скачать книгу бесплатно
– Быть хозяйкой дружелюбного пса;
– Научиться печь хлеб;
– Открыть свою кондитерскую;
– Поставить голос и записать песню;
– Сходить на футбол, и чтобы кто-нибудь объяснял правила;
– Прокатиться на гигантской черепахе;
– Проехать через Индию на стареньком мотоцикле;
– Написать картину маслом;
– Выучить итальянский язык;
– Купить жилье в Европе и пожить там;
– Провести год на берегу моря…
И на этом, устав перечислять список мечт, я уснула.
Глава III. Привет, обетованная
Стюардесса разбудила меня перед посадкой и проверила, крепко ли пристегнут ремень. Но окончательно я проснулась только в тот момент, когда самолет опустил шасси на полосу аэропорта Бен-Гурион. Нас сильно тряхнуло, и от неожиданности я ударилась о спинку стоящего впереди кресла. Тут же хлынула носом кровь, и сидящая рядом со мной старушка заверещала на английском, подзывая стюардессу. Старушенция перекрывала своим криком даже многорукое хлопанье, которым пассажиры благодарили пилота за хороший полет и мягкую посадку.
Стюардесса, изящная татарка Айнур, принесла мне упаковку носовых платков и удалилась, грациозно качая бедрами, а старушка принялась гладить меня по плечу и что-то тихонько приговаривать, видимо, чтобы я не волновалась. Все пройдет, все пройдет…
Этими словами и Соломон успокаивал своих бесчисленных жен. Я, хоть и не царь, тоже часто говорила их себе, чтобы остановить поток бурных переживаний.
Но сейчас меня беспокоил совсем другой поток; салфетки быстро пропитывались кровью, и она явно не собиралась останавливаться на достигнутом. Поэтому я сидела в кресле, глотая откуда-то взявшиеся слезы, и покорно ждала, когда все это закончится. Пассажиры выходили, выходили, и все как один с тревогой поглядывали на меня, обложившуюся кучей окровавленных платков.
Мне это в конце концов надоело, и я свернула из двух оставшихся салфеток некое подобие тампонов, и забила ими ноздри, словно пробками. На какое-то время должно хватить, – решила я, и отправилась к выходу, волоча за собой рюкзак. На выходе меня догнала стюардесса. «Мисс!», – сказала она, – «Вы забыли кое-что!». И протянула мне телефон и айпад, оставленные мной в кармане на спинке. Я гундосо поблагодарила ее, стараясь, чтобы, несмотря на тампоны в носу, она могла разобрать мою речь, и начала спускаться по трапу.
Израиль был горячим, асфальт практически плавился, хотя на уровне лица попадались и довольно прохладные воздушные струи. Все в точности так, как я помнила. Желтые плиты, зеленые пальмы, любопытные лица пограничников…
Меня пропустили к выходу без очереди, наверное, сказался плачевный внешний вид. Проходя мимо зеркал, я ахнула: вся футболка была заляпана быстро засыхающими бордовыми пятнами, и выглядела я словно жертва войны, а не как пассажир авиарейса, прибывший с личным визитом в развитую страну.
Пограничник долго расспрашивал, что со мной случилось. Я отвечала ему вяло и невпопад, пыталась шутить, но на моем состоянии явно сказывался недосып, и потому в конце концов он от меня устал, поняв, что я и правда та, за кого себя выдаю, – русская туристка, а не головорез из группы Хезболла[7 - Военизированная ливанская организация, признанная Израилем как террористическая.].
Вышла из терминала аэропорта, покрутила головой, высматривая остановку автобуса. Ее нигде не было видно. Тогда я обратилась к уборщице, по счастью, та говорила по-русски, и мне не пришлось выдавливать из себя сложнопроизносимые с забитым носом слова на иврите.
Остановка была в получасе ходьбы; чтобы идти было веселее, я взяла на дорожку стакан айс кафе. Знаете, что это? Кофе с большим количеством молока и какао, смешанный с раскрошенным льдом. Попивая через соломинку сладкую ледяную жидкость, я направилась в сторону выхода из аэропорта. Потом, встретив несколько недоуменных взглядов, решила, что все-таки не лишним будет переодеться, и заглянула в туалет, где выбросила в мусор перепачканные джинсы и футболку, и надела первую попавшуюся под руку одежду из рюкзака, – это были цветастая юбка и простая белая майка.
Смотрелось неплохо.
Повесила на плечо рюкзак, взяла оставленный на стойке раковины и дожидавшийся меня айс кафе, и продолжила путь.
Автобус подошел быстро, и мы – я и пожилая семейная пара – загрузились в его полупустое брюхо. Мне нужно было добраться до тахана мерказит, главной автобусной станции Тель-Авива, а им – до госпиталя Ихилов. Я лениво рассматривала дорогу и механически отмечала: вот этот дом я помню, вот ворота, на которых было написано краской неприличное слово на иврите, а вот китайское (или вьетнамское?) гетто, где окна выходят на пандус, по которому транспорт заезжает на станцию.
Мы приехали, и автобус выплюнул меня в мрачный мир верхних этажей автостанции. Здесь не горела добрая половина ламп, было довольно темно и страшно, поэтому я, не задерживаясь, подошла к лифту и отправилась вместе с ним вниз. Там было уже гораздо веселее, но я сразу покинула станцию и вышла наружу.
Вокруг пестрело множество вывесок магазинов, марокканских парикмахерских, ногтевых студий, в которых работали трансвеститы. Я встряхнула головой; волосы торчали в разные стороны, и мне вдруг взбрела в голову дикая мысль. А что, если… нет, нет, это не для меня… нет, все-таки, – а что, если мне прямо сейчас пойти в салон заплести афрокосичек?
Я как-то уже делала такую прическу, и носила африканские косы на протяжении пары месяцев или около того. Они мне тогда жутко нравились, и я была себе, насколько помню, ужасно симпатична. Почему бы не повторить этот опыт сейчас?
«Потому что ты, может быть, умрешь на днях», – вдруг раздался где-то внутри меня противный скрежещущий голос.
Я ему возразила: «Ну и что?»
Он не нашелся, что ответить, и с чувством, с которым победитель заходит в захваченный им город, я направилась в сторону ближайшей марокканской парикмахерской. Там не говорили ни на английском, ни тем более на русском, на иврите – ну… с грехом пополам. Зато понимали язык жестов и наглядность, поэтому я покопалась в кипе журналов на столике и выудила тот, на котором была нарисована девочка в заплетенных косичках. Ткнула на картинку пальцем. Хозяйка салона, худая марокканская женщина в возрасте, обрадованно закивала, что-то крикнула, и мигом ее салон наполнился девочками разного возраста, которые, усадив меня на пол, расселись вокруг и стали заплетать мне на голове множество тонких косичек. Ими руководила древняя старуха, которая подавала разноцветные нитки, которые они вплетали мне в волосы. Так косы получались не просто густыми, но и яркими, словно радуга. Еще они вплетали искусственные волосы, и через пару часов на моей голове красовалась объемная грива мелких, ювелирно заплетенных кос. Хозяйка парикмахерской, принимая от меня сто долларов, кланялась и благодарила меня на своем языке, а ее девочки потом долго махали мне вслед.
Ну что, куда сейчас?
Может, поесть?
Нет, пока не хочется.
А вот одежды новой купить, – это да.
Глава IV. Сменим камуфляж
Я пошла куда глаза глядят, благо, в этом районе Тель-Авива можно было идти куда угодно, и все равно выйти к одной из ста тысяч миллионов лавок, где торгуют шмотьем. Современным и винтажным, китайским нонэйм и итальянскими брендами, – все, что вам захочется, на любой вкус и кошелек. Именно здесь штучные вещи соседствуют с теми, которые продаются по весу, и выброшенный в мусор сюртук или платье могут стоить от двух центов до тысячи евро.
Я шла, шла, шла и наконец нашла. Моей находкой стал растаманский[8 - Растаманы – последователи растафарианской концепции, используют для идентификации комбинацию цветов «зелёный-жёлтый-красный». Часто носят дреды, слушают музыку регги.] магазинчик, в котором продавали смешные шапки, шляпы, футболки с надписями «Peace», «Love», «Flower Revolution»[9 - «Peace», «Love», «Flower Revolution» – лозунги хиппи.]. Я купила себе мягкий вязаный берет традиционных боб-марлевских цветов – желтого, зеленого, красного, коричневого. И сразу же нацепила его поверх своих новых кос.
Теперь я чувствовала себя свободной музыкантшей, которая несет искренний и чистый дух регги в закостенелые народные массы. Для нового образа все еще не хватало нескольких деталей, и я шла, глазея на витрины в надежде, что что-то меня зацепит само.
Так и вышло.
Мне попались на глаза белые тряпочные кеды конверсы, пуловер-тельняшка и драные голубые джинсы, – такие, будто о них точили когти бешеные мартовские коты. По случаю, все это было выставлено в витрине одного и того же магазина. Я зашла туда и попросила вещи с манекена; очень быстро мне принесли их новехонькие копии, замотанные в полиэтиленовые пакеты. Здесь не было примерочной, – магазин-то не из брендовых, – и я примерила все здесь же, на лестнице, ведущей на второй этаж, пока мальчик-продавец вежливо отворачивался, делая вид, что совсем не разглядывает меня полуголую.
Мне, в общем, льстило его внимание.
На меня давно никто не смотрел.
Особенно на то, как я прыгаю в одних трусах, стараясь попасть ногой не в дыру на джинсах, а непосредственно в саму штанину.
Мне все подошло, правда, тельняшка была на пару размеров больше, – но это даже к лучшему, мне всегда нравились объемные вещи, которые свисают по фигуре свободными волнами и делают вид, будто ты гораздо стройнее, чем есть на самом деле. Я всегда чувствую себя в такой одежде невесомой, хрупкой до прозрачности.
Юбку и футболку, которые были на мне до совершения покупок, я сунула в рюкзак. Прямо так, не переодеваясь, расплатилась и вышла из магазина, чувствуя себя как актриса, «примеряющая» новое амплуа. Правда, в отличие от тех, кто играет роль, – мой новый наряд был настолько по мне, что его будто скроили исключительно с одной целью, – чтобы превратить меня в совершенно нового, более счастливого, человека.
Я шла и разглядывала витрины. Проголодавшись, купила у лоточника посыпанный маком бублик-бейгель (такой, как был в детстве, один в один, даже место «стыка», где смыкалось колечко из теста, было таким же неаккуратным, как в булочных четверть века назад).
Бублик этот здесь надрезали вдоль, внутрь клали выбранную клиентом начинку (у меня были сыр, яйцо, зелень и чеснок), и поджаривали в паниннице, плотно прижимая «створки» булки друг к другу, чтобы не вытекала начинка. Это было вкусно, очень вкусно, и я облизывала пальцы, урча от наслаждения, а лоточник, старик с раскидистыми, как оленьи рога, усами, ласково смеялся надо мной и протягивал все новые и новые салфетки.
Я оставила ему монетку чаевых, и он еще долго махал мне вслед и кричал что-то на марокканском, – судя по эмоциям, нечто невероятно одобрительное и ободряющее.
В общем-то, я не очень понимала, куда идти теперь.
По идее, нужно было в больницу, и я даже примерно представляла себе, где она находится. Но, с другой стороны, мне очень хотелось почувствовать отпускную беспечность, хотя бы на день прикинуться туристом, у которого нет никаких проблем, кроме – чем ему заняться так, чтобы было повеселее.
Поэтому я решила для начала немного погулять и освоиться.
Глава V. День и ночь
Я шла по Тель-Авиву в сторону района Дизенгофф, где находился огромный торговый центр. Однажды я была там на какой-то ярмарке и бродила вдоль цветастых палаток фестиваля уличной кухни. Там предлагали фаст-фуд со всего мира: китайские яблоки в карамели, чешские трдло, капустные маффины, свинину с ананасами… Запах стоял просто сказочный. Но, увы, в тот период жизни я все время торопилась, чтобы не дать себе возможность чем-то себя порадовать, сделать нечто приятное. Мне тогда казалось, что я этого не заслуживаю. Все заслуживают, а я нет. Странно, правда?..
Вдруг из переулка на меня отчетливо пахнуло морем. Я тут же свернула, и прибавила шагу, почти неслышно ступая по каменной мостовой в новеньких белых тканевых кедах-конверсах. Очень скоро моему взору открылось оно, море. И тогда я побежала что есть силы, во весь опор, только бы не оттягивать момент встречи с ним.
Мы столкнулись на линии прибоя, я и море. Я ступила в волну, а она поднялось и лизнула меня выше щиколоток, и тут же, будто бы испугавшись, убежала назад.
А потом я ходила по прибрежной полосе, и слушала, как море рассказывает о том, как скучало по мне. Это для других размеренное «шшшш, шшш» было просто шепотом морской волны; для меня же это был самый настоящий разговор по душам, который бывает у двух любящих друзей после долгой разлуки.
Изредка я останавливалась и подбирала с песка камешки. Сухие, они казались совершенно безжизненными; но, как только на них набегала волна, они мгновенно преображались, и становились яркими, искрящимися, словно упавшие на землю осколки фейерверков.
Тем временем на город опускались сумерки.
И мне пришло в голову, что пора искать ночлег.
У меня никого в этом городе не было. По крайней мере, таких людей, к которым я могла бы попроситься переночевать. Но, к счастью, как и другой крупный город, Тель-Авив не обделен хостелами, – найти недорогую ночлежку здесь не составляло труда.
Достав телефон и присев на песок, я погрузилась в поиски. Судя по карте, один из хостелов располагался всего в двадцати минутах ходьбы от меня, и я решила устроиться на ночлег в нем. Спустя положенное время я уже стучалась в расписную дверь мини-отельчика, явно предназначенного для художников: здесь все было в надписях, наклейках и разноцветных постерах.
Я стучалась долго, пока, наконец, мне не открыл дверь заспанный юноша в одном полотенце, намотанном вокруг голых бедер. Он явно не мог сразу сообразить, какое сейчас время суток, и, позевывая, вопросительно смотрел на меня.
На ломаном иврите я объяснила ему, что мне нужна комната на одну ночь. Он понимающе ухмыльнулся и сложил пальцы в подобие горна, поднес их ко рту и снова посмотрел на меня. Я пожала плечами. Кто его разберет, соню, что он пытается мне объяснить.
Не дождавшись от меня реакции на свою пантомиму, юноша, похоже, на что-то решился и махнул мне рукой, приглашая зайти. Я прошла в дверь и оказалась в царстве холостячества: повсюду грязные полотенца, на полу лежат женские трусики, на дверце шкафа висит апельсиновая кожура… Каково же было мое удивление, когда, присмотревшись, я поняла, что все эти вещи – искусно сделанная мистификация, а на самом деле комната очень чистая, нет ни пылинки, и запах в ней стоит легкий и свежий. Кому могло прийти в голову сделать показной бардак, – недоумевала я. Чем плох порядок, хотя бы минимальный?
Спросить мне было не у кого, и потому я просто шла за своим провожатым куда-то вглубь дома. Он отпер одну из крохотных дверец, и показал мне комнату, габаритами напоминающую платяной шкаф, – нет-нет, не огромный гардероб и не шкаф-купе, а такой, знаете, крохотный шкафчик, в котором прячут свои нехитрые пожитки старые девы.
Впрочем, мне и не нужно было много пространства. Достаточно того, что там была койка.
Мой провожатый ушел, сжимая десять баксов в своей ладошке, насколько я могу судить, – потной и весьма неприятной наощупь. Я так и не успела поменять достаточно денег, но ничего. Завтра, все завтра. С этими мыслями я упала на кровать и, не раздеваясь, уснула.
Разбудил меня настойчивый стук в дверь. Плохо соображая со сна, я распахнула дверь в свою каморку и, моргая, уставилась на здоровенного негра, который был явно удивлен, увидев меня по другую сторону дверного косяка. Зевнув, я спросила его:
– Ма кара?[10 - Что случилось (с иврита).]
Он нервно переступил с ноги на ногу и интимным шепотом спросил:
– Ат роца эээ… грасс[11 - Хотите травы? (с иврита).]?
Я на секунду засомневалась. Травы мне никогда не хотелось, но, кажется, это лучший момент, чтобы попробовать новое и неизвестное, – «за полшага от смерти». Впрочем, зачем мне это? Я покачала головой, и захлопнула перед негром дверь.
Он еще какое-то время ко мне скребся. Не знаю, чего он хотел мне предложить, – надувную женщину? Безалкогольного пива? Какой-то иной симулятор действительности? Как бы то ни было, мне сейчас ничто не было нужно. И никто не был нужен.
Я легла назад на свою узкую и жесткую койку, накрылась простыней, похожей на ту, что выдают в поезде, и приготовилась ко сну.
Морфей ко мне отчего-то больше не шел.
Поворочавшись с полчаса, я решила прогуляться. Пригладила торчащие дыбом косички, надела кеды, и отправилась обратно в город.
Часа два я бездумно бродила по улицам, не имея в голове ни единой мысли. Я просто шла, шла, как автомат, запрограммированный на то, чтобы идти, перемещаться в пространстве с постоянной скоростью.
Из медитативного движения меня вывел звук. Сквозь ветхие ворота какой-то подворотни проникали отчетливые гитарные аккорды. Играли что-то известное, вроде «Scorpions»; музыке подпевал приятный мужской голос. Я сделала пару шагов навстречу звукам и оказалась перед обитой деревянными дощечками дверью. Помедлив с минуту, я толкнула ее, и очутилась в насквозь прокуренном зале бара, в котором какой-то бородач играл «Still Loving You».
Здесь было душновато, но уютно: музыка, запах ментоловых сигарет и сухое вино из большой бочки. Я пошарила в кармане, – по счастью, кредитка была со мной, – и, все еще сомневаясь, направилась к барной стойке. Мне налили вина в высокий стакан, и я сразу приложилась к холодному стеклу горячей щекой. Стало приятно и прохладно.
Пробуя легкое молодое вино гранатово-красного цвета, я исподтишка осматривалась и разглядывала публику. В основном это была молодежь, но попадались и обильно удобренные сединой мужчины, судя по стилю одежды, – явные байкеры. К тому же рядом со многими из них стояли не только пивные кружки, но и мотоциклетные шлемы. Было несколько вульгарно раскрашенных женщин разных возрастов, – мне почему-то подумалось, что это проститутки, – и стайка школьниц, непонятно как попавших на это мероприятие.
Меж тем, исполнитель хорошо пел и неплохо справлялся с гитарой. Позже я узнала из интернета, что это был какой-то известный певец, который посетил Израиль с гастролями. В этом баре он играл случайно, просто потому, что шел мимо и услышал, как кто-то играет его песню. Он назвал себя, попросил местного музыканта уступить место на сцене и сыграл несколько своих произведений. А потом и чужие стал играть; вошел во вкус, и задержался на сцене на несколько часов. Так израильские барные завсегдатаи вдруг оказались на концерте-квартирнике у человека, который вообще-то собирает целые стадионы.
Я выпила один бокал, потом второй. В какой-то момент ко мне подсел тот самый певец, и стал пытаться говорить со мной на английском. Но я мрачнела с каждым глотком и усиленно делала вид, что не понимаю ни слова и вообще его с трудом замечаю, так что он довольно быстро нашел себе другую компанию. Мне было немного жаль, что он ушел; со мной очень давно никто не разговаривал в баре так, запросто, но сейчас у меня совершенно не было сил на досужую болтовню.
Поэтому я выпила еще один стакан и, плохо ориентируясь в пространстве, направилась в сторону хостела. Я пропустила свой поворот и заблудилась. Бродила с полчаса, пока вдруг краем глаза не заметила на другой стороне улицы знакомую вывеску.
Захлопнув за собой дверь номера, я сразу же, не раздеваясь, упала на кровать, и тут же провалилась в сон.
Глава VI. Снова больница
Всю ночь хостел жил какой-то своей жизнью: хлопали двери, разговаривали люди, кто-то смеялся, кричал, плакал на десятке языков, и потому я спала очень чутко, прислушиваясь к каждому шороху. Несколько раз под дверь проникал сильный, едкий запах анаши, и я в полудреме раскрывала пошире окно, чтобы не надышаться. Наконец наступило утро; тель-авивский дурдом под названием «жуткая ночлежка на одну ночь» угомонился и, кажется, лег спать. Кое-как пригладив косы, которым хотелось стоять дыбом вертикально вверх, я натянула тельняшку с джинсами и пошла в сторону выхода, с любопытством разглядывая двери, за которыми спали сладким сном другие обитатели хостела. Одна из них была приоткрыта, и, не сумев совладать с любопытством, я заглянула в полумрак, таившийся за створкой. Там была кровать с грудой спутанных одеял, на которой в обнимку спали двое голых мужчин. Я вздрогнула и зашагала прочь.
У меня всегда была фобия по поводу гомосексуализма. Но я боялась не самих геев, нет; я опасалась, что влюблюсь в человека, который в какой-то момент решит, что он – гомосексуалист. И вот как я буду сражаться за его внимание с человеком другого пола?! В то время я была уверена, что за внимание нужно воевать, бороться, заслуживать его, как медаль или орден. Мне не приходило в голову, что оно или есть, или его нет совсем. Либо ты нужен, либо – нет, насильно стать важным, необходимым, желанным – дело такое же невозможное, как отрастить себе вторую голову или третью ногу.
В общем-то в последнее время моя фобия перестала быть такой острой, и теперь я уже не боюсь потерять парня, потому что его уведет гей.
Да и парня у меня нет.
Мне вообще в последнее время казалось, что я окончу свои дни старой девой в окружении бесчисленного множества собак, которыми буду сублимировать мужей, детей и друзей. Но, если посещение клиники будет неудачным… «The end» может случиться довольно скоро.
«Нет, я не буду об этом думать», – пообещала я себе, проходя мимо вчерашнего портье, который спал, задрав ноги с рельефными мышцами на свою стойку. На нем снова было только обернутое вокруг бедер полотенце; в одном месте оно задралось, и я деликатно отвела глаза. Может, это у него униформа такая?..
Хлопнула дверь, и из полутемного лобби хостела я попала на полную раннего утреннего света улицу. Отличный день, чтобы узнать чуть больше о своем будущем, – решила я, и двинулась в клинику. Внешне я была полна решимости, но, если покопаться и посмотреть немного глубже, – я была готова бросить все и бежать, бежать в другую сторону, закапывать в песок голову, как страус, чтобы только не видеть, не знать…
Сверилась с навигатором. Решила идти пешком: остановка находилась далеко, и путь на автобусе занял бы ненамного меньше времени.
Начинался новый день, над городом поднималось солнце, сухо шелестели пальмы, ветер с моря гладил меня по лицу своими солеными руками и что-то нежно нашептывал на ухо. Я слушала, но не могла различить ни слова. Что ты хочешь мне сказать? Ну что?..
Погрузившись в себя, я шла, не сводя взгляда с линии горизонта. Из этого состояние меня вывел неприятный звук: скрежетание шин, экстренно тормозящих на большой скорости. Я вышла из своего ступора и заметила бампер, остановившийся сантиметрах в двадцати от моих бедер. Из окна высовывался замотанный в платок мужчина и, потрясая кулаком, что-то злобно мне кричал. Судя по шашечкам и цвету машины, – это был таксист, и, кажется, я основательно подпортила ему день.
Ничего себе, я так задумалась, что чуть не стала жертвой аварии, – такой, о которых не пишут в газетах, потому что писать нечего, если, конечно, пострадавшее лицо – не какая-нибудь знаменитость. Чего там писать-то? Шла, шла и пришла?..
Пожав плечами и стараясь не смотреть в сторону таксиста, я засеменила дальше через дорогу, но на этот раз старалась замечать, что происходит на обеих ее полосах и не угрожает ли какое-нибудь транспортное средство ускорить мою встречу с врачами. До конца проезжей части я добралась без происшествий, а потом снова впала в тот самый странный и непонятный ступор, от которого очнулась только перед входом в Ма Ор, клинику, которую рекомендовал мне юный доктор из российской больницы.
В холле я взяла номерок, – там была цифра пять, хорошая, я ее очень люблю за то, что у нее круглый бочок и весело прищуренная бровь. Очень скоро подошла моя очередь; я подошла к ресепшн и попросила записать меня к доктору Гринбауму. Меня записали без проблем на платный прием на сегодня же, всего через два часа, и заплатила за консультацию я совсем немного.
