На краю пропасти. Экзистенциальный риск и будущее человечества

скачать книгу бесплатно


Ожидается, что почти всем людям, которые когда-либо будут жить на Земле, еще только предстоит родиться. В отсутствие катастрофы большинство поколений – будущие. Писатель Джонатан Шелл сказал об этом так:

Вереница поколений, которая тянется в будущее из нашего настоящего, теряется далеко-далеко за пределами нашей видимости, а отмеренные человечеству сроки превосходят всю историю Земли до настоящего момента, и потому в сравнении с ними наш короткий цивилизованный эпизод кажется практически ничтожным. И тем не менее мы грозимся положить всему этому конец во имя своих меняющихся целей и сомнительных убеждений. Если наш вид уничтожит сам себя, он умрет в колыбели – и пополнит статистику младенческой смертности[95 - Schell (1982), p. 182.].

Поскольку ожидается, что почти вся жизнь человечества еще впереди, впереди и почти всё, что имеет ценность: почти все процветание, почти вся красота, наши важнейшие достижения, наши справедливейшие общества, наши величайшие открытия[96 - На этом стоит остановиться подробнее. По примеру Parfit (1984) разделим все, что может быть потеряно, на две группы.В первую войдет то, чем мы могли бы стать. Окажутся потеряны все люди, которые могли бы появиться на свет. У нас никогда не будет ни детей, ни внуков: не будет миллионов поколений человечества, в каждое из которых входят миллиарды людей, живущих гораздо лучше, чем мы сами. Не будет никого. Катастрофа не убьет этих людей, но перечеркнет саму возможность их существования. Она не сотрет их со страниц истории, а вообще не позволит им оказаться туда вписанными. Мы потеряем ценность всего, что делает хорошей жизнь каждого из этих людей, будь то их счастье, свобода, успех или добродетель. Мы потеряем и самих людей. И еще мы потеряем всю ценность, которая заключена в их взаимоотношениях и самой структуре их общества, – любовь, дружбу, гармонию, равенство и справедливость.Во вторую группу войдет все, что мы могли бы сделать. Взгляните на наши величайшие достижения в искусстве и науке и обратите внимание, какое большое их число приходится на последние два столетия. Если мы проживем еще два века, не растеряв свой потенциал, вероятно, мы достигнем еще больших высот. Мы можем добраться до одной из главных вершин науки: полностью описать фундаментальные законы, управляющие реальностью. И мы продолжим расширять диапазон своего прогресса, исследуя все новые и новые территории.Важнее всего, пожалуй, потенциальные достижения в области морали. Хотя за века и тысячелетия мы проделали в этой сфере немалый путь, прогресс в ней шел значительно медленнее, чем в других областях, и был менее стабильным. Человечество обладает потенциалом построить поистине справедливый мир, и исполнение этой мечты стало бы огромным достижением.Мы можем очень многим стать и очень многое сделать, впереди у нас множество вариантов благополучного будущего и множество достижений, и потому, какого бы представления о ценности мы ни придерживались, нам почти всегда найдется о чем горевать, если мы потерпим неудачу и растеряем свой потенциал. Поскольку масштабы благополучия и достижений чрезвычайно велики, защита нашего потенциала имеет первостепенное значение.]. Наше общество может и дальше становиться все более процветающим, здоровым, справедливым, свободным и высоконравственным. Мы можем создать такой благополучный мир, который пока не в состоянии даже представить. И если мы сумеем защитить этот мир от катастрофы, он просуществует миллионы столетий. Это и есть наш потенциал – то, чего мы можем добиться, если преодолеем Пропасть и продолжим работать на благо мира.

Именно этот новый взгляд на будущее – осознание огромной ценности человеческого потенциала – и есть главная причина, которая заставляет меня направить всю свою энергию на снижение экзистенциального риска. Когда я думаю о миллионах будущих поколений, мне становится очевидно, насколько важно сберечь будущее человечества. Рисковать уничтожением этого будущего ради получения тех или иных преимуществ, ограниченных настоящим, – крайне узколобая и опасно недальновидная стратегия. Такая беспечность ставит крошечный фрагмент нашей истории выше всей ее протяженности, крошечное меньшинство людей – выше подавляющего большинства, которому только предстоит родиться, а наш единственный век – выше миллионов, а может, и миллиардов грядущих веков[97 - Таким образом, масштаб нашего будущего не просто важен с точки зрения консеквенциализма. Он также подкрепляет аргументы в пользу снижения экзистенциального риска, проистекающие из соображений о справедливости или законности.].

Чтобы понять, почему это было бы неправильно, проведите аналогию с расстоянием. Значимость человека не уменьшается, когда он отдаляется от вас в пространстве. Неважно, заболеет моя жена на конференции в Кении или у нас дома в Оксфорде. И благополучие случайных людей в Кении значит столько же, сколько и благополучие случайных людей в Оксфорде. Разумеется, у нас могут быть особые обязательства перед некоторыми людьми – перед близкими, перед членами нашего сообщества, – но расстояние в пространстве само по себе никогда не определяет различия в наших обязательствах. Признать, что люди одинаково важны вне зависимости от географического положения, – значит сделать серьезный шаг на пути нравственного прогресса, и нам нужно активнее внедрять соответствующие принципы в свою политическую и благотворительную деятельность.

Люди одинаково важны и вне зависимости от временно?го положения. Наши жизни важны в той же степени, как жизни всех, кто жил тысячи лет назад и кто будет жить через тысячу лет[98 - Говоря, что жизни людей “важны в равной степени”, я имею в виду, что все хорошее и плохое в их жизнях одинаково важно вне зависимости от того, когда они живут.В среднем люди сегодня живут лучше, чем тысячу лет назад, поскольку хорошего в их жизни больше, а кроме того, наша жизнь, вероятно, важнее как инструмент, так как мы живем в более судьбоносное время. В этом смысле наша жизнь, вероятно, имеет большее значение, но здесь нет противоречия с тем типом временно?й нейтральности, которого я придерживаюсь.]. Подобно тому как было бы неправильно полагать, что важность людей снижается по мере их отдаления от вас в пространстве, неправильно и думать, что их важность снижается по мере отдаления во времени. Их счастье не менее ценно, а страдания – не менее ужасны.

Признать, что люди одинаково важны, когда бы они ни жили, – значит сделать следующий серьезный шаг на пути нравственного прогресса человечества. Многие из нас уже в некоторой степени признают это равенство. Мы знаем, что неправильно ухудшать положение будущих поколений ради меньших выгод для самих себя. Если задать такой вопрос, мы согласимся, что люди сегодня не имеют объективно большей важности, чем люди в будущем. Однако мы полагаем, что на большинстве наших приоритетов это не сказывается. Так, мы считаем, что долгосрочные эффекты наших решений быстро исчезают; что в них столько неопределенности, что хорошее перевешивает плохое; и что люди будущего лучше нас смогут о себе позаботиться[99 - Об этом говорили J. J. C. Smart (1984, pp. 64–65) и G. E. Moore (1903, § 93).].

Но возможность возникновения предотвратимых экзистенциальных рисков на нашем веку показывает, что порой наши действия могут оказывать устойчивое положительное влияние на все долгосрочное будущее и мы сами – единственное поколение, способное обеспечить это влияние[100 - Новые поколения столкнутся с новыми рисками и смогут помочь их снизить, но только мы можем снизить риски, которые возникают сегодня и возникнут в грядущие десятилетия.]. Таким образом, представление о том, что люди будущего не менее важны, чем мы сами, имеет глубокие практические следствия. Нам предстоит большая работа, если мы хотим в полной мере осознать и внедрить их в нашу мораль.

Подобные соображения предполагают существование этической системы, которую можно назвать философией лонгтермизма и которая уделяет особое внимание влиянию наших действий на отдаленное будущее[101 - Это название предложили мы с Уильямом Макаскиллом. В основе этих идей – рассуждения наших коллег Nick Beckstead (2013) и Nick Bostrom (2002b, 2003). В настоящее время Макаскилл работает над полноценной книгой, в которой их рассматривает.]. В рамках этой системы крайне важно, что нашему поколению отведена лишь одна страница в гораздо более длинной истории и наша главная роль, вероятно, в том, чтобы повлиять (или не суметь повлиять) на ход этой истории. Работа над сохранением потенциала человечества – это один из способов оставить такой долгий след, но могут быть и другие[102 - В Приложении E мы увидим, что помимо защиты человечества существуют и другие способы оказывать устойчивое влияние на отдаленное будущее.].

Необязательно рассматривать экзистенциальный риск под таким углом – есть серьезные моральные основания снижать его даже в связи с его немедленными эффектами, – но этика лонгтермизма тем не менее особенно хорошо подходит для преодоления экзистенциального риска. Дело в том, что лонгтермизм основан на нравственной переориентации на безбрежное будущее, которое могут перечеркнуть экзистенциальные риски.

Несомненно, здесь есть и сложности.

Когда специалисты по экономике оценивают будущие выгоды, они применяют метод дисконтирования, при котором снижают ценность выгоды в зависимости от того, насколько долго придется ее ждать. Если взять стандартную ставку дисконтирования 5 % в год и применить ее к нашему будущему, ценности в нем останется на удивление немного. При неграмотном применении метод дисконтирования покажет, что наше будущее всего раз в двадцать ценнее грядущего года, а в период с 2100 года до бесконечности оно стоит даже меньше грядущего года. Не возникают ли в связи с этим сомнения, что наше будущее действительно обладает огромной ценностью?

Нет. Подобные результаты получаются только при некорректном применении экономических методов. Когда учитываются тонкие аспекты проблемы и метод дисконтирования применяется как положено, будущее приобретает чрезвычайно высокую ценность. Не будем слишком глубоко погружаться в математические детали – пока достаточно отметить, что дисконтирование человеческого благосостояния (а не таких материальных благ, как деньги) исключительно на основе отдаленности от нас во времени дает крайне недостоверные результаты, особенно при рассмотрении таких длительных периодов, какие обсуждаются на страницах этой книги. Так, подразумевается, что если у вас есть возможность либо спасти одного человека от головной боли через миллион лет, либо миллиард людей от пыток через два миллиона лет, то спасать нужно человека, у которого болит голова[103 - При ставке дисконтирования 0,1 % в год (низкой по стандартам экономистов) разница в миллион лет делает страдания через миллион лет более чем в 10434 раз важными, чем аналогичные страдания через два миллиона лет.]. Подробнее о том, почему экономическое дисконтирование не умаляет ценность долгосрочного будущего, написано в Приложении А.

Некоторые философы сомневаются в необходимости защиты нашего долгосрочного будущего по другой причине. Они отмечают, что в этом случае необычно не только время получения выгод. Если мы спасем человечество от вымирания, это изменит число людей, которые когда-либо будут жить на земле. В связи с этим встают этические вопросы, которых не возникает, если мы просто спасаем жизни уже живущих людей. Сторонники некоторых радикальных подходов к этой относительно новой сфере “популяционной этики” полагают, что не допускать вымирания исключительно из заботы о будущих поколениях бессмысленно, ведь совершенно неважно, появятся ли люди будущего на свет.

Подробное рассмотрение этих вопросов заняло бы слишком много места и было бы интересно лишь немногим, поэтому я отведу для обстоятельной дискуссии на эту тему Приложение B. В двух словах, аргументы в пользу такого подхода мне также не кажутся убедительными. Его сторонники пытаются понять, почему нас должно волновать, вредим ли мы людям будущего, когда загрязняем планету и способствуем изменению климата, и объясняют, почему у нас есть серьезные основания не допустить в будущем такой ужасной жизни. В то же время те, кто поддерживает эти взгляды, за исключением самых невероятных из них, согласны, что крайне важно спасти будущие поколения от других типов экзистенциальных катастроф, например от необратимого коллапса цивилизации. Поскольку большинство рисков, грозящих вымиранием, грозят и таким коллапсом, на практике разница между ними невелика. Вместе с тем нюансов в этих вопросах немало, и потому я советую заинтересованным читателям обратиться к приложению.

Я хочу упомянуть и еще одно возражение. Когда я был моложе, меня порой тешила мысль, что полное уничтожение человечества будет, пожалуй, не таким уж плохим исходом. Людей не останется, поэтому некому будет скорбеть и страдать. Раз исчезнет сама категория “плохого”, то как вообще уничтожение может быть плохим? А если существование человечества было необходимым условием для существования категорий плохого и хорошего, правильного и неправильного, то, возможно, эти категории станут вообще неприменимыми в безмолвии, которое воцарится на земле.

Но теперь я понимаю, что такие рассуждения не лучше старых доводов философа Эпикура, который утверждал, что в смерти для человека нет ничего плохого, поскольку переживать ее человеку не приходится. Однако здесь не учитывается, что если я брошусь под машину и погибну, то моя жизнь в целом станет короче, а следовательно, хуже – не потому, что в ней станет больше плохого, а потому, что в ней окажется меньше хорошего. Именно поэтому не стоит бросаться под машину. Хотя аргумент Эпикура может служить утешением в минуты скорби и страха, его не стоит считать руководством к действию, как никто и не делает. Представьте, что правительство ссылается на него, определяя политику в сферах безопасности и здравоохранения или принимая законы об убийствах.

Если бы катастрофа в этом столетии привела к нашему вымиранию, то жизнь человечества стала бы короче и, следовательно, хуже[104 - Можно трактовать это по разному в зависимости от ваших представлений о ценности. Одни сосредоточатся на том, насколько плох сам факт смерти целой группы или вида, человечества. С точки зрения других, хуже станет отсутствие человеческих жизней в будущем, а вместе с этим и всего хорошего, что в них могло бы быть.]. Учитывая, что человечество пока пребывает в младенчестве, она стала бы гораздо короче – и гораздо хуже. Даже если бы не осталось никого, кто мог бы признать это трагедией, мы вполне можем вынести такое суждение уже сейчас. Подобно тому как мы можем судить о событиях, происходящих в других местах, мы можем судить и о событиях, происходящих в другое время[105 - С этим могут возникнуть серьезные сложности, если культура другого времени (или места) сильно отличается, но в нашем примере это не имеет значения.]. И если эти суждения корректны сейчас, они останутся корректными и тогда, когда нас не станет. Я не стал бы винить людей, которые на закате жизни человечества нашли бы утешение в эпикурейских аргументах. Но пока нам решать, насколько долгую и полную жизнь проживет человечество, и мы должны признать эту ответственность[106 - Представьте, что бы мы подумали, если бы узнали, что наше правительство не стало принимать в расчет риск ядерной войны на том основании, что, если мы все умрем, плохого в этом не будет.].

Этим возможные возражения не исчерпываются. И все же нет нужды отвечать на все до единого философские вопросы о ценности будущего, чтобы решить, стоит ли оберегать наш потенциал. Сама идея, что будет относительно неважно, вымрет ли человечество или же будет процветать на протяжении миллиардов лет, представляется глубоко неправдоподобной. В этом отношении любая теория, которая это отрицает, должна восприниматься с изрядной долей скепсиса[107 - Если же, даже проявив должный скепсис, мы все равно склоняемся к одной из таких теорий, нужно с огромной осторожностью следовать ее рекомендациям в конкретной сфере, где она сильнее всего расходится с нашей интуицией и другими теориями, которые представляются нам правдоподобными, а именно в вопросе о ценности нашего долгосрочного будущего. См. Beckstead (2013, p. 63).].

Более того, будущее – это не единственный моральный ориентир при оценке экзистенциальной катастрофы. Он кажется мне самым важным и сильнее других заставляет меня посвящать время и силы этой проблеме, но существуют и другие ориентиры, связанные с другими моральными традициями. Давайте кратко проанализируем, как забота об экзистенциальном риске может проистекать из наших представлений о прошлом, о нашем характере и нашей космической роли. Именно благодаря этому люди, имеющие разные представления о морали, могут прийти к единому выводу.

Что мы видим в прошлом?

Мы не первое поколение. Наша культура, институты и нормы, наши знания, технологии и благосостояние постепенно формировались нашими предками на протяжении десяти тысяч поколений. В прошлой главе мы увидели, что выдающийся успех человечества был основан на нашей способности к межпоколенческой кооперации – на умении перенимать знания у родителей, дополнять их и затем передавать детям. Без такой кооперации у нас не было бы ни домов, ни ферм, ни танцевальных или песенных традиций, ни письменности, ни наций[108 - Мы действительно окажемся почти в таком же состоянии, как наши древнейшие человеческие предки (и нас будет гораздо меньше).].

Эту мысль прекрасно выразил политолог Эдмунд Бёрк, который придерживался консервативных взглядов. В 1790 году он написал об обществе:

Это общество, в котором должны развиваться все науки и искусства, все добродетели и совершенства. Такая цель может быть достигнута только многими сменявшими друг друга поколениями – поэтому общественный договор заключается не только между ныне живущими, но между нынешним, прошлым и будущим поколениями[109 - Burke (1790), para. 165; перевод Е. Гельфанд. В своей знаковой книге о правах будущих людей Annette Baier (1981) выражает похожую мысль: “Ключевая роль, отведенная нам как существам моральным, – это роль членов межпоколенческого сообщества, сообщества существ, которые смотрят назад и вперед, трактуют прошлое в свете настоящего, считают будущее продолжением прошлого, чувствуют свою принадлежность к непреходящим семьям, народам, культурам, традициям”. Об этом говорит и Джон Ролз в “Теории справедливости” (1971, § 79): “Реализация возможностей человеческих индивидов, живущих в любое данное время, требует кооперации многих поколений (или даже обществ) на протяжении долгого периода времени” (перевод В. В. Целищева).].

Здесь могут найтись причины беречь человечество, уходящие корнями в наше прошлое, – обязательства перед нашими дедами, а также перед нашими внуками.

Наши предки положили начало великим проектам, с которым ни одному поколению не справиться в одиночку. Это такие проекты, как стремление положить конец всем войнам, построить справедливый мир и изучить Вселенную. Еще в 65 году нашей эры Сенека Младший четко обозначил такой масштабный межпоколенческий проект:

Придет время, когда усердие долгих поколений вытащит в один прекрасный день на свет все то, что скрыто сейчас от нас. Для такого исследования одной жизни недостаточно, даже если вся она будет посвящена небу […] Все это будет разъясняться постепенно в долгой череде преемства. Но придет время, и потомки наши удивятся, что мы не знали столь простых вещей […] Пусть потомки тоже внесут свою лепту в исследование истины […] Люди грядущего поколения будут знать многое неизвестное нам, и многое останется неизвестным для тех, кто будет жить, когда изгладится всякая память о нас[110 - Seneca (1972), pp. 279–291; перевод Т. Бородай. Шестнадцать веков спустя, в 1704 году, Исаак Ньютон сделал подобное замечание (Newton & McGuire, 1970): “Объяснить всю природу – слишком сложная задача для любого человека или даже для одного века. Гораздо лучше сделать немного, но достоверно, а остальное оставить тем, кто придет за вами” (перевод С. И. Вавилова).В 1755 году Дени Дидро выразил связанные идеи в своей “Энциклопедии” (Diderot, 1755, pp. 635–648A): “…задача энциклопедии состоит в том, чтобы собирать знания, рассеянные по миру; излагать их общую систему для людей, с которыми мы живем, и передавать их тем, кто придет после нас, чтобы работа прошедших веков не лишилась смысла в грядущие столетия; и чтобы наши потомки, став более учеными, стали бы также более добродетельными и счастливыми, а мы не прожили бы жизнь, не оказав услугу всему роду человеческому”.].

Поразительно, что к нам столь прямо обращаются через такую бездну времен и что реализация этого двухтысячелетнего плана продолжается[111 - Пожалуй, еще поразительнее, что некоторые тайны комет, глубина которых вдохновила Сенеку написать этот фрагмент, были открыты лишь недавно и непосредственным образом повлияли на наши представления об экзистенциальном риске: “Когда нибудь явится человек, который точно опишет, где пролегают пути комет, почему они блуждают в стороне от прочих звезд” (Seneca, 1972, p. 281; перевод Т. Бородай).Природа их в высшей степени причудливых орбит и их размер стали ключевыми аспектами нашего текущего представления о рисках, которые кометы представляют для цивилизации и человечества. Дальнейший анализ обеих этих характеристик существенно поможет снизить риски, связанные со столкновениями с объектами из космоса. См. главу 3.].

Ни человек, ни целое поколение людей не могут довести до конца такие масштабные проекты. Но человечество может. Мы работаем вместе, и каждое поколение продвигается чуть дальше, расширяя возможности, наращивая ресурсы и развивая институты, чтобы будущие поколения могли сделать следующий шаг.

Когда я думаю о непрерывной последовательности поколений, которая тянется к нашему времени, и обо всем, что им удалось создать для нас, мне хочется склонить перед ними голову. Меня переполняет благодарность и поражает грандиозность наследия и невозможность хоть как-то отплатить за оказанную услугу. Дело в том, что сотню миллиардов человек, которым я обязан всем, уже не вернуть, а созданное ими гораздо больше моей жизни, больше всего моего поколения.

Это верно и на личном уровне. В первые месяцы после рождения моей дочери я осознал, как много делают и делали для меня мои родители. Я был поражен. Я поговорил с ними, поблагодарил их и извинился, отметив, что никогда не смогу им отплатить. Улыбнувшись, они сказали, что жизнь устроена иначе: дети не возвращают долги родителям, а отдают их следующему поколению.

Мои родители не философы. Однако их слова показывают, каким еще образом прошлое может служить обоснованием наших обязательств перед будущим. Поскольку время движется только вперед, гораздо проще помогать тем людям, которые приходят в этот мир после нас, чем тем, кто жил раньше, и потому, анализируя партнерство поколений, важно учитывать его асимметрию: обязательства в нем направлены лишь в одну сторону, а долги отдаются следующим поколениям. С такой точки зрения наши обязательства перед будущими поколениями могут быть обусловлены тем, что наши предки трудились ради нас, когда мы сами были будущими поколениями[112 - См. работу Scheffler (2018), где подробнее разбирается вопрос о принципе взаимности, лежащем в основе некоторых причин заботиться о будущих поколениях, и приводятся другие соображения, не упоминаемые на этих страницах.].

Таким образом, если мы уроним эстафетную палочку и погибнем в результате экзистенциальной катастрофы, то подведем своих предков во многих смыслах. Мы не сумеем воплотить в жизнь их мечты, не оправдаем доверия, которое они возлагали на нас, их наследников, а еще не справимся с возложенной на нас задачей отплатить будущим поколениям за труд прошлых на наше благо. Следовательно, пренебрегая экзистенциальным риском, мы подведем не только людей будущего, но и людей прошлого.

Кроме того, возникнет риск уничтожить все ценное, что есть у нас из прошлого и что мы хотели бы сохранить[113 - Sagan (1983, p. 275) написал так: “Существует множество других критериев для оценки потенциальных потерь, включая культуру и науку, эволюционную историю планеты и смысл жизни всех наших предков, которые сделали свой вклад в будущее своих потомков. Вымирание – это крах главного проекта человечества”.]. Некоторые философы утверждают, что некоторые ценности нужно не продвигать, а защищать и оберегать, лелеять и боготворить[114 - Cм., например, работы Cohen (2011), Scheffler (2009), Frick (2017).]. Мы часто воспринимаем так ценность культурных традиций. Мы видим коренные языки и жизненные уклады, которые оказываются под угрозой и могут даже навсегда исчезнуть из нашего мира, и нас переполняет желание сберечь их и защитить от будущих угроз.

Человека, воспринимающего таким образом и ценность человечества, возможно, не слишком тронет потеря того, что могло бы быть в будущем. Но даже его ужаснет вымирание: разрушение всех соборов и храмов, исчезновение всех стихов на всех языках, полное и окончательное уничтожение всех культурных традиций, которые знала Земля. Перед лицом серьезной угрозы вымирания или необратимого коллапса цивилизации традиция, основанная на сохранении или пестовании богатства человечества, тоже потребовала бы действий[115 - Ник Бустрём (2013) развил эту мысль: “Вероятно, мы обязаны также, подобно архивистам, хранить наследие человечества, переданное нам предками, и невредимым передавать его потомкам. Мы не хотим оказаться слабым звеном в цепи поколений и не должны ни стирать, ни забывать великую историю человеческой цивилизации, над которой человечество трудилось на протяжении тысяч лет, ведь совершенно ясно, что рассказ еще не доведен до логического конца”.].

Наконец, у нас могут быть обязательства перед будущим, проистекающие из пороков прошлого. Дело в том, что мы могли бы искупить некоторые из своих прошлых ошибок. Если бы мы потерпели поражение сейчас, у нас не получилось бы выполнить стоящие перед нами задачи по устранению ущерба, нанесенного планете: избавиться от загрязнения и мусора, вернуть климат в доиндустриальное состояние, восстановить былое великолепие экосистем. Можно также вспомнить, что некоторые из величайших проявлений несправедливости наблюдались не при взаимодействии индивидов, а при взаимодействии групп: систематическое преследование, кража земель, геноцид. Нашей обязанностью может быть признание этих ошибок и увековечение памяти о них, преодоление несправедливости, совершенной в прошлом. У тех, кто извлек выгоду из этих ситуаций, могут быть и способы частично загладить или искупить свою вину. Экзистенциальная катастрофа лишит нас последней надежды на это.

Цивилизационные добродетели

При хорошем раскладе человечество пребывает на раннем этапе жизни: мы пока подростки и только предвкушаем замечательную зрелость. Как и любой подросток, человечество стремительно обретает свою полную силу и жаждет возможности поиграть мускулами и испытать каждую свою новую способность, как только обретает ее. Мы редко задумываемся о будущем. Да, порой мы рассуждаем о “долгосрочной перспективе”, но обычно имеем в виду следующие десять-двадцать лет. Для человека это долго, для всего человечества – лишь краткий миг.