скачать книгу бесплатно
Он не мог игнорировать такой выпад. И вполне предсказуемо полез обниматься. Жарко зашептал:
– Юлька, нам нельзя ссориться… К черту баб, ты самая лучшая… До богатства рукой подать, вот оно – на днях! Мы уедем, нас никто не достанет. Только представь – новая жизнь, солнце, пальмы, белые штаны… Мы сделаем документы – самые законные документы, уж поверь. Пусть меня уволят, плевать, устроимся в любом уголке, а большие деньги будем хранить в маленькой стране… ты знаешь, в какой. Начнем все заново, будем счастливы… В конце концов, если я действительно тебе противен, пять миллионов – это сумма, которая всегда и без остатка делится на два. Хочешь – разделим, не хочешь – все в твоих руках, Юлька. Ну, скажи, как вдолбить в твою кочерыжку кроху здравого смысла?
Да никак не вдолбить. Устройство-то не подключено.
– Ладно, разговорился, – проворчала я, – Остановись. Что я должна делать? Только не развешивай мне лапшу на уши.
– У-ф-ф-ф… – Бригов со свистом выпустил воздух и тут же начал развешивать лапшу, – Я знал, что в тебе возобладает разум. По конструктивным соображениям, я не могу посвятить тебя в тонкости предстоящей операции. Самому требуется экспертная оценка и уточнение деталей в свете нашей с тобой безопасности. Грубо говоря, надо передать одну вещь в одни руки и при этом ничего не перепутать. Ориентировочно послезавтра мы отбываем в Уиллингтон, штат Делавэр, где встретимся с одним угрюмым типом, сидящим на сундучке с золотишком. Уиллингтон – не край света. 220 километров по скоростному Lincoln Highway номер восемьдесят. Полтора часа галопом.
Как просто у него решаются проблемы. Ветер в спину, дорога с красно-синими щитами. Папа решает, а Юля сдает.
– Суха теория, Бригов, – я задумалась и решилась задать главный вопрос, – Какова вероятность, что по ходу авантюры нас с тобой прикончат?
Бригов тоже задумался. Шевелил губами, загибал пальцы, что-то подсчитывал, а потом улыбчиво и твердо доложил:
– Процентов пятнадцать. Поверь, для пяти миллионов – цифра нормальная.
Я хотела возразить, что лучше сидеть живым в мусорном контейнере, чем, подобно Аттиле, возлежать одновременно в трех гробах (золотом, серебряном и хрустальном), но Бригов опередил.
– А по крупному финансовому счету, какая разница? Ведь давно доказано, что все дороги рано или поздно сводятся к моргу?
Утро было серым, хмурым, я шаталась по «голубятне» и не знала, чем себя занять. Бригов из кровати наблюдал за моими перемещениями – словно снайпер через прорезь прицела.
– Знаешь, нелюбимый, – сказала я, надевая бюстгальтер, – не могу все утро бродить по квартире и ловить твои ехидные взгляды. Складывается впечатление, что ты уже твердо знаешь, как распорядиться моей долей награбленного.
Бригов сладко улыбнулся.
– Может, это и не так, – продолжала я, натягивая трусики, – поскольку в расстрельных авантюрах я ничего не смыслю. Но когда на тебя молча смотрят и ничего при этом не делают, на душе становится неспокойно. Такое ощущение, что ты уже в наручниках. Облегчи мою участь, Бригов. Научи, как, находясь около тебя, быть от тебя свободной.
– Подумаешь, наука, – фыркнул муж, – ты, главное, не делай из меня демона, а остальное приложится. В твоей проблеме главное что? – разглядеть во мне ранимого человека. Он там есть. А как сделаешь это, то сразу поймешь, как просто свергнуть меня с Олимпа.
Он чуть не смеялся. Все признаки указывали на то, что Бригов забыл про свои ночные обещания. А мне до слез было обидно. «Стыдно, Юлия Владимировна», – думала я, – «быть тебе серой мышью, и умереть тебе в норке. И даже во сне не быть тебе страшненькой Лилей Брик с ее умением давить личность и вгонять в гроб Больших поэтов».
– Пойду, прогуляюсь, – вздохнула я, снимая с вешалки джинсы.
– У тебя деньги есть? – спросил он.
– Какие-то есть, – пожала я плечами, – Каких-то нет.
– Прогуляйся, – разрешил Бригов, – не буду пристегивать тебя наручником к кровати. Добеги до «Мелвис Гросери», возьми «Белую лошадь» и сразу обратно. Будем отмечать завершение наших с тобой разногласий.
Проклятый искуситель… Я потянулась к сумочке, которая всю ночь стояла на журнальном столике.
– Сумку не бери, – поморщился Бригов, – А то пропадешь с кошельком, знаю тебя. Возьми пакет и сто долларов у меня в брюках. И ни в чем себе не отказывай.
– Ты сегодня не работаешь? – на всякий случай спросила я.
Бригов изумился, прикрывая простыней волосатые ноги:
– Как не работаю? А чем я, по-твоему, занимаюсь?
Я доехала до пересечения Третьей улицы с Седьмой авеню, посетила универмаг «Мэйвис, где опять бушевала распродажа. Народ, впечатленный пятикратными скидками, штурмовал прилавки. С такой же яростью его заокеанские соседи лет пятнадцать назад сминали колбасные витрины, в которых не было колбасы, а была просроченная тушенка из Госрезерва. Духота в универмаге царила безжалостная. Преобладали китайские товары. Потолкавшись в отделе игрушек, я обзавелась плюшевым шарпеем с агатовыми глазами, нарекла его Тяпкой и побежала на выход. Никаких виски, сказала я себе. Пьянство не красит мужчин, на пьяного Бригова мы уже насмотрелись. Я должна быть твердой и умной. Прижимая к груди Тяпку, я прибежала на стоянку такси, влезла в «Шевроле» 80-го года рождения и покатила, куда глаза глядят. Пару часов я нарезала круги по академически чинному полуденному Бродвею, заглянула на Таймс-сквер, поглазела на витрины. И когда посчитала, что хватит выделываться, вернулась в «голубятню» на Мэдисон.
Во дворе нашей серой многоквартирки физкультурница Тереза Клуцки (за глаза мы звали ее Клёцки) – жена торговца из польского представительства – выгуливала шарпея Шеффилда. Вернее, Шеффилд выгуливал Терезу, поскольку пани юлой вертелась по двору, а пес лежал в тени на прогулочной подстилке и прятал глаза в складках кожи. Я сунула ему под нос Тяпку – проверить реакцию. Оба были как две капли – большая и маленькая. Шеффилд снисходительно махнул обрубком хвостика. Вытянул мордочку, лизнул Тяпку в нос. Почуяв подвох, что-то проворчал и уткнулся в подстилку.
– Боец, – понимающе заметила я, пряча Тяпку в пакет.
– У нас хандра, – сообщила Тереза, пробегая мимо, – Третий день не едим, не пьем, не орем ни на кого. Осень, пся крев… Твой мужик, я погляжу, опять в форме?
– В какой? – не поняла я.
– В боевой, – Тереза остановилась и, склонив голову, стала вслушиваться в ритмы своего сорокалетнего сердца. Кивнула, вернула голову на место, – Они сбежали минуту назад.
– Сбежали? – переспросила я, – Ах, ну да…
– Очень быстро шли, – Тереза посмотрела на меня без всякой зависти. И для пущего эффекта добавила, – Твой красавчик так нервно смотрел по сторонам, я думала, шею свернет. Очень быстро шли… – повторила Тереза.
– Нет, подожди, давай все заново, – запротестовала я.
Терезе спешить было некуда. Поэтому рассказ, способный уместиться в два предложения, растянулся на добрую новеллу. Я не дослушала. До четвертого этажа дорога была неблизкой, так что я успела раскинуть мозгами. На что рассчитывала, наивная идиотка?
Как следовало из злорадного опуса Терезы, за минуту до нашего с Тяпкой появления из подъезда вышли Бригов с дамой. Бригов был одет в мятый костюм – значит, спешил и просто не имел времени приодеться. Он нервно озирался, тянул даму за локоть. А когда дама направилась в сторону Мэдисон, Бригов перехватил инициативу и поволок ее за угол, в узкий переулок, который аналогично упирался в авеню, но был тернист, не ухожен, и я по нему никогда не хожу, о чем Бригов знал.
А что касается дамы, то по образному выражению пани Клецки, ее лицо было настолько невыразительным, что уже только это привлекало к ней внимание. Лицо – никакое, прическа – никакая, глаза – пустое место, фигура – вящий ноль! Одета в серый костюм, да еще алая косынка на горле – до чего безвкусная…
Странно, я не чувствовала себя раздавленной горем. Ликования я тоже не испытывала, просто была пуста. Как горшок, из которого съели всю сметану. И слегка удивлена. Время для амура Бригов выбрал неподходящее. Крыша поехала? А вдруг это не амур? – внезапно подумала я. И сразу устыдилась своей мысли. Допустим, изначально это был и не амур, но обязательно амуром кончится! Можно подумать, я не знаю Бригова!
В квартире никого не было. Я отсканировала обстановку, подмечая разницу между утренним положением вещей и нынешним. Нашла два отличия. Заправленная постель была смята – кто-то падал на нее с положения «стоя». Исчез костюм Бригова. Всё прочее было на месте: семейный альбом в изголовье кровати, сумочка на столе, открытая форточка.
Решение пришло спонтанно – никто не тянул за последнюю извилину. Бросив на кровать пакет с Тяпкой, я выбежала из квартиры, галопом простучала по лестничному колодцу и выскочила в солнечный двор. Тереза с Шеффилдом возвращались с прогулки. Я чуть не сбила их.
– Надо же, – заметила в спину пани, – У одного ветер в голове, у другой дым в заднице…
Улица гудела. Сверкали небоскребы, пестрила реклама. Машины тянулись сплоченными рядами, но муравьиная жизнь еще не началась. У подземного перехода заскорузлый старец с термостойкой торбой – скрюченный, колючий, вылитое дерево Джошуа – продавал хот-доги. Я подалась к нему.
– Деточка, тебе один или два? – спросил пенсионер.
– Четыре, – сказала я, – А лучше ни одного – я худею.
– ТЫ худеешь? – изумился старик.
– Булимия в запущенной форме, – объяснила я и ткнула пальцем в арку, – Мистер, видите проход?
– Вижу, – подтвердил дедушка, хотя смотрел не на дыру, а на меня.
– Тогда прошу вспомнить. Их было двое. Разнополые. Вышли из арки минут семь-восемь назад. Женщина – в сером гарнитуре и красной косынке. Мужчина высокий, представительный. Помогите, мистер. Куда они пошли? За помощь – премия.
Я достала из джинсов пятидолларовую купюру и, свернув в трубочку, спрятала в кулачке.
– Туда, – старик придержал свою термостойкую шарманку и водрузил палец вдоль по Мэдисон. После чего палец трансформировался в ладошку, и она стала совершать параллельные асфальту движения, намекая на что-то.
– Ага, разбежался, – проворчала я по-русски.
– Что ты говоришь? – прищурился старик.
– Подтвердите ваши показания, – пробормотала я, отступая на шаг, – Во что был одет парень?
Старик заулыбался улыбочкой потомственного пирата. Морщинки на лбу преобразились в Большой каньон.
– Не смеши старика Томпсона, деточка, гони монету, – проворковал торговец снедью, – Твой сукин сын был одет в мятый костюм цвета булыжной мостовой, а на шее болтался галстук в косую полоску…
Не дослушав, я бросила на торбу купюру и побежала дальше, чуть не сбив крадущееся из подворотни такси с рекламой попкорна на колесах. Моду переняли у лос-анджелесских таксистов. Колеса крутятся, а реклама нет.
– Эй! – каркнул вдогонку старикан, – Приходи как-нибудь!
На перекрестке перед отелем «Холидей Инн» рослый парень с прической «пони-тэйл» сидел на корточках и наигрывал на гитаре кантри. Двое «безработных» афроамериканцев в коротких куртках терлись неподалеку и отбивали пятками ритм. Видимо, обкуренные (какое дело афроамериканцам до кантри?).
В ногах у парня стояла коробка от электронной игрушки. На дне сиротливо обретались несколько монеток. Я порылась в карманах и, положила сверху доллар.
– Эй, студент, ты классно играешь. Это что-то позднее из Уэбби Пирса? «Хонки-тонки»?
– Нет, мэм, – парень поднял голову, – Это что-то раннее из Лоретты Линн. Эту песню она посвятила городу Нэшвиллу, штат Теннесси – единственному городу в этой убогой стране, где чтут традиции кантри.
– Понятно, – сказала я, – С детства трепещу от кантри.
Парень обрадовался.
– А хотите, я вам сыграю Барбару Шеппилд? Очень старая вещь. С ней она в одиннадцать лет дебютировала на ТВ, и все такое. Детский сад, но какова память!
Парень взял несколько блатных аккордов. Я положила поверх доллара еще один. Он взглянул на меня с благодарностью. У него были хорошие добрые глаза.
– Послушай, приятель, давай не сегодня? Мне нужно найти двух типов, они проходили мимо тебя минут десять назад. Женщина с красным платком на шее и мятый мужик с нервными окончаниями. Ты тут сидишь, музицируешь, по сторонам смотришь…
– Туда, мэм, – парень прекратил бренчать и мотнул головой на каменные ступени, пологим амфитеатром вздымающиеся к стеклянной раковине входа, – Они вошли в отель, мэм. Мужчина постоянно озирался, а дама тянула его за рукав.
– Ой, спасибо, – пискнула я и побежала в «Холидей Инн».
– Меня зовут Чарли, мэм! – бросил вдогонку парень, – Будьте счастливы!
Будьте счастливы, будьте счастливы… – стучали по ступеням мои тапочки. Да буду я, буду!
Портье был сух, ленив и в иной ситуации встал бы на моем пути непробиваемой линией Маннергейма. Но я была права на все сто и полна решимости постоять за честь обманутой половины человечества.
– Мистер, – сказала я, – вы можете отнекиваться вплоть до собственного увольнения. Но эти двое вошли в отель и обратно не выходили. Так что не морочьте мне голову. Мужчина женат, его жена перед вами. Мне нужно немногое – номер апартаментов и второй ключ. Заранее благодарю. Уверяю вас, честь заведения не пострадает. В противном случае я дойду до шефа вашего ресепшена, и тогда неприятности обеспечены – я их верный гарант. Решайте.
– Но, мэм, – слабо запротестовал служитель, – эта леди сняла номер два дня назад. Она имеет право принимать у себя любого человека. Нам не нужны скандалы.
– В таком случае я решительно не понимаю причины нашего спора, – нахмурилась я, – Вам не нужны скандалы, мне не нужны скандалы… Проводите меня к вашему шефу. Думаю, мы найдем общий язык…
Когда я взломала уютный номерок на шестом этаже, мои нервы гудели, как электрические провода. Я влетела в номер, одолела коридор, со вкусом убранную гостиную и замерла на пороге в спальню. Ну, так и знала… Ничего нового. Как в старом добром анекдоте – который то ли начинался, то ли заканчивался словами: «дорогая, познакомься с моей женой».
Эта шлюха нагишом лежала на кровати, как раскрытая книга: читай не хочу. А Бригов в той же форме стоял над ней и держал два бокала с соломинками. Причина для удивления, однако, имелась. Согласно неписаным правилам, коктейли пьются ПОСЛЕ «этого», а не ДО «этого». А до этого пьется шампанское. Или Бригов за три минуты, на скорую руку, чисто по-студенчески, успел исполнить свой греховный долг?
– Вы последняя? – ткнула я пальцем в «разлучницу», – За вами буду.
– Послушай, – запротестовал Бригов, выбираясь из ступора, – Это совсем не то, что ты подумала!
Я захохотала так, что шторы задрожали. Какое славное ретро…
Девица нахмурилась, натянула на себя одеяло. Белоснежные прелести спрятались под розовым хлопком. Ее лицо, и в самом деле, было невыразительно. Но красиво. Так красиво, как лицо одетой в камень русалки из акватории порта Копенгагена. Разумеется, обнаружив вблизи себя такой камушек, Бригов не смог пройти мимо. Пусть их и связывали деловые отношения, инстинкт самца возобладал. Девица вопросительно уставилась на Бригова. Я уставилась туда же. А Бригов, чтобы угодить нам обеим, одним глазом смотрел на меня, другим на девицу.
– Всего доброго, – раскланялась я, – Передавай привет чертовой матери.
Развернулась и изволила выйти вон.
– Эй, Юлька, – он не на шутку разволновался, – если ты думаешь…
Но я уже хлопнула дверью. Ни о чем не думая.
Надоело все на свете. Страна, люди, язык. Воздух, которым я дышала, бесконечное ожидание чего-то светлого и радостного. Срочно требовался решительный шаг. Ампутация – это больно.
Но чего не сделаешь ради последующего здоровья?
– Мэм, у вас печальные глаза, – посетовал гитарист Чарли, когда я понурой клюкой тащилась мимо, – Не берите в голову. Это ничтожество не стоит вашего ноготка, уж поверьте.
– Спасибо, Чарли, я тебе верю. Но ведь не легче от этого?
Через несколько минут я вошла в квартиру. Работать предстояло быстро и решительно, пока не передумала. Я сняла с полки боевик Джонни Крайтона, служащий семейным хранилищем наличности. Поделила купюры в строгом соответствии с законом справедливости: Бригову семьдесят, себе – тысячу двести. Подумав, забрала из его кучки еще двадцать. Потом обшарила все имеющиеся в доме карманы. Нашла еще триста. На первое время должно хватить. Положила деньги к уже имеющимся в кошельке двум сотенным купюрам, туда же, в сумку, бросила все документы, где упоминалось мое имя. Достала из пакета плюшевого Тяпку, потрепала за складки, обняла, расцеловала, попыталась открыть ему глаза.
– Всё, Тяпка, – сказала я, – теперь я буду любить только тебя. Теперь не Бригов, а ты – вершина моего абсурда.
Я уложила Тяпку под подушку – спать, а сама приняла душ и, как истинная покойница, надела все чистое. Подошла к зеркалу. Лет пятнадцать назад я гордилась своим отражением. Спустя пятилетку смотрела на него без прежнего восторга, но еще оставалась довольной. По окончании следующего срока я стала смутно подозревать, что в зазеркалье что-то не так, и, похоже, я перестаю молодеть. Каждый последующий год шел за пять, и теперь смотреть в зеркало без содрогания было невозможно. Особенно сегодня.
Зазвонил телефон. Я подпрыгнула. Какая уж тут выдержка? Но это оказалась моя мама, сидящая в Москве и переживающая, что не может держать руку на пульсе. Она была в курсе моих запутанных отношений с Бриговым.
– Здравствуй, Юлия, – сказала самая строгая на свете родительница, – Извини, что не звонила целый месяц, мы сидели на даче. Но могла бы и сама позвонить. На нашем автоответчике отметились все, кроме тебя.
Не могла я позвонить. Мамины нотации только приближали час суицида.
– Как здорово, что ты позвонила, – кисло сказала я, – Очень соскучилась, мама. У нас все хорошо. Погода нормальная. Ураган «Катрина» прошел стороной.
– Я в курсе, – сухо сказала мама, – Ты не собираешься к нам в гости?
Я ответила, что пока некогда (предложили хорошую должность в ООН). Лучше не говорить, что я уже почти еду. Начнешь загадывать – ничего не получится.
– А как у вас отношения с… мужем? – мама терпеть не могла этого слова.
– Оживляются, – пробормотала я.
