скачать книгу бесплатно
— А сломать ее с той стороны…
Я покачал головой.
— Мы с Сигизмундом неплохо проредили ряды наиболее воинственных демонов. А те, что простые рудокопатели или таскатели руды, — нам неопасны.
— Значит, — сказал отец Ансельм, — какое-то время у нас еще есть.
— А за это время, — добавил отец Ромуальд, — кое-что закончить успеем. Хорошо, брат паладин…
Я продолжил быстро:
— Простите, что напоминаю, но они знают о нас больше, чем мы думаем. У нас цель — спасти мир от зла, а у них все проще — прорваться к нам и всех уничтожить. Потому мы ими не интересуемся, отгородившись святой стеной, а они интересуются нами еще как! И собирают о нас все, что могут собрать.
Отец Кроссбрин буркнул:
— Много они могут насобирать!
— Много, — ответил я. — Даже из рая в ад могут быть перебежчики!
Наступило мертвое молчание, все перестали даже шевелиться, ожидая объяснения.
Аббат сказал устало:
— Я о таком не слышал.
— Здесь не из рая, — поправил я сам себя, — но этот Храм для меня почти что рай, настолько свят и чист.
Кроссбрин сказал с неприязнью:
— От нас тоже никто не перебегал!
— Точно? — спросил я. — А те два монаха, что решили померяться силой с демонами и прошли на ту сторону?
Аббат проговорил с настороженностью:
— Полагаю, оба погибли. Естественно, нанеся врагу рода человеческого большой урон. И души их теперь в раю.
— Я бы не назвал то место раем, — ответил я. — Хотя там и весьма тепло. Очень даже тепло! Так тепло, что рай уже и не совсем рай… К сожалению, по доброй или недоброй воле, однако оба тогда остались в том не совсем райском месте, хоть там и тепло. И зимы не бывает, надо же… Оба живые. Не знаю, насколько здоровые, но телами да, весьма даже.
Наступило короткое молчание, в кабинете повеяло холодом. Может быть, это и тайна, но двое из самых сильных монахов однажды отправились за стену и там исчезли, не подав о себе вестей.
Когда спустя дни отправили целую группу на их спасение, вооруженную до зубов, из той группы вернулся только один, приполз обгорелый и умирающий, успел сообщить, что те сверхмогучие братья не погибли, а перешли на сторону Зла.
Это было так дико и невероятно, но поверить пришлось, потому отцы Храма в страхе запечатали вход самыми крепкими святыми молитвами, а потом с каждым годом укрепляли как этот вход, так и стены на всех нижних этажах.
Отец Ромуальд наконец сказал резко:
— Не может такого быть!
Я повернулся к священнику, у которого манеры викинга лезут из всех щелей.
— Почему?
— Оба знают многие из наших тайн, — проговорил он, щеки на глазах побледнели и ввалились, подчеркивая выступающие скулы. — Это было бы крахом многих наших… Брат Александро к тому же помогал отцу Кроссбрину усиливать святую защиту стены… Он знает о ней слишком много.
Отец Кроссбрин поджал губы, глаза из-под нависших бровей метнули молнию.
— Знаете ли, — проговорил он сухо, — брат паладин наговорил слишком много невероятного. Тем более брат Сигизмунд, которому мы верим свято, подтвердить не может.
— Сигизмунд был без сознания, — пояснил я. — Временно. Но весьма.
— Тем более!
Они заговорили между собой, я ощутил нарастающий гнев, опять все утопает в бессмысленных дискуссиях.
— Отец Кроссбрин, — сказал я медленно и сквозь зубы, — а могу ли я поинтересоваться…
Он ответил враждебно:
— Сделайте милость.
— Если я правильно понял того черного монаха, — сказал я, — брата Александро… так его зовут?.. он был, если верить его поганым словам, вашим ближайшим и доверенным помощником?
Он отрезал с неприязнью:
— Всего пару месяцев! И что?
— Да так, — ответил я. — Он говорил про какой-то камень в стене.
Он насторожился, сказал резко:
— Что вы плетете? При чем тут камень?
— Если его вытащить, — пояснил я, — а то слишком уж расшатался… можно в нише что-нибудь поискать… Сейчас попытаюсь вспомнить, где этот камень, по словам черного монаха. И что там спрятано…
Его лицо разом побелело, он почти прошипел:
— Умолкните! Это не имеет никакого отношения к разбираемому делу.
— Точно, — согласился я, — это я так просто. Поэтическая метафора. Есть во мне такое возвышенное. А вы точно стихов в вашей очень далекой молодости не писали?.. Может быть, стеснялись и прятали от глаз старших братьев?.. За камнем в стене?
— Брат паладин…
Я прервал:
— Как я понял, вы хотели сказать, что верите моим словам истово и безоговорочно, но скромность вам мешает признать это открыто и вот так у всех на виду?
Аббат, отцы Ромуальд, Мальбрах, Ансельм и все остальные смотрели на Кроссбрина с недоумением, а он, тяжело вздохнув, произнес сломленным голосом:
— Да, после тщательного размышления я пришел к выводу, что брат паладин говорит правду. С той стороны нашу защиту ломали бывшие наши братья Александро и Серекд, некогда продавшие души дьяволу. К счастью, брат паладин каким-то образом сумел их…
— Обезвредить, — подсказал я.
— Да, обезвредить, — согласился он с неохотой. — Надеюсь, навечно. Так что наш Храм в безопасности.
Отец Ромуальд покачал головой, лицо его оставалось озабоченным.
— Вряд ли. Вы это знаете, отец Кроссбрин.
— На долгое время в безопасности, — уточнил отец Кроссбрин. — Достаточное для.
Я пошевелился, они посмотрели на меня, я сказал мирно:
— А вы учитываете, что там на Дне тоже знают о Маркусе? И готовятся по-своему?
Отец Ромуальд спросил с настороженностью:
— Конечно, готовятся. Но вы знаете, как?
— Есть намеки, — ответил я. — Они хотели бы уничтожить вас всех до прилета Маркуса. Чтобы потом не гоняться за каждым в отдельности по всем оруиненным землям.
Отец Форанберг, дотоле молчавший, прогудел мрачно:
— Значит, у нас остаток зимы и весна.
— Но это не значит, — напомнил я, — что ударят в последний день. Удар будет нанесен, когда расшатают защиту. А это может быть и завтра.
Отец Ромуальд буркнул:
— Хорошо, хоть не сегодня вечером.
Сигизмунд, дотоле скромно помалкивающий, сказал чистым ясным голосом:
— Это точно не сегодня. Там остались одни рабочие.
Наступило долгое молчание, наконец отец Бенедерий словно очнулся от глубокого сна или обморока, вздохнул и проговорил слабо:
— Хорошо, брат паладин! Если у присутствующих нет серьезных вопросов, попрошу братьев отвести вас в келью и обеспечить отдыхом. Смотритесь вы весьма… измотанным.
— Еле на ногах держусь, — признался я. — Что поделаешь, возраст… Это Сигизмунду хорошо, на целых две недели моложе!
Глава 3
Монахи окружили нас тесной группой, но Сигизмунда вскоре утащили в другую сторону, а меня провожали до самой кельи. Я заметил и отца Кроссбрина, но тот идет в сторонке, всматривается в меня достаточно встревоженно, стараясь не показывать виду, что взволнован, но когда монахи распахнули передо мной дверь, сами оставшись в коридоре, он неожиданно шагнул за мной следом и плотно закрыл за собой.
Я с любопытством всматривался в его лицо. Он старается выглядеть как всегда сурово и непреклонно, однако сейчас на лице сильнейший стыд и вполне понятный страх.
— Брат паладин, — произнес он настолько тихо, что даже самые чуткие уши по ту сторону двери ничего не уловили бы.
— Отец Кроссбрин, — ответил я с подчеркнутым равнодушием.
— Брат паладин, — сказал он еще тише, — я хотел спросить…
— Спрашивайте, — ответил я со всей любезностью.
— Я только хотел узнать, — проговорил он с трудом, — тот черный монах… продавший душу…
— Брат Александро?
— Да, — почти прошептал он, — что-то еще говорил?
Я отошел к противоположной стене, отец Кроссбрин покосился на дверь и с облегчением последовал за мной.
— Ничего особенного не сказал, — ответил я с небрежностью урожденного аристократа, у которого предков больше, чем у стегоцефала позвонков в хвосте. — Что мне нравится в монастырских уставах, так это понимание натуры человека. Не находите?
Он пробормотал:
— Ну, это есть…
— Нельзя, — сказал я, — без отдыха карабкаться к сверкающей вершине… Те, кто сгоряча вписал такое в устав, уже разбежались, а их монастыри закрылись. Не так ли?
Он ответил осторожно:
— Энтузиазм часто выгорает быстро. И вообще… на гору нельзя подниматься бегом.
— Абсолютно верно, — согласился я. — Мне тоже, знаете ли, необходимо личное пространство, когда за мной никто не подсматривает… Нет, женское платье не надеваю, но ковыряюсь в носу, чешу то жопу, то гениталии. Это ж такое удовольствие… что, даже не пробовали? Но, увы, в эти моменты я недостаточно величественен и не совсем прекрасен. Сам чувствую, возвышенности и одухотворенности чуточку недостает в моем благороднейшем облике! Потому не хотелось бы, чтобы видели подданные… Главное, какие мы на людях, в обществе, а также, кто бы подумал, важно еще то, что говорим и делаем. Все остальное — тлен и суета. Доброй ночи, отец Кроссбрин!
— Ночи доброй, — пробормотал он несколько ошарашенно, но в голосе звучало огромное облегчение. — Спасибо, брат паладин.
— Все мы люди, — ответил я напыщенно и с ликованием, проводил его до двери и сам распахнул перед ним. — Когда Господь был моложе и нетерпеливее, потоп насылал, города жег, а теперь уже старый и мудрый, понимает, все грешные, и либо всех перебить, либо позволить самим шаг за шагом бороться со своими слабостями, они же как бы грехи… Так что идите, отец Кроссбрин, идите, идите… Ах да, и не грешите в крупном.
Он не вышел в коридор, а выскользнул, совсем непохожий на того надменного и всевластного приора, каким я его знал до похода к нефилимам.
Около часа лежал на узком ложе и чувствовал, как из тела медленно уходит, словно испаряется, усталость. И хотя организм давно восстановился полностью, однако это другая усталость, я бы назвал ее усталостью души, если бы сам не ощетинивался, слыша подобные высокопарные слова от других.
Бобик дважды исчезал из кельи, один раз услышав какой-то шорох, другой раз просто наскучило лежать. Это человеку никогда не наскучивает такое важное дело, а я все-таки в базе, как все, и потому хорошо, что человека судят не по базе.
Я начал думать о том, что меня ждет после того, как покину Храм Истины, тело расслабилось, я ощутил то самое тепло, что приходит перед сном, вдруг келья исчезла, вокруг меня уже странный лес в глубоком снегу, слишком толстые деревья с покрученными ветвями, на высоте в два-три моих роста ветви начинают соприкасаться, а выше так и вовсе переплетаются, что привычно только для южных лесов, а на севере каждое деревце отдельно, ветвей мало, да и то все на вершинках, потому что роскошная листва нужна, дабы в жару сбрасывать излишки воды, избегая перегрева, а какой тут может быть перегрев, еще неизвестно, бывает ли в этом страшноватом месте вообще лето в привычном понимании…
Холод начал проникать в мое тело, а за деревьями поднялась скала, похожая на обелиск, слишком ровные у нее края, и беспощадно блещущая вершина, словно скала вся из золота, и на верхушку пали первые лучи восходящего солнца.
Я застыл, стараясь даже не дышать, дабы не спугнуть видение, слишком отчетливое, чтобы оказаться грезами, пугающе объемное, резкое и чем-то угнетающее быстро и неотвратимо.
Холод коснулся сердца, кольнул остро, и видение исчезло. Я некоторое время лежал, слыша только учащенный стук сердца и прислушиваясь, как из тела начинается исход холода.
Бобик дрыхнет, он не реагирует на мои видения, если уж не замечал появления темной половинки души несчастного Целлестрина, везде тишина, затем я услышал по коридору приближение быстрых шагов уверенного в себе человека.
Раздался деликатный стук, в монастырях такое обязательно, это в королевском дворце могут вламываться без стука даже к королю, затем негромкий голос:
