Странненький

скачать книгу бесплатно


– Нэ чого, а кого.

Его рука медленно стала подниматься, описав дугу над плечом, после чего его палец указал на какую-то точку за окном.

Я проследил за ним, но ничего не заметил, разве что, может, дрожание разогретого воздуха. Он явно ждал моей реакции, но я передёрнул плечами, показывая, что не понимаю, о чём он говорит.

Его рука безвольно упала назад.

Он как-то затравленно забился в угол койки, словно его недавние действия отняли у него последние силы.

– Тебе плохо? – спросил я. – Может врача позвать?

Он замотал головой. Посидев немного в скорченной позе, он немного успокоился – как будто внутренне примирился с чем-то.

– Воно выришило мэнэ забраты[2 - Оно решило меня забрать (укр.).], – прошептал он.

– Кто?

Он, почему-то, долго раздумывал, перед тем как ответить.

– Ты впэвнэный, що хочешь побачиты[3 - Ты уверен, что хочешь увидеть? (укр.).]?

Дальше я совершил свою главную ошибку в жизни. Или это было бинго. Я не знаю. Тут зависит от того, как посмотреть. В общем, я кивнул.

Мольфар, или кто бы он ни был, встал и крадучись, словно за ним следят, подобрался ко мне, потянул свои длинные артистические пальцы, коснулся футболки на груди, будто ощупывая, а затем неожиданно со всей силы вонзил палец в мою уже вполне затянувшуюся ранку. Я вскрикнул больше от неожиданности, чем от боли, и хотел оттолкнуть его, но он и сам уже попятился назад, в облюбованный им угол, отвернулся от меня и погрузился в какое-то бормотание со стонами. Кажется, он шептал, что сожалеет.

– Больной, что ли! – я покрутил пальцем у виска, и осмотрел место его прикосновения. Сквозь ткань стала просачиваться кровь. Сначала крупное пятно, прямо на месте где он повредил корку, а затем проступил какой-то миндалевидный ореол вокруг, так что отпечаток стал напоминать рисунок глаза. Мне стало как-то нехорошо. Вроде и боль уже прошла, да она и не была сильной. И крови-то вытекло совсем немного. Но после его прикосновения в теле проснулась какая-то дрожь, словно озноб, забегали мурашки, поднялись волоски на коже. А в ранке стало чувствоваться неприятное биение, словно бы там образовался какой-то альтернативный источник пульса.

Чтобы как-то прервать ощущение дискомфорта, я вышел вон и побрёл к раковине, застирать кровавый след. Не знаю, что я делал не так, но, несмотря на то, что я два раза его намыливал, толком избавиться от крови не удалось, отпечаток остался, только стал более размытым. Сдавшись, я вернулся в палату, зашёл вполоборота, аккуратно притворив дверь, развернулся, и увидел, что окно приоткрыто, внутри гуляет сильный сквозняк, а под окном в неудобном положении, будто держа корпус на весу, неподвижно сидит на корточках мольфар. Потом глаза привыкли к солнцу, и я понял, что он удавил себя длинным шнуром, который приспособил для этого к пеньку прута от решётки на подоконнике. На его лице застыла хитрая улыбка, будто бы ему удалось ловко обвести кого-то вокруг пальца.

Кажется, я начал кричать и звать на помощь, но потом к голове подступила дурнота, я схватился за стену и, сползая вниз, потерял сознание.

Я пришёл в себя уже на кровати. На тумбочке лежал пучок ваты, источающий запах нашатыря. Падая, я свёз себе локти о штукатурку, и они неприятно саднили. Окно было закрыто, мольфара уже не было. Я искренне надеялся, что ему вовремя оказали помощь и просто перевели в какую-то палату с капельницей, или забрали на скорой. В конце концов, сколько там меня не было, пять минут. Не мог же он всё провернуть так быстро, как метеор. Я подумал, что стоит пойти к главврачу и выяснить, что с ним стало, но в теле была такая слабость, что я едва мог пошевелиться, поэтому опять отрубился.

Снова очнулся я уже в сумерках, от звука открывшейся двери. На пороге стояли главврач, и оба офицера, с которыми я уже виделся в его кабинете.

– Переигрываете, – сказал главврач, как-то нервно перекладывая ручку из одной руки в другую. – Завтра на выписку.

От неожиданного прилива сил я сел рывком на койке.

– Ну… ладно. Хотя я не понимаю о чём вы.

– Я думаю, понимаете.

Я пожал плечами. Всё ясно. Что бы там ни думал врач, люди в погонах всегда найдут аргументы, чтобы переубедить человека.

Они развернулись, приготовившись покинуть палату.

– Как он? – бросил я вслед.

Главврач проигнорировал мою реплику, военный тоже.

– Минутку, – услышал я из коридора голос безопасника, вышедшего первым.

Он пропустил остальных и вернулся в палату.

– Кто – он? – его глаза внимательно изучали моё помятое лицо и кровавое пятно.

– Та пойдёмте, Олесь Михайлович, представление закончено, – сказал военный, тоже заглянув в дверь.

– Да, сейчас. Так про кого ты говоришь?

Представление? То есть они реально считают, что я симулировал обморок, и, может, имитировал членовредительство? Тупые солдафоны!

– Вы сами прекрасно знаете, – сказал я с неожиданной злобой. – Шамана. Того беднягу, который сегодня повесился в моей палате.

Олесь Михайлович переглянулся с главврачом. На лице врача было недоумение, на лице офицера – азарт.

– Подождите выписывать, завтра ко мне его, – сказал он, и дверь захлопнулась окончательно.

***

Спал я плохо, дёргался, накручивая себя, несколько раз просыпался от звуков стрельбы и взрывов. Утро пошло не по тому сценарию, который я себе нарисовал. В коридорах была какая-то возня, брань, диалоги на повышенных тонах. Потом в дверном проёме появились два силуэта в папахах и с автоматами. В одном из них я с удивлением узнал Саню Мигулина, в другом ополченца с позывным Лампас.

Как выяснилось, за ночь многое изменилось. Военных, стоявших в Новошахтёрске, вчера почти полным составом перебросили для блокады Славянска, и в городе почти не осталось сил для его удержания. Этим воспользовались казаки, и под утро зашли в город, вернув Новошахтёрск почти без усилий. Потери были с обеих сторон, но несущественные. Саня как-то выяснил, что я в дурдоме, и пришёл меня вызволять, чему я был несказанно рад.

– Собирайся. К Дыру поедем. У него к тебе поручение есть.

– Какое?

– Ну, ты ж грамотный жук. Умеешь мысли подать правильно. Ему нужен помощник.

– И шо делать?

– Ну не знаю. Может правильно освещать нашу деятельность в интернете. На провокации отвечать, сторонников на нужный лад настраивать. Это он сам тебе подробно расскажет. В общем, не хочешь стрелять – найдём тебе другое применение.

Несмотря на то, что Саня торопил, сначала я отпросился домой, проведать своих и сообщить, что судьба сделала крутой вираж. Я отказался от того чтоб меня подвезли – хотелось пройтись и размяться после пребывания в палате.

Май вошёл в силу, и жарило уже дай бог. Я шагал, стараясь держаться в тени деревьев по правой стороне улицы, где и столкнулся с Богданом Хоменко. При нём был кожаный портфель и объёмный рюкзак на плечах. Поняв, что перед ним действительно я, он немного попятился и стал озираться вокруг. Кажется, очередная смена власти в городе его не воодушевляла. Я протянул ему руку в знак добрых намерений. Он пожал её с опаской, будто это была не ладонь, а колючая ветка.

– А ты везучий, – сказал он. – Легко отделался, не тронули.

– Ты, кажется тоже, – сказал я. – Куда собрался?

На его лице отразилось сомнение – стоит ли посвящать меня в свои планы. Видимо, доверие к бывшему однокласснику всё же оказалось выше опасений, так как он признался:

– Мне надо уехать из города. С моими взглядами тут сейчас стало опасно.

– Понимаю. Ладно, давай. Может, увидимся, когда всё наладится.

– Не наладится, – покачал он головой. – Это всё теперь надолго.

Мы разошлись – он отправился своим путём, я а своим, и вскоре уже был дома. Атмосфера там царила довольно гнетущая, если не сказать больше. Батя в майке-алкоголичке сидел на кухне с бутылкой водки, уже пустой на треть, и хмельным взором сверлил телевизор, пока мать, шмыгая носом от слёз, суетилась вокруг стола. На лице у него красовался фингал, нос был слегка перекошен и опух, на теле и руках виднелась россыпь синяков. Как выяснилось, он вернулся домой немногим раньше меня – ополченцы выпустили его из подвала, куда его вчера запёрла безпека[4 - Безпека – безопасность (укр.). Имеется в виду СБУ.]. Их интересовал мой круг общения, мои повадки, интересы и – странно, тавтология, но пусть останется так – странности. В этом он вряд ли мог им помочь, поскольку моим внутренним миром особо никогда не интересовался, а последние события в моей судьбе прошли мимо его внимания, так как мы не разговаривали. Мать отделалась домашним допросом, но, судя по её постаревшему лицу, ей хватило и этого.

Я чувствовал вину за то, что они попали под раздачу из-за меня. Но ни утешать, ни просить прощения я толком не умею, всегда только ещё хуже получается. Поэтому я просто посидел с ними, дёрнул с батей рюмку и как мог, объяснился. Думал, он будет, как обычно, сквозь зубы меня поучать, но он только кивнул, как-то скорбно сжав губы. Кажется, он меня понял. Возможно, после пережитого и сам был близок к тому, чтобы присоединиться к ополченцам. В общем, мы примирились. Мать я успокоил тем, что буду просто помогать в штабе, и ни в каких боевых действиях принимать участие не собираюсь. По словам Мигулина, мне ещё и какое-никакое денежное довольствие полагается – а это в сложившейся ситуации совсем не лишнее. Да и вообще. Надо же мне было найти себе применение, пока в стране неразбериха, а с учёбой полный туман.

В общем, к Дыру я попал только ближе к обеду, чем вызвал его явное неудовольствие. Он, оказывается, ждал только меня, чтобы вместе выдвигаться за город. Мы выехали в сторону респираторного завода, когда-то функционировавшего, но заброшенного. Впрочем, его частично растасканный на стройматериалы остов был вполне пригоден для создания укрепсооружений, прикрывавших въезд в город с севера и запада, в точке сходившихся здесь просёлочных дорог. Необходимость оборудования укрепа была вполне оправданной: АТО, объявленная властями, постепенно набирала обороты, и карательные рейды воинских формирований и добровольческих батальонов против сил донбасского ополчения становились всё более ожесточёнными.