скачать книгу бесплатно
И уже смягчившись, продолжил:
– «Да я… по-чёрному!».
– «А как это?!».
– «Ты видела, как в деревнях бани топят по-чёрному?».
– «Нет!».
– «Когда дым от печки остаётся в помещении! Вот и я тоже всё оставляю в… помещении!» – объяснил он недогадливой и без воображения.
В поздний вечер этих суток опять неожиданно проявилась Кирюшка.
Как всегда поздно пришедший домой Кеша принёс подарок от любящей его девушки – три больших шикарных белых розы!
Наутро, 21 апреля, Ксения объяснила это очередной годовщиной их знакомства.
Или ещё чего-либо?! – додумал про себя Платон, вспомнив про Нону.
Однако было непонятно, встречается сейчас Кеша с Кирой, или уже нет?
Во всяком случае, если да, то поздно заканчивающий работу Кеша, мог встречаться с Кирой только очень редко.
И Платон подумал: Да уж, если Кочеты любят, то сильно и самозабвенно! Ну, а если разлюбили, то окончательно и бесповоротно! И ничем ты их тут не возьмёшь и ни на что не купишь!
Однако его предположение оказалось неверным, так как через несколько дней, именно Первого мая, Кеша объявил, что ночует у Киры!?
Ну, а ещё 22 апреля после прохождения и рассеивания исландского пепла вновь открылось воздушное сообщение через Москву.
В очередные выходные Платон опять не поехал открывать дачный сезон, занимаясь домашним ремонтом. Да и погода словно помогала ему в выборе. Стало весьма прохладно и дождливо. Природа снова взяла его за горло, ударив и по суставам, особенно кистей рук, после очередной финансово выгодной перегрузки большого количества коробок на минскую машину.
– «Здоровье важнее, потому, что оно нужнее!» – заметил он дома жене.
Ксения созналась, что накануне ей позвонила Анастасия и бесцеремонно попросила на принтере размножить для неё более тридцати листов с нужным ей материалом из интернета. Помня позицию мужа, Ксения отказалась сделать это на домашнем, но согласилась значительно меньший объём сделать на рабочем принтере, спросив теперь мужа:
– «А почему она считает, что ей все должны?!».
– «Так она же с детства к этому привыкла!» – напомнил ей муж.
Почти месяц назад Платон окончательно поставил на родной сестре большой и жирный не церковный крест.
Та, на его просьбу и очередное напоминание: во время одной из её частых поездок к внучатой племяннице Наталье Городецкой (Комковой) узнать, для корректировки для всех их общего Генеалогического дерева, день рождения её дочери и дату их с Вадимом свадьбы, неожиданно ответила:
– «Ой, мне не до этого! Я всё время забываю! У меня свои, более важные дела есть!.. А на генеалогическое дерево мне наплевать!».
Опешивший Платон лишь успел послать сестру «на хер» и бросил трубку, решив больше с нею никаких дел не иметь, а на её просьбы всегда отвечать, что у него есть свои, более важные дела! Объясняя Ксении свою новую позицию к сестре, которая со своим оголтелым эгоизмом поссорилась уже почти со всеми и вся, он заметил про якобы верующую:
– «Да какая она на фиг верующая! Бог в человеке – это его совесть! Если совести нет, то и Бога внутри человека нет!».
– «А ты объяснил ей, почему сам не хочешь позвонить Наташе?» – спросила жена.
– «Да! Я привёл ей ещё четыре года назад ею же транслируемое высказывание, якобы Наташи, обращённое к тебе по поводу моего эротического произведения: А как Ксения вообще может жить с таким человеком?! Так она удивилась, сказав, что этого не помнит! Пришлось ссылаться на то, что главное помнишь ты!».
– «Да! Я это очень хорошо запомнила!».
– «И я ей ещё добавил, что с тех пор мы не захотели больше общаться с дурочкой Наташей, хотя прекрасно понимали, что эти слова могла придумать и ты сама!».
– «А она-то, что?!».
– «Она ничего не успела ответить, так как я ей добавил: что сказала, то сказала! Пусть наша размолвка с Наташей будет на твоей совести!» – подвёл итог Платон.
А вечером в воскресенье позвонила Варвара и первой обрадовала Платона, что их сын, наконец, объявил о прилёте в Москву, причём символично к майским праздникам, ко Дню Победы. Поздний звонок был вызван тем, что все считали заядлого дачника Платона наверняка проводящим эти выходные на природе. Он тоже обрадовал Варвару:
– «Варь, а ведь это знамение, что ко Дню Победы! Славка теперь даже без визы сможет пробыть у нас до трёх месяцев, а через полгода также повторить свой вояж!».
– «Почему это?».
– «А с двадцать девятого июня прошлого года отменён визовый режим между Россией и Аргентиной, и теперь любой гражданин наших стран может посещать другую страну в течение 90 дней каждые полгода, с момента первого въезда!» – действительно обрадовал он Варвару.
В понедельник, поняв, что клиент… созрел, и с ним можно иметь не только деловые и товарищеские отношения, Нона несколько успокоилась и больше в явном виде не домогалась тела Платона.
– «Что-то я с тобой разоткровенничалась, как с отцом?!» – поставила она свои точки над его «i».
И Платон тогда подумал: настоящий мужчина не тот, кто бурно кончает, а тот, кто в нужный момент умеет сдерживаться!
– «Как ты думаешь, Олег просит меня с ним сегодня пообщаться, а у меня дел полно?» – опять попросила Нона совета у старшего товарища.
– «Конечно, поезжай к сыну! Общение с детьми и родителями – самые важные моменты в жизни! Они важнее даже общения с любимым!».
В знак согласия Нона утвердительно махнула рукой и ушла поскорее завершать срочные и неотложные дела.
Платон продолжал интенсивно работать, всё с большим нетерпением ожидая прилёта своего самого старшего сына.
Во вторник утром ему позвонил Владимир Сергеевич из СВР и сообщил, что в связи с прилётом Вячеслава, завтра в пятнадцать часов их с Варварой захватят на служебном микроавтобусе непосредственно от высотки.
Платон Петрович заранее с обеда отпросился у Надежды Сергеевны, традиционно сославшись на медицинские обследования.
Он никогда и никому на работе не говорил о наличии у него самого старшего сына, да ещё разведчика. Такого подхода к коллегам по работе он решил придерживаться и впредь.
Им не было никакого доверия, да и лишний раз разжигать у них зависть и не искренний интерес к себе и своим близким он не хотел.
И вот наступило двадцать восьмое апреля, среда, его день приключений.
После обеда Платон за пять минут дошёл и соответственно вовремя прибыл к Варваре, которая давно уже собралась.
Оба уже были чуть возбуждены и взволнованы. Вскоре, около пятнадцати, раздался телефонный звонок, и родители Вячеслава спустились во двор, где их ожидал служебный микроавтобус «Фольксваген». Кроме водителя и Владимира Сергеевича в машине никого не было. Это несколько успокаивало Платона.
Значит «брать» не будут! Во всяком случае, пока и в этом микроавтобусе! Значит всё вроде нормально! – не лишний раз успокоил себя мнительный отец – писатель с богатым воображением.
До Шереметьева доехали относительно быстро, иногда минуя пробки с использованием спец. сигнала и сирены.
Прибытие рейса из Парижа ожидалось в половине седьмого вечера. Задержки практически не было.
И вот огромный Аэробус А-330 авиакомпании Эйр Франс, после почти четырёхчасового полёта из Парижа, подкатил к терминалу аэропорта.
Рейсом AF2244 Вячеслав вылетел из аэропорта имени Шарля де Голля почти в час дня местного времени, и с учётом двухчасовой разницы в поясном и летнем российском времени оказался на московской земле якобы через пять с половиной часов.
А в этом Парижском международном аэропорту Вячеслав оказался после почти 13 часового перелёта из Буэнос-Айреса самолётом Боинг-777 той же авиакомпании.
Международный аэропорт столицы Аргентины «Эсейса» его самолёт, рейсом AF417, покинул 27 апреля в 17.20 местного времени, а приземлился на французскую землю, с учётом 4-ёх часовой разницы в поясном времени, в 11.15, но уже 28 апреля. Поэтому заезжать куда-либо у него времени не было.
Так что продолжительность его суммарного полёта из Аргентины в Россию составила почти 19 часов.
Поэтому самый старший сын Платона в дороге несколько подустал. Да и погода в день вылета, 27 апреля, в Буэнос-Айресе была лучше московской.
Но долгожданная, через двадцать с лишним лет, встреча с родителями вмиг смыла с его лица печать усталости, заменив её лучезарной, белозубой, уже латиноамериканской улыбкой.
Первым, как было оговорено, к Вячеславу подошёл Владимир Сергеевич. Он представился, они обменялись крепкими мужскими рукопожатиями, затем по-братски обнялись. Потом настала очередь родителей.
Варвара, в слезах счастья, обняла своего любимого и долгожданного старшего сыночка, и долго целовала его непривычно загорелое, чуть обросшее лёгкой щетинкой, лицо. Затем настала очередь и Платона.
Он тоже чуть прослезился. Не остались сухими и глаза Славы. В общем, целовались и обнимались долго. Варвара заметила на шее сына тонкую серебряную цепочку. Вячеслав, перехватив её взгляд, объяснил, что это цепочка не креста, а давнего его талисмана. Сразу же начались взаимные расспросы и короткие ответы. После получения багажа загрузились в «Фольксваген» и отправились в центр, заждавшейся блудного сына, столицы.
По дороге Вячеслав всё время удивлялся и любовался видами давно им покинутого, некогда любимого родного города:
– «Да-а! За эти двадцать с лишним лет Москва изменилась до неузнаваемости!».
– «Мы и сами всё время удивляемся переменам! Юрий Михайлович уж постарался!» – прокомментировала мать.
– «Лужков! Мэр Москвы! Ты должен помнить его. Он ведь был, кстати, на нашей с Ксюхой свадьбе!» – уточнил отец, видя вопрос на лице сына.
– «Да давно это было! Он ведь тогда дружил с твоими дедушкой и бабушкой!» – внесла окончательную ясность мать.
У подъезда распрощались с представителем СВР. Владимир Сергеевич протянул папку с документами и пожелал Вячеславу Платоновичу приятного отдыха в кругу семьи, напомнив, что завтра утром он ждёт сначала его звонка, а потом, к одиннадцати часам, и его самого по указанному тут адресу.
В среду вечером в высотку подъехала и Ксения, и поначалу посидели за праздничным столом впятером. А поздно вечером прибыл и Иннокентий.
Самый старший и самый младший сыновья Платона никогда ранее не видели друг друга, да и слышали очень мало друг о друге. Поэтому они были несказанно рады знакомству. В разговорах за общим столом время пролетело незаметно быстро. Распрощались уже за полночь.
А уже на следующий день на Большом Устьинском мосту неожиданно вывесили красно-оранжево-жёлтые праздничные флаги, словно специально приветствуя возвращение на родину слишком уж задержавшегося Вячеслава Платоновича Гаврилова-Кочета.
29 апреля Вячеслав днём посетил здание СВР, где долго отчитывался о своей чрезвычайно длительной командировке. А вечер он провёл дома в высотке на Котельнической набережной, где рассказывал и рассказывал, лишь иногда слушая московские новости от родителей, и от Егора с Ксенией.
Поздним вечером перед расставанием Слава заметил:
– «А что это у Вас по телевидению стали говорить время: «по Москве»? Будто из дальней деревни приехали?».
– «Так оно и есть! «Понаехали тут!», и свою культуру нам впаривают по радио и впяливают по телевидению! Ты ещё не видел рекламу! Так та вообще – воинствующее бескультурье! Русский язык коверкают нещадно! Я недавно проезжал на автобусе до «Новокосина?», и по пути видел громадное объявление: «Цоколя? для цветников»! У нас теперь частенько вместо «о», «ы» и «и» – почти всюду «а», да «я»?!» – ответил Платон нимало удивившемуся сыну.
– «Говорить «Приехал, или звоню с Москвы», время «по Москве» могут только стебанутые! Они не знают и не понимают, что звонить можно с жены, но из кровати, из дома, из Москвы, из тюрьмы, наконец! А «по Москве» говорят только те, кто её не любит. Они словно ногами хотят по ней пройтись, попирая её силу, красоту и гордость?! Только не поскользнитесь на своих соплях и слезах, хамы и неучи!» – в сердцах неожиданно заключил уже прилично захмелевший интеллигентный и патриотичный пролетарий Егор Алексеевич Егоров.
Тридцатого апреля, проезжая утром на троллейбусе по Свободному проспекту, Платон через окно увидел обгоняющую их малиновую «KIA».
Через её капот была протянута Георгиевская лента, а по правому борту красовалась жёлтая надпись «ЗА РОДИНУ!».
В знак восхищения таким патриотизмом, прослезившийся Платон через стекло окна троллейбуса показал, сидящей за рулём улыбающейся молодой женщине, направленный вверх свой крючковатый большой палец.
Та, довольная произведённым эффектом, ответила тем же.
После дождливых со снегом и ветром прохладных выходных в последнюю апрельскую неделю погода медленно, но верно начала улучшаться. Погожие и ненастные дни чередовались, словно сговорившись.
Например, двадцать восьмого Москва встретила Вячеслава пасмурно и дождём, а на следующий день стало солнечно и сухо. А потом опять переменная облачность и лёгкие моросящие дожди. Зато они убивали чрезмерно накопившуюся за зиму пыль и создавали предпосылки для весенних запахов, провоцируя благоухания и ароматы.
В эту же пятницу продолжились отчёты бывшего разведчика и необходимые при этом деловые встречи, затянувшиеся до позднего вечера.
Первого мая Вячеслав встречался уже и с некоторыми старыми друзьями детства и юности, погуляв с ними по праздничной Москве.
От пристани на Москворецкой набережной, напротив Военно-инженерной академии им. Ф. Э. Дзержинского, Вячеслав, вспомнив детство, совершил с друзьями прогулку по Москве-реке на «речном трамвайчике».
– «А где же гостиница «Россия»?» – выйдя на палубу, ужаснулся он, неожиданно увидев через её загороженный остов панораму Кремля.
– «А после Кремля ты увидишь по левому борту вообще монстра! Не пугайся!» – обрадовал его один из старых школьных товарищей.
– «Ты сейчас увидишь полный разгул капитализма в России!» – добавил другой.
И действительно, давно покинув социалистический Советский Союз, Слава теперь вернулся в другую, якобы капиталистическую Россию, со всеми новыми веяниями, присущими молодому, пока дикому капитализму.
Воскресенье второго мая он провёл у матери в Салтыковке, в то время как отец, хоть и поздно, решил всё же открыть и свой дачный сезон.
Таким образом, на дачу Платон приехал, когда природа уже взяла длинный и уверенный разбег в лето.
Третьего мая Вячеслав вместе с Кешей навестил семью Данилы в Солнцево, впервые увидев и своего племяша Мишутку.
Данилу Слава помнил ещё дошкольником, когда тот жил с Платоном почти по соседству, вверх по улице Володарского, и ходил в тот же детский садик в 1-ом Котельническом переулке.
В рабочий вторник, четвёртого мая, после дневной, первой репетиции парада, в центре Москвы было полупустынно.
В сквере памятника Пограничникам Отечества распускались тюльпаны и студенты. Некоторые даже лежали и миловались на гранитных скамьях.
Одна студентка сидела на газоне в позе лотоса и готовилась к экзаменам.
А третьи ходили по газонам в поисках укромных уголков.
Ракурс памятника со стороны мостов был оригинален. К нему вела широкая, в обрамлении красивых елей, выложенная крупной плиткой, дорожка, обсаженная тюльпанами, а точно позади него, через дорогу, виднелась церковь. И если идти посередине аллеи, то памятник точно закрывал всю вертикальную ось главной колокольни – Троицы в Серебряниках – со сверкающим на Солнце золотым куполом.
Многие молодые люди сидели на спинке длинной гранитной скамьи, наплевательски на всех поставив ноги на сидение.
Гранитные фундаменты фонарных столбов, а также гранитные скамьи и некоторые плиты парковой дорожки были уже измалёваны самовыразившимися подростками. А за большой туалетной будкой вдоль противоположной от сквера её северной стены в окружении пустых бутылок и недоеденной закуски спали пьяные бомжи.
