скачать книгу бесплатно
– Ну, ну, – сказал он неловко. – Я совершенный дикарь, признаю. Но и ты, парень, уж больно языкастый.
Щека юноши сильно покраснела – последствие незаслуженного удара, но при этом вся его ярость улетучилась, как дым. Покачнувшись, он сел в любезно предложенное ему кресло и поднял глаза на хозяина дома.
– Вот видишь, все недопонимания можно решить мирным образом, без воплей, от которых у меня несварение желудка, – дружелюбно заметил Доланд. – Я знаю, что должен объясниться. Мы с твоим отцом были очень близки. И да, я находился с ним в момент трагедии. Наверное, ты уже знаешь о том, как погибла твоя мать.
Да. Он знал об этом.
– В городишке под названием Делия на нас с Ирионусом неожиданно напал неизвестный. И нам пришлось защищаться. Я помог твоему отцу переместиться, а сам остался, надеясь задержать неприятеля. Враг, кажется, являлся естествознателем, хоть и наделенным какими-то странными способностями, мне недоступными. Помимо этого, с ним были помощники – жуткие твари, не то гигантские пауки, не то скорпионы. Но я, без ложной скромности замечу, могущественный естествознатель, потому и выжил, несмотря на многочисленные ранения. Целую ночь провалялся без сознания, пока добрые люди не подобрали и не выходили меня. Моя сила позволила исцелить себя до конца. Что потом мне следовало делать? Увидев, какое несчастье поразило семью Ирионуса, я задумался. А что если враг (я тогда подумал, что это происки Вингардио) уничтожает всех естествознателей? В таком случае моя собственная семья оказывалась в зоне риска. Но жена моя не была естествознателем, поэтому я решил просто исчезнуть, убежать, чтобы сохранить их жизни. Я пошел на этот серьезный шаг, потому что знал наверняка: я не смог бы перенести потерю, подобную той, что случилась с моим другом в ужасную безлунную ночь в Делии. Мне казалось, я смогу уберечь свою семью, только навсегда исчезнув, вычеркнув все, связанное с естествознательством, из их жизни. И это решение, как ты понимаешь, далось мне с огромным трудом. Даже теперь, спустя столько лет, я стараюсь не помышлять о семье в своем разуме, чтобы не страдать слишком сильно… Ну так что, ты меня осуждаешь, парень? Считаешь сбежавшим трусом или жестоким злодеем, оставившим близких? – голос естествознателя звучал глухо и надрывно, как будто раздавался из-под толщи воды.
Артур устало прикрыл глаза; опять возникла эта ужасная резь в голове, как будто слова господина Тукая острой пилой входили в его воспаленное сознание.
– Я не имею права вас осуждать, простите меня, – немного подумав, тихо ответил он.
– Да и ты не серчай. Я тоже не имел никакого права тебя бить. Просто мне было больно слышать столь обвиняющие слова из уст сына моего друга. – С этими словами мужчина осторожно взял юношу за руку, и тот почувствовал блаженное облегчение: мучительная боль уходила прочь, а вместе с ней – усталость, раздражение, гнев и страх. Хотя через какое-то время, как только все негативные эмоции покинули его сознание, юноша почувствовал неприятное опустошение. Как будто на душе не хватало чего-то важного.
– Я еще не ответил на все твои вопросы. Ты говоришь, что я тут делаю? Слушай же. Ты наверняка знаешь, что мы с твоим отцом и остальными естествознателями искали один очень важный свиток, дарующий и забирающий силу одновременно. Я подумал, что Вингардио или его приспешники ведут охоту на естествознателей именно затем, чтобы заполучить «Последнее слово единорогов». Вероятно, ему стало известно, что мы ищем этот артефакт, и, (как я подозреваю), скорее всего враг полагал, что свиток уже у нас. Впрочем, потом я узнал, что Вингардио пропал бесследно, стало быть, вовсе не он стоял за всеми трагичными событиями, произошедшими в Делии. Кто же мог оказаться этим бесчеловечным господином, отправившим на смерть жену одного из самых влиятельных естествознателей своего времени, Ирионуса? И главное, зачем? Я думаю, интерес его был связан с «Последним словом единорогов». Кто-то знал, что мы ищем свиток, и решил, что мы его уже нашли. Здесь возможны различные варианты. Если это Тень, то свиток ей нужен был по нескольким причинам: во-первых, она хотела, чтобы все оставшиеся естествознатели потеряли силу, а во-вторых, она сама заполучила бы некоторые естествознательские способности. Если свиток искал другой естествознатель, вероятно, он думал избавиться от конкурентов за власть. Если же за всем происходящим стоял простой человек… Возможно, он сам захотел обрести естествознательскую силу, не прилагая к этому никаких усилий. Как видишь, предположений великое множество, но какое из них наиболее верное, я не знаю. И потом, все перечисленные мною версии упираются в злополучный свиток, будь он трижды неладен, который, если я не ошибаюсь, пока так никто и не нашел. Поэтому после того, как мы расстались с Ирионусом, я продолжил работу по поискам артефакта. Ведь если бы я его отыскал и уничтожил – исчезла бы сама угроза для меня, моей семьи и других, оставшихся в живых естествознателей. Поэтому именно в дальнейших поисках я видел смысл своей жизни. Я не имел понятия, где он может быть. В библиотеке Воронеса его не оказалось. Где еще было искать? Я много читал, изучал записи первых естествознателей и в конечном итоге обнаружил весьма интересный факт: оказывается, «Последнее слово» сможет обрести только человек, обладающий чистым сердцем и бескорыстными намерениями, а также при условии, что он сам добровольно откажется от естествознательства. Только такому человеку откроется свиток. Это своеобразная защита, придуманная единорогами против тех, кто захотел бы использовать «Слово…» в своих корыстных целях. И тогда я догадался, почему никто из нас так и не смог обнаружить свиток. Мы уже были естествознателями, а артефакт открывался лишь тому, кто потерял силу и не захотел возвращать ее вновь. Таким образом, получается, чтобы найти свиток, мне нужно перестать быть естествознателем, что (как это ни парадоксально) без самого свитка невозможно! Замкнутый круг. Поэтому в какой-то момент я оставил бессмысленное занятие по поиску «Последнего слова», решив сменить данный вид деятельности на нечто более полезное. Не думай, что я оставил своих близких совсем без присмотра. Долгое время я наблюдал за семьей, равно как и за Ирионусом. Я знал, что ему пришлось оставить тебя в Клипсе. Понял я также, что кто-то ищет тебя, отправляя белых единорогов за мальчиками, похожими на тебя внешне. Меня заинтересовала данная история, так как я посчитал, что она должна была вывести на нашего общего врага. Тогда я стал следить за похищенными мальчиками. Каково же было мое удивление, когда я узнал, что все они, один за другим, оказываются в Доргейме! Их приносили сюда и бросали, безжалостно оторвав от семьи и родного города. Эти мальчишки были из разных краев нашего обширного Королевства, но все они, как один, являлись точной твоей копией. По крайней мере, в детском возрасте. И я понял, что если хочу разгадать загадку смерти твоей матери Иоанты, то должен обосноваться в Доргейме, следя за всем происходящим, чтобы, по возможности, успеть вторгнуться в планы неприятеля и помешать ему. Собственно, я занимаюсь этим и по сей день. В стенах Доргейма обитает Тень. Этот факт даже не подвергается сомнению. Она руководит всеми процессами, происходящими в колонии. Но я не знал об этом с самого начала. Впервые я столкнулся с ее проявлениями в тот момент, когда ко мне на лечение привели мальчика, полностью потерявшего разум. Я тогда смутно понимал, как ему помочь, но моя сила естествознателя подсказала способ исцеления пострадавшего. Что же, дело было сделано, но нельзя было допустить, чтобы Тень догадалась о том, что у нее под боком существует естествознатель. Так около меня постепенно сложился круг сообщников, или же тех, кто когда-либо пострадал от злых воздействий врага. Так называемые Неприкасаемые. Это мои уши и глаза в Доргейме. С их помощью однажды я обнаружу Тень и непременно уничтожу ее, отомстив за все зло, что она причинила естествознателям, а в особенности – моему дорогому другу. Про свиток я уже даже не помышляю, но подозреваю, что враг все еще ищет его.
– Я понял теперь, почему Инк возлагал на меня такие надежды, – тихо, скорее для самого себя пробормотал Артур. – Он верил, что именно я найду свиток! Ведь я потерял свои способности в пещере, а потом добровольно отказался от них, следовательно, свиток должен открыться мне, если я случайно повстречаю его на своем пути!
– Вот как? – с живым интересом воскликнул господин Тукай. Серые глаза его загадочно блеснули в полумраке. – Может, ты уже его нашел, но только не знаешь об этом? Тебе не попадались какие-то древние свитки, письмена, принадлежавшие естествознателям?
Артур крепко задумался. Затем расстроенно покачал головой.
– Нет, не припоминаю. Ничего подобного мне не попадалось. Я бы, наверное, запомнил. Как вы думаете, что нужно Тени в Доргейме?
– Тень всегда стремится завладеть сердцами как можно большего количества людей. Думаю, планируется что-то весьма грандиозное. Здесь всех настраивают на войну.
– Неужели вы никого не подозреваете?
Врач с досадой сжал свои тонкие губы.
– Увы. Это непросто. Сам я не присутствую постоянно среди учеников, а Неприкасаемые тоже не всемогущи. Я в этой пещере, как паук, который плетет смертельную паутину для своего врага. Но пока, к сожалению, жертва не долетает до моего логова. Возможно, последние обстоятельства что-то прояснят…
– Вы говорите о неудавшемся побеге?
– Да, именно. Мальчики утверждали, что во время побега им повстречался Дух Доргейма.
– Откуда вам это известно?
– Ты забываешь, что у меня есть уши и глаза в виде Неприкасаемых. До меня очень быстро доходят все новости.
– И что вы думаете?
– Не знаю. Думаю, что Тень и правда могла им повстречаться.
Артур крепко задумался, вспоминая подробности возвращения Жабы и Азора в Доргейм. Азор сперва вел себя слишком нагло и дерзко для человека, который крепко провинился. При этом он упоминал, что Тень вынудила его сказать всю правду. Но он ведь мог рассказать эту самую правду иным образом, подбирая более мягкие слова и выражения. Так зачем он специально наговаривал на себя?
И Артур вдруг понял: весь этот спектакль затевался непосредственно для Тени. Именно для нее, ибо она приказала ему вести себя подобным образом. Но значит ли это, что она во время признания находилась среди остальных и внимательно слушала, что скажет Азор? Значит ли это, что она контролировала любое его слово, из-за чего он просто не мог повести себя иначе? Но кто бы это мог быть?
– Я вижу по твоим глазам, что у тебя есть какие-то размышления на этот счет? – с участием поинтересовался господин Тукай, пристально вглядываясь в изменившиеся черты юноши. Клипсянин разочарованно покачал головой.
– Увы, я не знаю. Каждый раз не знаю, кто может оказаться Тенью.
– Ты уже встречался с этими существами, не так ли?
– Да, и не раз. И мне кажется, именно Тень отправила меня сюда.
Беловолосый мужчина резко встал на ноги и в волнении прошелся по комнате.
– Мы обязательно потолкуем об этом после. Но теперь пришла пора нам расстаться. Тебя ждет Джехар; слишком долгое отсутствие будет рождать ненужные подозрения.
Артур рассеянно поднялся на ноги. Он все еще никак не мог уложить в голове всю ту информацию, которую только что получил от господина Тукая.
– Артур?
– Да?
– Никому не говори про нашу с тобой беседу. Никому не рассказывай про Теней. Даже самым близким друзьям, если таковые у тебя имеются в стенах Доргейма. Это слишком рискованно. Я уже почти достиг своей цели; не хочу, чтобы столько лет кропотливого труда рухнули в одночасье.
Он как раз хотел все рассказать Оделян.
– Никому. Ты слышишь меня?
– Я понял, – нерешительно отозвался юноша и поспешно направился к выходу.
– Злишься за то, что я тебя ударил?
– Нет.
– Отлично. На самом деле, я ужасно рад, что мы с тобой наконец познакомились, парень. Нрав у меня дикий, но это вовсе не значит, что я напрочь лишен всяких чувств. Мы будем поддерживать связь посредством моих помощников. Если у тебя появятся какие-то подозрения, можешь смело говорить ребятам, они не подведут. Но никому более. Только им. И еще. Артур, не ввязывайся больше в драки, хорошо?
– Постараюсь, – хмыкнул клипсянин.
– Ирионус был моим лучшим другом. Надеюсь, и мы с тобой неплохо поладим, парень.
Юноша согласно кивнул головой и вышел из пещеры. Еще какое-то время на своей спине он ощущал пристальный всепроникающий взгляд, который, как ему казалось, просвечивал до костей. В Доргейме слишком много людей желало иметь с ним доверительные отношения, но при этом Артур решительно не понимал, кому в действительности он может доверять. Значит, Доланд. Один из самых близких друзей его отца.
Клипсянин вспомнил вдруг Индоласа, и на сердце ему сделалось совсем тоскливо. Как же встреча с владельцем трактира «Веселая индюшка» не походила на сегодняшнее сумбурное общение с Доландом! Почему-то в своей фантазии Артур совсем иначе представлял себе отца Инка. Но, с другой стороны, какое он имел право додумывать образ совершенно незнакомого ему человека? Все люди разные. И сам факт, что Доланд рисковал своей жизнью, защищая их с отцом, говорил о многом.
Подумав только об этом, Артур ощутил себя неблагодарным и эгоистичным. Господин Тукай однажды спас его жизнь, а потом несколько раз исцелял, а он накинулся на него с громкими обвинениями, вместо того чтобы сперва внимательно выслушать.
Однако уже на выходе из пещеры юношу посетила еще одна любопытная мысль, не дававшая ему покоя. Господин Тукай так и не справился о судьбе своего сына.
Глава 7. Страх есть не что иное, как лишение помощи от рассудка
Дни проходили своим чередом, но Артуру казалось, что жизнь вихрем пролетает мимо него, не закручивая его в свой водоворот событий. Где-то далеко, во внешнем мире, его друзья (и юноша очень на это рассчитывал) вернулись в Троссард-Холл продолжать учебу, единороги делились с людьми мудростью, по неведомым тропам бродил Алан – если, конечно, тому удалось вылечить ногу, Мир чудес уверенно направлялся в сторону Полидексы, Тин уже, наверное, окончательно поправился, а Диана… Любимая, вероятно, с нетерпением ждала его возвращения и тосковала так же сильно, как и он.
Доргейм-штрасс, подобно гигантскому болоту, постепенно засасывал его своей рутиной, дождливыми унылыми вечерами, каждодневной пресной кашей со вкусом тины, однообразными призывами к войне, уже переставшими казаться Артуру столь же дикими и бессмысленными, как в самом начале пребывания в колонии. Видимо, сказывалось непрерывное воздействие Тени. Клипсянин искренне надеялся, что сумеет до конца сохранить свободную волю и стремление к тем идеалам, которые он всегда старался отстаивать в своей жизни, но странная апатия порой завладевала всем его существом; в такие минуты ему не хотелось бороться, а лишь мирно плыть по течению, подобно опавшим листьям, начисто лишенным желаний и устремлений.
В один из бесконечно долгих и серых часов работы юноша с некоторым удивлением узнал из уст Джехара, что сегодня третье число смрадня, то есть день его рождения. Артур излишне отстраненно принял этот факт, посмотрел на него свысока, как сторонний наблюдатель, а не непосредственный виновник торжества. Ему исполнялось семнадцать лет; в Клипсе юноши, достигшие этого возраста, уже считались взрослыми мужчинами, на которых ложилось бремя кормить семью и зарабатывать на хлеб. А он находился в тюрьме.
Чем он будет заниматься, кем станет, когда выйдет? Без должного образования, необходимых навыков, наличия денежных средств и гнездима в столице, с ужасным клеймом преступника – кем он вообще мог быть? А ведь при этом он уже нес ответственность не только за себя, но и за Диану. Впрочем, Артур был уверен, что обязательно выкрутится, придумав что-нибудь, как бывало не раз. Отважный юноша не собирался опускать рук, жаловаться на свою судьбу, стенать, тосковать, праздно проводить время. Он намеревался использовать каждую минуту, чтобы исправить свое плачевное положение. Только бы выбраться из проклятого Доргейма…
Надо сказать, Артур уже не столь настойчиво помышлял о побеге, как прежде. Не стоит заблуждаться и думать, что эта сладкая мысль навсегда покинула голову свободолюбивого юноши, нет. Но он стал отчетливо понимать всю сложность этой затеи. Тень, притащившая его сюда, подобно хищному зверю, следила за каждым шагом своей добычи, каждым неверным движением. Коварная тварь ни за что бы не допустила, чтобы он так просто ускользнул из ее лап.
Юноша так и не поговорил по душам с Оделян. После общения с Доландом он побоялся затрагивать с ней эту тему. Конечно, он не сомневался теперь в том, что хозяйка топей действительно является сестрой Тода, иначе как она узнала про жука? Знал он и то (теперь уже наверняка), что девушка не причастна к коварным помыслам Тени. Однако Оделян, будучи главным двигателем доргеймской жизни, отвечала за многие процессы в колонии и общалась со слишком большим количеством разных людей, поэтому он опасался, что девушка могла проговориться, пусть даже бессознательно, и невольно выдать Доланда и Неприкасаемых вместе взятых. Нельзя было так рисковать чужими жизнями.
Очевидно, сестра Тода злилась на него, и немудрено: он пообещал ей откровенность, а взамен кормил какими-то байками и пустыми отговорками. Будучи умной и проницательной по натуре, Оделян, конечно же, догадывалась, что Артур неискренен с ней, но ничего не могла с этим поделать. Оскорбленная девушка всячески игнорировала его, не разговаривала, просила Джехара нагружать самой тяжелой и неприятной работой: так, вместо легкой прополки его заставляли копать целину, вместо сбора урожая он вынужден был выкорчевывать гигантские пни и носить на себе тяжелые бревна.
От подобных трудовых повинностей юноша смертельно уставал, мышцы на его руках забились и словно окаменели, порой он едва переставлял ноги в своих высоких сапогах с налипшей грязью, которые, как ему казалось, весили несколько пудов. На спортивных занятиях он тренировался вяло и неохотно, ибо понимал, что следует беречь силы на вечер, чтобы потратить их на те испытания, которые готовила для него изощренная фантазия Одди.
Но халтурить ему удавалось не всегда. Частенько его ставили в пару с Единицей, который был раза в два больше него самого и значительно крепче. В такие моменты клипсянину приходилось бороться, как говорится, не на жизнь, а на смерть, чтобы не ходить постоянно избитым и не посещать через день врача. Злопамятный Единица все никак не мог простить дерзкому новичку ту случайную первую победу, и теперь он словно бы всякий раз пытался доказать окружающим собственное превосходство. Он старался воздействовать на противника не только с помощью физической силы, но еще и используя моральное угнетение. Присказка «смазливая принцесса Джеха» стала его любимой среди прочих обидных прозвищ, которыми он награждал Артура.
Впрочем, хладнокровный клипсянин почти никогда не терял самообладания; на глупые словесные издевательства он никак не реагировал, втайне лелея мечту однажды как следует проучить Единицу, уложив того на лопатки или же основательно поколотив.
Надо сказать, далеко не все тренировки были столь энергозатратными; в арсенале Доргейма имелись и другие, которые воспринимались Артуром, как блаженная передышка. Среди таковых, например, числились уроки по минералогии, ориентирование на местности или же плотничество. Никаких драк, беспорядочных либо хорошо организованных, метаний копий, стрельбы из лука и арбалета, борьбы, сражений на мечах и яварах, боевых приемов, от которых Артура уже выворачивало наизнанку, ибо он не любил драться. На уроке плотничества юноша с упоением строгал и мастерил, с какой-то трепетной любовью всматриваясь в безликий кусок дерева, обещавший в будущем стать прекрасным изделием – отражением руки самого мастера.
Пока у клипсянина не появлялось возможности переговорить с Неприкасаемыми, если не принимать во внимание тот случай, когда Чероки, словно бы нечаянно задев его плечом в столовой, сунул ему в руку заскорузлый кусок пергамента. С неожиданным трепетом в сердце юноша развернул послание; он надеялся увидеть там хоть какую-то надежду на скорое избавление, хоть какой-то призыв к действию. Но там, весьма корявым и грубым почерком, было начертано следующее:
«Я не успел спросить про сына. Надеюсь, ответным посланием ты убедишь меня, что с ним все в порядке. Д.»
Артур с досадой скомкал бумажку. Ему не хотелось писать ответ. Нет, разумеется, он считал, что отец должен быть в курсе произошедшего, но какая-то неведомая сила словно удерживала клипсянина от написания ответного письма. Сложно было сказать, в чем крылась причина этого странного и весьма стойкого нежелания. Может, юноша малодушно боялся сказать отцу правду? Либо же ему казалось, что, напиши Артур эти горькие правдивые строки, Инк словно бы умрет снова, только на сей раз письменно, как бы на листе бумаги. Все это, конечно, являлось совершенной нелепицей и пустыми отговорками, но Артур, каждый раз честно намереваясь ответить, брал в руки перо, начиная старательно выводить букву за буквой, но затем так и останавливался на середине, не имея в себе душевных сил закончить начатое.
Прошло еще несколько дней. Доланд, кстати, не торопил. Возможно, где-то в глубине души несчастный отец догадывался, что правда окажется такой неприятной, что лучше бы оставить ее в полном забвении на дне, чем вытаскивать на поверхность.
Таким образом, время шло и ничего не менялось. Однообразным казалось решительно все: вплоть до лиц самих узников. Впрочем, их удивительное сходство с Артуром теперь объяснилось: это те самые несчастные дети, которых единороги Сури по ошибке собирали по всему Королевству. Они не погибли, как изначально подумал Артур, а живы, здоровы и содержатся в Доргейме, искренне полагая себя правонарушителями, которых однажды изгнало из своей среды несправедливое беруанское общество. Сури не стала избавляться от ненужных детей, что, впрочем, было вполне логично: Тень не стремится убивать физически, в отличие от человека, готового во имя удовлетворения своих эгоистических потребностей пойти на любые способы уничтожения возникших препятствий. Порой Артур с искренней жалостью и сожалением вглядывался в лица узников Доргейма, таких похожих и одновременно непохожих на него. Странно было видеть столько своих копий армутского типа, загорелых, черноволосых и голубоглазых. Клипсянин чувствовал себя в какой-то мере ответственным за то, что с ними произошло – ведь Сури искала Артура, остальные были ей не нужны.
С другой стороны, чем дольше юноша находился в колонии, тем более стал догадываться, что никаких ошибочных или ненужных действий Тень никогда не совершала. Напротив, все было тщательно спланировано и задумано именно таким образом. Ей зачем-то понадобились эти дети, для какой-то последующей цели, но вот какой конкретно? Артур не мог ни с кем в открытую поговорить хотя бы потому, что его предупреждал об этом Доланд.
Со стороны могло сложиться ошибочное впечатление, что дни несправедливо заключенного в тюрьму узника были абсолютно безрадостны, серы и унылы, но это суждение все же находилось далеко от истинного положения дел. Дружба с Уткеном, которая становилась все крепче и сильнее, скрашивала дождливые смраденьские будни, утешала в тоске по дому и дарила некоторые отблески надежды на скорое спасение. Жаба оказался совсем не таким, каким он представился Артуру в первый день знакомства, когда их, поместив в клетку как экзотичных зверей для потехи, принялись разглядывать и безжалостно забрасывать картошкой. Да и вообще, в последнее время клипсянин стал с неудовольствием отмечать за собой один неприятный факт: встречая человека впервые, он почему-то сперва видел исключительно одни недостатки, в то время как достоинства всегда неуловимо ускользали от его пристального внимания. Вероятно, подобная характерная черта свойственна многим людям; человек всегда скор на осуждение и медлителен на признание чужих достоинств. Так и Уткен при первом рассмотрении выглядел ушлым, трусливым и способным на любую подлость, но реальность оказалась совсем иной.
Жаба был родом из Епистофена, довольно крупного города вблизи Полидексы. Совсем маленьким отец отдал его проезжему купцу в подмастерье, надеясь, что сын впоследствии выучится торговому делу и станет странствующим купцом. Семья Жабы была очень бедной, и они буквально сводили концы с концами: мать шила и пряла, младшая сестра относила изделия на продажу, а отец за гроши разгружал торговые телеги. И вот одного-единственного сына они отправили за тысячу единомиль от дома, в надежде на светлое будущее, однако, как это часто бывает, случилось совершенно противоположное ожиданиям добропорядочной семьи Уткена.
Приезжий купец оказался ушлым армутом из Мира чудес, который продал бесполезного мальчишку на первом же базаре. Потом в жизни Уткена было еще несколько хозяев, не слишком благочестивых и милосердных, покуда мальчик не попал в руки главаря беруанской воровской банды. Мерзавцы занимались тем, что обворовывали богачей на крупных ярмарках. С этой сомнительной компанией бедному мальчику приходилось сосуществовать еще какое-то время, покуда, наконец, преступный образ жизни окончательно не опротивел его натуре.
Он решился сбежать. И вот тогда-то, догадавшись о его далеко идущих планах, главарь банды вероломно сдал мальчишку властям, испугавшись, что тот предаст и выведет представителей порядка на их шайку. Таким образом Жаба и оказался в тюрьме. Конечно, глупо и недальновидно было бы полагать, что, проведя половину своей жизни в воровской банде, мальчик не научится от своих главарей всем тем скверным вещам, которые процветают среди представителей подобного сброда.
Подросток стал сквернословить, использовать в речи преступный жаргон, от которого он, кстати, в последнее время старательно пытался избавиться, и воровство в его глазах представлялось обычным видом деятельности, ничем не отличавшимся от, например, садоводства либо же врачевания. Парень привык хитрить и не считал это чем-то плохим или неблагородным; ведь он сам вряд ли бы выжил, не прибегая к различного рода изощренным уловкам и обману. Но в глубине души мальчик оставался прежним Уткеном из порядочной и честной семьи, которая, вероятно, по-прежнему ждала его в городе с красивым и многообещающим названием Епистофен.
Всю эту информацию Артур узнал непосредственно от Жабы во время очередного разговора по душам. Впрочем, прошло еще немало времени, прежде чем они окончательно сдружились. Этому способствовало несколько обстоятельств, среди которых значилось общее дело, пусть даже неудачное, а именно побег и последующее благородное заступничество Уткена.
Имелись и другие причины. Довольно быстро они оба сделались изгоями, так и не вписавшись в мир Доргейма. Яркая личность Артура, его стремительный взлет в связи с неожиданным покровительством главных, а затем такое же быстрое и унизительное падение, полное отторжение со стороны Оделян и безразличие Джехара, так и не определившаяся роль в неудавшемся побеге, – словом, все эти, на первый взгляд, незначительные факторы способствовали сначала недоверию, а затем и глухой неприязни. Многим Артур казался заносчивым гордецом из-за своей молчаливости и нелюдимости, иные же просто выслуживались перед вожаками. Некоторых раздражало само поведение юноши: в сложившихся обстоятельствах он не пытался что-либо изменить, выслужиться, получить заступничество старожил, склонить других на свою сторону.
Между тем он просто являлся самим собой, не желая притворяться, выделываться и, в сущности, был сам по себе, как одинокий волк, добровольно оставивший стаю. Молчаливый, уверенный, замкнутый, угрюмый, постоянно витающий в своих мыслях. Все растущая непопулярность Артура быстро распространилась и на Жабу, второго новичка, у которого, кстати, был выбор: он мог сойтись ближе со Спайки, который хоть и пытался всячески им манипулировать, тем не менее обеспечил бы его надежной защитой от других забияк, либо же продолжить общение с Артуром, человеком, которого доргеймцы решительно не хотели принимать в свое общество. И трусливый Жаба, на удивление всем, выбрал второе. Он готов был терпеть унижение со стороны Единицы по кличке Питбуль, который, встречая его одного, прижимал к угловатой каменной стене Северного дола и мерзким низким голосом шептал на ухо:
– Вот что, братишка, ребята у нас сегодня загадили сральник, тебе вымывать. Если увижу, что плохо стараешься, собственноручно окуну тебя в дерьмо.
Иногда приятель Питбуля Сотка, такой же мерзкий и подлый субъект, развлекался тем, что подлавливал Жабу и специально перед его носом раскидывал мусор, ведь тот значился в Доргейме уборщиком. А если парень отказывался поднимать ошметки, то нещадно колотил его ногами и при этом злорадно смеялся.
Жаба, на свою беду, был физически слабее остальных и не мог отразить нападки озлобившихся доргеймцев, и если Артура попросту боялись в открытую задирать (разве только Единица отваживался это делать), то здесь все было с точностью до наоборот: Жабу задирали все, кому не лень, в том числе самые слабые и отверженные обитатели Доргейма, таким образом вымещая на бедняге скопившуюся злобу и обиду.
С соседями по камере дело обстояло не лучше. Джехар с самого начала невзлюбил Жабу, Спайки был откровенно зол, что тот отказался ему подчиняться, Чанг, казалось, в принципе не был способен на дружеские чувства.
Но, надо отдать должное Жабе, несмотря на общественный остракизм и постоянные издевки, он все-таки выбрал общество Артура. До этого всеми его действиями в основном двигало эгоистичное желание спасти собственную шкуру (кстати, именно по этой причине он быстро сошелся с Азором), но дружба с Артуром выходила за пределы разумного. Клипсянин вряд ли бы сумел обеспечить ему надежную защиту в стенах Доргейма – слишком уж много у него самого имелось неприятелей. Тем более он едва справлялся с забиякой Единицей. Но почему-то именно в Артуре Жаба увидел того, кто был ему на самом деле нужен – друга.
В один из дней клипсянин, глядя на круглое веснушчатое лицо Жабы, хмуро поинтересовался:
– Кто это тебя?
Уткен с досадой мотнул головой.
– А, сам шмальнулся о стену. Неловкий я больно, тем более когда в руках ведра с отходами.
Следующим вечером, встретившись с другом, Артур обнаружил над бровью у Жабы еще один синяк, который уже стал наливаться отвратительным зеленым цветом и расползаться в сторону лба.
– Опять стена? – насмешливо заметил клипсянин, а Жаба виновато посмотрел себе под ноги, словно намереваясь отыскать там ответ на поставленный вопрос.
– Скажи мне, кто это, и я разберусь с ним! – самонадеянно воскликнул отважный клипсянин, всегда готовый бороться за правду. Юноша ненавидел травлю слабых. Жаба недоверчиво хмыкнул.
– Да уж. Разберешься. Не знаешь, что ли, как живодер любит бить по батареям? То есть по ребрам. Это Питбуль!
Артур задумался. Единица был единственным в колонии, с кем он никак не мог совладать. Тот всегда был на шаг впереди – в ловкости, силовой подготовке, умении пользоваться боевым оружием. Лишь несколько раз Артуру удавалось победить соперника, да и то случайно, используя хитрость. От полного разгрома и безжалостного избиения его спасал только Джехар, хоть и не всегда. Чаще всего взгляд главного безразлично скользил по фигурам дерущихся, а он сам никак не вмешивался. Господину Шандонэ же, казалось, доставляло особое удовольствие наблюдать кровавые расправы. Как Артур догадывался, тот по своей натуре являлся весьма жестоким человеком. Как же было справиться с Единицей, что придумать? Клипсянин решил напрямую поговорить с главным.
Как-то вечером, после завершения работ, все узники собрались в камере. Артур подошел к Джехару.
– Мне нужно поговорить с тобой, – решительным голосом произнес юноша, вызывающе вздернув подбородок.
Брови главного поползли наверх, а он сам сложил свои полные губы в насмешливую ухмылку.
– Говори, братишка.
– Это личный разговор.
– Чтобы потом меня обвинили в том, что я выделяю тебя среди остальных? Нет, уж, валяй при всех.
Артур вздохнул.
– Ладно. Ты же ведь главный в Доргейме, не так ли?
– Только сейчас это понял? Туго соображаешь, однако.
– Тогда почему в колонии нет никакой дисциплины? Почему одни безжалостно травят других? Почему Единица позволяет себе ежедневно избивать Четверку, а ты смотришь на это спустя рукава?
Джехар сдвинул брови и сурово взглянул на Артура.
– В Доргейме каждый сам за себя. Если он – половая тряпка, я тут ничего не могу сделать.
– Не можешь или не хочешь? В таком случае, ты не главный, а просто… Пустое место! – раздражаясь, обвиняющим голосом выкрикнул Артур.
