скачать книгу бесплатно
Баржа Т-36. Пятьдесят дней смертельного дрейфа
Андрей Юрьевич Орлов
В основу книги положены реальные события. В заливе острова Итуруп ураганным ветром была унесена в открытое море самоходная танкодесантная баржа T-36. Четверо солдат на ее борту остались без связи, без достаточного количества воды и провианта, без каких-либо спасательных средств. Драматизм ситуации усугублялся тем, что поиски пропавшей баржи были прекращены уже через несколько дней и бойцов заочно похоронили. Но четверо парней наперекор всему продолжали бороться за жизнь. Пятьдесят суток шел смертельный поединок между ними и разбушевавшейся стихией. Пятьдесят суток смерть нависала над ними, но так и не смогла одолеть мужественных парней. Они победили!
Андрей Орлов
Баржа Т-36. Пятьдесят дней смертельного дрейфа
События романа не выдуманы. Отличия героев от реально существующих людей не случайны и целиком на совести автора.
Войны заканчиваются только для побежденных. Победители продолжают воевать и после победы.
«Как на море-океане тонет баржа с чуваками…»
Фольклор
16 января 1960 года к вечеру разгулялась непогода. Резко похолодало, повалил снег. Дул порывистый ветер, еще не шквалистый, но уже способный доставить неприятности. Рваная облачность распростерлась над побережьем океана. Из Японии, которую хорошо было видно в ясную погоду, надвигалась сизая мгла. Вздымались волны, грузно выползали на берег, ощетинившийся клыками скал и рваными корками ледового припая. Поскрипывали старые суденышки, пришвартованные к пирсу. Маленький залив от буйства моря защищал одинокий каменный мыс. В темнеющем воздухе проступали причал и дорога, петляющая между заледеневшими скалами. К северу, метрах в трехстах, расположилась Китовая бухта – обширный, глубоко вдающийся в сушу залив, вполне подходящий для устройства здесь гавани. На склоне горы в глубине бухты поблескивал огоньками поселок Пионерское. Трехкилометровая зона вокруг поселка считалась закрытой, здесь находилась база Тихоокеанского флота СССР. Чернели кляксы судов у пирсов и причалов, глыбы сторожевых кораблей, пятна поменьше – торпедные катера и тральщики.
Самый крупный остров в составе Курильской гряды уже накрывал циклон. Ветер усиливался, снег валил густыми хлопьями. У ржавого пирса в стороне от Китовой бухты были пришвартованы выведенные из эксплуатации вспомогательные суда – старенький лесовоз, отслуживший свое в качестве морского грузовика, парочка древних самоходных барж, списанный, но еще не утилизированный пограничный катер «Неустрашимый».
У края пирса прозябала еще одна самоходная баржа. 306-й проект, так называемый «Танкист». Водоизмещение – 70 тонн, семнадцать метров в длину, четыре в ширину. Баржа оснащалась дизельным мотором мощностью 230 лошадиных сил и высокими боковыми бортами. Ходовая рубка смещалась к корме, между носом и надстройкой имелась просторная верхняя палуба. Судно находилось на плаву, исправно работало. Изначально оно предназначалось для доставки и высадки десанта на необорудованное побережье, могло транспортировать средний танк. На носу имелась громоздкая аппарель для спуска техники на сушу. Но в последние годы баржа занималась лишь прибрежными транспортными перевозками. Названия у судна не было, только полустертый серийный номер: Т-36.
Четыре часа назад она доставила на базу из прибрежного поселка Знаменский некий секретный груз. В Китовую бухту по ряду причин баржа не входила, встала у старого пирса. Погодные условия позволяли пришвартоваться. Из воинской части прибыл грузовик, несколько солдат в бушлатах под командой серьезных офицеров. Один из них прятал под плащ-палаткой полковничьи погоны. Грузовик заехал задним ходом на пирс, и солдаты перетаскивали в кузов ящики, обитые металлом.
Молодой лейтенант, начальник караула, расписался: груз сдал. Полковник завизировал: груз принял. Оба облегченно вздохнули и козырнули друг другу. Грузовик с усиленным сопровождением убыл в часть. Караул устал, караул свободен. Лейтенант ухмыльнулся и доложил по рации в поселок Знаменский о выполнении задания, а также о том, что горючего в баке осталось с гулькин нос.
«Утром вас заправят в Китовой бухте, – последовал ответ из Знаменского. – Соответствующее распоряжение будет сделано только утром. Как заправят, возвращайтесь порожняком к месту несения службы. До утра свободны».
Начальник караула не скрывал своей радости. Он отдал распоряжение заместителю, сержанту Затулину, и убежал в поселок. До утра. Что ему делать на пустой барже – охранять своих солдат и их оружие? Сами справятся, бойцы бывалые. Солдатская молитва «Боже, призови к себе начкара», похоже, дошла по адресу.
Удалилась гражданская команда. У основательных, просоленных мужиков было где остановиться в Пионерском. Глупо ночевать на неудобной промерзшей барже.
– А одиноким предоставляется казарма, – пошутил один из них, видя, как от расстройства вытягиваются физиономии рядовых караульных.
Следом смотался радист, пообещав вернуться часов через восемь. Вольная птица, кто его остановит?
Видя такое дело, сержант Ахмет Затулин задумался, поколебался, глянул на часы, поманил пальцем ефрейтора Крюкова и что-то ему прошептал. Тот буркнул нечто неразборчивое, означающее, видимо, «есть, товарищ сержант», глянул ему вслед и тоскливо вздохнул. На пустой барже остались трое караульных. Ничто не предвещало погодного катаклизма.
Вскоре ветер разгулялся не на шутку. Баржа терлась о причал. Поскрипывал трап, переброшенный с лац-порта на настил.
На палубе рядом с трапом курил папиросу военнослужащий в бушлате с ефрейторскими лычками на погонах. Он держался за борт и опасливо косился на мглу, подходящую с востока. Пареньку было лет двадцать, чернявый, нахмуренный. Он нетерпеливо поглядывал на старенькие часы, переводил глаза на пирс. Взгляд его рассеянно скользил по ржавой палубе баржи, по бочонку с питьевой водой, приставленному к рубке, по ящикам с углем у входа в трюм, по герметичной емкости с машинным маслом, так и не спущенной в машинное отделение.
Заскрипела дверь в задней части рубки. Там был проход в кубрик, к каютам команды и ниже – в трюм и машинное отделение. Показался еще один солдатик в бушлате, ушанке и ватных штанах, с простоватой, но неглупой физиономией. Папироса во рту уже дымилась, заранее зажег. Обнаружив товарища, он поплелся к нему, зябко ежась и спотыкаясь о крепежные стяжки, вмурованные в палубу.
– Не замерз, Серега? Дубак-то какой! Дед Мороз еще раз пришел.
– Нормально, – буркнул ефрейтор, выбрасывая за борт гильзу от папиросы.
Парни съежились у борта, хмуро вглядывались в темнеющие окрестности. Причудливые скалы на побережье превращались в каких-то многоголовых чудовищ.
– Неуютно здесь, Вовка, – проворчал ефрейтор Серега Крюков. – Фигня какая-то на постном масле. Все ушли, а мы кукуем. Шторм, кажется, надвигается.
– Ага, в Подмосковье такого не увидишь. – Рядовой Федорчук ухмыльнулся и выбросил папиросу, стремительно сгоревшую на ветру.
– Можно подумать, ты у себя в Донбассе такое увидишь, – парировал Серега. – Хреново смотрится. Полтора года уже любуюсь на этот океан, а все никак привыкнуть не могу. Ладно, хоть не во флоте служим.
– Да все отлично, – добродушно пробасил Федорчук. – Слабый ветерок, скоро распогодится, штормовых предупреждений не было. Филька в кубрике стол накрывает, посидим, отдохнем по-человечески в кои-то веки. Груз доставили, до утра гуляем, не жизнь, а малина. Не знаешь, куда Гончаров смылся? До утра его точно не будет?
– Зазноба у начкара в Пионерском, – предположил Серега. – Тот еще кобель наш летеха. Только баба с воза, тут же другая лезет. А у самого жена в Знаменском. Пацаны рассказывали, он ей, зараза, даже из дома выходить запрещает. И что эти бабы в нем находят? Ехидный, скользкий, приставучий, до любого столба докопается – почему не по уставу стоит?.. Нет, Вовка, до утра он точно не придет, если с баржей, конечно, ничего не стрясется. Хотя, с другой стороны, – ефрейтор задумался. – Как он у бабы под мышкой узнает, что с баржей что-то стряслось? Черт, где сержант? – Он вскинул руку с часами. – Обещал вернуться через пару часов.
– И у этого зазноба в Пионерском? – удивился Федорчук.
– А что, Ахмет парень видный. – Серега пожал плечами и ухмыльнулся. – Помнишь, в прошлый раз в общаге рыбного завода на ночь поселили? Он полночи где-то бегал, а потом вернулся – довольный, словно сметаны наелся. И все молчком, ухмыляется. Явно не в домино с пенсионерами резался. Только бы этот крендель патрулю не попался! – разозлился ефрейтор. – Нашли время! Режим секретности, закрытая зона, важные учения на носу, а эти тут романтику развели.
– Завидуешь? – усмехнулся Федорчук.
– Я завидую? – картинно и натянуто изумился Серега. – С чего мне завидовать, Вовка? Ты что, белены объелся? Меня девушка ждет в Крюково. Вот отслужу как положено, вернусь домой, а уж тогда…
– Что тогда? – усмехнулся Федорчук.
– Женюсь, – проворчал, отвернувшись, Серега. – На работу в депо устроюсь и женюсь. Ерунда осталась, подумаешь – полгода. Дотерплю. Зачем мне эти приключения до дембеля на голую задницу? Отвлекают они от службы.
– Точно, ты же правильный, – вспомнил Федорчук. – Комсорг роты, епть, ефрейтор опять же.
– А это здесь при чем? – уставился на него Серега.
– Не бери в голову, – отмахнулся Вовка. – Все нормально. У меня у самого жена в Сталино, мне тоже эти похождения не пришей куда седло. Пошли, Серега, не май месяц, – потянул он товарища. – Не могу уже на это непотребство смотреть. У печки уютнее.
Штурм усиливался, волны делались круче, опаснее. Каменный мыс на южной стороне заливчика создавал лишь символическую защиту от непогоды. Мощным валом захлестнуло пирс, пришвартованные суда. Завыли натянутые до предела швартовочные тросы. Заскрежетал трап, переброшенный на причал. Его вывернуло и едва не поломало.
– Убираем!.. – буркнул ефрейтор, припадая к лац-порту. – А то останемся без трапа.
– А сержант придет? – озадачился Федорчук.
– Ну, не маленький, – всплеснул руками Серега. – Постучит, откроем.
Совместными усилиями они заволокли громоздкую штуковину на палубу. Холодало стремительно, находиться снаружи становилось неуютно. Днем было минус восемь, а сейчас, поди, за двадцать перевалило. По пути солдаты задумались: может, стащить, наконец, с лестницы бак с водой? Но оба вновь махнули рукой – не убежит.
Приятели спустились в кубрик по лестнице, обитой рифленым железом. Внизу было тепло, комфортно, потрескивала буржуйка. На нижней палубе качка чувствовалась меньше. Низкий потолок, за буржуйкой проход к компактным каютам.
В этой части судна находилось караульное помещение. Жестко сбитые нары вдоль стен, матрасы, армейские одеяла. Примитивный стол, табуретки. Пирамида с автоматами Калашникова. В нише имелся запас дров и угля. Недалеко от входа – бак с питьевой водой, в котором оставалось меньше половины. На полке рядом с нехитрым солдатским скарбом – стопка газет, несколько потрепанных книг. Там же обреталась громоздкая переносная рация – обязательный атрибут для караула, перевозящего секретные грузы. Не важно, что рубка оборудована стационарным аналогом.
Между печкой и столом метался третий караульный, рядовой Филипп Полонский, худощавый паренек со скуластым интеллигентным лицом и волнистыми волосами. Он скинул бушлат, расстегнул гимнастерку. Его лоб блестел от пота. Филипп подбрасывал дрова в печку, одновременно накрывал на стол: резал ржаной хлеб, вскрывал консервы из сухого пайка.
– Вспотел наш сибиряк, – критично заметил Серега. – Смотри, какой милый. Еще и улыбается.
– Была бы печка, – засмеялся Филипп. – А сибиряки найдутся. За дело, пацаны, время не ждет, – заторопился он. – Чего стоим, клювами щелкаем? Быстро сели, пока никого нелегкая не занесла. – Он зачем-то воровато глянул по сторонам и развязал тесемки вещмешка. Последовал эффектный жест мага-кудесника, и взорам однополчан предстала безыскусная бутылка водки, произведенная Александровск-Сахалинским ликероводочным заводом!
– Я чего-то не знаю? – сглотнул Серега.
Вовка и Филипп перемигнулись и засмеялись. Уж они-то знали!..
– За бортом минус двадцать, а у нас плюс сорок, – важно сказал Филипп, выставляя на стол алюминиевые кружки, истертые за несколько десятков лет безупречной службы. – Впрочем, если Крюк не хочет, то мы ему не наливаем. Стоит ли добро переводить, если он ни черта не понимает в маленьких житейских радостях?
Зажурчал сорокаградусный напиток, вступая в реакцию с древним алюминием. Сергей Крюков предпочел не выяснять, откуда что берется и почему комсорг роты не в курсе. Под театральный возглас Полонского: «О, велик же дух противоречия!» – он запрыгнул на табуретку, подскакал вместе с ней к столу, схватился за кружку, за ложку. Гулять так гулять! Возможно, сослуживцы правы. Проще надо быть. Гончаров до рассвета наверняка не нарисуется, а как придет, пускай гадает, откуда этот запах.
Баржу тряхнуло, комок подскочил к горлу. Вовка Федорчук, обладающий отменной реакцией, схватил бутылку, непринужденно рассмеялся и зажал ее между коленями.
– За что бухаем, мужики?
– Ну, не знаю… – свел густые брови Полонский. – Можем, конечно, за страну, за партию, за непобедимую идею и Советскую армию, все такое. Но мы и так знаем, что СССР вечен, партия – рулевой, идея – единственная верная, а Советская армия любого побьет. За погоду, пацаны? Может, я не прав, но в последние полчаса она мне решительно не нравится. Пусть распогодится.
Серега Крюков задумался. С этим Полонским всю дорогу так – вроде и правильно говорит, но эта подозрительная интонация… Сомкнулись кружки.
– Эй, на барже! – прогремел снаружи командирский голос, который не заглушали толстые переборки и порывы ветра.
– Затулин вернулся, – удивился Серега.
Дрогнули кружки в руках солдат.
– Так, кружки не ставим, – заволновался Филипп. – Тут как в шахматах, мужики. Коснулся фигуры – ходи.
Торопливо выпили, зажевали перловкой с говядиной. Федорчук доверил Сереге початую бутылку и потащился наверх – перекидывать трап сержанту. Через минуту возникли оба.
Сержант Затулин основательно промерз. Похоже, он бегом возвращался из поселка. Рослый, привлекательный парень призывался из Черемшанского района Татарской АССР. Спокойный, насмешливый. Татарский акцент в его речи практически не присутствовал, да и внешностью он мало напоминал татарина, только в редкие минуты, когда сильно злился.
– Тэк-с… – сказал он недобрым голосом, расставил ноги, чтобы не упасть, и обозрел накрытый стол.
Сержант покосился на Серегу Крюкова с бутылкой между нижними конечностями и констатировал:
– Грешим! Пир во время чумы, блин…
– Ты прав, Ахмет, – кивнул интеллигентный Полонский. – Нам тоже кажется, что в этом деле что-то лишнее – либо шторм, либо водка. Но так уж карты легли, не сердись. Решили посидеть вот – пожрать, поржать. Бутылку нашли, мимо проплывала.
– Будем надеяться, что не последнюю, – намекнул Федорчук.
Все четверо военнослужащих были одного призыва, отслужили по полтора года и в свободное от службы время предпочитали не утруждаться общением по уставу. Затулин укоризненно покачал головой, покосился на пирамиду с оружием. Рядом с пирамидой горкой лежали подсумки с запасными магазинами.
– Караул расслабился, – констатировал Ахмет. – Приходи любой, тырь оружие, патроны, баржу, хоть весь Тихоокеанский флот. Никому не интересно!..
– Сказал человек, прибежавший с самоволки. – Федорчук крякнул и взглядом показал Сереге, чтобы наполнил еще одну кружку. – Рановато ты сегодня, командир. Что-то не срослось в амурных сферах?
– Не срослось. – Затулин расслабился, решил не лезть в бутылку, ногой придвинул табуретку, плюхнулся на нее и объяснил со смущенным видом: – Барышня что надо. Лучше не найдешь на всех Курилах. Заведует бухгалтерией на рыбном заводе. Мы с ней на прошлой неделе познакомились, когда в командировку сюда приезжали. Родом из Башкирии, почти землячка. Веселая, добрая, красивая, свой дом недалеко от общаги. Гульгеной звать… – Ахмед меланхолично вздохнул и уставился в пространство.
– А в чем проблема-то? – переглянувшись с товарищами, спросил Полонский.
– Принца ждет, – сокрушенно вздохнул Ахмет. – Иногда отлучается замуж.
– В этот роковой момент ты и попал, – догадался Филипп.
– Поначалу все нормально было, – покаянно начал Ахмет. – Потом приперся этот пудель с горы. А он у барышни в режимной части трудится, повернут на секретности и шпиономании. На смене был, почувствовал что-то, прибежал, а в доме даже спрятаться негде! Я мог, конечно, ковриком прикинуться, но решил с перепуга из окна выброситься. А там высоко, как из самолета прыгаешь, ядрена мать! – Сержант потер отбитое плечо. – Нет, я мог бы уложить его спать с двух ударов, но не подставлять же бабу!..
Гоготали так, что уронили миску с перловкой и не заметили, что усилилась качка, а вой ветра за бортом заглушал хохот. Стены кубрика ходили ходуном, посыпались дрова, складированные в нише.
– Почему бак с водой с улицы не занесли? – Ахмет нахмурился и осушил кружку. – Сколько можно говорить? Простых человеческих приказов не понимаете? Начкар твердил, я твердил. Самому прикажете тащить? Знаете, парни, я, конечно, все умею, но чтобы самому все это делать!..
– Принесем, – отмахнулся Федорчук. – Куда он денется?
– Допиваем и за работу. – Сержант схватился за раскрытую банку с гречневой кашей, замолотил ложкой. – По Пионерскому объявлено штормовое предупреждение – всем судам укрыться в Китовой бухте. Буря надвигается, может потрепать. Прошляпили эти синоптики хреновы. Думали, что тайфун стороной пройдет, а вот не вышло, всем Курилам через час достанется. Ждать команду и Гончарова мы не будем, их теперь пушкой не разбудишь. Сами отведем посудину в бухту. Думаю, справимся, невелика наука – управлять корытом. Горючего почти нет, но до причала хватит.
– Отдохнули, – вздохнул Филипп.
– И что ты предлагаешь? – насупился Ахмет. – Ждать, пока нас тут накроет? Встанем в бухте – еще посидим. Все, пацаны, время не ждет, – заторопился Ахмет. – Одеваемся и пошли. Уши у шапок завязать, чтобы не унесло. Я в рубку, остальным отдать швартовы и свалить в трюм все, что осталось на палубе: воду, ящики с углем, бочку с машинным маслом.
Допивали и дожевывали на ходу, облачаясь в бушлаты, ушанки, натягивая ватные верхонки. Волнения не было – обычное дело, пусть и несвойственное для «сухопутных крыс». А только вывалили на палубу, мурашки поползли по спине. Они стояли, вцепившись в борт, и не верили своим глазам, оцепенели, превратились в лед. Полная жуть!
Снег валил стеной, он уже покрыл палубу толстым слоем. Ветер вроде бы стих, качка слегка уменьшилась. Все бы ничего, если не замечать тучи, подступающие с востока, абсолютно черные, непроницаемые, и несущуюся на берег страшную волну высотой с пятиэтажный панельный дом! Реагировать поздно.
Когда она накрыла, закричали от страха дружным хором. Парни словно в невесомость попали. Баржу приподняло как легкую щепку и швырнуло вниз. Жестокий удар, металлический лязг, взлетали и опускались борта, затрясся пирс. Баржа дважды зачерпнула воду, люди разлетелись по палубе. Но посудина не утонула, сохранила плавучесть. И пошла цепная реакция. Взлетали старые списанные суда, пришвартованные к пирсу, разразился грохот, лязг, оторвало от кнехта ржавый пограничный катер. Вздыбленный океан швырнул его к берегу как щепку. Со звоном порвался один из швартовочных тросов на барже, просто лопнул как портняжная нитка.
– Все на пирс! – страшным голосом проорал Ахмет, выкапываясь из снега.
– Командир, а как же оружие? – прохрипел Серега. – Оно же внизу осталось.
– К черту оружие! – взревел сержант. – На том свете от империалистов будешь отстреливаться?!
Диспут не имел никакого смысла. Не осталось времени, чтобы предпринять что-то полезное. Накрыла вторая «ударная» волна, возможно, и не такая напористая, как первая, но роли это уже не играло. Разъярившаяся стихия бросила судно на пирс. Волна помчалась обратно, оттащила баржу в океан. Порвался второй трос, и судно чуть не перевернулось! Люди вцепились в растяжки на палубе, орали дурными голосами. Они задыхались в нестерпимо холодной воде.
Мимо Ахмета промчался пресловутый бочонок с питьевой водой, подпрыгнул и унесся за борт. Прогарцевали ящики с углем, вернее сказать, те из них, что не удосужились развалиться. Бочонок с маслом ударил Полонского по ноге. Он от страха разжал руки и закувыркался по палубе, истошно вопя. Еще мгновение, и его смыло бы в океан. Заголосил Федорчук, отпустил свою тягу, схватил Филиппа за щиколотки. Обоих поволокло. Они исполняли на разные голоса душераздирающую вокальную партию. На Вовку рухнул Серега, на Серегу – Ахмет. Через мгновение вся компания катилась к другому борту, который вдруг начал куда-то проваливаться.
– Все в рубку! – хрипел Ахмет. – Заводимся, сматываемся отсюда.
– С ума сошел? – кашлял Филипп. – Мы не дойдем до бухты.
– К черту бухту! Будем выбрасываться на берег, а то нас в море сейчас утащит.
Разбились сигнальные прожекторы, сорвало антенну с рубки. Баржа качалась с бешеной амплитудой. Пирс отдалялся. А у берега творилось что-то невероятное. Там громоздились разбитые и перевернутые суда. Отхлынула волна. Какую-то баржу несло обратно словно спичечный коробок! Она промчалась мимо, едва не зацепив «танкиста». Солдаты поднимались в рубку, придерживая друг друга. Отвалился Федорчук, завопил, объятый паникой. Теперь уже Полонский схватил его за шиворот, куда-то поволок. Бойцы падали на пол, друг на друга, стонали в изнеможении. Кто-то догадался захлопнуть и запереть дверь.
На море творилось что-то невероятное. Гигантские волны шли на берег сплоченными колоннами высотой двенадцать, а то и пятнадцать метров! Они разбивались о скалы, проверяя их на прочность, бешено шипели. Тучи опустились почти до земли, колыхались черными курдюками. Снег валил как из ведра. Баржа Т-36 неприкаянно болталась, черпая воду бортами.
Завелся дизель, зарычал как мастодонт, затрясся проржавевший корпус. Баржа медленно разворачивалась поперек волны. Сержант Затулин вцепился в штурвал, прокусил губу от напряжения. Стало легче, теперь баржу швыряло с носа на корму.
– Держите меня! – прорычал Ахмет. – Не устою!
Сохранять вертикаль в таком положении было проблематично. В него вцепились сразу трое. Свободными руками люди хватались за все, что имело шанс не оторваться. Баржа качалась взад-вперед как лодочка в парке аттракционов. Суда, сброшенные с пирса, грудились в куче между ним и берегом, превращались в хаотично колышущееся кладбище кораблей. Таранить их было чистым самоубийством.
Ахмет яростно закрутил штурвал, смещая баржу в сторону. И снова суденышко становилось вдоль волны! Бушующий вал захлестнул палубу, было видно, как оторвался от аппарели фрагмент обшивки и унесся в море. Стихия не унималась, море разбушевалось не на шутку. И ни одной живой души в округе. К началу шторма в этой части побережья не было никого, кроме одинокого караула! А в Китовой бухте у военных своих проблем выше крыши. Им и в голову не придет, что по соседству кто-то терпит бедствие.
Суденышко выровнялось. Теперь напротив него колыхалась ломаная скалистая гряда. Расстояние между берегом и судном стало медленно сокращаться.
