скачать книгу бесплатно
– Подсказываются они главным образом обстоятельствами. И хотя меня развлекает сочинять и совершенствовать маленькие изящные комплименты, подходящие к обычным случаям, я всегда стараюсь произносить их так, будто они только что пришли мне в голову.
Упования мистера Беннета сбылись сполна. Его родственник оказался кладезем глупостей, как он и надеялся. Он слушал его с величайшим наслаждением, сохраняя в то же время вид невозмутимейшей серьезности, и лишь изредка посматривал на Элизабет, приглашая ее разделить с ним это удовольствие.
Однако ко времени чая доза оказалась более чем достаточной, и мистер Беннет был рад вновь проводить мистера Коллинза в гостиную, а когда чай был выпит, попросил его почитать что-нибудь вслух всему обществу. Мистер Коллинз с охотой согласился, ему подали книгу, но, едва взглянув (все в ней указывало, что она взята из платной библиотеки), он отложил ее и, испросив извинения, объявил, что никогда не читает романов. Китти вытаращила на него глаза, а Лидия ахнула. Ему предложили другие книги, и по размышлении он остановил свой выбор на проповедях Фордайса. Когда он развернул их том, Лидия зевнула, и не успел он с торжественной монотонностью прочесть и трех страниц, как она его перебила:
– Вы знаете, маменька, дядя Филипс поговаривает о том, чтобы отказать Ричарду. А тогда его наймет полковник Фостер. Мне сама тетушка сказывала в субботу. Завтра я схожу в Меритон разузнать побольше, а еще спрошу, когда мистер Денни вернется из столицы.
Старшие сестры приказали Лидии придержать язык, но мистер Коллинз, весьма обидевшись, положил книгу и сказал:
– Мне часто доводилось замечать, сколь мало юных барышень интересуют книги серьезного содержания, хотя и написанные для их наставления. Признаюсь, меня это изумляет: ведь что может принести им более пользы, нежели мудрые поучения? Но я не стану долее досаждать моей юной кузине.
Затем, обернувшись к мистеру Беннету, он предложил ему себя в противники для партии в триктрак. Мистер Беннет принял вызов, заметив, что мистер Коллинз поступил весьма разумно, предоставив девочек их глупеньким развлечениям. Миссис Беннет и ее дочери извинились за выходку Лидии и обещали, что ничего подобного не повторится, если он возобновит чтение. Но мистер Коллинз, заверив их, что не таит обиды на свою юную кузину и ни в коем случае не усмотрел бы в ее поведении чего-либо предосудительного, сел за другой стол с мистером Беннетом и приготовился сразиться в триктрак.
Глава 15
Мистер Коллинз не был умен, и это упущение природы не поправили ни образование, ни общество. Заметная часть его жизни прошла под властью невежественного и скупого отца. И хотя он окончил университет, но лишь сдавая требуемые экзамены, и не завел полезных знакомств. Отцовский гнет поначалу придал его манерам нижайшее смирение, но теперь оно во многом сменилось самодовольством живущего в глуши глупца и другими чувствами, порожденными ранним и нежданным преуспеянием. Счастливый случай обратил на него внимание леди Кэтрин де Бэр как раз тогда, когда хансфордский приход был вакантен, и почтение, которое он питал к ее знатности, благоговение перед ней как своей благодетельницей вкупе с весьма высоким мнением о собственной персоне, о своем влиянии как священнослужителя, о своих правах как главы прихода странным образом сочетали в нем гордыню с пресмыкательством, спесь с искательностью.
Обладая теперь хорошим домом и вполне достаточным доходом, он вознамерился жениться, и, ища примирения с лонгборнскими родственниками, рассчитывал обрести жену, выбрав одну из барышень, если они окажутся такими красивыми и благонравными, какими их описывала молва. Вот так он предполагал возместить – искупить – то обстоятельство, что ему предстояло унаследовать имение их отца. План этот мнился ему превосходным во всех отношениях, восхитительно подходящим случаю, а также чрезвычайно великодушным и бескорыстным с его стороны.
Увидев их, он не отказался от своих намерений. Прелестное лицо мисс Беннет утвердило его в них, подкрепило его строгие понятия о соблюдении старшинства, и поэтому в первый вечер его избранницей стала Джейн.
Следующее утро, однако, принесло некоторые изменения. Оказавшись перед завтраком тет-а-тет с миссис Беннет, он завел разговор о своем доме при церкви, а затем, естественно, признался, что хозяйку этого дома он уповает найти в Лонгборне, на что она среди ободряющих улыбок и всяческих поощрений предостерегла его против интереса к той самой Джейн, на которой он остановил свой выбор. Что до ее младших дочерей, она не берет на себя сказать… она не может сразу же дать точный ответ, но ей неизвестны никакие препоны… Однако ее старшая дочь, как ей следует упомянуть… Она чувствует себя обязанной намекнуть, что, возможно, очень скоро будет объявлено о ее помолвке…
Мистеру Коллинзу оставалось только перенести свой выбор с Джейн на Элизабет, что он и не замедлил сделать очень скоро: пока миссис Беннет помешивала в камине, Элизабет, равно следовавшая за Джейн и по старшинству, и по красоте, естественно, с легкостью заняла в его планах место сестры.
Миссис Беннет пришла в восторг от его намека, исполнившись надежды, что очень скоро две ее дочери обретут мужей, и человек, о котором накануне утром она и слышать не желала, был теперь у нее в большой милости.
Намерение Лидии отправиться в Меритон забыто не было, и все сестры, кроме Мэри, согласились пойти с ней. Мистеру Коллинзу выпала честь сопровождать их по просьбе мистера Беннета, который не чаял, как от него избавиться и вновь получить библиотеку в полное свое распоряжение. Ибо после завтрака мистер Коллинз последовал за ним туда и, листая самый толстый фолиант, какой только отыскался на полках, продолжал без умолку разглагольствовать, занимая мистера Беннета описанием своих дома и сада в Хансфорде, чем совсем допек мистера Беннета, привыкшего обретать в своей библиотеке покой и тихий досуг. Готовый, как он объяснил Элизабет, терпеть глупость и самодовольство во всех остальных комнатах своего дома, тут он привык отдыхать от них. Поэтому учтивость тотчас подсказала ему, что мистера Коллинза следует пригласить пойти с барышнями, а мистер Коллинз, чьим вкусам прогулка отвечала куда больше, чем чтение, с превеликой радостью захлопнул огромный фолиант и покинул библиотеку.
До Меритона они дошли под изрекаемые им напыщенные бессмыслицы и вежливые поддакивания барышень, но там две младшие кузины тотчас забыли про него и устремили взоры по сторонам улицы, высматривая офицеров. И лишь самая щегольская шляпка или новейший муслин в окне лавки могли бы отвлечь их.
Однако вскоре внимание всех барышень приковал молодой человек, которого они никогда прежде не видели и который выглядел джентльменом до кончиков ногтей. Он прогуливался по другой стороне улицы с офицером, тем самым мистером Денни, о чьем возвращении из Лондона намеревалась узнать Лидия. Он поклонился, когда они проходили мимо. Их всех обворожила наружность его спутника, все спросили себя, кто бы это мог быть такой. Китти с Лидией, решив во что бы то ни стало найти ответ, поспешили перейти улицу под предлогом, будто им необходимо что-то купить в лавке напротив, и волей судеб ступили на тротуар именно тогда, когда джентльмены, повернув назад, достигли того же места. Мистер Денни заговорил с ними и попросил дозволения представить им своего друга, мистера Уикхема, который накануне приехал с ним из столицы и, он счастлив сказать, станет офицером их полка. Ничего больше и пожелать было невозможно: ему не хватало лишь мундира, чтобы стать совсем неотразимым. Внешность его была весьма располагающей. Он был всем хорош: красивое лицо, стройность, очаровательные манеры. После церемоний представления он с большой непринужденностью вступил в разговор, причем непринужденность эта ни в чем не отступала от правил хорошего тона, отнюдь не походя на назойливость. Все они приятно беседовали, когда вдруг их внимание отвлек топот копыт и на улицу въехали Дарси и Бингли. Узнав барышень, они направили лошадей в их сторону и обменялись положенными приветствиями. Говорил главным образом Бингли, и речь его почти целиком была обращена к старшей мисс Беннет. Он объяснил, что как раз направлялся в Лонгборн осведомиться о ее здоровье. Мистер Дарси подтвердил его слова поклоном и только решил не позволить своим глазам обратиться на Элизабет, как вдруг его взгляд упал на нового знакомого барышень, и Элизабет, случайно в этот миг посмотрев на них, была поражена, какое действие произвела эта встреча на обоих.
Оба переменились в лице, один побелел, другой покраснел. Затем мистер Уикхем прикоснулся к шляпе – знак приветствия, который мистер Дарси еле снизошел заметить. Что бы это значило? Ответ было невозможно вообразить, как невозможно было не пожелать найти разгадку.
Минуту спустя ничего не заметивший мистер Бингли распрощался и поехал дальше со своим другом.
Мистер Денни и мистер Уикхем проводили барышень до дверей мистера Филипса, а затем откланялись, вопреки настояниям Лидии зайти в дом, и даже после того как миссис Филипс открыла окно гостиной и во весь голос повторила это приглашение.
Миссис Филипс всегда была рада племянницам, но на этот раз особенно ласково приняла двух старших после их недельного отсутствия. Она нетерпеливо выразила удивление, что они нежданно вернулись домой, о чем, раз за ними не послали родительскую карету, она даже не узнала бы, если бы на улице не встретила посыльного мистера Джонса и не услышала от него, что больше они микстур в Недерфилд посылать не будут, потому что мисс Беннет с сестрицей уехали домой. Но тут благовоспитанность потребовала, чтобы миссис Филипс занялась мистером Коллинзом, которого представила ей Джейн.
Она не поскупилась на любезности, а он вернул их ей сторицей, принося извинения, что столь бесцеремонно вторгся в ее дом, не имея чести быть с ней знакомым прежде, однако он льстит себя мыслью, что этому можно найти оправдание в его родстве с барышнями, которые пожелали представить его ей. Миссис Филипс такой избыток благовоспитанности вверг почти в благоговейный ужас. Однако ее интересу к одному незнакомому джентльмену был положен конец восклицаниями и расспросами о втором. Увы, о нем она могла сообщить племянницам лишь то, что им было уже известно. Он приехал из Лондона вместе с мистером Денни и должен получить патент на чин лейтенанта в ***ширском полку. Она сказала, что целый час смотрела, как он прогуливался по улице, и, появись мистер Уикхем вновь, Китти и Лидия, несомненно, продолжили бы эти наблюдения, но, к несчастью, теперь мимо окон никто не прошел, кроме двух-трех офицеров, которые в сравнении с их новым знакомым превратились в «глупых и противных». На следующий день к Филипсам должны были прийти некоторые офицеры, и тетушка пообещала отправить мужа с визитом к мистеру Уикхему, чтобы пригласить и его, если они все пообещают приехать из Лонгборна провести тут вечер. На чем и порешили, а миссис Филипс пообещала веселую шумную игру в лотерею с легким ужином напоследок. Надежда на такие заманчивые развлечения привела всех в отличное расположение духа, и они расстались, весьма довольные друг другом. Прощаясь, мистер Коллинз вторично принес свои извинения и с неизменной учтивостью был заверен в совершеннейшей их излишности.
На обратном пути Элизабет рассказала Джейн о том, что заметила при встрече мистера Дарси с мистером Уикхемом. Однако, хотя Джейн встала бы на защиту любого из них или их обоих, если бы их можно было в чем-то упрекнуть, ей оставалось только недоумевать, как и ее сестре.
Мистер Коллинз, вернувшись, весьма угодил миссис Беннет, восхваляя манеры и обходительность миссис Филипс.
Он заверил ее, что за исключением леди Кэтрин и ее дочери ему еще не доводилось встречать столь светской дамы, ибо она не только приняла его с величайшей ласковостью, но даже особливо включила в приглашение на следующий вечер, хотя прежде даже не слышала о нем. Разумеется, он полагает, какое-то объяснение есть в его родстве с ними, но тем не менее он еще ни разу не встречал такого лестного к себе внимания.
Глава 16
Барышням без малейших возражений было разрешено принять приглашение тетушки. Поползновениям мистера Коллинза остаться, ибо благовоспитанность не позволяла ему покинуть мистера и миссис Беннет хотя бы на один вечер, пока он гостит у них, был дан решительный отпор, и в положенный час он в карете отправился с пятью своими кузинами в Меритон. Войдя в гостиную, барышни имели удовольствие услышать, что мистер Уикхем принял приглашение их дяди и теперь сидит в столовой за портвейном с другими джентльменами.
Когда, выслушав эту желанную новость, они расположились в гостиной, мистер Коллинз мог вволю ее осмотреть и пришел в восхищение. Его так поразили обширность и убранство комнаты, что, по его словам, он почти вообразил, будто находится в малой летней столовой Розингса. Сравнение это сначала было принято без особого удовольствия, но когда он поведал миссис Филипс, что такое Розингс и кто его владелица, когда она выслушала описание лишь одной из парадных гостиных леди Кэтрин и узнала, что только камин там обошелся в восемьсот фунтов, то поняла всю лестность его комплимента и, вероятно, не оскорбилась бы сравнением ее лучшей комнаты с комнатой тамошней экономки.
Превознося великолепие леди Кэтрин и ее резиденции с некоторыми отступлениями для похвалы собственному скромному жилищу и предпринятым им переделкам, мистер Коллинз весьма приятно провел время, пока к ним не присоединились джентльмены. В миссис Филипс он нашел внимательную слушательницу, его рассказы очень возвысили его в ее мнении, и она решила сообщить обо всем услышанном соседкам при первом же удобном случае. Барышни, которые не слушали кузена и не могли ничем заняться, ибо фортепьяно у тетушки не было, так что им оставалось лишь любоваться собственными подделками под фарфор на каминной полке, сочли ожидание очень долгим. Однако и ему наступил конец. Джентльмены покинули столовую, и когда мистер Уикхем вошел в гостиную, Элизабет почувствовала, что восхищение, которое она испытала, увидев его, и продолжала испытывать, думая о нем после, ни в малейшей степени не было чрезмерным. Офицеры ***полка за небольшим исключением выглядели истинными джентльменами, и лучшие из них были среди приглашенных, однако мистер Уикхем настолько превосходил их всех наружностью, осанкой, выражением лица и походкой, насколько сами они превосходили широколицего, дородного, окруженного парами портвейна дядюшку Филипса, который вошел в гостиную следом за ними.
Мистер Уикхем был счастливцем, на которого обратились почти все женские взоры, а Элизабет оказалась счастливицей, возле которой он сел. Приятность же, с какой он немедля завел разговор, хотя для того лишь, чтобы заметить, что вечер выдался сырой и надо ожидать дождей, заставила ее почувствовать, что самая обычная, самая скучная, самая приевшаяся тема может показаться занимательной благодаря искусству собеседника.
Рядом с такими соперниками на внимание прекрасного пола, как мистер Уикхем и офицеры, мистер Коллинз, казалось, обратился в полное ничтожество. Барышни, разумеется, совсем о нем забыли, однако он все еще порой находил в миссис Филипс благодарную слушательницу и ее заботами не испытывал недостатка ни в кофе, ни в горячих булочках.
Когда были разложены карточные столы, настала его очередь одолжить ее, дав согласие сесть за вист.
– Пока я еще не слишком искусен в этой игре, – сказал он, – но рад случаю приобрести опыт, ибо в моем положении…
Миссис Филипс была весьма благодарна ему за любезное согласие, но не стала выслушивать, какие причины побудили его согласиться.
Мистер Уикхем в вист не играл и был с радостью принят за другим столом между Элизабет и Лидией. Вначале, казалось, была опасность, что им всецело завладеет Лидия, говорившая без умолку, однако лотерея нравилась ей не меньше и вскоре она увлеклась игрой: заключала пари, ахала, выигрывая, и ничего другого уже не замечала. Мистер Уикхем поэтому в ожидании своего хода мог без помех беседовать с Элизабет, а она охотно его слушала, хотя и не надеялась услышать то, что интересовало ее более всего: историю его знакомства с мистером Дарси. Она не посмела даже упомянуть этого джентльмена. Однако ее любопытство получило нежданное удовлетворение. Мистер Уикхем сам коснулся запретной темы, осведомившись, как далеко Недерфилд находится от Меритона, а когда она ответила, нерешительно спросил, как долго там гостит мистер Дарси.
– Около месяца, – ответила Элизабет и, желая поддержать этот разговор, добавила: – Насколько я понимаю, у него в Дербишире очень большое поместье.
– Да, – ответил Уикхем. – Оно великолепно. Приносит в год чистый доход в десять тысяч фунтов. И вам было бы трудно найти человека, более меня способного снабдить вас верными сведениями на этот счет: я с самых нежных лет был связан с его семьей особыми узами.
Элизабет не могла скрыть удивления.
– Вы в полном праве изумиться такому утверждению, мисс Беннет, так как, по всей вероятности, заметили холодность нашей встречи. Вы близко знакомы с мистером Дарси?
– Не более, чем мне хотелось бы! – горячо воскликнула Элизабет. – Я провела четыре дня в одном доме с ним, и нахожу его весьма неприятным человеком.
– Мне не пристало высказывать мое мнение, – заметил мистер Уикхем, – насколько он приятен или наоборот. Я не вправе выносить суждение о нем, поскольку знаю его слишком долго и слишком хорошо, чтобы сохранить непредубежденность взгляда. Я не могу быть беспристрастен. Однако, мне кажется, ваше мнение о нем вызвало бы удивление… и, быть может, вы бы не выразили его столь сурово в другом месте. А здесь вы в лоне собственной семьи. Честное слово, здесь я сказала ровно столько, сколько готова повторить в любом доме тут, кроме Недерфилда. В Хартфордшире он никому не нравится.
Всех возмущает его гордыня. И никто другой не отзовется о нем мягче.
– Не стану притворяться, будто я сожалею, – сказал Уикхем, на минуту отвлеченный игрой, – что его или любого другого человека оценили так, как он того заслуживает. Однако с ним, насколько могу судить, это случается нечасто. Свет ослеплен его богатством и родственными связями или же напуган его надменными и властными манерами, а потому видит его таким, каким он хочет, чтобы его видели.
– Даже при нашем кратком знакомстве я сочла бы его человеком с дурным характером.
Уикхем только покачал головой, а когда представился случай возобновить разговор, сказал:
– Хотел бы я знать, долго ли еще он пробудет здесь.
– Мне это неизвестно, но, пока я оставалась в Недерфилде, никаких разговоров об его отъезде не было. Надеюсь, ваше желание поступить в ***ширский полк не переменится из-за его пребывания тут.
– О нет! Меня мистер Дарси отсюда не изгонит. Если ему неугодно встречаться со мной, то ему придется уехать самому. Мы не в дружеских отношениях, и мне всегда тягостно его видеть, но у меня нет причин избегать его, кроме тех, которые я могу объявить всему свету: лишь обида на глубочайшую несправедливость и самые горькие сожаления, что он таков, каков он есть. Его отец, мисс Беннет, покойный мистер Дарси, был одним из лучших людей, когда-либо живших на земле. И когда я вижу этого мистера Дарси, мне душу ранят тысячи светлых воспоминаний. Его поведение со мной было возмутительным, но я искренне верю, что простил бы ему и это, и что угодно, но только не обман надежд его отца и оскорбление его памяти.
Элизабет была глубоко заинтересована и слушала всем сердцем, однако деликатность темы возбраняла какие бы то ни было расспросы.
Мистер Уикхем заговорил о Меритоне, его окрестностях, местном обществе, видимо, одобряя все, что ему уже удалось увидеть, а о последнем выразился особо, с мягкой, но очень заметной хвалой.
– Поступить в ***полк, – добавил он, – меня подвигла главным образом надежда обрести здесь добрые знакомства. Мне известно, что это весьма уважаемый, прославленный полк, а мой друг Денни еще больше соблазнил меня своими рассказами о городе, где они сейчас квартируют: о превосходном обществе и радушии, которым они окружены здесь. Признаюсь, я не могу обходиться без общества. Я претерпел разочарования, и мой дух не вынесет одиночества. Мне необходимы занятия и общество. Я не предназначался для военной жизни, но обстоятельства сделали ее желанной. Моим поприщем должна была стать церковь, я был воспитан и получил образование, чтобы посвятить себя церкви, и сейчас имел бы завидный приход, если бы так было благоугодно джентльмену, о котором мы только что говорили.
– Неужели?
– Да. Покойный мистер Дарси завещал мне лучший приход из имевшихся в его распоряжении, когда тот станет вакантным. Он был моим крестным отцом и питал ко мне глубокую привязанность. Я не в силах воздать должное его доброте. Он намеревался щедро меня обеспечить и думал, что сделал это, но когда приход освободился, достался другому.
– Боже великий! – вскричала Элизабет. – Но как же так? Как можно было так пренебречь волей покойного? Почему вы не прибегли к помощи закона?
– Этот пункт завещания был составлен столь неясно, что закон оказался бы бессилен. Благородный человек не мог бы усомниться в намерении покойного, но мистер Дарси изволил усомниться… или счесть его лишь пожеланием, заявив при этом, что я сам лишил себя всяких прав мотовством, легкомыслием – короче говоря, чем угодно или вовсе ничем. Безусловно одно: приход стал вакантен два года назад, как раз когда я достиг возраста, дозволившего получить его, но был отдан другому. И столь же безусловно, что я не могу обвинить себя в том, будто правда тем или иным своим поступком заслужил его лишиться. У меня пылкий неосмотрительный нрав, и, быть может, я порой слишком несдержанно высказывал свое мнение о нем и ему. Ничего хуже я припомнить не могу. Беда в том, что мы совсем разные люди, и он меня ненавидит.
– Это неслыханно! Он заслуживает публичного изобличения.
– Рано или поздно он его не избежит… Но сделаю это не я. Пока я храню память о его отце, ему не угрожает от меня ни возмездие, ни обличение.
Элизабет воздала должное его благородству и подумала, что он еще никогда не выглядел столь красивым.
– Но что, могло толкнуть его на это? – спросила она после некоторого молчания. – Что заставило поступить так жестоко?
– Глубокая неукротимая неприязнь ко мне – неприязнь, объяснение которой я могу найти лишь в зависти. Если бы покойный мистер Дарси меньше благоволил ко мне, возможно, его сын легче примирился бы со мной. Но необычайная привязанность его отца ко мне вызывала в нем злобу еще в отрочестве. Не в его характере было терпеть тот род соперничества, который возник между нами, то предпочтение, которое часто отдавалось мне.
– Я никак не предполагала, что мистер Дарси настолько низок. Хоть он мне никогда не нравился, столь дурно я о нем не думала. Я полагала, что он презирает людей вообще, но не подозревала, что способен на такую изощренную месть, такую несправедливость, такую бесчеловечность.
После минутного размышления она продолжила:
– Но я помню, как однажды в Недерфилде он похвалялся своей неумолимой непреклонностью, своим неумением прощать. Его характер, видимо, ужасен.
– Я не могу позволить себе что-либо сказать, – ответил Уикхем. – Мне трудно быть к нему беспристрастным.
Элизабет снова задумалась и некоторое время спустя воскликнула:
– Обойтись так с крестником, с любимцем, с подопечным своего отца! – Она могла бы добавить: «И с молодым человеком вроде вас, чье лицо служит ручательством лучших качеств вашей натуры», – но удовольствовалась лишь замечанием: – И к тому же с тем, кто, вероятно, был товарищем его детских игр, связанным с ним, как, если не ошибаюсь, вы сказали, теснейшими узами.
– Мы родились в одном приходе, в пределах одного поместья и бо?льшую часть детства провели вместе. Обитатели одного дома, разделявшие общие забавы, предметы одной отеческой заботы. Мой отец начал жизнь на том же поприще, на котором ваш дядя Филипс подвизается с такой честью, но он всем пожертвовал, лишь бы быть полезным покойному мистеру Дарси, и посвятил все свое время процветанию Пемберли. И мистер Дарси питал к нему высочайшее уважение, видел в нем самого близкого доверенного друга. Мистер Дарси часто признавал, сколь многим обязан неусыпным трудам моего отца, и когда перед его кончиной мистер Дарси по собственной воле обещал ему обеспечить меня, я убежден, что им двигала не столь привязанность ко мне, сколь долг благодарности.
– Как странно! – воскликнула Элизабет. – Как гнусно! Не понимаю, как гордость нынешнего мистера Дарси не понудила его быть справедливым к вам. Если не по каким-либо другим причинам, так из гордости, он не должен был бы опускаться до бесчестности. Ведь иначе, как бесчестностью, я подобное назвать не могу.
– Это поистине поразительно, – ответил Уикхем, – ибо почти все его поступки проистекают из гордости и гордость часто оказывалась его лучшим другом: сближала с добродетелями больше иных его чувств, – но мы все непоследовательны, и его поступки со мной подсказывались побуждениями более сильными, чем даже гордость.
– Может ли такая чудовищная гордыня служить к его пользе?
– Да, она часто заставляла его быть щедрым и великодушным. Щедро тратить деньги, щеголять гостеприимством, помогать арендаторам и смягчать нужду бедняков. Как фамильная, так и сыновняя гордость – ведь он очень гордится отцом – понуждает его к этому. Не опозорить свой род, не показать отсутствие похвальных качеств, сохранить во всей силе влияние дома Пемберли – это могучая побудительная причина. Он наделен и братской гордостью, которая вкупе с некоторой братской привязанностью сделала его очень добрым и заботливым опекуном младшей сестры. И вы услышите общую хвалу ему как лучшему и безупречнейшему из братьев.
– А мисс Дарси, какая она?
Он покачал головой.
– Хотелось бы мне назвать ее доброй: больно говорить дурно о тех, кто носит фамилию Дарси, – но она слишком похожа на брата – очень уж горда. Девочкой она была ласковой, славной и очень меня любила, а я часами старался развлекать ее, но теперь она ничто для меня. Красивая барышня пятнадцати-шестнадцати лет, и насколько мне известно, превзошла все искусства, которые украшают благородных девиц. После смерти отца она поселилась в Лондоне, где с ней живет почтенная дама, которая следит за ее образованием.
После многих пауз и попыток завести разговор на другую тему Элизабет не удержалась и вернулась к первой:
– Меня удивляет его дружба с мистером Бингли. Как мистер Бингли, который как будто сама мягкость и, мне кажется, истинно добр, может быть близок с таким человеком? Что между ними общего? Вы знакомы с мистером Бингли?
– Нет.
– Он милый, покладистый, очаровательный человек. Видимо, он не знает, каков мистер Дарси на самом деле.
– Вероятно, нет. Однако мистер Дарси умеет нравиться, когда он этого хочет. Ему нельзя отказать в талантах. Он способен быть приятным собеседником, когда полагает, что это стоит его усилий. Среди равных ему по положению он совсем не такой, как с теми, кому судьба улыбнулась меньше. Гордость никогда его не покидает, но с богатыми он непритязателен, справедлив, искренен, разумен, благороден и, может быть, даже обходителен вдобавок к своему состоянию и привлекательной внешности.
Вскоре партия в вист кончилась, игроки перешли к другому столу, и мистер Коллинз занял место между своей кузиной Элизабет и миссис Филипс. Последняя, как положено, осведомилась об его успехах в картах. Они оказались не слишком велики: он проигрался вчистую. Но когда миссис Филипс принялась соболезновать ему, он с величайшей серьезностью заверил ее, что это сущие пустяки, что деньги для него безделица, и умолял ее не огорчаться.
– Я прекрасно знаю, сударыня, – сказал он, – что люди, садясь за карты, должны быть готовы к подобным потерям, и, к счастью, не в тех обстоятельствах, чтобы пять шиллингов представляли для меня какую-то важность. Без сомнения, многие не могли бы сказать того же, но щедротами леди Кэтрин де Бэр я свободен от необходимости обращать внимание на такие мелочи.
Его слова привлекли внимание мистера Уикхема. Он некоторое время разглядывал мистера Коллинза, а затем тихим голосом осведомился у Элизабет, как близко ее родственник знаком с семейством де Бэр.
– Леди Кэтрин де Бэр, – ответила она, – совсем недавно дала ему приход. Не знаю, как мистер Коллинз стал ей известен, но знаком он с ней очень недолго.
– Вы, конечно, осведомлены, что леди Кэтрин де Бэр была родной сестрой леди Анны Дарси, и, значит, она тетка мистера Дарси.
– Нет, я не знала. О родстве леди Кэтрин мне ничего не известно, да и о самом ее существовании я услышала лишь позавчера.
– Ее дочь, мисс де Бэр, наследница огромного состояния, и никто не сомневается, что она и ее кузен соединят свои поместья.
Элизабет улыбнулась, подумав о бедной мисс Бингли. Как тщетны все ее уловки, как тщетна и бесполезна ее любовь к его сестрице и ее лесть ему самому, если он уже избрал себе другую невесту!
– Мистер Коллинз, – сказала она, – весьма высоко отзывается о леди Кэтрин и ее дочери, но, судя по некоторым его описаниям поступков ее милости, я подозреваю, что благодарность вводит его в заблуждение, и хотя он облагодетельствован ею, она очень надменная и тщеславная женщина.
– Мне кажется, она именно такова, – заметил мистер Уикхем. – Я много лет ее не видел, но хорошо помню, что она мне никогда не нравилась и что ее манеры были в высшей степени властными и высокомерными. Она слывет весьма рассудительной и умной женщиной, но, полагаю, такому мнению о себе она обязана отчасти своему титулу и богатству, отчасти своему апломбу, а в остальном своему племяннику, которому угодно, чтобы все, кто с ним в родстве, отличались завидным умом.
Элизабет признала его объяснения очень убедительными, и они продолжали беседовать ко взаимному удовольствию, пока ужин не положил конец игре и остальные барышни не потребовали своей доли внимания мистера Уикхема. В шуме, царившем за столом миссис Филипс, поддерживать беседу было невозможно, но его манеры расположили к нему всех. Что бы он ни сказал, было сказано умно; что бы ни сделал, было сделано безупречно. Элизабет отправилась домой, занятая мыслями о нем. Всю дорогу она думала только о мистере Уикхеме и о том, что он ей рассказал. Но хотя бы упомянуть его имя вслух она не смогла, так как ни Лидия, ни мистер Коллинз не умолкали ни на минуту. Лидия болтала о лотерее, о призах, которые выиграла, и о тех, что проиграла, а мистер Коллинз, описывая радушный прием, оказанный ему мистером и миссис Филипс, заверяя, сколь мало для него значит проигрыш в вист, перечисляя все блюда, подававшиеся за ужином, и без конца осведомляясь у кузин, не слишком ли он их стесняет, мог бы еще многое добавить к сказанному, когда карета остановилась перед домом барышень.
Глава 17
Наутро Элизабет рассказала Джейн о своем разговоре с мистером Уикхемом. Джейн слушала ее с удивлением и тревогой. Она не могла поверить, что мистер Дарси настолько недостоин дружбы мистера Бингли, однако не в ее натуре было усомниться в правдивости человека столь располагающей внешности, как Уикхем. Мысль, что он и вправду стал жертвой такого бессердечия, взволновала все ее чувства, и ей ничего не оставалось, кроме как думать хорошо о них обоих, оправдывать поведение каждого и приписывать воле случая или ошибке все, что не находило иного объяснения.
– Полагаю, они оба были введены в заблуждение, – сказала она, – но как и почему, мы не можем догадаться. Корыстные, недобрые люди могли очернить их друг перед другом. Короче говоря, мы не в силах представить себе причины или обстоятельства, которые могли посеять вражду между ними, причем не возложив вину на одного из них.
– Совершенно справедливо. А теперь, душечка Джейн, что ты можешь сказать в пользу корыстных, недобрых людей, столь вероятно во всем этом замешанных? Пожалуйста, оправдай и их, не то мы будем вынуждены думать о ком-то дурно!
– Смейся сколько пожелаешь, но твой смех не заставит меня переменить мнение. Душечка Лиззи, только подумай, в каком гадком свете предстанет мистер Дарси, если он так обошелся с любимым протеже своего отца, с тем, кого его отец обещал обеспечить! Это немыслимо. Ни один порядочный человек, ни один человек, сколько-нибудь дорожащий своей репутацией, на подобное не способен. Как могли бы его ближайшие друзья настолько в нем обмануться? О нет!
– Мне куда легче поверить, что доверием мистера Бингли злоупотребили, чем предположить, что мистер Уикхем способен сочинить такую историю о себе, какую он рассказал мне вчера. Фамилии, факты – ну, словом, все называлось и перечислялось без утайки. Пусть мистер Дарси попытается, если сможет, все опровергнуть.
– Да, это очень трудно, очень тягостно. Просто не знаю, что и думать.
– Прошу прощения, нет никаких сомнений, что следует думать.
Однако Джейн не сомневалась лишь в одном – в том, как мистер Бингли, если он и вправду обманут, будет страдать, когда дело приобретет огласку.
Тут появление кое-кого из тех, о ком шел их разговор, заставило барышень покинуть сад, где они его вели. Мистер Бингли и его сестры заехали, чтобы лично пригласить их на долгожданный бал в Недерфилде, назначенный на следующий вторник. Обе сестрицы были в восторге от возможности опять свидеться со своей милой подругой, восклицали, что прошла целая вечность с тех пор, как они расстались, и вновь и вновь осведомлялись, что она поделывала во время их разлуки. Остальных членов семьи они не удостоили вниманием: как могли избегали миссис Беннет, Элизабет сказали два-три слова, а младшим сестрам ни единого. Очень скоро они собрались уезжать и поднялись со стульев в поспешности, которая захватила их брата врасплох, и торопливо вышли, словно стараясь избежать любезностей миссис Беннет.
