скачать книгу бесплатно
Овсов А. Г. Портрет Петра 1. 1725. Финифть. ГИМ
Со смертью Петра Великого искусство миниатюрного портрета пришло в упадок и возродилось только в конце 1750-х гг., о чем с восторгом писал М. В. Ломоносов:
Искусство, коим был прославлен Апеллес
И коим ныне Рим главу свою вознес,
Коль пользы от Стекла приобрело велики,
Доказывают то Финифти, Мозаики,
Которы в век хранят геройски бодрость лиц,
Приятность нежную и красоту девиц,
Чрез множество веков себе подобны зрятся
И ветхой древности грызенья не боятся.
1.2.6. Графика
Петровские реформы содействовали развитию графики. Она приобрела разнообразные жанры: титульные листы, учебные таблицы, навигационные сигналы, архитектурные планы, виды городов, баталии, триумфальные шествия и празднества, портреты, аллегории. Быстрота реакции на происходящие события, большая тиражность и легкость распространения делали гравюру важным источником информации, средством государственной пропаганды в стране и за рубежом. По приблизительным подсчетам в первой четверти ХVIII в. книг с иллюстрациями и отдельных гравюр было издано в 100 раз больше, чем за все предыдущее столетие[16 - Сидоров А. А. Рисунок старых русских мастеров. М.: Искусство. 1956. С. 66.].
Искусством гравюры Петр I увлекся, будучи в Голландии. Он пригласил на русскую службу известного гравера Адриана Шхоннебека (1661–1705), члена Лейденской академии, европейски образованного человека, владевшего пятью языками. Специально для царя он написал на голландском языке методическое руководство по технике гравирования. Вплоть до своей смерти Шхоннебек жил в Москве. Он создал ряд гравюр, по барочному темпераментных и аллегоричных. Его лучшими произведениями считаются портреты Петра I, Б. П. Шереметева и три листа, изображающие боевой корабль «Предистанция», заложенный лично Петром I на Воронежской верфи. Шхоннебек обучил нескольких русских граверов, лучшим из которых был А. Ф. Зубов.
Работы мастеров ХVII в. – С. Ушакова и Л. Тарасевича были выполнены в технике резцовой гравюры. Рисунок вырезался специальным резцом на металлической пластине, после чего она покрывалась краской. Затем доску вытирали дочиста, и краска оставалась лишь во врезанных в металл линиях рисунка. Оттиск получали под прессом. Линии в резцовой гравюре слегка выпуклы. Это отличает ее от гравюры на дереве, где линии несколько вдавлены. Адриан Шхоннебек обогатил русскую графику новой техникой – офортом. Металлическая доска покрывалась кислотоупорным лаком. Рисунок наносился иглой путем процарапывания лака до металла. Затем доска погружалась в раствор азотной кислоты (офорт – от франц. «крепкая водка» – азотная кислота). Она разъедала металл в освобожденных от лака местах и давала глубокий рисунок. Места, которые при печати должны дать более интенсивный тон, протравливались несколько раз. Остальная часть доски на это время покрывалась новым слоем лака. Это давало богатейшую гамму оттенков черного цвета.
Шхоннебек А. 1704. Фейерверк 1 января 1704 г. Офорт
В 1702 г. в Россию приехал племянник и ученик А. Шхоннебека Питер Пикарт (1668–1737). После смерти учителя он работал параллельно с А. Ф. Зубовым. Совместно они создали «Конклюзию» (1715 г.) – сложную аллегорическую композицию для «Книги Марсовой» – первой истории Северной войны.
Петр Великий изображен на фоне морского сражения в доспехах с подзорной трубой и андреевским крестом в руках. Он смотрит на зрителя с кормы многопушечного корабля. Напротив, на ступенях каменного строения, – императрица, сопровождаемая дочерьми, с обожанием смотрит на монарха. В верхней части гравюры парящие Славы приветствуют его звуками труб и держат над головой лавровый венок. Двуглавый орел сжимает в когтях стрелы, а Плодородие сыплет на землю монеты, которые народ ловит шапками. Нептун и Марс обсуждают происходящее, а Геркулес занес дубину над поверженным противником. Художественный язык «Конклюзии» является визуальным воплощением пышных барочных метафор Феофана Прокоповича и современной ему панегирической литературы: «Богом венчанный, укрепляемый и прославляемый священнейший монарх», «благочестия поборник и разоритель идолослужения», «неусыпающий в бранях воин-победитель на суше и на море, любитель мудрости и основатель красоты и славы своего отечества».
Пикарт П., Зубов А. Ф. Конклюзия. 1715. Офорт. Фрагмент
Работы Шхоннебека и Пикарта отличались по-европейски торжественной многословностью, высокой техникой и обстоятельной подробностью. Но в них не было главного – национального пафоса. Это качество придал русской гравюре Алексей Федорович Зубов (ок. 1682–1751). Его отец был известным иконописцем Оружейной палаты Московского Кремля и работал вместе с Симоном Ушаковым. Очень рано осиротев, Алексей Зубов и его брат Иван пошли по стопам отца, овладев техникой иконописи. В 1699 г. Алексей был направлен для обучения к А. Шхоннебеку. Его самая ранняя работа – «Маленькая персонка» (ок. 1704 г.) получила восторженный отзыв учителя.
Зубов А. Ф. Маленькая персонка. Ок. 1704. Меццо-тинто
Обычный для европейского барокко образ ребенка отличается легкостью и свободой, небывалой для отечественного искусства того времени. Это первая русская гравюра, выполненная в технике меццо-тинто. Металлическую доску с помощью специальных инструментов предварительно покрывали мельчайшими углублениями, добиваясь шероховатой поверхности. При печати она давала сплошной бархатисто-черный тон. Для получения рисунка доску в нужных местах выравнивали, скоблили и полировали. Чем больше сглаживалась шероховатость, тем меньше доска принимала краски. Техника меццо-тинто позволяла добиться сочной контрастной светотени и тончайшей градации тонов.
В 1711 г. Петр I обратил внимание на гравюру Зубова «Торжественный вход русских войск в Москву после Полтавской победы». Это был национальный триумф. В разных концах Москвы построили семь триумфальных ворот. Шествие пленных шведов длилось почти сутки (в 1944 г. Сталин частично скопирует этот опыт). С помощью лентообразной композиции, напоминающей гигантский слалом, Зубов изобразил шесть рядов, отчетливо обозначив направление их движения. В первом ряду изображен Преображенский полк; во втором – пленные шведские фельдмаршалы и генералы, за которыми едут верхом Петр I, Меншиков и Долгорукий; в третьем ряду – шведские офицеры и трофейные носилки Карла ХII, которые везут две лошади; далее – трофейные пушки, шведские знамена и пленные солдаты. Необходимость изобразить все зрелище в подробностях заставила художника нарушить законы линейной перспективы. Тем не менее, каждый ряд по мере удаления от первого плана гравирован с меньшей цветовой насыщенностью, создавая впечатление пространственной глубины.
Это была первая зубовская гравюра, выполненная в Петербурге. Петр I поставил его во главе гравировальной мастерской при петербургской типографии. Гравюры Зубова – живой отклик на события времени: сражения при Полтаве, деревне Лапола и реке Пелкиной, Гангуте и Гренгаме, свадьба Петра I и Екатерины, свадьба карлика Петра I Якима Волкова, Панорамы Васильевского острова и Александро-Невской лавры, две панорамы Санкт-Петербурга (1716 и 1727 гг.), торжественный ввод в Санкт-Петербург плененных шведских фрегатов, портреты и аллегории.
Зубов А. Ф. Торжественный вход русских войск в Москву после Полтавской победы. 1711. Офорт
Зубов А. Ф. Сражение при Гангуте. 1714. Офорт
Сражения при Гангуте и Гренгаме – открыли в русском искусстве жанр морской баталии. В первой из них Зубов отказался от традиционной передачи плана сражения и сосредоточил внимание на кульминационном моменте – нападении русских галер на шведский флагман «Элефант». Тщательное воспроизведение подробностей боя создает ощущение страстного динамизма и энергии.
Другое композиционное решение имеет «Баталия при Гренгаме». Здесь сражение показано во всей полноте и разворачивается на широком водном пространстве с четко обозначенной линией горизонта, обрамленной причудливыми облаками. Возвышенный ракурс и панорамный обзор не позволяют рассмотреть детали, но придают изображению эпический размах.
Зубов А. Ф. Баталия при Грейнгаме. 1720. Офорт
Зубов А. Ф. 1717. Вид Летнего сада. Офорт
Панорамные гравюры Зубова отличает лентообразная композиция и угол зрения с высоты птичьего полета. Это придает им возвышенный пафос. С первого взгляда бросаются в глаза барочные элементы: пышные картуши из аллегорических фигур, поддерживающие надписи; причудливые формы парусов, облаков и клубов дыма, создающие впечатление некой фантастичности. Но при внимательном рассмотрении открывается главное – повествовательность. Огромное количество тщательно исполненных подробностей занимает все пространство гравюры, почти не оставляя белого поля, и требует рассмотрения через увеличительное стекло. С одной стороны, это барочная идея о человеке, как букашке перед непостижимостью божественной вселенной, но с другой – прием нарождающегося просветительского реализма. В этой связи уместной будет аналогия творчества Зубова с романами его английского современника Джонатана Свифта. Достаточно вспомнить, как явно фантастический рассказ о стране лилипутов переходит в подробнейшие описания их быта, домов, оружия, кораблей и т. д., настолько протокольно-точные, что это заставляет забыть об условности сюжета.
Петербург в изображении Зубова – художественный образ. Зубовские панорамы не следует рассматривать как исторический источник. Петр I заказывал их по пропагандистским соображениям. Он велел всем архитекторам давать Зубову чертежи и проекты. Многие изображенные им здания так и не были построены. К тому же, в петровскую эпоху архитектурное проектирование имело весьма приблизительный характер. В ходе строительства план многократно изменялся и конечный результат часто не имел ничего общего с первоначальным проектом.
Зубов А. Ф. 1715. Пленные Шведские корабли, введённые в Санкт-Петербург после Гангутского сражения. Офорт
Нельзя считать документальными и событийные гравюры. Как правило, они создавались заранее и являлись частью подготовки торжества. Не случайно на гравюре «Изображение брака Его Царского Величества Петра Первого…который отправлен в Санкт Питеръбурге февраля… 1712-го» не проставлена дата, а цифрами обозначены только обязательные участники – царская чета, принцессы, Меншиков и те немногие лица, чьи места были заранее определены протоколом.
Зубов А. Ф. 1712. Изображение брака Его Царского Величества Петра Первого. Офорт
1.2.7. Литература
В художественных системах барокко и классицизм, в синтезе искусств петровской эпохи литература не играла ведущей роли. Ей еще предстояло освоить достижения европейского Ренессанса и Просвещения. Основными тенденциями в развитии литературы являлись: 1) завершение процесса обмирщения; 2) признание вымысла одним из ведущих факторов художественного произведения; 3) создание новой жанровой системы при сохранении таких традиций, как патриотизм, связь с фольклором, интерес к человеческой личности, сатирическое осмеяние и публицистическое обличение человеческих и социальных пороков. Дидактическая функция в литературе преобладала отчетливее, чем в других искусствах, лишая ее самоценности и делая прислужницей идеологии. Центральная задача литературы состояла в идейно-политическом и нравственном просвещении и воспитании всех россиян, отдельных сословий и конкретного человека новой эпохи. Не случайно ведущим жанром становится официозный панегирик – апология государственных и гражданских добродетелей. Важнейшие из них – не богатство и знатность рода, а общественная польза, энергия, ум и храбрость, способные возвести личность на высочайшую ступень социальной лестницы.
Круг российских читателей первой четверти ХVIII в. составляло городское население разных сословий. Литература ориентировалась как на именитых, так и на простой люд. Это нашло отражение в жанровом разнообразии произведений, от панегириков, иностранных книг и переводов до беллетристики: переделок эпических жанров фольклора, «гишторий», «анекдотов», воспоминаний, записок, легенд.
Среди «гисторий» («гишторий») наиболее известными были «Гистория о российском матросе Василии Кориотском и о прекрасной королевне Ираклии Флоренской земли», «Гистория о Александре российском дворянине» и «Гистория о некоем шляхецком сыне». В основе их сюжетного ядра – библейская притча о блудном сыне. Но последствия ухода юноши из родительского дома решаются по-новому, в духе времени: молодости сопутствует успех. «Гистория о российском матросе…» повествует о бедном дворянине, который вынужден ради денег отправиться в Санкт-Петербург и стать матросом. Через несколько лет он, несмотря на «худородность», достиг богатства, любви и королевского трона. В то время такой исход отнюдь не казался фантастичным. У всех перед глазами был пример А. Д. Меншикова или Екатерины I, а «Табель о рангах» потенциально открывала перед любым свободным человеком путь к высшим сферам социальной иерархии. Автор не случайно сделал своего героя матросом. Это была популяризация новой перспективной специальности. Пропагандистская направленность произведения усиливается с помощью сюжета и языка. Они напоминали хорошо знакомые читателю произведения устного народного творчества, например, трансформацию Иванушки-Дурачка в Ивана-Царевича.
Гунст Питер ван. Портрет кн. Б. И. Куракина. 1690-е. Офорт
Многочисленные мемуары позволяют увидеть эпоху глазами представителей разных сословий. Парадный фасад империи предстает в мемуарах князя Б. И. Куракина «Гистория о царе Петре Алексеевиче». В произведении мало говорится о самом императоре. Зато Куракин точно и беспощадно рисует образы людей, окружавших царя, их привычки и нравы. Большой интерес представляют мемуары сержанта Никиты Ивановича Кашина «Поступки и забавы императора Петра Великого». Их ценность в простоте. Он не был близок к царю, но часто его видел. Автор не нравоучительствует, а рассказывает о том, как Петр жил, что ел, во что одевался и т. п. Это портрет царя и его эпохи глазами вполне лояльного простого человека.
Ценные записки оставил Андрей Константинович Нартов (1680 или 1694–1756) – выдающийся механик-самоучка, создатель самых совершенных токарных, винторезных и монетных станков XVIII в., театральных машин. Нартов обучал Петра I токарному делу, постоянно жил в отведенной ему комнате Летнего дворца и общался с царем ежедневно. Его осведомленность о бытовых деталях, настроениях, об отношении государя к людям сомнений не вызывает. В 1736–1743 гг. Андрей Нартов заведовал механической мастерской петербургской Академии наук.
НХ. Портрет А. К. Нартова. 1710-е. Х., м. Киев. ГМУИ
Для первой трети ХVIII в. были характерны произведения, близкие к мемуарам – анекдоты. Они не являются литературными произведениями в привычном понимании. Их записывали как рассказы очевидцев или участников событий и деяний великих людей. В анекдотах ХVIII в., в отличие от современных, юмора, как правило, нет. Обычно это нравоучительные новеллы, главное в которых воспеть для потомков значительные поступки и черты характера исторической личности. Царь Петр, разумеется, является главным героем анекдотов своего времени, образцом для подражания. В них масса нравоучительного вымысла. Тем не менее, многие ситуации и события, описанные Андреем Нартовым, Иваном Голиковым, Якобом Штелиным, в той или иной степени подтверждаются другими источниками и документами.
Благодаря мемуарам, запискам и анекдотам современный читатель может почувствовать дух эпохи, ее внешний облик, особенности социальных типажей, одежды, межличностных отношений, праздники и будни, заботы, восторги и обиды.
Ярким олицетворением Просвещения и обмирщения духовной жизни является личность Феофана Прокоповича (1681–1736) – реформатора церкви, крупнейшего идеолога и писателя петровской эпохи, родоначальника жанра панегирика и церковной проповеди «к случаю», первого петербургского литератора. Киевлянин Прокопович получил первоначальное образование в униатской школе, затем – в православной Киево-Могилянской академии и, наконец, – в иезуитской коллегии св. Афанасия в Риме. К 23 годам он до тонкостей знал особенности любых христианских конфессий и философских школ, от Аристотеля до Декарта, Спинозы и Гуго Гроция. Его библиотека насчитывала около 3000 томов. Позднее (1717 г.) он поразил обширностью познаний Парижскую академию наук, исправив ошибки в ее географических атласах. За это она избрала Прокоповича своим почетным членом. В 1704 г., по возвращении в Киев, он принял монашество и вскоре стал ректором Киево-Могилянской академии.
НХ. Портрет Феофана Прокоповича. 1750-е. Д., м. ЧС
Однако исключительно духовная карьера мало устраивала энергичного, склонного к интригам честолюбивого Феофана. Иезуитское воспитание в духе Макиавелли, примеры «духовной» карьеры Ришелье и Мазарини заставляли его желать большего и искать свое место в высших эшелонах власти на почве борьбы с католиками, иезуитами, явными и тайными врагами петровских реформ.
В Киево-Могилянской академии Прокопович читал курсы «Поэтики» и «Риторики». В них он сформулировал эстетические принципы, положенные позднее в основу его собственного литературного творчества. Это дает основание считать Феофана предтечей теории классицизма в русской литературе: 1) цель литературы – воспитание гражданских и патриотических качеств личности; 2) разработка понятий «частное», «единичное» – «общее» («в определенных отдельных лицах отмечать общие добродетели и пороки»); 3) полярная противоположность героев и антигероев; 4) примат «должного» (идеального) над «сущим» (реальным); 5) иерархия жанров; 6) начало разработки теории «трех единств» (изображать «действие, которое произошло или могло произойти в течение 2 или 3 дней»); 7) точность, понятность, ясность и краткость, – главные достоинства литературного языка. С другой стороны, произведения Прокоповича можно рассматривать в контексте художественной системы барокко. В них доминируют не античные, а библейско-евангельские образы и аллегории. С помощью эффектных метафор связываются явления контрастные, бесконечно далекие. Цель такого сопоставления – поразить читателя или слушателя неожиданностью, эрудицией и остроумием, стилистическим мастерством. Подобную же цель преследовали барочные живописцы, скульпторы и архитекторы. Риторические фразы и восклицания, гиперболизация в оценке добродетелей и пороков, широкое использование прилагательных превосходной степени соответствуют духу барочных живописных аллегорий, парадных портретов и архитектурного декора с обилием позолоты. Не случайно Прокопович утверждал: «Поэзия есть говорящая живопись, а живопись – немая поэзия»[17 - Федоров В. И. Русская литература ХVIII века. М.: Просвещение. 1990. С. 37.].
Его знакомство с царем произошло в 1706 г., когда Феофан выступил в киевском Софийском соборе с «Приветственным словом» Петру I. В нем он сравнивал царя не с библейскими или античными персонажами, а с героями национальной истории – Владимиром Святым и Ярославом Мудрым. Речь не произвела должного эффекта. Петр I не питал пиетета к упомянутым князьям и понимал, что в данный момент, когда исход Северной войны был далеко неясен, любые лестные сравнения преждевременны. Тем не менее, «царь, воспитавшийся на протестантской культуре, и монах, закончивший свое образование на протестантском богословии, прекрасно поняли друг друга»[18 - Платонов С. Ф. Полный курс лекций по русской истории. СПб. 1917. С. 589.].
Триумф Прокоповича состоялся 22 июля 1709 г., спустя 25 дней после Полтавской битвы, когда он произнес в киевском Кафедральном соборе речь «Панигирикос, или слово похвальное о преславной над войсками свейскими победе». В этом произведении пышная барочная риторика соседствует с приемами просветительского реализма. Автор вникает во все перипетии сражения и сообщает массу подробностей: сколько было войск, когда и при каких обстоятельствах были взяты в плен солдаты противника, скрупулезно перечисляет трофеи. Одновременно Феофан прибегает к устойчивому образу национального фольклора – образу пира-битвы. Но главной удачей было сравнение Петра Великого с библейским Самсоном, в день почитания которого была одержана Полтавская победа. Оно демонстрировало уникальное дарование Прокоповича находить и популяризировать верные аллегории, способные стать национальными и государственными идеологическими символами. В Петербурге вскоре появилась Самсониевская церковь, Самсониевский проспект, а в центре Большого каскада Петергофа – статуя Самсона.
«Панегирикос…» произвел на царя неизгладимое впечатление. Петр I приказал отпечатать его на русском, польском и латинском языках, перевел автора в Москву и привлек к подготовке церковных реформ. На берега Невы Прокопович перебрался в 1716 г. К этому времени он имел репутацию ведущего идеолога «просвещенного» абсолютизма и работал над книгой «Правда воли монаршей». Показательно, что традиционное схоластическое обоснование самодержавия божественным правом Феофан, в духе времени, дополнил ссылками на Г. Гроция и Т. Гоббса.
Его дебют в новой столице состоялся 28 октября 1716 г., когда он выступил в Троицкой церкви с торжественным «Словом в день рождения великого князя Петра Петровича». Произведение содержало яркое противопоставление новой и допетровской России, первый в русской литературе опыт художественного изображения Петербурга. В нем отсутствуют описания. Петербург Прокоповича является лишь олицетворением гения царя-созидателя. Используя такие эпитеты, как «новый и новоцарствующий», «слава своему основателю», «величие и великолепие города», Прокопович отдал должное не только архитектуре, но и «различных учений полезных доброте». Год спустя, по возвращении Петра I из заграничного путешествия, в том же храме он произнес в присутствии царя пропагандистскую речь, призванную разъяснить благородные цели вояжа, развеять ропот по поводу долгого отсутствия государя и настороженное отношение русских людей ко всему иностранному.
8 сентября 1720 г., по случаю победы русского флота при Гренгаме, в присутствии царя и «синклита» епископ Псковский Феофан произнес «Слово похвальное о флоте российском». В нем во всей полноте проявились качества автора как официального идеолога, призванного освятить церковным авторитетом вполне светские устремления власти. «Возбужденная в монаршем сердце к морскому плаванию охота не от промысла человеческого была», а от божественного провидения. Оно проявилось в том, что сердце Петра I «воспламенилося» к судам и флоту «от обретения некоего ботика обветшалого», который как реликвию следует беречь в назидание потомкам. Так возникла национальная святыня исключительно светского характера. Раньше эту функцию выполняли только иконы, храмы и мощи святых, а теперь – английское игрушечное суденышко, подаренное в 1649 г. царю Алексею Михайловичу в числе других подарков посольством О. Кромвеля, чтобы избежать разрыва дипломатических и торговых отношений в связи с казнью Карла I.
Не меньшую роль сыграл Прокопович в популяризации святого покровителя новой столицы Александра Невского. Еще в «Панегирикосе…» он впервые сравнил с ним Петра I, а позднее – в «Слове похвальном в честь славных дел…Александра Меншикова» — первого петербургского генерал-губернатора: «Аки бы отродился нам Невский оный Александер; тоежде имя, тояжде храбрость, тоежде благочестие, единой и тоейжде земли обладатель, единого и тогоже народа супостатского победитель». С 1718 г. Феофан осуществлял «идеологическое обеспечение» торжеств в честь святого благоверного князя, перенесения его мощей из Владимира в Александро-Невскую лавру и перенесения дня его памяти с 23 ноября на 30 августа – день заключения Ништадтского мира. Убедившись в безоговорочной лояльности Прокоповича любым своим начинаниям, Петр I привлек его к разработке «Духовного регламента», похоронившего идейную, политическую, организационную и финансовую независимость русской православной церкви от светской власти, а в исторической перспективе – ее определяющую роль в духовной жизни нации.
Ботик Петра I. Ок. 1640. ЦВММ
Вершиной ораторского искусства является «Слово на погребение Петра Великого», произнесенное Прокоповичем 8 марта 1725 г. в недостроенном Петропавловском соборе. Спустя шесть дней оно было издано в петербургской типографии, а затем, переведенное на латинский, французский, шведский и немецкий языки – в Париже, Ревеле, Гамбурге и Стокгольме. Прокопович говорит о тяжести утраты путем сравнения Петра Великого с библейскими героями: «Се оный твой, Россие, Сампсон… Застал он в тебе силу слабую и сделал по имени своему каменную, адамантову; застал воинство в дому вредное, в поле не крепкое, от супостат ругаемое, и ввел отечеству полезное, врагом страшное, всюду громкое и славное <…>
НХ. Портрет Петра I. 1725–1735. Х., м. ГРМ
Се твой первый, о Россие, Иафет, неслыханное в тебе от века дело совершивший, строение и плавание корабельное, новый в свете флот. Но и старым не уступающий <…> Се Моисей твой, о Россие! Не суть ли законы его, яко крепкая забрала правды и яко нерешимая оковы злодеяния! <…> Воистину оставил нам сумнение о себе, в чем он лучший и паче достохвальный, или яко от добрых и простосердечных любим и лобызаем, или яко от нераскаянных лестцов и злодеев ненавидим был.
Се твой, Россие, Соломон, приемший от господа смысл и мудрость многу зело. И не довольно ли о сем свидетельствуют многообразная философская искусства, прежде нам и неслыханная учения, хитрости и мастерства; еще же и чины, и степени, и порядки гражданския, и честныя образы житейского обхождения, и благоприятных обычаев и нравов правила <…>
Се же твой, о и церкве российская, и Давид, и Константин. Его дело – правительство синодальное, его попечение – пишемая и глаголемая наставления <…> Коликое же в нем и желание было и искание вящщаго в чине пастырском искусства, прямейшего в народе богомудрия и изряднейшего во всем исправления!»
«Слово на погребение…», тем не менее, оптимистично. Петр Великий умер, но россияне не осиротели: залогом тому является наследница дел Петра – Екатерина. Так панегирик царству прошлому переходит в славословие царства грядущего. («Король умер! Да здравствует король!»). С этого началась деградация Прокоповича, как, впрочем, и других «птенцов гнезда Петрова».
Жил Феофан в Петербурге на своем подворье на берегу Карповки, недалеко от современного Каменноостровского проспекта. В то время это был дачный район, где располагались первые загородные дворцы. В 20-х гг. подворье Прокоповича стало одним из признанных культурных центров столицы. Должность вице-президента Синода (с 1721 г.) и духовный сан епископа Псковского (с 1724 г. – архиепископа Новгородского), руководство семинарией на Аптекарском острове не мешали ему вести вполне светский образ жизни. Демонстративно соблюдая круглогодичный строгий пост и столь же демонстративно творя милостыню, он держал открытый дом, ежегодно покупая для угощения гостей 1500 штук семги, 21.000 сигов, 11 пудов икры, 11 бочек копченой рыбы[19 - Валишевский К. Указ. соч. С. 349.]. Петр I, получавший многочисленные доносы по поводу слишком свободного образа жизни епископа Псковского, зашел как-то на его подворье и застал там веселое общество в разгар пира. Хозяин, нисколько не смутившись, приветствовал императора тостом настолько изящным, что тому не оставалось иного выхода, кроме как присоединиться к компании.
1.2.8. Театр и музыка
Первые сведения о профессиональном театре в Петербурге относятся к 1713 г., когда город впервые посетили драматические и цирковые труппы иностранных артистов. Вскоре сестрой царя Натальей Алексеевной, в библиотеке которой значилось 76 книг светского содержания, рукописи театральных пьес и ее собственные наброски связок различных комедий, был основан регулярный театр. Он занимал пустующий дом, в котором был устроен зал с партером и ложами. На плане А. Л. Майера (1711–1716 гг.) и на плане города (1725 г.) здание театра («Комедии») обозначено вблизи усадеб царской семьи на нынешней улице Чайковского, но его изображений не сохранилось. Известно, что в 1714 г. Петр I посетил театр и «Наталья Алексеевна угощала царя комедией». После смерти основательницы театр стал публичным, но вскоре в здании разместилась Канцелярия от строений.
Никитин И. Н. 1716. Портрет царевны Натальи Алексеевны. Х., м. ГРМ
Один из зрителей – юнкер Берхгольц свидетельствовал, что, несмотря на плохие костюмы труппы, состоящей из 11 артистов, за самое неудобное место приходилось платить 40 копеек. Видимо благодаря Наталье Алексеевне пьесы ее театра имели трехактное деление и были «срежиссированы». Это выгодно их отличало от московских. О них сообщает голштинский посланник Бассевич: «В то время в Москве был театр, но варварский, какой только можно себе вообразить, и посещаемый поэтому только простым народом и вообще людьми низкого звания. Драму обыкновенно разделяли на двенадцать действий, которые еще подразделялись на столько же явлений <…>, а в антрактах представляли шутовские интермедии, в которых не скупились на пощечины и палочные удары. Такая пьеса могла длиться в продолжение целой недели, так как в день разыгрывали не более третьей или четвертой ее части»[20 - (Бассевич Г.-Ф.) Указ. соч. С. 171.]. Игра актеров чаще всего представляла собой костюмированную декламацию, оживляемую иногда штампованными позами и жестами, которые, в зависимости от содержания, могли быть неестественно торжественными или комичными до непристойности. Быстрая смена места действия заставляла разбивать сцену на несколько частей, отделенных друг от друга и от зрителей малыми и большим занавесами. За большим занавесом находился задник – декорация в виде неба, трона, условного ландшафта и т. п.
Первоначально основу репертуара петербургского театра составляли сюжеты из Библии и житий святых – жанр, имевший в средневековой Европе широкое распространение под названием мистерия. Другие сюжеты были заимствованы из переводных польских повестей ХVII в. Ни те, ни другие пьесы не очень-то нравились царю. «Император, вкус которого во всех искусствах, даже в тех, к которым у него вовсе не было расположения, отличался верностью и точностью, пообещал однажды награду комедиантам, если они сочинят пьесу, трогательную, без этой любви, всюду вклеиваемой, которая ему уже надоела, и веселый фарс без шутовства. Разумеется, они плохо выполнили эту задачу, но чтоб их поощрить, государь велел выдать им обещанную сумму»[21 - (Бассевич Г.-Ф.) Указ. соч. С. 171.]. Возможно, желанием понравиться императору была вызвана постановка пьесы «О Петре Златых Ключах». В ней был показан конфликт юноши, желающего учиться за границей, с ретроградами-родителями, не понимающими ценности культуры.
В 1717 г. во время трехмесячного визита во Францию Петр I познакомился с «первым трагиком Парижа» Мишелем Бароном и, отдавая дань его таланту, вручил ему свою шпагу. Однако приглашать в Петербург французских актеров по каким-то причинам не стал. В 1719 г. в Петербург прибыла странствующая труппа Эккенберга – Манна. Был объявлен спектакль с присутствием царской семьи. Но когда зрители съехались, то узнали, что это розыгрыш. Царь использовал театр всего лишь как способ популяризации нового календаря, разыграв со зрителями первоапрельскую шутку. Столь прагматичный подход был, видимо, вызван тем, что актеры не говорили по-русски. Это резко снижало воспитательное значение и эстетическое воздействие театра. Уже в следующем году Петр I через П. И. Ягужинского – посла в Вене, пытался пригласить из Европы актеров, говорящих на славянских языках, более или менее понятных, как ему казалось, для русских зрителей. Попытка не удалась. Поэтому, в 1723 г., когда труппа Манна приехала вновь, император приказал сделать на Адмиралтейском острове у полцмейстерской канцелярии новый «комедианский дом» из досок, и сам часто посещал спектакли. В связи с этим в новом театре была устроена специальная «светлица» – прообраз Царской ложи.
При относительно слабом развитии книжного дела и недостатке грамотных людей, пьесы должны были воспитывать в зрителе возвышенные чувства, изящество их проявления, деликатность в общении, знакомить русского зрителя с классикой и модными новинками европейской драматургии и литературы. В числе первых в русском переводе были поставлены комедии Ж. Б. Мольера «О докторе битом» («Доктор поневоле») и «Порода Геркулесова, в ней же первая персона Юпитер» («Амфитрион»), комедия Тома Корнеля (брата знаменитого Пьера Корнеля) «Скоморох принц Пикель-Гяринга».
Заметную роль в становлении и популяризации театра сыграл Феофан Прокопович. Еще в 1705 г. на сцене Киево-Могилянской академии была разыграна его трагикомедия «Владимир» – первая пьеса на материале отечественной истории. В Петербурге она была поставлена на сцене семинарии Прокоповича. Театр, как и все виды искусств, Феофан рассматривал исключительно в контексте государственной идеологии. В этом его взгляды, как всегда, полностью совпадали с мнением царствующего императора. «Духовный регламент» предписывал всем духовным школам обязательно организовать школьный театр для просвещения и воспитания учеников.
До середины ХVII в. русская музыка имела, в основном, церковный характер. Ведущим жанром были хоровые одноголосые знаменные распевы. И это в то время, когда Европа наслаждалась полифонией музыки барокко. Преодолению этого разрыва способствовала реформа Никона. В православную церковь пришло многоголосное (партесное) пение, а в петровскую эпоху возник многоголосный кант (до 30 голосов). Это было связано с Петербургом, куда переехал государственный хор певчих дьяков, положивший начало Придворной капелле – главному музыкальному учреждению России до середины ХIХ в. Церковная хоровая полифония оказала влияние на все жанры русской музыки. Итальянский композитор Д. Сарти, услышав пение матросов-гребцов на Неве, не мог поверить, что эти люди не знают нотной грамоты.
Обмирщение духовной жизни, сделало музыку обязательным компонентом ассамблей, празднеств и официальных церемоний. Она сопровождала быт и досуг всех слоев населения, особенно знати. Но, поскольку в России не было своей музыкальной школы, исполнительство было монополизировано иностранцами. Иностранной была и музыка, и инструменты – «музыкальные ящики», шкатулки, органчики. В павильоне «Грот» Летнего сада по приказу Петра I был установлен гидравлический орган, а в Петропавловском соборе – карильон – большой колокольный инструмент с огромными рычагами-клавиатурой. На нем играли мастера – голландцы, а потом – их русские ученики. Иностранные музыканты работали учителями музыки и состояли на службе у частных лиц. Некоторые вельможи – Апраксин, Ягужинский, Кантемир, Головин, Черкасская, имели домашние оркестры. Свой немецкий оркестр имела супруга Петра I Екатерина. Но центром музыкальной жизни был дворец Александра Даниловича Меншикова. Музыка здесь звучала постоянно. Ее исполняла личная капелла светлейшего, состоявшая из иностранцев и крепостных музыкантов. Это были хоровые канты, сочиненные «по случаю», произведения для небольших музыкальных ансамблей, солирующих певцов и имевшегося во дворце органа.
Терборх Г. 1655. Концерт. Д., м. Берлин. НГ
Карильон. СПб. Петропавловский собор
Качество музыки, звучавшей в те годы в Петербурге, было невысоким. Как и живописцы, иностранные музыканты, приезжавшие в Россию, не относились к мастерам высшего класса. Во время пребывания в Германии Петр I слушал исполнение И. С. Баха и беседовал с ним. Но это обстоятельство не имело последствий для русской музыки. В 1722 г. в Петербург приехал герцог Голштинский со своим придворным оркестром. Впервые в России исполнялись лучшие произведения европейской, особенно немецкой, музыки барокко. Но это были только эпизоды музыкальной жизни.
Этапом в становлении музыкального профессионализма стал 1709 г., когда в русском плену оказалось 300 шведских военных музыкантов. Петр I назначил их учителями музыки в разные города и издал указ о создании полковых оркестров. Полковые музыканты должны были владеть не только духовыми и ударными инструментами, но и смычковыми, что давало возможность использовать их на светских торжествах. С этого времени расквартированные в Петербурге полки стали центрами музыкальной культуры. Каждый полк имел свой марш, а марш Преображенского полка, выполнявший тогда функции государственного гимна, является первоклассным произведением даже по сегодняшним меркам.
В петровскую эпоху происходило становление музыкальной культуры, системы обучения и профессионализма. Музыка стала частью жизни города и государства. Но пока что она являлась развлечением. Превращение ее в высокое искусство произойдет только к концу ХVIII в.
1.2.9. Петровский Петербург в русском искусстве
Личность Петра Великого и его эпоха всегда привлекали историков и мастеров искусств. Но культура этого времени казалась слишком простой и серой. В целом, это суждение справедливо. Практичные и относительно скромные сооружения петровского Петербурга, музыка и изобразительное искусство, за редкими исключениями, не выдерживали сравнения с великолепием «елизаветинского» барокко и изысканностью русского классицизма. Не только рядовую застройку, но и общественные здания дворцы, храмы без сожаления сносили и перестраивали. При этом гибла скульптура, монументально-декоративные росписи, предметы прикладного искусства, навсегда забывалась музыка. Такое отношение к петровскому Петербургу сохранялось до начала ХХ в. Некоторый интерес к искусству петровского времени проявили передвижники. Но у М. М. Антокольского, отлившего бронзовые фигуры Петра I для Петербурга, Кронштадта, Архангельска и Таганрога, интерес ограничивался личностью императора, а у В. И. Сурикова и Г. Г. Мясоедова – бытом старой Москвы, трагедией народа. Только Н. Н. Ге, работая над картиной «Петр I допрашивает царевича Алексея», изучал подлинные интерьеры Большого Петергофского дворца и Монплезира, костюм и предметно-бытовую среду.
Антокольский М. М. Петр I. Бронза. СПб. Самсоньевский пр.
Ге Н. Н. Петр I допрашивает царевича Алексея Петровича в Петергофе. 1871. Х., м. ГТГ
Начало ХХ в. ознаменовалось всплеском интереса к петровскому Петербургу. Отчасти это было связано с подготовкой и проведением торжеств по поводу 200-летия города. Тема петровского Петербурга нашла отражение в творчестве живописцев «Мира искусства». Идеолог этого объединения художественный критик, историк искусств, живописец и график Александр Николаевич Бенуа (1870–1960) всю жизнь вдохновлялся образами Петергофа, Павловска, Ораниенбаума. Для него это был эталон «стильности», «настроения истории», «эпошистости». В сравнении с видами Версаля времен Людовика ХIV – второй излюбленной темой Бенуа, они показывают место петровского Петербурга в контексте европейской культуры. Сам художник расценивал эти произведения как призыв к эстетической реабилитации города XVIII в. и называл «историческим сентиментализмом». В большинстве его «петербургских версалей» нет фигур, авторское внимание приковано к природе и памятникам, а исторические реминисценции лишены событийности. Объектом художественного исследования являются не императоры и их деяния, а город в его исторической конкретике.
Бенуа А. Н. Последние прогулки короля. 1906. Х., м. ГРМ
Художник умело использует арсенал изобразительных приемов модерна: острую, фрагментарную композицию, избегает академической законченности и выписанности деталей. Подобно тому, как архитекторы модерна не прятали, а наоборот подчеркивали конструктивные элементы, Бенуа не вуалирует технические приемы – мазок, фактуру бумаги, штрих карандаша или угля, нанесенный поверх краски. При этом, как истинный неоромантик, он снижает пафос своих «ретроспективных мечтаний» гротеском. Его Петр I нарочито угловат и нескладен, а Людовик XIV «мрачный <…>, все еще величественный, но немного уже "слюнявый"»[22 - Эткинд М. Г. А. Н. Бенуа и русская художественная культура конца XIX – начала ХХ века. Л.: Художник РСФСР. 1989. С. 49.].
Бенуа А. Н. 1910. Петр I на прогулке в Летнем саду. Б., гуашь. ГРМ
Работы Евгения Евгеньевича Лансере представляют Петербург как морскую столицу. Ее символы – свежий ветер, холодные воды Невы и Балтики под пасмурным небом, изощренные формы судов и здание Двенадцати коллегий с фронтонами в виде корабельной кормы.
Валентина Александровича Серова интересовал цветовой и пластический образ эпохи, ее предметно-бытовая среда и личность царя на этом фоне. Таковы его «Петр I на псовой охоте», акварели «Кубок Большого орла», «Петр I в Монплезире». Но картина «Петр I», возможно, лучшее произведение русского искусства на эту тему. Хмурое небо и холодная осенняя вода обрамляют неприветливую землю. Нервная, угловатая фигура императора уверенными гигантскими шагами идет к намеченной цели. Свита, в составе которой архитектор с папкой чертежей под мышкой, едва поспевает за ним, согнувшись под порывами встречного ледяного ветра. А на заднем плане – стоящий на приколе флот и золотой шпиль Петропавловского собора в окружении каменных строений. В эпоху символизма эти символы не нуждались в комментариях.
Бенуа А. Н. Петергоф. Монплезир со стороны сада. 1918. Литография
Лансере Е. Е. Корабли времен Петра I. 1909. Х., темпера. ГРМ
Лансере Е. Е. Петербург начала XVIII века. 1906. Х., темпера. ГРМ
Серов В. А. Петр I. Х., м. ГТГ
В это же время возник архитектурный стиль «петербургское возрождение» – одна из разновидностей модерна. Он отличался копированием форм «петровского» барокко или стилизацией под них. Вновь в обиход входят шпили. Но теперь, в условиях высотной застройки, они играют не композиционную, а декоративную роль. Такими шпилями украшены здания ДЛТ и Городского училищного дома (ныне Нахимовское училище). Архитекторы Л. А. Ильин, А. И. Клейн и А. В. Розенберг в корпусах Больницы имени И. И. Мечникова (Пискаревский пр., 47) скопировали основные элементы «петровского» барокко: красно-белый окрас, простые пилястры вольных пропорций, форму окон и фронтонов, «голландскую» кровлю.
Обстоятельства российской истории ХХ в. погасили этот интерес. В советском искусстве акцент делался на цену прогресса – колоссальные материальные и людские потери. Эта тональность изображения Санкт-Петербурга доминирует в романе А. Н. Толстого «Петр I», иллюстрациях к нему Д. А. Шмаринова и кинофильме В. М. Петрова, картине Г. А. Песиса «Петр I на строительстве Петербурга».
Ильин Л. А., Клейн А. И., Розенберг А. В. Корпус больницы имени И. И. Мечникова. 1907
