Не сыпь мне соль на рану

Каждый вечер выносят они

из домишек скамеечки,

демонстрируя верность обычаям патриархальным,

и судачат о том и о сем, звучно лузгая семечки,

перевес отдавая при этом вопросам глобальным.

Обсуждается апартеид и указы правительства,

говорится о видах на хлеб и крылатых ракетах —

как и прежде, спешить не торопится

время в провинции,

но сегодня совсем небольшой

стала наша планета.

К девяти по квартирам своим

разбредаются люди —

телевизор вечерним беседам большая помеха…

Но, как прежде, трамвай темноту

раздвигает светящейся грудью,

и потом еще долго впотьмах спотыкается эхо.

Рассвет в Гурзуфе

Врачеватель судеб,

торопливый гурзуфский рассвет —

и над сумрачным небом

вдруг вспыхнула чайка тугая.

Это было всегда – врачевала вода золотая,

оставляя на гальке светящийся пенистый след.

Это было всегда – золоченая кожа воды,

прогибаясь под тяжестью неба,

не выдаст прибоя.

Если гаснет звезда —

значит, чайка зажглась над водою,

и на ощупь находит дорогу рассвет-поводырь.

Можно сбросить на миг

тяжкий груз заблуждений своих,

притяжение неба пусть выпрямит нас и осудит —

и приблизится море, покуда рассвет не утих,

и прохладной водою горячие щеки остудит.

Это было всегда, это вечность

дала нам поблажку —

возле ранней воды воспарять

над земной суетой,

этот миг между завтрашней жизнью

и жизнью вчерашней —

торопливый гурзуфский рассвет

над водой золотой.

Пасхальные бредни

Когда чак-чак с мацою вместе

заходят в гости к куличу,

мне все равно, что рожа треснет —

я все попробовать хочу.

Хочу, чтоб батюшка в обнимку

с муллой «семь сорок» танцевал,

чтоб ребе распевал «Калинку»

и на груди рубаху рвал.

Чтоб на застолье пыл растратив,

в себе гордыню обуздав,

спать улеглись в одной кровати

крест, полумесяц и звезда…

Я сам не верю в эти бредни,

(и в этом я не одинок),

и сказка эта в пользу бедных…

Но мысль одна грызет висок:

маца, кулич, чак-чак веками

(пусть помнить это не с руки)

пекутся разными руками,

но все же – из одной муки!

Костел

Как голова, увенчанная терном,

костела профиль в небе равнодушном —

так одинок, так судорожно вздернут…

Вороны, раздирая воздух душный,

над готикой вечернею повисли,

пейзаж окрестный безнадежно беден —

и кажутся кощунственными мысли,

что не равна гармония победе.

Великолепье канувшего века,

готического храма взрыв могучий,

пересеченье воздуха и света —

но по спине озноб ползет колючий…

Зачем взорвалось готикой строенье,

когда здесь человек так мал и жалок?

Не для того ли, чтоб в оцепененье

душа не воспаряла, а дрожала.

Печален век, когда души недужный

удел – не воспарять, а покоряться.

И воронье над готикою кружит —

над жаждой гибельной с Всевышним поравняться…

Но даже, превратясь в сплошную рану,

душа не примиряется с разрухой —

она не бога ищет в божьем храме,

а профиль в небе – как величье духа.

Одиночество

Стареет аист.

Дерево растет,

гнездо приподнимая к небу.

и урожай сменяет недород,

и в быль перерастает небыль.

И женщина стареет, и слеза

плывет своей привычною дорогой,

и не смахнуть с усталого лица

сеть времени. И светится убого

в ночи пустынной старенький «Рекорд»,

и в этом свете, медленном и странном,

мерцает женщина… Но гаснет за экраном

заемной жизни голубой узор.

А ночь, пространство сжав до пустоты,

плывет все дальше, медленно и скучно,

но наконец на смену ей тщедушный

встает рассвет из дебрей темноты.

И нужно жить среди забот дневных,

а женщина все смотрит за ворота,

где старый аист пару крыл тугих

вздымает и, готовясь к перелету,

знакомит с небом малых аистят,

их крылышки беспомощно свисают,

но в каждом аистенке виден аист —

и их глаза загадочно блестят

Прибалтийский сюжет

Пустынно.

Сосны.

Мелкая вода.

Ручей в ладони ткнулся по-щенячьи.

А горизонт еще не обозначен,

и осторожно светится звезда,

переплетая светом дым рыбачий.

И волны вновь касаются песка,

как тысячу судеб назад касались,

и рыбаки целуют жен-красавиц,

как целовали в прежние века.

И ожиданье тягостно, как встарь,

и, боже мой, как далеко до ночи,

когда рыбак единственный хохочет

и голосит: «Хозяйка, куховарь!» —

красивый черт, как на рассвете кочет.

И связку рыбин спелых тянет ей:

– Хорош улов?

– Давай домой, бродяга…

Рыбачка мужа встретит у дверей,

вмиг позабыв про день тревог и тягот.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.