скачать книгу бесплатно
– Ладно. Но никакой огласки. Даже намеком чтобы Фонд не звучал. Расследуйте смерть Куценко, нарушение пожарной безопасности, превышение скорости, распитие пива на улице – все что угодно, но никаких международных фондов, никаких мюзиклов, никакого Данте. Если меня об этом спросят, я накажу вас за самоуправство и сокрытие от руководства важной информации. Договорились?
Эплстоун остался в итоге доволен: новый шеф совсем не дурак, хоть и сволочь первостепенная. И, слава Богу.
3. Врата Ада
Древней меня лишь вечные созданья,
И с Вечностью пребуду наравне.
Вошедшие, оставьте упованья
AD.III.7.
Профессор позвонил вечером.
– Дорогой Гарри, я поздравляю вас с днем рождения и прошу немедленно прибыть ко мне.
– Профессор, – начал было я, – уже десятый час. Возможно завтра…
Но меня уже не слушали. Деваться было некуда. Если профессор просит прибыть немедленно, это может означать, что в вашем распоряжении остается время только на дорогу. Желательно на такси. А это, по самым скромным подсчетам, никак не меньше двадцати баксов.
Профессор Ярви Янсен был моим научным руководителем, и вся моя университетская стажировка в Штатах, которая длилась уже больше двух лет, целиком и полностью зависела от него. Трижды в неделю я должен был являться пред его ясны очи и сообщать о своих успехах. Кроме того, в мои ассистентские обязанности входило ковыряние в интернете и высиживание в библиотеках по темам, которые определял шеф.
Диссертация моя была закончена, и я мог смело настаивать на защите. Но Янсен с этим не торопился. Во-первых, потому что у профессора никак не доходили руки, а во-вторых, как я полагаю, отпустив меня, он потерял бы половину из имеющейся у него рабской научно-литературной рабочей силы. Второй составляющей этой силы был мой коллега по несчастью аргентинец Алонсо Родригес. Алонсо жил в Штатах уже шестой год и с написанием диссертации совсем не торопился. Правда, Родригес довольно часто отлучался на родину по семейным делам и отсутствовал порой месяцами. Так что мою составляющую рабсилы можно увеличить до двух третей.
Я на жизнь не сетовал. В общем и целом на поручения профессора я тратил не более двадцати часов в неделю. Остальное время посвящал зарабатыванию денег в журнале «Русский бизнес», где за первые три месяца работы мне удалось пройти путь от корректора до литературного редактора. До меня такой должности в редакции не было. Да и работа мало чем отличалась от предыдущей. Но карьерный скачок был очевидным. Чего не скажешь о зарплате.
Профессор Янсен приехал из Исландии десять лет назад, уже будучи известным специалистом в области европейской литературы позднего Средневековья. За прошедшие годы он так умело распорядился своими знаниями, что слыл в своих кругах непререкаемым авторитетом.
Да и нам с Алонсо перепадало от славы шефа, особенно когда тот уезжал на многочисленные симпозиумы и семинары. С нами консультировались, на нас обращали внимание, мы принимали тесты у студентов. И студенток. Главное, мы могли располагать собой и не вздрагивать от поздних телефонных звонков. Именно в такие минуты я мог работать над диссертацией, не оглядываясь по сторонам.
Судя по всему, нас опять ожидала разлука с драгоценным шефом.
– Дорогой Гарри! Вот вам мой подарок. Извините, вчера до вас я не дозвонился.
Профессор протянул мне опутанную ленточками и цветной фольгой коробку, в которой оказалась трубка мобильной Моторолы.
– Профессор, спасибо, – начал было я, чувствуя себя почти счастливым, – но стоило ли…
– Стоило, стоило. Во-первых, вас вечно невозможно вызвонить, когда это необходимо. А во-вторых, перестаньте обращать внимание на мелочи. У нас есть чем заниматься. Доставайте блокнот и записывайте.
Я повиновался.
– В будущий понедельник я лечу в Мадрид. Там я пробуду, самое меньшее, три недели. Кроме прочей текучки, у нас остается статья про Абеляра[9 - Абеляр, Петр (ок. 1079–1142), французский философ и теолог-схоласт.], которую надо сдать через неделю. Во вторник, самое позднее, в среду, я жду от вас факс для правок. И, пожалуйста, не вылезьте за десять страниц…
– Но Абеляром занимался Алонсо! – искренне возмутился я. – У меня и материалов нет…
– Материалы на моем столе. У Алонсо что-то с бабушкой. С какой-то из бабушек. Он улетел домой. Да и что за проблемы? Там все практически готово. Пересмотрите свежим глазом и отфаксуйте. Работы на два часа. Потом внесите правки и сдайте в срок. О чем тут говорить? Перестаньте капризничать.
– Профессор, я ничего не имею против родственных чувств Алонсо, но это третья статья с начала года, которую я пишу за него. У меня своей работы навалом…
– Пишу статьи, Гарри, я. А не вы или Алонсо. Вы мне помогаете. И очень хорошо, что вы помогаете больше, чем Родригес. Ведь вы у нас юное дарование. Вам и карты в руки.
– Ничего себе юное! Мне вчера исполнилось тридцать пять. А Родригесу, между прочим, нет и тридцати…
– Не кокетничайте, Гарри. Вы выглядите значительно моложе.
Я смирился, тем более что никаких встречных предложений у меня не было. Статью надо было сдавать, и кроме меня сдавать ее было некому.
– Да, вот еще, – словно вспоминая что-то малозначительное, продолжал Янсен. – Меня пригласили консультировать мюзикл на Бродвее. Ничего сложного. Надо поприсутствовать на нескольких репетициях и высказать свое «фэ». Свяжитесь с ними и отфаксуйте мне предложения. Они решили сделать спектакль к семисотлетнему юбилею событий, описанных в «Божественной комедии»[10 - Принято считать, что путешествие Данте начинается утром Страстной пятницы, 8 апреля 1300 года.]. Причем, ставят они пока только «Ад». Не работа, а сплошное удовольствие. Треть гонорара ваша. Это примерно десять тысяч. Каково?
– Хорошие деньги, – согласился я, – а если они будут глупости ставить?
Янсен задумался. Или мне это показалось.
– Глупости? Что вы имеете в виду? Ах, ну да. Начнут настаивать на том, что сценическая правда и историческая правда не одно и то же, а спектакль – продукт режиссерской фантазии? Посылайте их к черту. Или подальше. В афише – я консультант. И не хочу, что бы надо мной смеялись коллеги. Будьте принципиальны, но вежливы. Деньги хорошие. Потяните время, поморочьте им голову. Вернусь – разберемся.
Я, конечно, понимал, что ни в чем мы не разберемся, даже когда профессор вернется. Весь этот хлам придется вывозить мне. Но десять тысяч на дороге не валяются. И это всего за пару репетиций. Кроме того, Данте был моей темой, и никаких трудностей в этом смысле не предвиделось. Я сделал задумчивый вид и через десять секунд утвердительно кивнул.
– О’кей. Что будете пить?
– Водку, профессор.
Ярви Янсен устал принимать решения за других. Он вообще устал принимать решения. Ему хватало проблем со вторым Лионским Вселенским Собором[11 - Второй Вселенский Лионский Собор (1274 г.) известен в первую очередь тем, что на нем впервые за почти 500 лет после Второго Никейского Собора (787г.) была произведена попытка объединить римское и византийское христианство в единую церковь. Попытка не удалась. Восточные христиане до сих пор не признают Второй Лионский Собор, равно как и все другие, прошедшие после Второго Никейского, положившего официальный раскол Церкви.]. Тему на него взвалил дополнительной нагрузкой деканат, не сумевший отбиться от заказа какого-то экуменического центра. И период был не его, и тема, честно говоря, так себе. В последнее время профессор топтался на месте, от чего мучился и мучил нас.
– Ну, объясните мне вы, выходец из страны ортодоксии, какого рожна не хватало вашим адептам? Что им было делить с Римским престолом? – Янсен теребил свою жидкую шевелюру без особого возбуждения.
Мы сидели в уютных креслах и пили вкусный алкоголь. Зная склонность профессора к риторическим вопросам, я не реагировал.
– Нет, ну какого черта? Теперь полная сумятица. Этот собор признаем, тот не признаем… Хасиды же ваши в доктрине ничего не меняли[12 - Хасиды – религиозное мистическое учение, основанное в середине XVIII века Исраэлем Бен Елиезером из Меджибоша (1700–1760). Очень быстро распространилось в Центральной Украине и проникло в Европу. Бен Елиезер, которого еще называли Баал Шем Товом, учил постигать тайны каббалы изучая язык птиц, животных, деревьев, камней и звезд. Такой подход и аскеза последователей хасидизма дают повод для сравнения Баал Шем Това со святым Франциском Ассизским. До появления хасидизма еврейской мысли был присущ рационализм и приверженность букве религиозного закона, хотя черты хасидского учения можно проследить с очень давних времен, поскольку элементы мистицизма можно найти в иудаизме уже в позднебиблейский период.]. Хотя могли бы. Уж там раздолье! А ведь не стали. Спрятались в свою ракушку и почивают в ней доныне.
– Территории… – лениво буркнул я, понимая, что моя часть диалога уменьшается с каждой выпитой рюмкой.
– Бросьте вы! Территория! Еще скажите «власть». Для территорий вам нужен был Ислам. Вот уж где и тенденция к оседлости и неприкасаемость собственности. Нет. Дело в другом. Никакой политикой это объяснить невозможно. Православные, хасиды, греко-католики… Даже Лангедок[13 - Лангедок – провинция на юге Франции с центром в г. Тулузе. В XIII веке из Лангедока стала распространяться катарская ересь, давшая повод Альбигойским войнам.] меркнет. Ваша Украина позволила себе то, чего не смог позволить никто. Просто какой-то разгул вседозволенности.
– Контроля мало. Придумывай что хочешь…
– Так и придумывали бы! Ведь ни единой сколько-нибудь заметной мысли. А почва-то какая! Зависть берет. В течение шести столетий ни одного мирного года. Впрочем, нет. Вру. Десятка три лет наберется. – Профессор жадно отхлебнул из стакана. – Вам бы Платонов да Абеляров рожать через год. А ведь никого!
– Все уехали в Европу, – пошутил я.
– Ну и где они в Европе? – профессор понял шутку, но поддержать ее отказался.
– Не сохранились, – ляпнул я, чтобы отвязаться.
– Не сохранились, – передразнил меня шеф. – Да нечему было сохраняться. Вот в будущем году мы непременно отправимся с вами в Киев. Я просто заболел вашей страной. Такие возможности и полное отсутствие результата! И не говорите мне про Ойкумену. У вас просто мозги навыворот. Ладно, мы, варяги… – Тут Ярве Янсен поперхнулся выпивкой и закашлялся. – Слышали, кстати, последний шедевр Хейердала? Протоукраинцы – прямые предки викингов! Будто они сперва завоевали Украину, потом Скандинавию и потом вернулись назад. У кого они отвоевывали Украину первый раз ему не известно. Скорее всего, ни у кого, потому, что это было так давно, что найти тогда противника было труднее, чем его победить. Совсем старик в маразм впал. Если я доживу до подобных открытий, пристрелите меня.
Соблазн был велик, но ничего огнестрельного под руками не оказалось. Я плеснул еще водки в стаканы.
– Какого цвета была кожа у воскресшего Христа? – Профессор пожевал губы, и ответил на собственный вопрос: – Не знаете. И я не знаю. А всякое чудо обязано иметь анатомическое подтверждение. Иначе это не чудо, а миф.
Любовь профессора Янсена к Украине уже давно не давала мне покоя. С одной стороны, лестно, когда твоя родина вызывает у научного светила столь неподдельный интерес. С другой стороны, не возникало никаких сомнений, что визит профессора Янсена в Киев обернется настоящим скандалом. Поэтому моя скромная роль ассистента при модном американском профессоре превращалась для Украины в некую защитную функцию, некий буфер между агрессивными космополитами и благодушной провинциальной страной, «державшей щит меж двух враждебных рас».
Водка хороша, когда она в меру…
Профессор выглядел уставшим. Щеки оползли к нижней челюсти, мешки под глазами пузырились чем-то фиолетовым, глаза походили на раздавленные вишни. Лоб и нос профессора покрывал растопленный жир, вытекший из кратерообразных пор.
Мне стало жалко Ярви Янсена. В сущности, ничего плохого он мне не сделал. Если не считать того, что хорошего сделал меньше, чем мог.
Импульсивный, увлекающийся старик. В данную минуту он увлекся Украиной. Его занимала моя страна. А обо всем, что его занимало, он мог говорить часами.
Профессор неприлично ковырялся в носу. Он вообще не очень следил за нормами поведения. Он мог во время лекции громко чихнуть, после чего вытереть забрызганный стол рукавом пиджака. Или громко пукнуть в пустом коридоре. При этом он тщательно следил за ногтями, регулярно посещал стоматолога и следовал последней моде. Сейчас он был одет в дорогой твидовый пиджак, потертые джинсы и синюю футболку с широкой надписью «Вирджиния».
По окончании водки профессор достал из холодильника бутылку «Джонни Уолкер» и смачно хрустнул крышкой.
– Надо бы запретить все алкогольные напитки слабее сорока градусов, – изрек шеф, разливая виски по стаканам, – от всяких вин, пив, коктейлей и прочей ерунды, случается горькое похмелье и разврат. Разврат случается также и от крепких напитков, но вкус их противен нежному возрасту. Потому и разврата среди молодежи резко поубавится.
– Ой ли, – лениво возразил я, – они найдут, чем себя развлечь и без ваших старорежимных возбудителей.
– Нет! – в сердцах возмутился профессор. – Не называйте благородные напитки возбудителями. С их помощью мы снимаем с организма вредоносный смур. Чем протирают контакты? А что не замерзает на морозе?
– Соляной раствор.
– Враки! Соляной раствор тоже замерзает. А не замерзает спирт. И вред от него только пьяницам. Если вы не будете пить спирт, у вас в животе заведутся глисты.
– Это анекдот такой.
– Пусть анекдот. Но пиво надо запретить!
Мы выпили еще по маленькой, и я начал собираться.
– А ведь знаете, Гарри, тамплиеры совсем не способствовали развитию литературы. И все эти ваши изыскания по поводу Данте и храмовников, скорее всего, обречены на неудачу. Герметизм ордена всегда будет в конфликте с открытостью литературы.
– Но ведь Данте похоронен в рясе тамплиера[14 - Есть легенда, согласно которой, в гробу Данте был опоясан францисканским шнурком. Про тамплиеровские одежды ничего найти не удалось. Даже на уровне слухов. Более того, нет достоверных свидетельств каких бы то ни было контактов поэта с храмовниками.]. И это факт.
– Вы что, там были? Я думаю, это вранье. Вся их сила была в деньгах. И никакой другой силы у них не было. Была бы другая сила, их бы так просто не одолели. Убогий Франциск Ассизский[15 - Святой Франциск из Ассизы (1181 или 1182–1226) – основатель первого нищенствующего монашеского Ордена, который до сих пор носит его имя; известен в первую очередь тем, что основывал свои проповеди на беззаветной жертвенной любви к Богу через любовь к его творениям.] заткнул их за пояс своей верой со всеми их замками и богатствами… Да и где бы Данте раздобыл рясу тамплиера? К тому времени они все повывелись.
Ярви Янсен выглядел растерянным и обиженным. Мне показалось, что он сам не хотел соглашаться с тем, что говорил. Я попытался ему помочь.
– Вы сами ругаете меня за упрощение.
Профессор подумал и уже совсем другим тоном, прощаясь, сказал:
– Потому что я старый дурак.
4. Некрещеные младенцы
… не спасут
Одни заслуги, если нет крещенья,
Которым к вере истинной идут;
AD.IV.34.
Дома мы с Адамом никогда не были близкими друзьями. Хорошие знакомые, не более. Но чужбина сближает.
Впервые после его эмиграции мы увиделись в книжном магазине, где Адам зарабатывал на хлеб. Там же я вновь увидел Ингу.
За годы, прошедшие с тех пор, когда между нами был недолгий, но бурный студенческий роман, она настолько похорошела, что в первую минуту я даже растерялся. Мне сделалось не по себе оттого, что я знал эту женщину каких-то пятнадцать лет назад. Знал во всех смыслах. Это была стройная волоокая брюнетка с манящими губами и обезоруживающей линией бедра. Ее хотелось кушать.
Вплоть до того момента, пока она не заговорила. После первых же звуков, которые выпустил из себя ее плейбойный рот, мне сделалось кисло. Я вернулся в разряд тех мужчин, для которых женщины – это только женщины.
Уж не помню, что она тогда сказала. Наверное, поздоровалась. Но это не имело значения. Слово – не воробей…
В тот вечер мы немного выпили. Поболтали о том, о сем и разошлись. С Адамом, правда, я перезванивался. Большей частью по поводу книг. Однажды сбросил на него какую-то работу по журналу. Адик не подвел.
Потом я узнал о смерти Инги. Не помню, что было раньше – прочитанный в газете некролог или скорбный звонок брата. Помню, что меня это как-то мало тронуло. Я почувствовал себя свиньей и, конечно, пришел на похороны.
Похороны были малолюдными и быстрыми. Соседи, несколько коллег, далекие знакомые. Именно на похоронах я понял, что сейчас для Адама я, пожалуй, самый близкий человек на земле.
Поминали Ингу втроем. Я, Адам и непутевый вдовец, оставшийся после Инги, Коля. Коля очень быстро напился, а мы с Адамом сидели допоздна. Много вспоминали, даже шутили.
Дома мы вместе учились. Я на филологическом, Адам – на историческом. Вместе играли в КВН, ездили в колхозы, гуляли на вечеринках. Как-то даже играли вместе в футбол за институт. Помнится, проиграли.
Адам чуть не женился на барышне из моей группы. Хотя очень может быть, что слухи о женитьбе распустила по институту сама претендентка. Такое у нас водилось. После института мы почти не виделись.
Однажды, отбывая срок почетной обязанности в рядах Красной Армии, во время каких-то учений, мы столкнулись на полигоне и даже успели выкурить по сигарете. И потом, уже занимаясь наукой, я приехал в родной город на побывку и нарвался на празднование очередной годовщины окончания Альма Матер. Историки веселились в том же ресторане. Напились. Разъезжаясь по домам, я оказался с Адамом в одном такси. Мы решили продолжить… Когда речь утратила ясность, и пагубные желания завладели нашими душами, мы поехали искать «телок». «Телок» мы так и не нашли. Должно быть, они уже спали.
Вот, пожалуй, и все…
Адам был классическим семитом с курчавой головой и безукоризненным прошлым. Школа, институт, армия, школа, институт, коммерческие структуры, выезд на ПМЖ. Октябренок, пионер, комсомолец, рядовой, учитель, аспирант, младший преподаватель, коммерческий директор, беженец, олим. Самым странным в этом ряду было «коммерческий директор». Адам был невысок, коренаст и упруг, как бывают упруги коты или рыбы. У него был низкий морщинистый лоб, короткий подбородок, редкие зубы и отчаянное обаяние. С ним хотелось водиться.
Наверное, это бывает у многих двойняшек – взаимная компенсация. Внешняя неприметность, романтизм и обаяние Адама с лихвой компенсировала Инга своей удивительной статью, склонностью к цифрам и неумением общаться с людьми.
Они по-своему любили друг друга. Может быть, даже больше, чем это положено брату и сестре. Были очень похожи и в то же время разнились, как антиподы. Горой стояли друг за друга перед чужими и сваливали вину друг на друга перед родителями. Они почти никогда не расставались, мечтая разъехаться в разные концы земли.
Их родители умерли в один год, когда близнецам исполнилось двадцать два.
Дипломная работа Адама, как и последующие аспирантские усилия, была посвящена Жолде Красноглазому, одному из самых парадоксальных личностей гайдамацкого движения юго-западных окраин Украины.
Ничего толком из Адамовых изысканий не вышло, поскольку гайдамаки всегда были плохосоотносимы с интересами Истории. Но Адам с поразительной настойчивостью пробивал тему Жолды, очевидно, находя в ней нечто такое, что оставляло смысл для усилий.
Жолда и вправду выбивался из ряда своих коллег хотя бы тем, что пытался подложить под все свои безобразия философскую основу.
Где-то я вычитал, что работа археолога очень напоминает работу психоаналитика. Вгрызаясь в породу, слой за слоем пробиваться к изначальному. Как Шлиман, раскапывая Трою, и Фрейд, копаясь в подсознании своих пациентов. Важно верить в правильность направления.
Так же и Адам возился со своим Жолдой, то теряя, то вновь находя оправдание существованию его в своей жизни. Слой за слоем. Эта слоистость завораживала Кодмана своей непредсказуемостью.
