скачать книгу бесплатно
Рассказы и стихи
Омер Сейфеттин
В книге представлены рассказы для детей и взрослых.Рассказы для детей основаны на фактах биографии и отражают как смешные, так и трагические события жизни. Большинство рассказов для взрослых написано в сатирико-юмористическом стиле. Часть рассказов посвящена историческим событиям и переломным моментам в жизни турецкого общества в период крушения османской империи. И в наши дни рассказы Омера Сейфеттина актуальны и читаются с большим интересом и любовью.
Рассказы и стихи
Омер Сейфеттин
Переводчик А. Б. Лукьянов
© Омер Сейфеттин, 2023
© А. Б. Лукьянов, перевод, 2023
ISBN 978-5-0059-9204-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Биография
Омер Сейфеттин (1884—1920) самый читаемый писатель рассказов в турецкой литературе. По образованию он был военным и преподавателем. Известен, как основатель искусства турецкого короткого рассказа и один из создателей течения турецкого национализма в литературе. Являлся защитником упрощения турецкого языка. Вместил в свою короткую жизнь большое количество произведений. Самое известное произведение – это рассказ «Скребница».
Омер родился в 1884 году в Гёнене (Балыкесире) в черкесской семье Хатко. Хорошо знал адыгейский язык. Он был один из четырёх детей, капитана Омера Шевки и госпожи Фатмы, два из которых умерли в раннем возрасте. Его образование началось в районной школе в Гёнене. В связи с переводом Омера Шевки на другие должности, семья переезжала в Инеболу, Айанджик, а потом переехала в Стамбул. Омер Сейфеттин до 1893 года ходил сначала в османскую школу, а потом в Военную ветеринарную школу. Закончив эту школу в 1896 году, он продолжил обучение в военном училище Эдирны. В 1900 году, закончив училище, он вернулся в Стамбул. Здесь он начал учиться в Шахском военном училище, которое окончил в 1903 году и получил право без экзамена стать выпускником, выехав по поводу беспорядков в так называемый «Контингент быстрого реагирования – 1», находящийся в Македонии.
Омер Сейфеттин, после окончания учебного заведения в чине младшего лейтенанта пехоты, был назначен на должность в резервный батальон Кушадасы, входящий в резервную дивизию Измира третьей армии, находящейся в центре Селяника. В 1906 году он был назначен в качестве преподавателя в жандармскую школу Измира. Для Омера Сейфеттина это было важно, потому что он мог вести литературную деятельность в Измире и познакомился с местной молодёжью. Так при знакомстве с западной культурой он увидел стимул для изучения французского языка. Работая над упрощением турецкого языка, он получил важные идеи по литературной тематике.
Омер Сейфеттин в январе 1909 года был переведён на службу в третью армию в Селянике. 11 апреля 1911 года в журнале «Молодые перья» года была опубликована без подписи первая передовица Омера Сейфеттина под названием «Новая речь».
Созданная редакционная коллегия журнала «Молодые перья», была вынуждена распуститься в связи с началом Балканской войны. Омер Сейфеттин снова был вызван в армию. Попал в плен в окружении в Яне. Говорят что, во время одногодичного плена в Нафлионе он беспрерывно читал. В этот период он написал такие рассказы, как «Махди» (идущий по верному пути, имя двенадцатого имама, пришествие которого ожидается мусульманами, мусульманский мессия), «Свободные флаги». Эти рассказы он опубликовал на турецкой родине. Читая в период плена, он получил важный опыт для писательской деятельности.
После окончания плена, в 1913 году Омер вернулся в Стамбул. 23 января 1913 года он присоединился к организации Энвера Паши правительства Османской империи. Немного позже он оставил военную службу и начал зарабатывать на жизнь преподавательской и литературной деятельностью. Он создал словарь и написал статьи, в которых высказал свои соображения по турецкому языку и был назначен на должность в главную редакцию журнала «Турецкая речь». В 1914 году приступил к преподавательским обязанностям в Кабаташ Султане и продолжал эту деятельность до своей смерти.
В 1915 году Омер женился на госпоже Джалибе дочери доктора господина Бесима Этхема из партии «Единение и прогресс». Несмотря на рождение дочки по имени Гюнер семья не сложиась и он опять оказался в одиночестве.
С 1917 года до даты смерти 6 марта 1920 года несмотря на то, что Омер много времени горевал и скучал, в этот период он плодотворно трудится над искусством короткого рассказа. Он написал 125 рассказов в 10 книгах. Он публикует рассказы и статьи в газетах «Заман» («Время»), «Вакит» («Пора») и «Ифхам» («Толкование») и журналах таких как «Тюрк Кадыны» («Турецкая женщина»), «Дикен» («Колючка»), «Йени Дунья» («Новый мир»), «Бюйюк Меджмуа» («Большой сборник»), «Донанма» («Морской флот»), «Шаир» («Поэт»), «Йени Меджмуа» («Новый сборник»). Вместе с этим он продолжает преподавательскую деятельность.
20 февраля 1920 года усилилась болезнь, 4 марта писатель был направлен в больницу. 6 марта 1920 года его глаза закрылись. Омер Сейфеттин был похоронен на кладбище Кушдили Махмуда Бабы перед Кадикёем. Позже, 23 августа 1939 года, его прах был перенесён на кладбище Зинджирку Асри, в связи с необходимостью строительства гаражей и дороги на месте прежнего кладбища.
Его самый близкий друг Али Джанип Йонтем, рассказавший о его жизни и характере, написал книгу под названием «Жизнь Омера Сейфеттина», и эта книга была опубликована в 1935 году. Через короткий период времени все его рассказы были напечатаны в многотомнике. Эти рассказы и в наши дни также читаются с любовью.
Рассказы
«Я из всего, из самых незначительных мыслей, из предложений могу выдумать и рассказ, и большой роман. Искусство создания рассказа и романа не самая маловажная вещь, это такая моя вещь, вокруг которой я возрождал жизнь!..»
Омер Сейфеттин
Скребница
Мы играли во дворе конюшни и слышали печальное журчание ручья, невидимого внизу под серебряными ивами. Наш дом как будто потерялся позади изгороди из больших каштановых деревьев. Я и мой брат Хасан, который был на год младше меня, совсем не отходили от Дадаруха, так как моя мама уехала в Стамбул. Этот конюх нашего отца был взрослым мужчиной. По утрам пораньше мы бежали на конюшню. Лошади были нашим самым любимым занятием. Какое не надоедающее удовольствие было вместе с Дадарухом отводить их к воде, сидеть верхом на их голой спине. Хасан боялся и не мог ездить верхом один. Дадарух сажал его перед собой. Мы получали ещё больше удовольствия, чем от занятной игры, если могли класть в сумки ячмень, наполнять травой ясли, убирать навоз. Особенно нам нравилась чистка шкуры. Это было самое приятное дело. Взяв в руку скребницу, Дадарух начинал работу, тик-так… тик-так… тик-так… точь-в-точь как часы… я не мог устоять на месте и настаивал:
– Я тоже хочу так делать!
Тогда Дадарух, посадив меня на спину Тосуна, давал мне в руку скребницу и говорил:
– Давай, работай!
Эта металлическая штука сильно скребла по шкуре животного, но я не мог извлекать такое слаженное тиканье.
– Он машет своим хвостом?
– Машет.
– Как мне посмотреть?
Я наклонялся и вытягивался, но с крупа лошади хвост не был виден.
Каждое утро я говорил, как только приходил на конюшню:
– Дадарух, я займусь уходом.
– Ты не сможешь это сделать.
– Почему?
– Потому что ты ещё маленький…
– Я сделаю.
– Вот подрастёшь.
– Когда?
– Когда ты станешь ростом с лошадь…
Я не мог один успешно справляться с уходом за лошадью на работах в конюшне. Мой рост не доходил даже до живота лошади. Тем не менее, это занятие было очень весёлым и очень забавным. Вероятно, равномерное тиканье скребницы нравилось Тосуну, он прижимал свои уши, его хвост раскачивался, как огромная кисточка. Когда полный уход близился к завершению и Тосун беспокоился, тогда Дадарух говорил «хёйт», сильно хлопал его по крупу, потом начинал уход за другими лошадьми. Однажды я остался один. Дадарух и Хасан спустились к берегу реки. Внутри меня проснулось страстное желание заняться чисткой. Я искал скребницу, но не мог найти. В углу конюшни находилась маленькая комната Дадаруха без окон. Я вошёл туда, стал искать полки и увидел что-то среди сёдел. Нет, нет! Под его кроватью стоял сундук из зелёных досок. Я открыл его и чуть было не закричал от радости. Вытащенная из сундука с мамиными подарками скребница, которую прислали из Стамбула неделю назад, ослепительно блестела. Я сразу схватил её, побежал в сторону Тосуна и захотел поскрести его живот. Он забеспокоился. Я подумал:
– Она причиняет боль.
Я посмотрел на зубчики этой красивой скребницы сверкающие, как серебро. Очень колкие и острые. Я начал тереть её о камни стены, чтобы немного затупить их. Когда зубцы затупились, я попробовал снова поскрести. Опять лошадь что-то не устраивало. Я разозлился. Наверно я хотел выместить на скребнице свой гнев, пробежал десять шагов вперёд и положил скребницу на каменную поилку. Найдя самый тяжёлый камень, смог поднять его с земли и начал очень быстро бить по скребнице. Я разбил вдребезги и смял эту красивую скребницу, прибывшую из Стамбула, вдобавок, которую жалел использовать Дадарух. Потом я бросил её внутрь поилки.
Когда мой папа каждое утро выходил из дома, то каждый раз заглядывал на конюшню, ходил туда-сюда. Однажды я опять остался в конюшне один. Хасан был в доме с нашей горничной Первиной. Когда мой папа заглянул в поилку и увидел внутри сломанную скребницу, он крикнул Дадаруху:
– Иди сюда!
У меня перехватило дыхание, не знаю почему, но я очень испугался. Дадарух растерялся, когда обнаружилась сломанная скребница. Отец спросил его, кто это сделал. Дадарух ответил:
– Не знаю.
Мой папа повернул глаза ко мне, ещё ничего не спрашивая.
Я сказал:
– Хасан.
– Хасан?
– Да, вчера, когда Дадарух спал, он зашёл в комнату. И взял из сундука. Потом разбил её на каменной поилке.
– Почему ты не сообщила Дадаруху?
– Он спал.
– Позови, я поговорю с ним.
Я прошёл через калитку ограды, побежал прямо к дому по затенённой дороге и позвал Хасана. Для него печальней новости не было. Он прибежал за мной. Мой папа был очень суров. Под его взглядом мы сильно испугались. Он сказал Хасану:
– Если солжёшь, то пеняй на себя!
– Я не солгу.
– Ладно, почему ты сломал эту скребницу?
Хасан растерянно посмотрел, остановившись глазами на предмете в руке Дадаруха. Потом, потрясая белобрысой головой, сказал:
– Я не ломал.
– А я говорю, что ты лжёшь.
– Я не ломал.
Папа сказал:
– Скажи правду, я не рассержусь. Ложь – это очень плохо. Хасан упрямо отрицал. Мой папа разгневался. Папа подошёл, сказал сверху: «Бесстыжий лжец», дал ему пощёчину и крикнул:
– Отведи его в дом. Смотри, не пускай его сюда ещё раз. Пусть всё время сидит с Первиной.
Дадарух взял моего плачущего брата на руки и пошёл прямо к калитке изгороди. Теперь я играл совсем один на конюшне. Хасана держали дома под замком. Моя мама после приезда также не простила его. Когда предоставлялся случай, мой папа говорил: «Он лжец». Хасан тягостно молчал и начинал плакать, когда вспоминал про пощёчину, которую получил. Моя бедная мамочка не давала мне никакой возможности признаться в клевете. Она говорила: «Глупый Дадарух, разве ты не подвергаешь опасности лошадей?»
На следующий год летом моя мама опять уехала в Стамбул. Мы остались одни. Хасану всё ещё было запрещено быть на конюшне. По вечерам в постели он спрашивал меня, выросли или нет жеребята, что они делают у лошадей. Однажды он вдруг заболел. В посёлок была послана лошадь. Приехал доктор. Он сказал, что это дифтерия. В дом собрались находящиеся на хуторе деревенские женщины. Они принесли несколько полосатых птиц. Зарезав их, они укутали шею моему брату. Мой папа совсем не отходил от изголовья кровати. Дадарух был очень подавлен. Первина плакала навзрыд.
Я спросил:
– Почему ты плачешь?
– Твой брат болен.
– Он выздоровеет.
– Он не выздоровеет.
– А что с ним будет?
– Твой брат умрёт!
– Разве он умрёт?
Я начал тоже плакать. С тех пор как он заболел, я спал рядом с Первиной. Однажды ночью я не мог заснуть. То ли в дрёме, то ли нет, перед моими глазами призрак Хасана говорил: «Клеветник! Клеветник!» и плакал рядом со мной.
Я разбудил Первину и сказал:
– Я пойду к Хасану.
– Зачем?
– Я хочу что-то сказать моему папе.
– Что ты скажешь?
– Я скажу ему, что я сломал скребницу.
– Какую скребницу?
– В прошлом же году. Помнишь, как мой папа сердился на Хасана…
Я не мог договорить свои слова. Глубокие рыданья внутри душили меня. Плача я объяснил всё Первине. Если я расскажу сейчас моему папе, может быть, Хасан услышит и простит меня.
Она сказала:
– Скажешь завтра.
– Нет, я пойду сейчас.
– Сейчас твой папа спит, скажешь завтра утром. Хасан тоже спит. Ты его поцелуешь, поплачешь, они простят тебя.
– Ладно!
– А сейчас давай спи!
Я опять не мог сомкнуть глаз до утра. Как только рассвело, я разбудил Первину. Я встал. Я торопился, чтобы снять угрызения совести, которые мучили меня. Только жаль, что мой бедный невиновный брат умер в ту ночь. Мы видели в прихожей плачущего Дадаруха и хуторского имама. Они ждали, когда выйдет мой папа.
Фалака
Каждое утро мы, словно стайка воробьёв, с радостным щебетанием проходили позади Рыночной Мечети перед разрушенными конюшнями жандармерии. Школа находилась немного дальше, впереди, посередине достаточно широкого двора с низким забором. Она была одноэтажной. Большие каштановые деревья, переплетённые друг с другом и возвышающиеся вокруг неё, полностью покрывали тёмной тенью её крышу. Мы, ещё до того, как войти в калитку двора, собирались увидеть и понять, пришёл ли господин учитель в школу:
– Абдурахман Челеби пришёл ли?
– Пришёл, пришёл…
Абдурахман Челеби был ослом господина учителя. Чёрное упрямое животное с дурным норовом… Каждое утро, как и мы, он приходил к школе пораньше, и оставался здесь до вечера. Он потихонечку ел охапки травы, которые мы по очереди приносили из наших домов и клали под деревьями летом, и с левой стороны от места омовения зимой. В школе было привилегией поить его водой или ухаживать за ним. Если кто-то угождал господину учителю, то зарабатывал эту привилегию в качестве награды. Из узкой двери школы можно было выйти на каменную лестницу. Войдя же внутрь класса, на противоположной стороне можно было увидеть подставку для книг господина учителя. Перед подставкой для книг без движения висела, как маленькое орудие для наказания в виде ужасного странного весла, тяжёлая фалака (орудие наказания – деревяшка, к которой привязывают ноги и потом бьют палками по пяткам) с чёрным ремнём. Нас было сорок мальчишек. Несколько месяцев назад девочек от нас отделили и перевели в другое место. Больше разделения класса не было. Мы вслух рассказывали алфавит, разделы Корана, считали, пели религиозные гимны. Все наши уроки были утомительными. Мы совсем не могли понять смысл слов песен на скучные мелодии. Господин учитель был высоким и крикливым стариком с белой бородой. Зимой и летом без джуббе (одежда, похожая на мантию), как будто всегда был готов к ритуальному омовению, он сидел на своём месте с засученными рукавами и голыми ногами. После обеда он шёл подметать Рыночную Мечеть, когда молодой служащий мечети не приходил вообще. Он также выполнял работу муэдзина (служитель мечети, призывающий с минарета к молитве). Он продавал нам сладости, калёный горох, ветки рожкового дерева и зимовника.
