между лучин.
Пока мы гостили у бабы Насти, она рассказывала о нескольких разных видов приёмов и работы «с письмом»:
Чёркалки. Работа, по примеру тех сожженных в печке бумажек.
– Когда слова на бумагу не ложатся, и в то же время многое надо выплеснуть. Эмоции надо выплеснуть, злобу, обиду, печаль, псих. Садись и чёркай, покудова не полегчает. Исчёрканный листок бумаги, лучше сжечь, но только не в печи когда в ней еда готовится. Бумагу можно использовать любую, какая есть.
Черкали даже на оберточной бумаге, на газетах, на листочках с четверть тетрадочного листка, чёркали гвоздём по бересте, чёркали по тыльной стороне заслонки русской печи. Описывается у [А]. Я сам был свидетелем, когда баба Настя показывала маме как чёркать обычной полностью металлической вилкой, по обратной стороне заслонки от русской печи, объясняя, что всё потом выгорит. Давали пробовать и мне. Странное ощущение которое лучше всего назвать «вычеркивание» или «отцарапывание», оно сродни выплёскиванию эмоций, когда кричишь и ругаешься, только уходит оно в царапание сажи и толсто?го слоя нагара, в преодоление сопротивления трения металла вилки о метал и сажу заслонки печи, с пронзительным, противным скрипом метала о метал. А потом, вдруг, под смех мамы и бабы Насти, обнаруживаешь, что вымазал в саже руки, штаны и рубаху на животе. Чёркали по земле, стирая и разравнивая начёрканное палкой, ногой или ладонью и снова чёркая. Специально мочили слегка землю, разравнивая её. Смысл был в том, чтобы унять душу, снять трясучку, а успокоившись уже переходить к Писанке, чтобы понять, чего это такое приходило, как убрать, что обнаружил, сидящее в тебе и в чём урок.
Писанки. Работа, очень часто с переходом в чёркалки и наоборот. Делались так же и с теми же подручными средствами. При этом, не было необходимости быть грамотным и выписывать реальные буквы, достаточно было каракулей напоминающих письмена, проговаривая то, что пишешь. Многие в деревнях были безграмотны, но каракули с проговариванием того, что «пишешь» отлично справлялись с задачей. Выписываешься до состояния лёгкости и ясности, хотя писать и чёркать можно довольно долго. Пока сил хватит и не уймёшься. Если только не помнить о душе, о том что душа должна парить как птица в поднебесье.
