скачать книгу бесплатно
Мы меняем настройки, чтобы видеть мужчин в возрасте, который нужен Минди, а потом я смотрю, как Кэролайн смахивает влево одного, двоих, троих, шестерых, десяток мужиков подряд. Она едва успевает рассмотреть лицо, прежде чем принимает решение. У нее здорово выходит. Наверное, даже слишком здорово после стольких лет в этом приложении.
– Ладно, твоя очередь. Смахивай вправо тех, кто нравится, влево тех, кто нет.
Я смахиваю вправо парня в вязаной шапке, влево – в бейсболке, строго влево тех, кто на фотографии без лица, селфи с голым торсом в грязном зеркале ванной. Я еще не прикончила первую вазочку вина, а уже пьяна от власти благодаря Тиндеру. Я смахиваю, пока не натыкаюсь на блестящий экземпляр: Адам, тридцать три. То есть для меня староват, но все в порядке, потому что он ведь не для меня.
У Адама ворох коротких темных кудрей и легкая щетина. На фотографии он смотрит поверх настоящей бумажной газеты, подняв бровь, как будто кто-то застал его врасплох. Я открываю его профиль. «Я редактор Esquire в рабочее время, а по ночам пишу роман, – сообщает он. – Ум привлекателен, рыцарство не умерло. Надеюсь, тебе нравится южный выговор. Метр девяносто». Вот! Я пролистываю остальные фотографии: на одной он в лесном походе, на другой со своей крошечной старенькой бабушкой, а еще на одной с девушкой в белом сарафане в облипку, при виде которой я даже чувствую укол ревности, сама не понимаю почему. Я сбита с ног. Сочетание волос, глаз и имени Адам заставляет меня считать его евреем. Я смахиваю вправо.
«Совпало!» – объявляет Тиндер, и наши лица заполняют весь экран.
Я понимаю, почему одинокие люди подсаживаются на это. Парня заказать легче, чем пиццу.
Кэролайн заглядывает в экран.
– Поздравляю! Милый, – говорит она. – Скорее в твоем вкусе, чем в моем, но милый.
Учитывая ее бортовой журнал, это и к лучшему. Я наливаю в вазочки еще вина, и мы какое-то время смахиваем профили в Тиндере и ржем над самыми ужасными профилями. Как будто играешь в печальную версию игрушки, где надо кротов бить по головам: только подумаешь, что нашел самый чудовищный профиль, как тут же вылезает следующий.
– Напиши Адаму, – в конце концов объявляет Кэролайн. – Он – твой лучший шанс.
– Не знаю. Одно дело – база… Я не знаю, как с людьми разговаривать в этих приложениях.
– Что за тупизм? Просто поговори с ним.
Я пытаюсь придумать, что сказать.
– Девушки ведь первыми не пишут, так?
Кэролайн хватает телефон, зачитывает его профиль: «Ум привлекателен, рыцарство не умерло» – и печатает ответ. Широким жестом нажимает «отправить».
– Вот!
– Стой! – ору я, выхватывая телефон. – Что ты ему сказала?
Говоришь, рыцарство не умерло? Я тебе не верю. Я Саша, приятно познакомиться.
Ыыыыы.
– Кэролайн, теперь он решит, что я за ним гоняюсь. Не так надо писать возможным парам для клиента.
Она бледнеет:
– Прости. Я что, все запорола?
Я не знаю.
Перечитываю ее сообщение. Не так уж плохо. Если я собираюсь стать матчмейкером, нельзя целыми днями сидеть и ждать, когда со мной заговорит мужчина – нужно самой выходить вперед (вообще-то выталкивать своих клиенток), даже если от этой перспективы я вся покрываюсь мурашками. Если (когда?) Адам ответит, я скажу, что я от «Блаженства». Но пока я ничего не могу сделать.
Спустя две серии «Брод Сити», две вазочки вина и нескольких непристойных сообщений в Тиндере от озабоченных наступает время отметить мое вхождение в мир людей, у которых есть работа, ужином в «Отеле Тортуга», моем самом любимом в мире ресторане. Список гостей невелик: Кэролайн, Джонатан, его сестра (и моя подруга) Мэри-Кейт и ее жених Тоби. «Тортуга» – это никакой не отель, скорее забегаловка в мексиканском стиле возле Юнион-сквер, и семь кило, которые я набрала на первом курсе, почти целиком на ее совести. Ресторан одновременно яркий и немножко темноватый, там уютные кабинки, на одной стене нарисованы тропики, а остальные увешаны рисунками карандашом, на столах красные липкие пятна от пролитой замороженной сангрии. Когда мы с Кэролайн вплываем, то сразу видим Мэри-Кейт, склонившуюся над телефоном в углу одной из кабинок в глубине. Наше любимое место. Тоби одной рукой обнимает Мэри-Кейт за плечи.
– Привет! – я тянусь обнять их обоих.
Мы с Кэролайн проскальзываем в кабинку и садимся напротив. Мэри-Кейт не отрывается от экрана и хмурится.
– Что такое? У тебя расстроенный вид.
– Нет, все нормально. Мы с моей рабочей женой прикалываемся над стажеркой. Пришлось ее нанять, потому что она племянница главного редактора, но одевается она просто чудовищно. Представь Ким Кардашьян в 2008-м.
Я не могу вообразить, кто в наши дни станет носить столько леопардового принта.
– Жуть.
Мэри-Кейт – редактор социальных медиа на Glamour.com, что означает – она знает, как превратить мем в вирусный, но ни разу ни с кем не поговорила, не проверив Твиттер, с тех пор как ее три года назад взяли на это место. У нее модная, слегка взлохмаченная стрижка-боб, четкая красная помада и идеальная кутикула. Сегодня на ней платье глубокого синего цвета, который подчеркивает ее глаза. Большинство ньюйоркцев, и я в том числе, носят черное, но Мэри-Кейт придерживается философии, что сплошной черный – это для лентяев. Она спокойно мне об этом сообщает. Мы дружим с первой встречи, с тех пор как она навестила Джонатана в Париже, когда мы стажировались за границей. У Мэри-Кейт и Тоби летом свадьба. Я – подружка невесты.
Тоби машет официантке:
– Можно еще миску хрустящей картошки, пожалуйста? Спасибо, милая.
– Картошки, пожалуйста? – Кэролайн передразнивает его акцент. Он англичанин. Некоторым достается сразу все.
– Чипсов, – говорит Кэролайн официантке.
Тоби мне нравится. Я с ним всегда чувствовала какое-то родство, потому что у нас примерно одна цель: сочетаться браком с членом семьи Колтонов. Пока у него выходит лучше, чем у меня; он поставил вопрос ребром в прошлом году. Тоби куда круче меня. Он основал Rolodix, приложение, которое позволяет серийным искателям свиданий вносить биографическую информацию и фотографии каждого ухажера, любовника и пары из Тиндера в стиле настольного органайзера, чтобы делиться с друзьями. (Им воспользовалась даже я, когда не смогла вспомнить, кто такой Эван: шеф, который пожарил Кэролайн свиную отбивную, или дитя трастового фонда и амбициозный директор. Выяснилось, что ни тот, ни другой; это был тот заросший парень, который позвал ее на шоу комической импровизации, которое – спойлер! спойлер! – оказалось совсем не смешным.) Тоби не только заработал на нем кучу денег, GQ назвал его «самым горячим брогаммером по эту сторону Силиконовой долины», а The Wall Street Journal нашел «Ролодикс» «умным» и «идеально подходящим сегодняшней культуре свиданий, густо замешанной на смахивании». Я могу процитировать все по памяти, потому что это постоянно повторяет Мэри-Кейт. Жизнь несправедлива, и поэтому Тоби еще и красавчик: под метр девяносто, наполовину черный, и челюсть у него четкая, как бритва. Не будь он таким милым, его бы ненавидели из зависти.
Наши телефоны одновременно загораются: пришла эсэмэска от Джонатана. «Опаздываю на 15 минут, скоро буду».
– Ох, – произносит Мэри-Кейт, закатывая глаза.
Она отводит волосы левой рукой, как обычно – с тех пор как обручилась. Я понимаю, у всех бывают тики. Нормально. Но я не замечала, чтобы она так часто крутила волосы, пока на пальце у нее не появился двухкаратный круглый бриллиант от Анны Шеффилд в почти незаметной оправе.
– Та-ааак, расскажи про первый рабочий день! – говорит Мэри-Кейт, плеснув всем по бокалу охлажденной «Маргариты» из кувшина. «Маргарита» из «Тортуги» известна своей смертоносностью.
– Да, как все прошло? – эхом отзывается Тоби.
– Дождемся Джонатана, – говорю я. – Пусть сначала он присоединится.
Джонатан в конце концов приходит, бросает сумку «Голдман Сакс» на пол. Я встаю для поцелуя, вдыхая то, что делает его им. Он пахнет морской солью одеколона и офисными принадлежностями.
– Извините, задержался. Митч хотел, чтобы я просмотрел презентацию для сегодняшней сделки. Сказал, нужно только кое-что докрутить, но вы же понимаете, что это значит…
– Докрутить нужно было все, – заканчиваю я.
Все сводится именно к этому: Джонатан нормальный. Даже лучше, чем нормальный, – привилегированный. Он рос, поедая на завтрак оладьи, которые тут же и пекли, катался на лыжах в выходные и носил «Аберкромби и Фитч», не думая о цифрах на ценнике. Он играл в лакросс в старших классах и поступил в Колумбийский, потому что так делал его отец. Он всегда был популярным, так что мог увлекаться всякой заумью без опаски: собирал комиксы 70-х в старшей школе, вступил в команду игроков в викторины в колледже. Ему никогда не приходилось изучать ситкомы, чтобы понять, как общаются обычные семьи, или смотреть в кафетерии детского сада на крутых девчонок, не сводя с них глаз, чтобы узнать, что нормальное подают на обед. (Борщ – это явно было не круто. Облажалась.) Я до судорог хочу такой естественной нормальности, так наркоманы хотят героина. И вот, пожалуйста, передо мной метр восемьдесят образцового американца, наблюдай не хочу за его привычками, узнавай, какие фильмы должны вызывать ностальгию и как использовать «summer» в качестве глагола.
Джонатан проскальзывает в кабинку и садится рядом со мной.
– Как твой первый день? – спрашивает он, сжимая мне бедро.
Я глотаю «Маргариту».
– С ума сойти. Не верится, что мне за это платят. Я просто потусовалась с первой клиенткой, Минди, и она, честно говоря, офигенная, а потом искала парней, с которыми она могла бы встречаться.
А вот это я не могу сказать при Кэролайн: работа напомнила, как мне повезло, что я счастливо состою в серьезных отношениях.
Мэри-Кейт взвизгивает и принимается бомбить меня вопросами: «Как там все устроено? У меня есть еще клиенты? Я могу найти подружке невесты пару на их свадьбу?»
– Нет, сначала меня пристрой! – говорит Кэролайн.
– Тебе и помощь-то не нужна, – отвечаю я.
Кэролайн строит гримасу притворного замешательства.
– Но смотри: ты сидишь со своим парнем, Мэри-Кейт с Тоби, а… – она привстает и оглядывает ресторан. – Стой, я своего парня не вижу. Не знаете, где он?
– Ладно, сначала Кэролайн!
Я рассказываю Джонатану, Мэри-Кейт и Тоби про встречу с Минди, про базу «Блаженства», про то, что я уже договорилась завтра попить с Марком кофе.
– А я научила ее пользоваться Тиндером, – говорит Кэролайн. Потом перегибается через меня и говорит Джонатану: – Прости, чувак.
– Эй, если все будут знать, что она занята, я без вопросов, – пожимает плечами Джонатан.
– Ты уверен? – спрашиваю я.
Диковато ставить его в такое положение. Я не знаю никого, кто по работе загружал бы приложения для знакомств. Мы с Джонатаном говорили об этом после моего обучения, и он сказал, что все в порядке, но я все равно волнуюсь, вдруг его это заденет.
Он обнимает меня одной рукой.
– Конечно. Я же знаю, что ты моя девушка.
От слов «моя девушка» у меня внутри до сих пор становится тепло, и я таю. Я его люблю.
– Саша, я за тебя так рада, – начинает Мэри-Кейт, и я знаю, что дальше последует весомое «но». – Но разве для того, чтобы стать матчмейкером, не нужен опыт? С чего бы кому-то нанимать незамужнюю двадцатидвухлетнюю девчонку, чтобы выйти замуж?
– Так молодых матчмейкеров берут специально. Моя начальница сказала, что ищет тех, у кого действительно был секс за последние десять лет.
Джонатан откусывает половину чипса, который держит в руке, с громким смачным хрустом.
Мэри-Кейт строит кислую рожу.
– Фу.
– Но она права, зай, – говорит Джонатан. – В смысле, до меня ты ведь толком ни с кем не встречалась.
– Неправда. Я ходила на свидания.
– Точно, но никого стоящего, – замечает Кэролайн.
– Смотрите, нам еду несут, – говорит Тоби, сдвигая «Маргариты», чтобы официантка могла поставить тарелки с буррито и кесадильями.
Поздно волноваться, что у меня недостаточно навыков для работы матчмейкером. Я сделаю все, что потребуется, – у меня нет выхода.
Глава 4
После ужина мы расходимся. Мэри-Кейт и Тоби отправляются домой, чтобы предаться ночному просмотру «Нетфликса», или чем там занимаются в пятницу вечером помолвленные пары. Мы с Кэролайн заскакиваем к себе, чтобы переодеться. Сегодня день рождения у девушки, которую мы знаем по колледжу, но мы собираемся на выход не поэтому. Мы идем, потому что вечеринка будет на крыше в Нижнем Ист-Сайде, что означает – нам гарантированы головокружительные виды на город, отрада глаз крутой модной девушки и ощущение правильно проведенного летнего Нью-йоркского вечера. Джонатан после ужина метнулся закончить «пару пустяковых дел» в офисе, но обещал, что потом присоединится к нам, если сможет.
Три смены нарядов, две вазочки пино гриджо и одно исполнение «Wannabe» хором со Spice Girls спустя – мы с Кэролайн готовы выдвинуться. Я в черном платье на лямочках, с кулоном на длинной цепочке и в босоножках на каблуках, одолженных у Кэролайн. Она в белом кожаном топе с опасно глубоким вырезом и в половине мотка липкой ленты для поддержки груди.
Мы позволяем себе роскошнейшую роскошь – такси. Кэролайн пишет Уэсли, парню из Тиндера, с которым она пару раз встретилась на этой неделе, хотя я не понимаю зачем. Судя по фоткам, которые я видела, он для нее слишком бруклинец. Пол-лица сожрано бородой, а руки покрыты цветными татуировками, о которых любой уважающий себя человек тут же начал бы жалеть (Пикачу, эмодзи-баклажан, прыгающий дельфинчик).
Когда такси тормозит у обочины, Кэролайн взмахивает картой, даже не поговорив со мной.
– Я тебя довезу обратно, – говорю я, глядя, как она стучит по экрану, чтобы оставить двадцать процентов чаевых.
– Да ладно, – пожимает плечами она.
Может, я возьму на себя следующее такси или бутылку вина, но она не заметит и не будет переживать, если нет. Я правда хочу все вернуть, чтобы как-то смягчить вину: я сказала, что заплачу, поэтому надо заплатить. Я уже достаточно порезвилась за ее счет. Мы как-то и не обсуждаем, что я вношу чуть меньше честной половины за квартиру, а она отдает чуть больше. Если она собирается за шампунем, то всегда спрашивает, что мне захватить. Думаю, ей неловко, что она получает от родителей деньги, а я нет, поэтому она ни разу об этом не заговаривала, а я ей никогда не мешала.
Вечеринка выплеснулась с дорожки на Ривингтон-стрит на тротуар. Сто лет назад в этом районе было полно еврейских пансионов, которые трещали под напором иммигрантов, но сегодня тут сплошь модные клубы и бутики винтажа, в которых порванные майки с Тупаком продаются за триста долларов, и кирпичные лофты, где живут независимые богатые модели и диджеи. На тротуаре стоит стайка девушек в платьях в облипку, туфлях на платформе и чокерах. Похожи они на неместных, приехавших на летнюю стажировку.
– Ну что, зайдем? – нервозно спрашивает одна.
– Не знаю, пустят ли нас, – отвечает другая.
– По-моему, ты сказала, что знаешь кого-то, кто знает хозяйку? – вступает третья. – Как ее зовут?
– Нет, я вроде как знаю кого-то, кто знает кого-то, кто знает девушку, у которой вечеринка. Думаете, это нормально?
– Вы к Виктории, наверх? – спрашивает Кэролайн, вклиниваясь между ними.
Девушки с широко распахнутыми глазами оборачиваются к ней.
– Да, а откуда вы знаете?
– Поднимайтесь. Все в порядке.
Кэролайн взбирается на крыльцо и находит звонок в 4В. Кто-то включает домофон, пуская нас внутрь, и она толкает скрипучую входную дверь в облупившейся коричневой краске. Холл озарен резким флуоресцентным светом. Кэролайн ведет нас по крутой, как на складе, лестнице, три девушки плетутся следом. У них тонкие длинные ножки и волдыри под ремешками туфель. Мимо нас спускается по лестнице несколько человек с открытыми банками пива и сумками от Стеллы Маккартни – экокожа, ручки из цепей, – которые есть буквально у каждого в этом районе. Лестница идет все вверх и вверх, мои бедра уже горят. Я слышу наверху гул музыки. Мы проходим мимо квартиры 4В на четвертом этаже и наконец после шестого добираемся до тяжелой, промышленного вида двери, на которой четко написано: «Не входить». Кэролайн открывает ее, и меня оглушают звуки вечеринки.
На крыше столпились человек сто – или двести. Они разбиваются на группки по три-четыре человека, разговоры висят неясным облаком, я слышу пронзительные вскрики: «Привееет!» – когда встречаются девушки. Играет Дрейк. Крыша бетонная, на стене красные и фиолетовые граффити. Открывается потрясающий вид на Всемирный торговый центр, озаренный серебристым и голубым мерцанием на фоне ночного неба. Внизу я вижу посетителей баров, толкущихся у дверей, и девушек в коротких топах, стоящих в очереди возле клуба, за бархатным канатом. На улицах скучают такси. Воздух слегка отдает дымом. Вот поэтому люди каждый год тянутся в Нью-Йорк и никогда, никогда его не покидают.
Кэролайн достает из сумочки пачку сигарет и подносит одну к губам. Роется в сумочке в поисках зажигалки, и парень в ироничной гавайке, стоящий в одиночестве, с готовностью пользуется возможностью:
– Огоньку?
Она улыбается и склоняется к нему. Вспыхивает пламя, парень прикрывает его ладонью, дожидаясь, чтобы занялась сигарета. Судя по виду, он ждет, что Кэролайн что-то скажет, но она вместо этого поворачивается ко мне и протягивает пачку:
– Будешь?
Я бы взяла, но Джонатан терпеть не может, когда я курю, а я поспорить готова, он скоро будет здесь. Я говорила Джонатану, что курю, только когда крепко выпью с Кэролайн, но я не сказала, что пьем мы почти каждый вечер. Сигареты Кэролайн выглядят очень притягательно, но я отказываюсь. Жаль, что приходится. Она обходит меня, чтобы не дымить мне в лицо, и позволяет парню в гавайке попытаться произвести на нее впечатление пару минут, а потом ласково касается его руки и говорит, что ей нужно поздороваться с подругой. Обещает, что тут же вернется. Но этого, разумеется, не случится.