banner banner banner
Рассказы и стихи
Рассказы и стихи
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Рассказы и стихи

скачать книгу бесплатно


С тех пор я всегда ходил в школу с надеждой, что застану Мыстыка выздоровевшим. Как жаль, что он не пришёл… Собака была бешеной. Для обследования Мыстыка отправили в Бандырму. Оттуда его собирались отправить в Стамбул.

Потом мы услышали, что Мыстык умер…

Мне, как и всем, также вспоминается моё детство, когда я встаю рано ясным и безоблачным утром. Я хочу перенестись моими глазами на место моего рождения, в оставшуюся в моей памяти, как будто бесконечную и фиолетовую страну, где занимается утренняя заря. И ничего не замечая, я всё смотрю на указательный палец левой руки. Сверху на первой фаланге пальца до сих пор есть след от маленькой раны в виде оставшейся белой полоски, на мой взгляд, очень святой. Я опять чувствую его жаркие губы на кончике моего пальца и вижу моего геройского кровного брата, умирающего и погибающего ради клятвы, этого воображаемого льва и героя, чтобы спасти меня, добровольно сцепившегося с большой, бешеной, крупной, чёрной, пастушеской собакой.

Когда турки теряют способность чувствовать фибрами души свою нацию, мы скатываемся в глубины дурно пахнущей чёрной бездны, где на дне её преисподней находятся нравственная испорченность, вероломство и эгоизм, пошлость и лень. Когда мы корчимся, измученные, потом омываемся три раза и выходим чистые и ясные, то передо мной открывается действительно далёкий мираж потерянного рая… Эта способность делает меня счастливым. Находясь вместе с мамой Мыстыка, милой и благородной, постаревшей от горя, ещё более достойной от возрастающей забывчивости, я испытываю удовольствие от приятной и грустной горечи…

Незапятнанная честь

Господин Мехмет проживал в посёлке десять лет. Он оставил свою ферму, поля, виноградники и сады в управление одному компаньону, живущему в деревне. Однажды господин Мехмет пожаловался своему дорогому другу муфтию Хаджи Али:

– У него всё сгорело. Я полагаю, что всё превратилось в пепел. В целом мире уже нет ни одного честного человека.

Муфтий, верующий в религию, как добродетель бытия, сказал, покачав головой:

– Есть, но ты не можешь найти.

Господин Мехмет вышел из себя: «Нет, нет, нет! Клянусь Аллахом, нет! Все лжецы, все мошенники. Не осталось ни одного близкого человека, ни одного родственника, которому бы я мог поверить. Даже мой брат обманул меня.

– В таком случае иди, возьми у него имущество.

– Ты правильно говоришь. «Были удила на крупе лошади… Было хозяйство…» Что же мне делать, ведь я не могу покинуть здесь свою работу.

– Продай всё, что у него находится в деревне.

– Они сговорились. Никто не покупает.

Господин муфтий знал, что в мире до сих пор есть честность и добродетель. Однако, как он должен это доказать? Многие, как и господин Мехмет, также разуверились, будучи грязно обманутыми. К сожалению наступает день, когда никто никому уже не верит. Он сказал:

– У меня есть знакомый пастух. Очень честный!

– Пастух?

– Да.

Господин Мехмет горько скривился, как будто снова открылась его старая рана:

– Твои пастухи особенные?

И глубоко-преглубоко вздохнул:

– Из моих тысячи пятисот овец под конец пастухи оставили пятьдесят голов.

– Прекрасно. Как я сказал, отдай эти пятьдесят овец честному человеку. Пусть он сделает сто!

Господин Мехмет рассмеялся:

– Не шути.

– Я верно говорю.

Муфтий начал рассказывать о знакомом пастухе. Этот человек не знал, что такое ложь в мире, был чрезвычайно простодушный и скромный. Он проводил свою жизнь в горах, на пастбищах. К пяти молитвам намаза в день он прибавлял ещё пять.

Когда муфтий расхваливал пастуха, Мехмет смягчился и сказал:

– Может быть, и в самом деле отдать ему тех моих овец?

На следующий день они отправили весточку на летнее пастбище в горах и позвали пастуха в посёлок. Господин Мехмет договорился с ним в присутствии муфтия.

Господин Мехмет собирался отвести этому пастуху пятьдесят овец. Одна пятая от дохода, полученного от пятидесяти овец, будет принадлежать пастуху. Овцы были приведены из деревни. С этим маленьким стадом пастух вышел из деревни и ушёл в горы.

Прошли дни, недели, месяцы. Однажды, господин Мехмет, столкнувшись с муфтием, сказал:

– Если этот пастух будет честным, то я оставлю в его ведении все работы по деревне.

– Ты увидишь это, ты увидишь!

– Дай-то Бог…

Через год, в пятницу утром господин Мехмет, сидя в комнате, находящейся на нижнем этаже дома, увидел напротив «честного пастуха». У него в руках была сырая шкура и большой глиняный сосуд. Для приветствия он поднялся с тахты, находящейся рядом с окном:

– Добро пожаловать.

– Спасибо!

– Проходите, давайте присядем.

– Благодарю!

– Какие новости от овец? Они рождались?

Пастух сказал:

– Все были бесплодны.

– Ни одна не дала приплод?

– Нет.

– Ты сколько настриг шерсти?

– Я ещё не стриг.

Господин Мехмет не понял:

– Почему?

– Двенадцать штук было похищено.

– Сколько осталось?

– Тридцать восемь. Тридцать две овцы прошлой осенью заболели «вертячкой» и подохли.

– Ну? Сколько осталось?

– Шесть. Пять загрыз волк…

– Сколько осталось?

– Одна. Вот за этой овцой я смотрел пуще глаза. Я доил её в позапрошлый вечер. Из молока сделал этот йогурт. Вчера утром спускаясь с пастбища, несчастная овца скатилась в пропасть. Я спустился, подошёл к ней и увидел, что она мертва. С неё, ещё тёплой, я содрал шкуру. Вот её шкура.

Пастух рукой показал на сырую шкуру, находящуюся рядом с окном. Господин Мехмет схватился левой рукой за свою седую бороду. Сначала он рассердился, потом сжал бороду рукой. Пастух продолжал:

– Йогурта два с половиной литра… Половина моя. А что касается шкуры, то я вам её дарю!

Господин Мехмет не произнёс ни звука. Он встал, взял сосуд с йогуртом в руку и медленно-медленно подошёл к «честному пастуху», со всей силой одел полный сосуд с йогуртом ему на голову, начал стучать по нему кулаком и говорить:

– Возьми, сволочь!

И пинком выставил его за дверь.

В это же самое время господин муфтий зашёл навестить своего друга. Увидев в двери пастуха с йогуртом на физиономии, он растерялся и спросил:

– Эй, ты, это что за вид?

Простодушный пастух, как будто потерял голову от постигшей несправедливости. Однако он не растерял свой разум, с горьким упрёком и большим самомнением сказал:

– Вы видите, мой господин, подав честно счёт, вот с какой щедростью выхожу на улицу от хозяина.

Чудо

Пожар уже продолжался полчаса. Однако население квартала решило, что будет тушить пожар, только тогда, когда уже сгорело два дома. Потому что могла сгореть усыпальница святого человека, ведущего род от пророка Мухаммеда. А может быть, и нет! Она же не загорелась! Внезапно подул южный ветер, горящие головешки разлетелись на кровли домов, под усыпальницу, на усыпальницу, рассыпая искры и языки пламени. Пожарная часть, насосы работали на пределе сил. Полицейские оцепили пожар со всех сторон, и не давали возможность расхищать вещи людей, убегавших от пожара.

Чироз Ахмет осмотрелся по сторонам. Он был опытным грабителем. На его взгляд пожар означал добычу. Однако этот квартал был очень бедным. Он знал, что в этих горящих и несчастных хибарах кроме постельных одеял ничего нет. Тем не менее, у него была негласный закон при грабеже, чтобы у вещей был «вес малый, а цена большая».

Он покачал головой:

– Боже, пусть они понесут наказание! Бесполезный пожар!

Население собралось перед усыпальницей и кричало:

– Тушите, пока огонь сюда не дошёл!

Чироз Ахмет просунул голову в окрашенное в зелёный цвет окно усыпальницы. Он увидел, что раку освещал тусклый свет от одной лампады. У головы раки стояли два больших подсвечника. С двух сторон от раки были разложены два молитвенных коврика. На открытых полках покоились фолианты Коранов Керима. Чироз Ахмет увидел всё это своими хитрыми глазами, заблестевшими при виде находки. Он рассчитывал на минимум. Но подумал про себя:

– Подсвечники по десять лир, будет двадцать… Молитвенные коврики по пятнадцать лир, будет тридцать… Книги, безусловно, рукописные. За них дадут двадцать лир, всего семьдесят…

Он прошёл к окрашенной в зелёный цвет входной двери. Чироз своими костистыми плечами проверил её на прочность. Тихонечко стал надавливать на дверь. Народ был занят пожаром. Чироз Ахмет был очень силён. По правде говоря, он единственный из немощных, нетренированных, неспортивных, скрывающихся грабителей имел специфическую, необыкновенную силу… По мере давления дверь начала трещать. Наконец, она хрустнула и открылась. Когда Чироз проник в помещение, то первым делом задул тусклую лампаду. Однако каждая из вещей, которые он собирался взять, не была дорогой, но по весу была нелёгкой. Его ум сразу же начал готовить план грабежа. По мере составления плана в уме, Чироз не ждал успешной развязки, но осваивал детали дела. Сняв свечи с подсвечников, бросил их на пол. Взяв все книги с полок, завернул их в кушак из Траблуса, который снял с пояса. Потом немного постоял и почесал свой нос. Тихонько собрал молитвенные коврики и покрыл ими раку, как будто накинул попону на коня. Теперь нужно выйти из двери. Но снаружи много народа. Он опёрся на раку. Немного подумал. В кавуке (старинный головной убор) ничего отложено не было. Сверху был вышитый золотом круг. Вдруг рака от его напора съехала. Чироз Ахмет сжался, чтобы не упасть. Интересно, воскрес ли святой? Он остановился, посмотрел и улыбнулся.

Он подумал, что душа святого не была прибита к полу.

Он наклонился, поднял раку, чтобы заглянуть под неё. Это было очень легко сделать. Рака была сделана из тонких досок и покрыта сверху зелёным сукном. В его уме созрел «план выхода». Он взял в охапку книги и подсвечники и вошёл под эту раку. Он пошёл с ней очень медленно. Остановился. Высунув руку из-под раки, медленно открыл дверь и взглянул на левую сторону проспекта. Он мог быть схваченным. Улица с правой стороны была малолюдна. Было много пустырей, но пожар был в том районе. И все люди собрались в том месте. Чироз Ахмет недолго думал под ракой. Была, не была, он вышел из двери. Народ, повернув свои головы на шум, поразился. Каждый остался на том месте, где стоял. Вот идёт воскресший святой. Насосы прекратили работу. Сильный ветер внезапно стих. Пожарные от страха побросали топоры, багры и шланги. Рака шла в направлении пожара. Народ, отступая по обе стороны улицы, дрожал от страха. Рака шествовала с величием страшной духовной силы, покачиваясь из стороны в сторону, и скрылась в темноте за пожаром.

Огонь был побеждён за два дома до усыпальницы. Несгоревшая усыпальница, оставшаяся без святого, опять была оберегаема народом квартала, как святыня. Только сотни лиц, читающих Коран, по-прежнему не сворачивали к опустевшему зданию, смотрели в сторону Каабы и говорили: «На наших глазах, он ушёл в ночь пожара по этой стороне!»

Ревность

Али Джанибу

«Просто, когда я был молодым парнем,

я нашёл этот рассказ среди книг моей умершей мамы,

который не смог решиться опубликовать.

Я прочитал его с удивительным интересом.

Он мне очень, ну, очень понравился.

Почему не так давно он мне не нравился,

и я отложил его в сторону?

Неужели, чтобы заставить меня вспомнить

о милосердии моей бедной мамочки?

Как бы то ни было… Мой любимый Джаниб,

сегодня я предлагаю тебе моё самое красивое

произведение. Я посвящаю тебе эту рукопись».

Господин Ахмет Сюхран сказал:

– Тогда мне было только двадцать лет.

Мой отец, занимающий высокий пост на телеграфе и почте в Незарете, не смог перенести моей расточительности, распутства и позора. Моя мама посовещалась с семьёй, состоящей из моей старой тёти и бабушки. Все они единодушно решили отправить меня в провинцию. Инспектор в вилайете (области) Янья был одним из людей моего отца. Я собирался поехать в городок того вилайета и работать там телеграфистом. Чтобы образумился. Про это моя мама сказала очень мягким голосом:

– Ты очень ослаб… Что-нибудь похожее на перемену климата… И страну увидишь, и себя приведёшь в порядок. И опять же развитие…

В начале, по мере её напева о моей подготовке к отъезду, я недоумевал:

– Я не уеду, это невозможно.

Как только я возражал, моя мама начинала рассказывать о моём ужасном поведении, которое было следствием моего последнего проступка у отца. С довольно большим количеством клятв она обещала, что я обязательно вернусь назад через несколько месяцев, и что она будет просить отца об этом.

Я был недоволен, но, вероятно, у меня было желание увидеть те края, и я сказал: