Провал операции «Нарко»

В общем, когда перспектива высвечена, очередь за действием. Но чтобы процесс пошёл, нужен, как уже стало ясно, не опустившийся алкоголик. На нём, несмотря на примитивность, логическую цепочку – преступление и наказание – выстроить можно, но реализовывать не престижно. Для шумного дела требуется относительно публичная личность, и долго искать не пришлось. Первыми под удар попал ветеринар: он, видишь ли, решил оперировать кошечек не под тем наркозом. А нарконадзору плевать на кошечек, если наркоз вне закона. Раз – и уголовное дело! Следом пошёл терапевт. Умирающему от рака помог, но не вровень с колеёй кодекса – получи статью. Два! Кто следующий на очереди? Хирург! Три! Операцию обезболил чем-то посильнее анальгина – на тебе судимость! И далее в этом духе. Таким образом, «отстрел» начался. Естественно, кто жал на курок, в качестве отдачи получал повышение.

Последнее, однако, отчего-то не касалось Листикова. Ну, никак он не мог нащупать ниточку, ведущую к успеху. Уровень рутины с отбросами общества уже не соответствовала его амбициям. Информация о подзаборной шушере наполнила пространство между извилинами, как кислятина забивает зубы оскоминой, что, естественно, причиняет беспокойство. Фантазии амбициозного (мне здесь больше нравится термин «имбецильный») мозга всё чаще рисовали с ума сводящие картины грандиозных операций с выстрелами и криками. Иногда дело доходило до лучей прожекторов и рёва серен, а так же разрывов авиабомб или, на крайний случай, гранат, а не только до стрельбы. Причем стрельбы из разнокалиберного оружия во все стороны, обязательно со свистом трассирующих пуль и искрами рикошета. Крики оперативников, бесперебойно палящих предупредительными выстрелами, должны сопровождаться громогласными командами из мегафона, сотрясающего воздух. И воздух, и волю тех, на кого производится облава. Но в реальности они – те, на кого по большей части были направлены фантазии Листикова – никакой воли вообще не имели, а безвольному человеку даже наручники не нужны. Поэтому начальство, не видя необходимости в грандиозных мероприятиях, остужало пыл. В такие моменты полного разочарования приходилось отключаться на мыслях о выпивке или о бабах.

Ох уж это начальство! Скольким подчинённым оно обломало крылья, не дав воспарить в бесконечную синь. Последняя, в большинстве случаях, ассоциировалась с отсутствующими в реальности званиями.

«Маршалиссимус, – когда молекулы этанола устремлялись в атаку, порой размышлял Федя (это полное имя Листикова; сокращённое – Фёдор), – это тот, кто должен стоять над генералиссимусами. Если постараться, можно стать даже маршалиссимусом. А перед ним никакая баба не устоит».

Но в один из таких моментов его, видимо, осенило – не обязательно обуздывать бабу званием. Можно попросту прижать её к стенке, шантажируя некими уликами. Не имея выхода, она, конечно же, станет более податливой.

Имелась ввиду, естественно, я. Откуда он узнал о тонкостях моего промысла, не знаю – у них всегда имеется своя агентура. То есть мелкие доносчики, так называемые стукачи. По всему один из них и стукнул на меня, вот Федя и решил поиграть на этом андрогенами. А если не выйдет, то в отместку "Дело" провернуть. Как в истории с петухом и курицей; «если догоню – потопчу, не догоню – согреюсь». «Петух», конечно, имеет право на свою поведенческую позицию, но последнее слово за «курицей». Эпизод нашей случайной встречи у «Нормана» показал, что потоптать не получится, и тогда он решил согреться. Уголовное дело – а лучше тома уголовных дел – отличный источник тепла для подобных чаяний.

В общем, шеф подписал согласие на проведение оперативно следственных мероприятий без проволочек. Лаврухе – так в непринуждённой обстановке генерал Кривена называл Листикова – пришлось, конечно, накидать в ходатайство отсебятины, но, как говорят следаки за бутылкой, без оперативной лажи не сваришь уголовной каши. Руководствуясь этим правилом, Фёдор полистал Уголовный кодекс и набрал из него в прошение несколько параграфов, едва не перегнув палку.

«Не хрена себе у вас дела творятся! – удивился Кривена, прочтя документ, – ещё немного, и засвистят пули».

Он где-то оказался провидцем: Листикова в какой-то момент так понесло, что в обоснованиях прошения едва не появились строки о черепах с дырками во лбу. Но версия, где за молодой красоткой, работающей в уездной больничке, тянется кровавый след, ведущий к горам трупов, вряд ли покажется убедительной. Подумав, он решил, что в фантазиях не стоит докатываться до Чикаго времён сухого закона, и оставил версию, более отвечающую правилам благоразумия. Хотя можно было бы поспорить о благоразумии всего предприятия и вообще о правилах, но ко всему есть свои мерки.

Таким образом, получив добро, подполковник принялся разрабатывать план проведения этих самых оперативно-следственных мероприятий. Он даже придумал им название – операция «Нарко». Но как для любого движения нужен базовый момент, для логичного развития событий нужно взятие с поличным. Но если поличное – лучше всего подходят меченные деньги – организовать не сложно, то вот всучить их и потом с ними же и поймать, дело не всегда простое. Одно дело взять чиновника с миллионом, другое – врача с парой-тройкой купюр. Миллион любой дурак возьмёт, а вот мелочь не всегда. Да и медики, если дело касается лечения, обычно принимают благодарность после всего.

– Нужен агент под прикрытием! – вслух заключил Листиков.

Термин для планируемого мероприятия, конечно мощный, превосходящий масштаб личности и её роли в предстоящих событиях. В данном ракурсе больше подходит что-то вроде «подсадная утка». Но когда голову будоражат планы наполеоновского размаха, мелочиться не стоит даже в выборе понятий. «Агент под прикрытием» звучит солидно и масштабно, не как, например, крот. Проблема лишь в персонале – как подобрать человека, имеющего заурядность внешности и при этом обладающего высотностью обаяния. Обаяния, прямо пропорционального коварности. То есть авантюрист в рамках закона.

Вроде бы чего сложного, но, исходя из реалий некоторых моих размышлений, в природе общества заложены некоторые законы, исключающие симбиоз авантюризма и уголовного кодекса. И один из этих законов звучит примерно так – не три горошка на ложку. Или красота, или ум, или погоны. И то и то и то вместе – явление исключительное. Мундир зачастую симпатизирует красоте, а вот уму – точнее, независимому уму – не особо. Не может одарённый человек служить кому-то, а авантюризм, это в какой-то степени независимость, способная порождать одарённость; зло она таит или добро, это уже другой вопрос. И если у человека нет ни внешней привлекательности, ни внутренней одарённости, то служба в органах остается практически единственным уделом. Отсюда и проблемы с персоналом.

«Тимохина красивая, но дура, Синюхина в прыщах и заикается, Бормотухина двух слов связать не может, – рассуждал Листиков, перебирая кандидатуры для оперативно-разыскного мероприятия, – Прикладова пусть некрасивая и душная, но не совсем дура, да к тому же способна на некоторую хитрость. И совести у неё нет. Вот и будет «засланной».

На том и порешив, он достал из кармана телефон. Покопавшись в мобильном каталоге, остановился на закладке «Приклад» и надавил на клавишу вызова.

Операция «Нарко» вступила в свою начальную фазу.

2.

Раньше Катю Прикладову я не знала, если не считать случай на банкете, где столкнулась с её взглядом, наполненным ненависти. Из диапазона взглядов, долетавших до моей персоны за последние несколько лет, можно было бы составить сложный спектр, и поэтому ещё один почти не отложился в памяти.

Катя, как выяснилось позже, представляла явление, называемое преемственностью поколений, в полицейском его воплощении. Её отец, достигший высоких чинов благодаря шершавому языку, с почестями был выперт на пенсию, когда высокопоставленные задницы перестали маячить перед носом. Бывшие сослуживцы отзывались о нём плохо или никак – достойная характеристика для карьериста такого уровня.

Пословица «хочешь иметь смазливого потомка, выходи замуж за подонка» в его случае дала сбой: то ли семя оказалось протравлено гарью карьеризма, то ли почву изъела эрозия неудовлетворённости, возможно, всё вместе, только вместо идеала природа выдала на свет генетический сорняк. Но, как бы там не было, своё оно есть своё, и в итоге дочь выросла не без отцовского внимания, а когда пришло время определять жизненный путь, с любовью была пристроена в Органы. Органы, несмотря на способность переваривать практически всё, в случае с протеже дали сбой и отрыгнули её в своеобразный отстойник. Но жизнь не заканчивается, приспосабливаться нужно даже оказавшись в «отстойнике», и Катерина согласилась стать наркополицейским.

«Приспособляемость, – рассуждала она, идя на первый рабочий день, – это путь к выживанию. Придёт время, я всем покажу долгую страстную пятницу».

Время шло, но случай для воздания страстной пятницы не подворачивался. Красивые мужчины – предпочтение отдавалось, конечно же, красивым – тоже проходили мимо, и тогда Катя решила модифицировать своё тело, а для большего эффекта начала с лица: в голову пришла идея сотворить пирсинг. А на этом моменте можно слегка заострить внимание и остановиться, чтобы пристально разглядеть явление, не новое, но в определённых кругах прогрессивное.

Слова «пирсинг» нет в русском языке, но есть подходящее слово «дырка» и аналогичное понятие «прокалывание дырки в теле». Так вот, в протест путанице и появился новый англицизм, обозначающий, старое, по сути, дело. Дырки в теле, дабы как-то выделиться на общем фоне, прокалывались постоянно и по всему миру, кочуя от одного субъекта анатомии к другому в течение тысячелетий. Папуасы облюбовывали ноздри, майя и ацтеки не жалели языки, эфиопские мурси предпочитали нижние губы, на Борнео дырявили интимные места, и так далее. Но современно общество пошло дальше и явило миру целую культуру пирсинга, и даже создало ассоциации профессиональных пирсеров. Если в недавнем прошлом, прокалывая нетипичные места, можно было обратить на себя внимание, то сейчас наблюдается обратный процесс. Проведя анализ мировых тенденций, Катя Прикладова пришла к выводу, что достигнутое человечеством есть чистой воды пошлятина, и что в этом деле нужна откровенная агрессия. В общем, она запланировала произвести проколы везде и приступила к процессу с орального варианта – с пирсинга Монро/Мадонна.

Листиков поначалу принял блестящий прыщик на её губе за меланому, но когда пригляделся, то понял в чём дело. Конечно, украшать себя побрякушками для офицера всегда было почётом, но дальше мундира – значки, аксельбанты, пуговицы – дело шло крайне редко. Последние в этом деле казаки со своей серьгой в ухе, но наркополицейский не казак. Если когда и допускалось наличие дырок в коже сотрудника ГСНН, то лишь от пуль наркодельцов. Решив провести беседу о моральных ценностях своей службы, подполковник вдруг понял, что с этой «меткой Мерилин» её везде примут за свою.

И он не ошибся – какому же наркоману или наркодельцу придёт в голову подозревать человека с повадками папуаса. Логика проста – где это видано, чтобы мент на хипповских понтах расслаблялся: если в языке железо, в ноздрях стекло, в мочках ушей «тоннели», да ещё и дурацкое тату набито, то можно смело что-либо «замутить», например дозой отовариваться или косячком разжиться. Так что в данном случае увлечение, где-то непристойное для сотрудника в погонах, оказался удачной находкой. Пройдясь по ушам дежурной фразой «хорошо выглядишь», Листиков пожелал Катерине «так держать», отчего та зарделась даже там, где стыдно. Не догадываясь, что самосовершенствование через пирсинг это зараза, а комплемент – зло, она углубилась в изучение субкультуры. Уже через неделю, как напоминание о средневековых эпидемиях оспы, лицо Катерины украсили ещё три перламутровых букашечки. В этот знаковый момент шеф и вызвал её к себе.

– А почему в лоб ничего не ввинтила? – думая, с чего бы начать разговор, и параллельно разглядывая новшества на лице подчинённой, спросил Листиков.

– Я хотела, только мастер в салоне уговорила не торопиться, – приняв стёб за чистую монету, Прикладова принялась было оправдываться, но шеф прервал попытку, отечески похлопав её по плечу.

– Да ладно, я для другого тебя вызвал.

И усадив за стол, он принялся выкладывать по порядку суть дела. Последняя заключалось в том, что прогресс в работе отдела начисто забуксовал, так как нет резонансных дел, а учитывая обстоятельства – наркопреступность в районе начисто обезглавлена – это грозит регрессом. Катя не знала последнего слова и переспросила, чем именно грозит. Шеф без всяких нот иронии пояснил значение слова.

– Прогресс – это когда вперёд, а регресс наоборот, когда взад.

– Чёго? – опасливо заёрзав на стуле, удивилась Прикладова, – кому в зад?

– Да не кому, а куда.

– ???

Тут Листикова осенило: в какой-то момент его лексические выпады явно приняли двойственный характер. А лексическая двусмысленность, например, даже в историческом масштабе, не раз приводила даже к полномасштабным войнам, не говоря о частных случаях. Он несколько смутился, догадавшись в каком ракурсе подчинённая поняла его разъяснения.

– Я в смысле направления: то есть, если успехи в работе, то есть движение вперёд. А если успехов нет, то наступает застой, а то и движение назад, то есть «регресс».

– А! Понятно, – отбросив подозрения непристойного плана, успокоилась Катерина, – и как тогда быть?

– А быть очень просто, – отогнав накатившую было волну напряжения, Листиков откинулся на спинку стула, – нужна свежая кровь.

«Опять ничего не понимаю, – Прикладова, хотя и обучалась обуздывать эмоции, скривилась в гримасе, – сначала о заде-переде говорил, а теперь кровь хочет пустить?».

– Завалить, что ли, кого нужно? – растерянно уточнила она, лихорадочно перебирая в голове варианты уважительных причин для отказа, если задание примет смертоубийственный поворот.

«Либо она в суть не врубается, – видя, что разговор не приобретает нужный вектор, рассудил подполковник, – либо я неправильно веду мысль. Так или иначе, но нужно подойти к проблеме с другой стороны».

– Никого, милая моя, валить не нужно, – решив прежде успокоить явно запаниковавшую починённую, он решил всё разложить по полочкам.

– А о какой крови вы тогда говорите?

– О свежей. То есть не о именно крови. Нужна, как бы свежая струя …, – тут Листиков растерялся, так как почувствовал, что вместо логики вновь начинается путаница.

– Мочи? – полностью дезориентировавшись в хитросплетениях начальничьей мысли, Прикладова выдала первую ассоциацию к слову струя.

Тут Листиков и сам запутался в гранях своего фразеологизма. Да он и слова такого не учил; фразеологических оборотов в памяти, конечно, было много, как и у любого среднестатистического человека, но чаще со сленговым оттенком, только то, что они так называются, он попросту не знал. Если бы на месте Прикладовой сидел кто-то ушлый из личного состава, он давно бы уже одёрнул командира, типа «аллё, гараж», хватит «ходить вокруг да около», давай уже «рулить по курсу» и начинать «конкретный базар». Но Катя тоже не разбиралась в научных аспектах проблем речевых оборотов, поэтому кротко ждала, когда ситуация прояснится.

– Какая ещё моча! – поняв, что попал в логический лабиринт, Листиков растерянно почесал в затылке, – ты, похоже, вообще в тему не въезжаешь.

– Не въезжаю.

– Тогда просто дослушай до конца, тогда всё поймёшь.

Катерина понятливо кивнула головой, в действии изобразив пальцами ключик, закрывающий губы на замок. Листиков многозначительным движением век дал добро и, усевшись поудобней, вновь принялся излагать то, что и хотел изложить. И начал, естественно, опять с регресса и прогресса, далее перешёл на тему крови и струи – обе, как уже известно, свежие. Пока он не начал разговор по существу, Прикладова изображала понимание, нарочито хлопая ресницами, точнее пучками ресниц, купленными через интернет и, в целях экономии на салоне красоты, наклеенными собственноручно.

Тем временем Листиков, ни разу не перебитый слушательницей, так увлёкся, что не заметил, как перешёл к изложению тщательно продуманного плана. К нему он в последние дни возымел трепетные чувства, так как выстрадал план подобно курице, снесшей первое в своей птичьей жизни яйцо. То же тепло зародыша, излучаемое сквозь тонкую – нехватка кальция – скорлупу. Тот же хаос побочного – соломинки, опилки, пёрышки – мусора, налипшего на правильный овал. Этим совершенным овалом Фёдор в итоге, после нескольких бессонных ночей, множества метаний от кровати к столу, бесчисленного количества исправлений и подчеркиваний, и обвёл свой план. Готово!

– В общем, – Листиков, учитывая затянувшееся вступление, решил не вдаваться в детали, – врачи всегда не прочь подзаработать. И некоторые из них используют препараты, внесённые в особый список. Используют, замечу, в обход установленных законом правил. А это уже статья! И я даже знаю, кто из наших врачей под этой статьёй ходит. Так вот, нам нужно лишь схватить нечистого на руку Айболита, и в этом ты должна сыграть ключевую роль.

И тут до Прикладовой расплывчато дошла гениальность замысла начальника – он, похоже, решил «замутить» такое уголовное дело, какого ещё в истории нарконадзора не было, по крайней мере, на уездном уровне. И для этого, действительно, как нельзя лучше подходит медицина. Конечно шеф, мотивируя тем, что каждый медик потенциальный преступник, должен лишь не ошибиться с какой стороны поскрести. И он, конечно, уже знает и кого поскрести, и с какой стороны, и даже каким пальцем. И раз ноготь этого пальца принадлежит МВД, то грязь из под него дорогого стоит.

– Чтобы достигнуть успеха в работе, нужно найти непроторенную тропу и самому же ёе проторить, – продолжал Листиков, – и ты, Прикладова, поможешь мне эту тропу протоптать. Осознаёшь степень ответственности?

Прикладова степень ответственности осознала моментально – на то он и оперативник, чтобы реагировать оперативно – и поэтому тут же положительно кивнула головой. Но детальная суть задумки оставалась неясной, пока шеф всё не изложил. План оказался на удивление простым.

– В общем, Прикладова, ты под видом пациентки должна втереться в доверие к врачу, уговорить использовать сильнодействующий препарат для обезболивания, так как сильно боишься боли, …

– Я и правда боюсь боли …, – Катерина испуганно перебила шефа.

– Никто тебе больно делать не будет – до этого не дойдёт …, – недовольно пояснил тот.

– А! Тогда хорошо …, – вздох облегчения изошёл из горла оперативницы.

– Не перебивай. Что я говорил-то? О! …и всучить за него деньги. Купюры, естественно, будут меченные, и как только она их возьмёт, мы её и повяжем. Ловко придумано?

«Ловчее не бывает», – Катерина усмехнулась в душе, но виду не подала и согласно кивнула головой, мол «ловко, очень ловко».

Действительно, чего гениального в том, чтобы прикинуться больным и обратиться за помощью, а потом на руку, помощь дающую, накинуть кандалы. Обычное дело в служебной практике, Прикладова подобные вещи и раньше делала: так все оперативники делают. Не всегда, конечно, но если прикажут, то всегда. Без приказа у некоторых может в душе засвербеть, а если по приказу, то это святой долг и чувственные сопли тут не уместны. Даже пальцы за спиной скрещивать не нужно. А кто сентиментален, пусть значок на стол положит: нарконадзор не для совестливых. Жёсткость – кредо сотрудника ГСНН. И тут нет ни брата, ни свата. Ни отца не матери.

– Ну как, офицер, – шеф подошёл вплотную и открытым, полным доверия взглядом взглянул на подчинённую, – вы в деле?

Подчинённая вдруг почувствовала, что наступил момент, к которому она давно шла, и что вся предыдущая жизнь всего лишь репетиция. В голове даже что-то торжественно заиграло: то ли фанфары, то ли литавры – не все хорошо разбираются в музыкальных инструментах, да это не важно, если напрямую не касается расследования.

– А кто это «она»? – обуздав налетевшую торжественность, Прикладова вспомнила, что речь шла о женском поле, – которая возьмёт деньги?

Листиков зловеще, напополам с хитростью, прищурился, перевёл взгляд вбок, будто решил прочитать написанную на стене фамилию жертвы, но не прочитал, а лишь процедил сквозь зубы:

– Да есть тут одна.

Он где-то был прав: я действительно была одна. Одна одинёшенька. Даже заступиться некому.

3.

– Всем стоять! Не двигаться! Нарконадзор! – резкий, визгу подобный вскрик резанул мой слух и даже парализовал волю.

Внезапно возникшее во всём теле плывущее ощущение явило не страх, но некий сон наяву, будто происходящий с кем-то другим. И чего бы тут бояться: ну подумаешь, какая-то занюханная пигалица подняла шум, пес знает почему, и чем-то замахала перед моими глазами. Ну не топором же, или пузырьком с азотной кислотой, а какой-то блестящей, с виду безопасной штучкой. Возможно, эта штучка наделена сверхъестественным, гипнотизирующим свойством; усыпляют же маги людей при тусклом свете свечи с помощью кольца или крестика. А то чего бы пихать её прямо в физию, как жена тычет в нос застуканному мужу чужое нижнее бельё. Я вообще не люблю, когда без предупреждения вплотную подбираются к моему телу, и к лицу в том числе, и обычно протестую, но тут оторопела.

– Ничего никому не трогать, – продолжала горланить преобразившаяся клиентка, – никому не двигаться. Нарконадзор!

Первое, что мне пришло в голову, это вопрос, почему она выражается во множественном числе. Ведь нас в помещении двое, значит, обращение идёт в мой адрес: не будет же женщина сама себе приказывать ничего не трогать и не двигаться; разве что во время невроза или в критические дни. Кроме этого, я и без её команд ничего не собиралась трогать и никуда не пыталась двигаться, с трудом соображая, что вообще произошло. Слон в посудной лавке, и тот способен на большую сообразительность. Хотя, по логике вещей, какое мне дело до синтаксической значимости речи сотрудника ГСНН, если она при исполнении. А вот исполнение-то произошло в отношении меня. Значит, до чего и нужно было сразу додуматься, так это почему она во второй раз орёт «нарконадзор».

Потом, в результате множественных домыслов и фактов, выяснилось, что как ФСБ не занимается розыском злостных алиментщиков, так и ГСНН не занимается ни взятками чиновников, ни аферами с недвижимостью. Последнюю контору интересует лишь всё связанное с определённой категорией веществ. Я же ошибочно почувствовала, что погорела на взятке или вымогательстве, которых не совершала. Но у нас в стране, как известно, виновным возможно попросту назначить. В общем, пока я осознавала, насколько реально всё происходящее, в помещение ворвались ещё несколько человек.

– Отцепить входы и выходы, – упорно продолжая гипнотизировать моё лицо своей блестящей железякой, почти прижимая её к переносице, недавняя клиентка принялась раздавать команды, – выставить посты под окном и у вентиляционной шахты.

Ворвавшиеся мужчины, типичные мужики-работяги и по некоторым первичным признакам и по части гардероба (всё, естественно, достаточно убого – в одном и том же на работе и вне: издержки конспирации, или, возможно, экономия жёнам на шубы), повиновались приказу. Одна их группа, все с однотипным выражением лиц, кинулась к входам-выходам, другая, схожая внешне с первой – в направлении окон и шахт. Оставшиеся, эмоционально совершенно идентичные предыдущим, блокировали, как прояснилось потом, места возможных вещественных доказательств. Улик – моё впоследствии большое удивление – оказалось предостаточно.

– Приглашайте криминалиста! – с апофеозом в голосе, почти что «приведите Вия», скомандовала лжеклиентка.

Тут шум оперативных действий приутих, и в лёгкой дымке проёма двери, на фоне слегка слепящих лучей коридорного света, возникла фигура человека. Сначала появился смутный затемнённый образ, только потом проступили конкретные черты. Мужчина лет сорока, лысоватый, с уже знакомым выражением на лице, придавливая ботинком одной ноги бесцеремонный скрип подошвы, застенчиво направился к столику. Подойдя к последнему, он исподлобья взглянул на меня и хитро, по-кошачьи, улыбнулся: загнанная в угол белая мышь, я, попросту не зная, как поступать, никак не среагировала. Конечно, если бы в воздухе завеяло свадьбой, я заплясала б и запрыгала, а тут – никакого подобного настроения.

Если у кого настроение и присутствовало, так это у криминалиста: он, едва скрывая упоение от психологического доминирования, положил на столешницу чемоданчик. Потом – в глазах полный балдёж от своей профессиональной эрудиции – открыл крышку. Под ней оказалось множество мне непонятных, но по всему архиважных вещиц, уложенных каждая на своём месте и закрепленных резинками. Поведя ладонями, будто развёл чары над колдовским варевом (или наоборот навёл: что там обычно у них, у криминалистов на уме), он перевёл взгляд на мою, чёрт её дери, коварную клиентку:

– Приступаем!?