скачать книгу бесплатно
Дом Аосава, в один день трагически потерявший почти всех обитателей, казалось, начал рассыпаться. Я часто тайком ходила мимо того дома, и он всегда выглядел совершенно затихшим. Несмотря на то, что родственники из Фукуи и Осаки приехали, чтобы уладить дела семьи, совершенно не ощущалось хоть каких-то признаков жизни.
После убийства место стало своего рода домом с привидениями[24 - Юрэйясики – «дом, с привидениями, нехороший дом», букв. «дом, в котором живут духи» – часто злые, мстительные духи «юрэй», появившиеся из-за скопившихся негативных эмоций или переживаний, трагических обстоятельств или насильственной смерти.], и все обходили его стороной.
Но, естественно, он не был необитаем.
Она продолжала жить в нем. Она и те, кто за ней присматривал.
Я много раз замечала ее силуэт в окне дома. Она, конечно, не могла меня увидеть, но я старалась побыстрее скрыться.
У входа в тот дом росло большое дерево индийской сирени. С приходом лета оно цвело великолепными белыми цветами. Обычно на ум приходят красные цветы, как бумажные украшения для спортивных праздников, но цветы этого дерева были белоснежными.
Помню, проходя мимо дома, я всегда засматривалась на эти цветы.
Возможно, именно поэтому то лето в моем сознании еще больше связано с белым цветом.
X
Мне кажется, расследование наконец сдвинулось с мертвой точки в конце октября.
Поводом послужило самоубийство мужчины.
Он повесился в съемной квартире.
Домовладелец обнаружил тело и предсмертную записку и сразу же позвонил в полицию.
В предсмертной записке мужчина признал свою вину за массовое отравление в доме Аосава. По его словам, он долгие годы страдал от необъяснимых головных болей, бессонницы и бредовых идей. Стало также известно, что он проходил лечение в психиатрической клинике. Он сознался в том, что доставил яд в дом Аосава после того, как получил указание убить всех членов этой семьи. Сперва полиция не отнеслась к этому серьезно. К тому моменту уже было несколько человек, сделавших похожие заявления. Однако все изменилось, когда они обнаружили в шкафу его жилища черную кепку, ключи от мотоцикла и следы того же пестицида, которым отравили семью.
Самым убедительным доводом стало совпадение его отпечатков пальцев с теми, что были обнаружены на месте преступления – на письме и стакане, которым оно было прижато. В ту же секунду полиция и средства массовой информации оживились! Люди вокруг были взволнованы тем, что виновный наконец найден. Однако преступник был уже мертв, и это оживление продлилось недолго.
Поле долгого застоя наступила скучная развязка.
Люди действительно вздохнули с облегчением, но, с другой стороны, многих охватило отчаяние. Чувство нестерпимой пустоты.
Все успокоились, узнав, что преступник не был кем-то из их окружения – знакомым или соседом, затаившим смертельную обиду на семью Аосава. Но мы никак не могли понять, почему же, в таком случае, вся семья была так жестоко убита? Как абсурдно и бессмысленно то, что из-за бредовых идей одного человека погибает так много невинных людей! После раскрытия этого дела многие соседи впали в депрессию. Куда проще понять случившееся, когда у преступника есть понятный четкий мотив.
Когда все закончилось, многие люди так и остались словно бы подвешенными в воздухе. Многие даже сомневались, что совершивший самоубийство мужчина был тем самым преступником.
Самой большой загадкой была связь между ним и семьей Аосава. Он никогда не жил с ними по соседству и, возможно, даже не был лично знаком с ними. В конце концов, все решили, что он был как-то косвенно связан с клиникой Аосава, крупным и известным заведением, реклама которого могла попасться ему на глаза.
Было также неясно, откуда он узнал имя друга доктора Аосава из Ямагаты. Было очевидно, что тот непричастен к преступлению, он также не был никоим образом связан с преступником. Еще одна неразгаданная загадка.
Говорили даже, что единственным доказанным фактом было то, что мужчина просто доставил саке, а яд в него мог предварительно добавить уже другой человек.
Люди, знавшие его лично, описывали мужчину как неуверенного в себе, доверчивого и внушаемого человека, страдавшего от многолетних проблем со здоровьем.
Некоторые говорили, что его могли с легкостью убедить в его виновности и подстроить все так, чтобы полиция обнаружила яд и бейсбольную кепку в его комнате.
Но это были лишь предположения, не подкрепленные доказательствами. Поэтому в конце концов все решили, что совершивший самоубийство мужчина и есть преступник.
XI
Посмотрите, какое восхитительное здание.
Для дома в японском стиле у него довольно высокие потолки, да и лестница шире обычного.
И сад просто великолепен.
Наружная кромка веранды энгава[25 - Энгава, или эн – дощатый либо бамбуковый настил без татами по периметру японского дома, связывающий его с садом.] словно подвешена в воздухе – если не присматриваться, горизонтальную балку опоры можно и не заметить. Как приятно было бы укрыться здесь в прохладе и подремать…
Каково мое мнение? Я не знаю правды. Я даже не уверена, что совершивший самоубийство мужчина действительно был тем самым преступником. Хоть он и был, очевидно, как-то связан с преступлением.
В «Забытом фестивале» я намеренно оставила концовку открытой. Меня много критиковали за это, но я сама так и не пришла к какому-то заключению – не думаю, что вообще смогла бы.
Надеюсь, что не введу вас в заблуждение, сказав, что с моей точки зрения подобное, выходящее за рамки человеческого понимания, происшествие можно назвать несчастным случаем, ужасным совпадением.
В какой-то момент все начинает катиться под гору, по пути ускоряясь и набирая критическую массу, подобно снежному кому. В мгновение ока он становится таким большим, что способен скосить любого, оказавшегося у подножия. В центре этого кома, конечно же, обычно сокрыты человеческие интриги и подавленные эмоции, но я искренне верю, что ужасные события – настолько ужасные, что превосходят любые людские замыслы – действительно могут быть запущены чередой случайностей. Подобные бедствия служат очередным напоминанием о мелочности человеческой природы.
Мне кажется, то преступление стало именно таким событием.
XII
Посмотрите на эту комнату. Такое изящество на небольшой площади…
Ее еще называют ультрамариновой комнатой, из-за ярко-синих стен. Ляпис-лазурь[26 - Ляпис-лазурь – также лазуревый камень или лазурит, реже бухарский камень – сульфатсодержащий непрозрачный минерал от синего до голубовато-серого или зеленовато-серого цвета. Лучшими считают камни сочного синего цвета или сине-фиолетовые, а также насыщенно-голубые. «Ляпис-лазурью» назывались только плотные и однородно окрашенные темно-синие разновидности лазурита лучшего качества, пригодные для ювелирных вставок и декоративно-прикладных изделий.]. Говорят, его использовали даже в Древнем Египте. Переработка этого драгоценного камня в пигмент для красок была сложным и очень дорогостоящим процессом.
Ёсида Кэнити[27 - Кенити, Ёсида (1912–1977) – японский писатель и литературный критик эпохи Сёва, удостоенный множества престижных литературных премий.], описывая в своих научных работах наш город, упоминал и эту комнату. По его словам, замысел заключался в том, чтобы по пути на второй этаж мимо комнат, устланных татами, ваш взгляд уже из конца коридора падал на ярко-синие стены, словно подсвеченные падающими на них лучами солнца.
Уж не знаю, насколько это был продуманный ход, но в городе, где стены большинства старых домов окрашены в темно-красный, синий цвет выглядит причудливо.
Зимой свет не достает дальше той стены. Эта необычная комната почему-то внушает чувство беспокойства.
Когда ее, ту самую Хисако, впервые опрашивали о произошедшем, она ни с того ни с сего начала говорить об этой комнате. О чем бы та женщина-полицейский ее ни спросила, Хисако была так потрясена, что продолжала говорить только об увиденном в детстве.
Полагаю, так и было. Одна посреди какофонии криков и стонов умирающих вокруг нее близких, она напряженно вслушивалась, но некому было объяснить ей, что происходит. Из всех членов семьи она была единственной, кто выжил. Сложно представить что-то ужаснее.
Хисако Аосава. На тот момент ей было около двенадцати, она только что перешла в среднюю школу.
Хисако была очень красива.
Перед поступлением в среднюю школу ее длинные прямые волосы были коротко подстрижены; прическа ей очень шла и делала похожей на японскую куклу. Это только усилило контраст между черными как смоль волосами и гладкой бледной кожей. К тому же, умная, со спокойным характером, она была объектом восхищения всех соседских детей. Мои братья ее просто боготворили.
Однако Хисако страдала недугом, который называют аутоинтоксикацией организма[28 - Эндогенная интоксикация (аутоинтоксикация) представляет собой самоотравление организма продуктами метаболизма. Это могут быть продукты как самого организма, там и микроорганизмов, которые составляют его естественную микрофлору.]. Довольно часто она бледнела без причины и была вынуждена прилечь. Порой даже пропускала школу, но учителя смотрели на это сквозь пальцы – ведь, в конце концов, училась она хорошо.
Аутоинтоксикация. Говорят, так часто бывает у детей с нарушениями вегетативной нервной системы[29 - Вегетативная нервная система – отдел нервной системы, регулирующий деятельность внутренних органов, желез внутренней и внешней секреции, кровеносных и лимфатических сосудов. Играет ведущую роль в поддержании постоянства внутренней среды организма и в приспособительных реакциях.]. Как при преэклампсии[30 - Преэклампсия – тяжелый токсикоз второй половины беременности, когда организм беременной женщины перестает справляться с повышенной нагрузкой.] у беременных, тело начинает производить токсины, отравляющие организм. Хисако сказала, что в тот день сидела в своем плетеном кресле с подлокотниками, поскольку совершенно выбилась из сил. Поразительно, как небольшие события могут вершить судьбы. Из-за недуга, от которого она страдала долгие годы, Хисако не притронулась к еде в тот день, и это ее спасло.
Должна сказать, это тоже было в ее стиле. Она, несомненно, тяжело переживала болезнь, но болезненность была ей к лицу, создавала вокруг нее притягательную атмосферу. Она отлично смотрелась в роли юной наследницы богатого дома Аосава.
Может быть, это прозвучит бесчувственно и резко, но, на мой взгляд, даже последствия столь ужасающей трагедии гармонировали с ее образом. Трагедия выжившего. Хисако была создана для этой роли. Никто не сказал этого вслух, но, кажется, все соседские дети в глубине души думали так же. Она была трагической героиней, навсегда оставшейся в нашей памяти благодаря этому ужасному преступлению.
XIII
За все время работы над «Забытым фестивалем» я лишь однажды встречалась с Хисако.
После случившегося она долго жила в том доме, но встретились мы, только когда Хисако решила его покинуть.
Она собиралась выйти замуж. С женихом, приехавшим на учебу немцем, Хисако познакомилась в аспирантуре, и после свадьбы они должны были переехать в Америку, где ему предложили должность. Наверняка будущий муж намеревался обратиться за помощью к лучшим врачам в Америке в надежде вылечить ее глаза.
Она была очень рада со мной встретиться, и мы провели вместе целый день.
Все, о чем мы говорили в тот день, легло в основу «Забытого фестиваля».
Хисако обладала феноменальной памятью. Она помнила все, о чем слышала, и все, к чему прикасалась в тот день. Даже спустя десять лет ее воспоминания о том дне были поразительно четкими. Настолько, что, казалось, я сама могла мысленно воспроизвести события, которые она пережила.
Возможно, если б Хисако могла видеть, все было бы иначе. Если б она могла увидеть преступника, то дело раскрыли бы гораздо раньше. Она слышала чьи-то шаги на кухне. Слышала, как кто-то положил письмо на стол и прижал его стаканом. С ее способностями она бы точно рассмотрела и запомнила лицо преступника.
Если б только она могла видеть…
Похоже, Хисако тоже размышляла о подобном.
Наверное, она не смогла бы это пережить. Если б она могла видеть ужасные страдания умирающих вокруг нее близких, это ее попросту раздавило бы.
По словам Хисако, каждый божий день ее разрывало на части ужасное противоречие. С одной стороны, будь она зрячей, преступник был бы пойман гораздо раньше, но, с другой, подобное зрелище лишило бы ее способности продолжать жить. Кроме того, она так же могла выпить яд или быть убитой преступником!
Кто знает, чем все могло кончиться…
Все-таки это была судьба.
XIV
Хисако лишилась зрения незадолго до поступления в начальную школу. Я не знаю подробностей, но, по всей видимости, упав с качелей, она сильно ударилась затылком. В результате травмы началась лихорадка, температура все поднималась, а зрение постепенно угасало.
Родители отчаянно боролись со временем, обращались к лучшим докторам в Токио, но никто из них не смог помочь вернуть их дочери способность видеть.
Хисако, однако, не падала духом, и, будучи умным и жизнелюбивым ребенком, довольно быстро научилась жить без зрения. Она, казалось, и вовсе не осознавала своих ограничений. Окажись вы рядом, тоже заметили бы, как, побыв с ней, ограниченными себя начинали чувствовать зрячие.
Она никогда не ходила в специальную школу для слепых. Родители приложили все усилия, чтобы отправить ее учиться вместе с обычными детьми. Хисако досконально запомнила планировку школы и в мельчайших деталях помнила дорогу до нее, уверенно преодолевая этот путь каждый день. А ее навыки устного счета и скорость в работе со счётами соробан[31 - Соробан – японские счёты. В настоящее время соробан продолжает использоваться преимущественно для обучения счету в начальной школе. Этот подход имеет ряд педагогических преимуществ по сравнению с обучением счету на бумаге и калькуляторе.] заставляли поневоле задуматься, чего она достигла бы, обладая зрением.
Ее всегда окружала тайна.
У меня даже несколько раз возникали сомнения, а правда ли она слепая? Находясь с ней в одной комнате, можно было заметить, как Хисако с поразительной быстротой подмечает изменения в выражениях лиц окружающих или происходящее вокруг. Казалось, несмотря на слепоту, она видит всех насквозь. Взрослые тоже часто об этом говорили.
Иногда она говорила очень странные вещи.
Например, часто задумчиво произносила: «После потери зрения я наконец смогла видеть».
Или ненароком говорила: «Я словно могу видеть руками, ушами или даже лбом». Помню, я содрогнулась, услышав это.
Потому-то я много раз собиралась навестить ее в том доме после случившегося, чтобы расспросить обо всем. Должно быть, она видела все, что тогда произошло.
Она должна была знать, кто на самом деле преступник.
XV
Я не знаю, где сейчас Хисако. Наверное, по-прежнему живет за границей.
Во время моей работы над «Забытым фестивалем» мы какое-то время переписывались, но потом потеряли связь. Зная ее, я не сомневаюсь, что все в ее жизни сложилось наилучшим образом. Возможно, она даже смогла вернуть себе зрение. Мне хочется думать, что ее глаза вновь обрели возможность видеть окружающий мир. Потому у меня нет желания выяснять, так ли это на самом деле.
На улице и правда очень жарко. Близится время закрытия парка, но жара и не думает спадать. Мой платок уже насквозь промок.
Какое письмо? А, та история с письмом…
Это так и осталось тайной. Кому и зачем было адресовано то послание? В чем был его смысл и кто такая Юджиния – неизвестно до сих пор.
Во-первых, нет доказательств того, что письмо оставил преступник. Почерк автора проанализировали, но эксперты не смогли выяснить, была ли травмирована рука, которой его написали. Несомненно, его отпечатки были на письме, но сложно сказать, из-за того ли, что он был его автором, или попросту случайно прикоснулся к нему, доставляя саке.
В конце концов все посчитали это письмо лишь подтверждением его сумасбродных идей.
Юджиния…
Имя не слишком распространенное, так что, должно быть, это какая-то цитата или отсылка. Но, несмотря на тщательное расследование, полиция так и не смогла выяснить, на кого оно указывает.
Я не уверена, что письмо вообще было получено предполагаемым адресатом.
Это навсегда останется тайной.
XVI
Вдруг пошел дождь. Дождь здесь всегда подкрадывается к тебе, прежде чем ты заметишь, как вокруг все потемнело. Где бы нам укрыться?
Крупные капли. Такой дождь не должен продлиться долго.
Судьба. В этом мире все завязано на судьбе.
Сегодня со мной приключилось занятное совпадение.
Когда я прибыла на станцию, мне показалось, что в толпе мелькнуло знакомое лицо. Кажется, мы сразу узнали друг друга, но так и не смогли вспомнить имена.
Мы обе застыли на какое-то время, а затем одновременно вспомнили.
Это была женщина-полицейский, помогавшая работать над тем делом. Она собирала показания женщин и детей.
Меня тут же захлестнули воспоминания. Она, должно быть, уже на пенсии…
Мы перебросились парой фраз, и она вдруг заговорила о деталях первого допроса, который проводила с Хисако Аосава. Я не знала о них, когда писала «Забытый фестиваль».
Это касалось того разговора о белых цветах индийской сирени.
Это был шок – для меня, конечно. Я была потрясена, узнав, что сразу после произошедшего Хисако рассказала полицейским о синей комнате и тех белых цветах.
