скачать книгу бесплатно
а только глушь, Саратов и обида,
и дятел надрывается: так-так.
Прохожим в этом городе не друг ты
и, очередь заняв, стоишь горой,
где восковые овощи и фрукты
созрели в поликлинике второй.
Вечная молодость
Где ночь любви зализывает раны,
и с бабочками ветер затусил,
на световых мечах дерутся краны,
стараясь изо всех подъёмных сил,
проблема – дотянуться до кастета,
зато мне помогают рифмовать
два взятых за язык больших поэта,
зубило, молоток и чья-то мать,
но, чтобы отсудачиться от скверны,
не вдохновит магнитный железняк
диктатора какого-нибудь свергнуть,
податься в журналисты, на крайняк.
Ну, а пока мы ломим, гнутся кеды,
размазывая по полу хип-хоп —
вокруг резвятся юные торпеды
и, как назло, заело перископ,
недалеко покажется до бокса,
когда народ во рту катает ртуть,
так свежий хлеб не верит, что испёкся
и просит побольнее ущипнуть.
Возраст
Но другого Оленька помнила соколика.
В. Коротаев
Даже Станиславскому не верю я,
лицедеям свойственно, наверно,
щекотать уснувшую артерию
эхом заблудившегося нерва,
даже – журналистам независимым
от всего, что подло и ущербно —
если доигрались до фортиссимо,
стало быть, управятся с крещендо,
я же – рядовой сотрудник города,
воровская сыть его и пена,
седина упрямо лезет в бороду,
бес – в Рембо, но это у Верлена,
поскорей сырком закусишь плавленым,
выпив водки, с привкусом резины —
недосуг мне выглядеть подавленным,
типа помидор со дна корзины.
Сувениритет
Разобравшись, кто не из татар,
плюхнешься в свои давно не сани
разгонять хандру и кислый пар
веником в хрустальной кегельбане,
юной музой взят на аборташ,
из канавы пискнешь с укоризной:
не вникаю, девушки, я в ваш
авиамодельный этот бизнес,
сладкие мечты – тату под хвост,
не срастётся – хоть почешет спинку,
вот у нас мальчишник, а не пост —
баттл, а не тупая вечеринка,
собирают воры на общак,
брагой дышит осень из оврага —
было время выпить натощак
просто, как порезаться бумагой,
наша жизнь давно, без кинопроб,
перевита ямбами Катулла,
музыкант настраивает тромб
и гостей боится из аула,
было время, что ни порицай —
с рук сходило копотью церковной,
прилетал мохнатый полицай
опылять поляну за целковый —
а сейчас, пока не угорел,
сам из-под монгольского настила
выползает, в кисточках от стрел,
радуясь тому, что подмастило.
Бодрое ультра
Огнетушитель приготовь, пока не вспыхнула рябина —
ей осень полирует кровь закатом из гемоглобина,
забейся в норку и – молчок, быть на виду – себе дороже,
где дятел, как дверной крючок, в ушко сосны попасть не может,
вся дичь, в предчувствии стряпни, ленивей и вдвойне пушиста,
расходятся кругами пни – следы от пальцев баяниста,
тяжёлый заяц, на скаку, на двести градусов духовен
печётся, с дырочкой в боку, и блеет одинокий овен
в тумане моря, где облом гремит ведром из-под сарая,
в витрину упираясь лбом замрёшь, игрушку выбирая,
пришла пора в бутылку лезть, давить на клавиши штрих-кода —
не посрамим былую жесть, родной захват для электрода,
торчит из ходиков орёл, кукушкой заведён на племя —
на белку стрелку перевёл, и за цепочку тянет время,
мы за него поднимем лай в гранёных рюмках, холодея —
давай, за статую, давай, опять за голую идею,
где банных шаек перестук, прилипший листик на затылке,
посмотришь с ужасом вокруг – одни будёновцы в парилке,
и, наблюдая молодёжь, пока страна впадает в спячку,
с губы улыбку сковырнёшь, как надоевшую болячку.
Поколение
Даже дворники смотрят влюблённо —
не чатланин, зачётный пацак,
нахватавшийся звёзд из бульона,
выхожу, сукин сын – весь WhatsApp,
рёв турбины в ушных перепонках —
только «миг», за него и держись,
вот и сало – порезано тонко
на журнале «Наука и жизнь».
Ко всему, что возможно исправить,
поспешил оборвать провода,
обновить бы короткую память —
надоело сгорать со стыда.
Сам к себе вдруг укатишься в жалость,
как с откоса, в охоте на лис,
мы попкорном, на скачках, заржались,
кока-колой под нимб упились.
Пусть светило, и больше не блещет —
не спешим уходить на покой,
хоть ломаемся чаще, чем вещи,
и гарантии нет никакой.
Ворон
Из тьмы космической, с наколки – куда летит ночная птица,
асфальтовым облита лаком, стирая тенью города?
Не по зубам на верхней полке в Агрызе ей остановиться,
свою попутчицу не хакнуть. Лишь ворон каркнул: Никуда!
И ты, следя за птицей взглядом, отбрось сомненья, как копыта,
за пазухой живёт авоська, и восхитительный гастрит,
кошмарный сон гуляет рядом, пока на ужин сыто-крыто,
а Шита, в маечке ковбойской, пересекает Бейкер-стрит.
Читатель ждёт уж фирмы «Рибок», разглядывает буквы в лупу.
Скользит зима, нежнее лани, мороз елозит бороной.
На цены в магазине «Рыба» гляжу и ухмыляюсь глупо —
горит-горит ещё желанье трясти по весям стариной.
Когда включаешь скорость лета, мне жизнь в полоску не помеха
готов метнуться хоть на полюс, хоть на напольные весы
наехать пароходом Нетте, и в комнате тоски и смеха
примерить чёрный-чёрный пояс под цвет последней полосы.
Зимородок
Ивану Шепете
Кукушка верная охрипла, когда в расщелинах чернил
совпали Сцилла и Харибда – а ты мизинец прищемил,
сожмётся сердце и отпустит, пока лелеешь в пальцах дрожь,
не рубишь в квашенной капусте, мечом в науках не сечёшь,
и провожая тех, кто дорог, сам, непростительно ничей,
пропахший керосином город залапан копотью грачей,
апрель, как зуб передний выбит, и стружкой веет с верстака,
стакан, решая что бы выпить, нагуглишь в яндексе, пока
в угарной пене горностая встаёт царица прочих влаг,
в мятежный дух перерастая из алюминиевых фляг,
закусывая правду сплетней, к чему разыгрывать гамбит,
когда не крайний, а последний твой одноклеточный убит,
на злобу дня твердишь упрямо мишпухе корабельных крыс —
дрожащая имеет право, и жизнь раба имеет смысл,
и сколько этот мир ни гните – одна верёвочка сплела
всех, как опилки, на магните с обратной стороны стола.
Сомнение
Из глубины веков скажи-ка, няня,
уютная, как девушка с веслом —
коней на переправе не меняют,
но как мне поступить с моим ослом,
как показать клыки свои и норов,
