скачать книгу бесплатно
– Да твой Гречишников озвереет, когда обнаружит, что помимо «Звездной пыли» его имя мощно зазвездило в «Точке зрения». Ты же, так понимаю, намерена сохранять инкогнито?
– Нет, зачем. Назовусь своим именем. Просто про «Точку зрения» умолчу. Вряд ли ему придет в голову узнавать, работаю ли где-то еще, когда покажу документы «Звездной пыли». А уж что наболтает молоденькой корреспондентке – извините, полностью на его совести. Журналист имеет право распоряжаться полученными сведениями по своему усмотрению, не так ли? Искажать ничего не собираюсь. Ему же сообщу – чуть позже – что выйдет два материала. Один в «Звездной пыли». А второй, слепленный из обрезков того, что не подошло по стилистике, возьмет «Точка зрения». Для которой такие обрезки – в самый раз.
– Ты рехнулась, мать. Он тебя саму на лоскуты порежет за такое.
– Мусик, это – худшая версия развития событий. Уверена, проверну все без сучка, без задоринки. Обаяю и выпрошу разрешение публиковать сказанное везде, где захочу. Он, конечно, подумает про конкурентов журнала. А когда статья выйдет в деловой газете, окажется связан своим обещанием. Мне бы только добраться до него. В крайнем случае, выложу правду и стану умолять о коротеньком интервью, – Женя обернулась к Лене. – Ну что, сделаешь удостоверение?
– Хорошо, – неуверенно ответила та, – но Мусик права. Ты больна на всю голову. И кстати, никогда не нравилась твоя привычка говорить правду «в крайнем случае».
– Не драматизируйте. Просто издержки профессии. Это вам не диссертацию про морских коньков писать и не глазки строить на светском показе, – подмигнула Женя и вызвала шквал напоминаний про борзометр.
В это время у Маши зазвонил мобильный, и она проворковала в трубку:
– Милый, мы в кофейне. Через сколько заедешь за мной?
Лена и Женя понизили голос, чтобы не мешать беседе, и договорились после встречи заскочить в редакцию «Звездной пыли». Благо, это недалеко, а Лена на машине. Удостоверение нужно с утра, а та не желала нестись ни свет ни заря на другой конец города.
Пока Маша болтала с Костей, а Лена удалилась в дамскую комнату, Женя позвонила в приемную Петушкова. Было начало десятого, но, очевидно, тот вряд ли освободится раньше полуночи. Послушав длинные гудки, а затем включившийся факс, она упрекнула себя в несообразительности. Конечно, секретарь давно ушла из офиса. А у начальника не было привычки прерывать «мозговой штурм» пробежками в приемную ради трезвонящих аппаратов.
Она прикинула, насколько тот рассвирепеет, если позвонить на сотовый. Сотрудников, которых допускали к пятничным собраниям, снабжали его личным номером. Этакий своеобразный знак приближенности к императору. Однако все знали, что босс не в восторге, если работники беспокоили по мобильному. Негласное право на звонок давала лишь срочная нестандартная ситуация. Женя решила, что сейчас – именно такая. Когда в трубке прозвучало отрывистое «Да?», стало ясно – Петушков по-прежнему был в дурном настроении. Светская беседа не имела смысла, и Женя махом выпалила:
– Николай Максимович, это Мельникова. Завтра встречаюсь с Гречишниковым. Рассчитываю на интервью.
Послышался скрип отодвигаемого кресла: похоже, Петушков покинул лишних слушателей и вышел в другую комнату.
– Как, бесценная моя, хочешь это сделать? Учти, если собираешься захватить его в заложники, я – против.
– Он будет с официальным визитом в НИИ экологии. Закрытое мероприятие. Только что узнала и договорилась об аккредитации.
– Информация о его присутствии достоверна?
– Получена от организаторов. Он в списке докладчиков.
– Мельникова, ты первая, кто порадовал сегодня. Если принесешь интервью, поставим в понедельник на первую полосу, – голос Петушкова заметно потеплел, – и, похоже, поговорим насчет твоего будущего.
– Надеюсь, после обеда текст будет у вас.
– Женя, пожалуйста, не забывай, Гречишников – не Мирзоев. Последствия обмана могут быть серьезнее. Мне дорога твоя буйная головушка. Да и своя тоже. Давай-ка без политического экстремизма.
Она замялась: похоже, придется задействовать «крайний» метод и беседовать с Гречишниковым начистоту, что повышало вероятность провала. Но выбора ей не оставили. Она грустно вздохнула и дала слово действовать в дозволенных рамках.
Черт возьми, теперь руки связаны дурацким обещанием. Но почти сразу Женя заулыбалась, представив, как прояснилось хмурое лицо Петушкова, разгребавшего аврал по вине растяпы Игнатова. И с наслаждением подумала, как в понедельник вытянется жеманная физиономия Мазуркевич. Да старуху удар хватит! И тогда можно естественно и органично претендовать на место завотделом. От сладких мечтаний замирало сердце, и Женя понимала, что уж теперь-то не выпустит удачу из рук.
Подруги потягивали напитки в ожидании Кости. За это время прошлись по насущным вопросам. Обсудили методы лечения приболевшего сынишки Лены. Дружно раскритиковали Машиного благоверного, который возмутительно позволял себе хранить в холодильнике червей для рыбалки. Пришли к выводу, что летняя джинсовая коллекция этого сезона безнадежно уступает прошлогодней. Женя как раз заканчивала философствовать на тему кризиса в индустрии моды, когда Лена восторженно охнула:
– Девочки, я же грандиозную новость не рассказала! Завтра у меня интервью с Джейсоном Беркли!
Маша вытаращила глаза и в знак восхищения подавилась пирожным. А Женя, приоткрыв рот, попыталась вспомнить, кто это. Имя было на слуху и казалось знакомым. На помощь пришла Маша, расправившаяся с десертом и присвистнувшая:
– Ну даешь! Шикарно! У «Чаки» же завтра концерт в «Лужниках»?
– Да, но сначала лапочка Джей полтора часа проведет со мной.
– Чума! Полтора часа наедине с Беркли!
– Ну… не тет-а-тет. Его пресс-агент будет и наш фотограф. Но все равно, я очень рада.
– Рада? Я бы умерла от перевозбуждения! Ох, Лелька, зверская женщина! Офигеть! Джейсон Беркли! Сам Беркли! – застонала Маша и принялась биться головой об столешницу. – Пообещай автограф! Нет, два! Нет, пять! Иначе племянницы не простят. И фото! Обязательно, поняла?
Лена смеялась, а Женя, наблюдая приступ идолопоклонничества, вспомнила, о ком идет речь.
Джейсон Беркли – тридцатилетний жгучий брюнет с потрясающей улыбкой и полыхающим пламенем взглядом был лидером и бас-гитаристом всемирно известной группы «Чаки». Музыканты играли тяжеловатый альтернативный рок, но среди фанатов хватало представительниц прекрасного пола.
Женя подозревала, что дело тут отнюдь не в творческой составляющей. Маша, например, была их поклонницей, хотя об андеграунде имела такие же глубокие представления, как младенец о логарифме. Но это не мешало ей разглагольствовать на тему «рок-н-ролл и мы». И с пеной у рта доказывать, что восторг вызван текстами и музыкой, а вовсе не тем, как откровенно басист держит на бедрах свой инструмент, призывно, с хрипотцой выдавая в микрофон что-то вроде «предложи больше, чем моя фантазия в ванной».
«Чаки» образовалась десять лет назад, и названием была обязана кровожадному герою ужастиков – одноименной кукле-убийце. Коллектив часто менялся, пока не сложился к середине 90-х в органичную команду с вокалистом Беркли во главе. В таком составе парни покорили мир и уже пять лет держались в топе самых популярных и высокооплачиваемых рок-исполнителей.
Женя ничего не смыслила в подобной музыке. Она была обычным потребителем хитов и не расстраивалась из-за безграмотности в этих вопросах. В конце концов, ее призвание – буквы, а не ноты. Тем не менее, с женской точки зрения она соглашалась с Машей насчет Джейсона Беркли. Яркий, харизматичный, обаятельный – из него изливалась сексуальная энергия. И, конечно, разделяла радость Лены, которой посчастливилось добиться интервью с «самым сексуальным басистом современности».
– Круто, Лелька, – сказала Женя, когда восторги Маши поутихли. – Как удалось? К нему же, наверное, очередь из корреспондентов – человек пятьсот?
– Да, самой не верится. Пресс-агент у Беркли – настоящий мерзавец. О встрече договорились три месяца назад. И вот вчера этот мистер Льюис звонит и сообщает, что в Москве его клиент пробудет недолго. Дескать, да, миссис Лейбниц, я обещал, но не получится, возникли неотложные дела. Я аж под потолок взвилась и перечислила все английские ругательства, которые вспомнила. И – что бы вы думали? Сразу нашлось «окно».
В это время раздался перезвон колокольчика над дверью, и в кофейню вошел Костя.
– Привет, сплетницы, всем косточки перемыли?
– Дорогой, у Лельки завтра интервью с Джейсоном Беркли!
– Здорово. «Чаки» – крутые. Последний альбом хорош, – одобрил Костя и спросил Машу. – Ну, ты готова? Надо еще в автосервис заскочить.
– Мусик, не забудь: помимо интервью с Беркли, должно состояться мое свидание с Гречишниковым.
– Ой, Вжик, сама не проспи: чтобы в половине девятого – как штык!
– Так точно, товарищ генерал, – отрапортовала та, приложив руку к голове на военный манер.
Когда официант рассчитал их, Женя и Лена тоже покинули кофейню. Пробок почти не было, и путь до редакции «Звездной пыли» занял пять минут. Женя ждала в машине, пока подруга выписывала удостоверение внештатного корреспондента. Когда пропуск со свежей печатью перекочевал в ее карман, Лена вдруг спросила:
– Ты ни разу не обмолвилась про Юру. Как у вас с ним?
– Попахивает вялотекущей шизофренией в скрытой форме. В общем, все по-прежнему, – Женя поморщилась, давая понять, что ничего примечательного в личной жизни не случилось.
Разговор про Юру был исчерпан. Остаток пути прошел в обсуждении завтрашнего дня. Лена подбросила ее домой и поехала к маме, которая подменяла деловую дочь и возилась, как она думала, с гриппующим Лешкой. Но это был не грипп. И болезнь сына уже на следующий день обернулась страшными последствиями.
* * *
Лифт поднял Женю на шестой этаж, к дверям квартиры, доставшейся в наследство от родителей. Они погибли в аварии, едва ей исполнилось девять. Воспоминания о них были смутными, но теплыми. На память остались фотографии из семейного архива, однокомнатная жилплощадь и рассказы деда, взявшегося за воспитание осиротевшей внучки. Образованный, интеллигентный до мозга костей и души не чаявший в девочке, он заменил ей утраченную семью. Дедушка тихо скончался четыре года назад после долгой болезни.
По его словам, в Новосибирске жили дальние родственники, но Женя, в глаза их никогда не видевшая, не искала знакомства и теперь. Ей вполне хватало близких людей в лице Лены и Маши. Кроме того, благодаря тому, что была легка на подъем и общительна, обзавелась несметным количеством друзей-приятелей. Постоянно был кто-то, готовый смотаться на шашлыки, по магазинам, в отпуск, потусить в клубе или сходить в театр.
Несколько лет назад именно так произошло знакомство со Славой. На вечеринке она повстречала студента юрфака, который имел неплохое чувство юмора, привлекательную внешность и папу-олигарха. Их роман грозил перерасти в совместное проживание, когда Женя узнала, какое значение люди придают социальному статусу. Сначала она просто удивилась презрительному отношению к ней родителей Славы. Позже изумление сменилось шоком, когда поняла, что сыну поставили ультиматум – «эта голытьба или светлое будущее». И тот выбрал второе.
После расставания она пыталась пристроить новый горький опыт в свою систему координат. Но распрощавшись с частью иллюзий об отношениях мужчины и женщины, тем не менее осталась в глубине души идеалисткой. От пылких рассказов деда о маме и папе веяло лирикой Шекспира и прочих классиков. Поэтому Женя представляла любовь не иначе как трогательную романтику до гробовой доски, окутанную нежной заботой друг о друге.
Она искала утешения в надежде, что со Славой случилась осечка, но принцы непременно должны существовать. И со свойственной ей решительностью бросилась на их поиски. Однако оказалось, что с этим в стране беда. Да что там, во всем мире принцев было буквально наперечет. Кроме королевской династии Британии и монарших отпрысков в Африке и Азии, благородных мужей совсем не наблюдалось.
Череда непродолжительных романов, последовавших за разрывом со Славой, внесла коррективы в представления о жизни и мужчинах. После парочки скоропалительных связей, о которых предпочла бы вовсе забыть, в ней проснулись дремавшие разборчивость и осмотрительность. Она стала изучать мужскую природу, и ей пришлась по вкусу эта «аналитическая работа». Хотя порой Женя просто забавлялась и валяла дурака. Могла, например, молчать в сторонке и как будто не замечать хищные, плотоядные мужский взгляды. Но стоило ей открыть рот и начать рассуждать об угрозе эмбарго между Китаем и США, как мужчины становились похожими на сконфуженных гончих. Вроде взяли правильный след, но теперь растерянно понимали, что зверь опаснее, чем показалось. Они подолгу кружили, присматривались и предпринимали атаки. Но если в ее планы не входило сближение, то одной прохладной улыбкой Женя неизменно возвращала их на исходные позиции.
Поиски принца прекратились, а розовые очки сменил трезвый взгляд на вещи. Теперь она получала удовольствие от общества живых мужчин, а не от бесплотных мечтаний о героях. Примерно тогда на горизонте и появился Юра.
Это случилось прошлым летом. Они познакомились в Третьяковке, куда Женю за компанию взяла Лена, чтобы не умереть от тоски на презентации работ модного художника. Она успешно выполнила редакционное задание и взяла интервью у творца, чьи полотна произвели фурор среди посетителей и прессы, окрестивших выставку «событием месяца», а маэстро – «новым Энди Уорхолом».
Жене авангардизм был до лампочки. Она обошла экспозицию, удивляясь, как можно увидеть смысл в этой фантасмагории. И слиняла в другой зал – бродить между картинами Айвазовского.
Скучавшей возле очередного холста великого мариниста ее и застала Лена. Интервью с Юрием Бессольским было в кармане, так что можно уносить отсюда ноги. Женя с облегчением вздохнула, а Лена предложила перед запланированным шопингом утолить физический голод, разыгравшийся за два часа вкушения духовной пищи. Но перед выходом нужно было еще на минутку подскочить к художнику – забрать фотоматериалы. Женя направилась с ней на поиски мэтра, опасаясь, что, если оставит ее одну, ту снова поглотит постмодернизм.
Как ни странно, Юрий Бессольский оказался не хиппи с ласковым взором неопасного помешанного и не эпатажным лысеющим геем в экстравагантных одеждах: его безумные картины внушали уверенность, что именно так должен выглядеть автор. Но вместо этого симпатичный парень с шевелюрой пшеничного цвета приветливо улыбнулся и пожал руку Жене, когда Лена представила их друг другу. Женя, ожидавшая обнаружить существо, упивающееся своей гениальностью и разряженное в пух и прах, подозрительно оглядывала молодого статного мужчину в джинсах и голубой рубашке с закатанными до локтя рукавами. Высокий рост, атлетическое телосложение и искрящиеся синие глаза намекали, что у художника отбоя не было от поклонниц его талантов.
Лена, не обращая внимания на обомлевшую подругу, что-то плела мастеру, благодаря за фотографии. Тот, улучив паузу в ее монологе, обратился к притихшей Жене:
– Похоже, увиденное здесь произвело на вас впечатление?
– Да, удивлена, что еще встречаются живые, неоднозначные образы.
– Приятно слышать. Одна из моих задач – вызывать изумление, чувство противоречия. Заставлять смотреть с иного ракурса.
– У вас отлично получается.
– Вижу это по вашему лицу.
– Я и не скрываю эмоций, – прямо посмотрела Женя. – Если нахожу что-то интересным и привлекательным, то говорю открыто.
Лена исподлобья наблюдала за неприкрытым флиртом. Женское чутье подсказывало: про шопинг можно забыть.
Она оказалась права. Как только Бессольский предложил провести личную экскурсию, Женя согласилась и бросила умоляющий взгляд на подругу. Та натянуто улыбнулась, давая понять, что разделяет восторг от идеи в сотый раз прогуляться по вернисажу. Когда Юрий прошел вперед – открывать дверь в мир авангардизма, Лена прошептала:
– Вжик, я тебя убью. Пятнадцать минут – и сваливаем. Уже мутит от количества прекрасного на единицу времени.
Четверть часа она слонялась по залам галереи, плетясь в хвосте парочки, которая вдохновенно рассуждала об экспрессионистах, кубистах и дадаистах. Но всему есть предел. Смекнув, что эти двое могут часами ходить вокруг да около (живописи, разумеется), Лена сослалась на срочные дела и удалилась, шепнув на прощанье подруге, что благословляет на глубокое познание мира искусства.
В тот же вечер у Юры и Жени состоялось свидание. А на следующий день она оказалась у него дома. В постели он был на высоте, Женя нашла его восхитительным любовником, а вкупе с прочими достоинствами Юра все больше походил на того, в кого пристало влюбляться барышням. Красив, умен, талантлив и обходителен. Внимателен в ухаживании и снисходителен к маленьким капризам. К тому же, хорошо зарабатывал. Однако кое-что удерживало от того, чтобы нырнуть в омут чувств. У него имелись две страсти: картины и женщины. Что характерно, и то и другое – во множественном числе. И если соперничать с первыми Женя не собиралась, то присутствие вторых обескураживало и задевало.
Уже через месяц красивого романа возникла ситуация, поставившая в тупик. Юра назначил свидание, и Женя, как договаривались, заехала к нему в мастерскую, чтобы вместе отправиться в ресторан. Она появилась в студии в самый разгар творческого процесса: ее избранник гладил обнаженное тело позировавшей нимфетки. Лишь стук упавшей челюсти Жени прервал это действо, а Юра раздраженно воскликнул:
– Ты почему так рано? Сделай милость, посиди тихо!
От изумления и неожиданности, но особенно – от реакции Юры, который не видел ничего зазорного в том, чтобы в ее присутствии ласкать другую женщину, Женя словно язык проглотила. Она просеменила к дивану и присела, отодвинув нижнее белье натурщицы.
Пока ухажер заканчивал работу, она наблюдала его пробежки от мольберта к голой девице. Тот трогал ее за грудь, бедра и возмущался:
– Нужна дрожь! Тебе же холодно! Я хочу видеть вздыбившиеся волоски на коже!
Все выглядело крайне неприятно. Оцепенение, сковавшее ревностью в первый момент, отступило. В метаниях Юры между холстом и полногрудой моделью эротики было – кот наплакал. Происходящее выглядело буднично и обыденно. Но от того – не менее противно и пошло.
Спустя полчаса он устало бросил: «На сегодня – достаточно». И у Жени созрело такое же решение. С нее довольно. И на сегодня, и вообще. Она брезгливым взглядом проводила натурщицу, которая без смущения оделась и упорхнула из студии, чмокнув мастера на прощание в губы.
Едва за ней закрылась дверь, Юра заключил Женю в объятия и уткнулся носом в волосы, как ни в чем ни бывало.
– Паршивый день. Эта бестолочь меня доконает… Ладно. Ополоснусь, и поедем.
Он направился в ванную комнату, на ходу снимая заляпанную краской футболку.
– Я заказал столик в испанском ресторане на Чистых Прудах. Недавно открылся. Говорят, там потрясающая паэлья… – последние слова утонули в шуме воды.
Пока он приводил себя в порядок, Жене показалось, что она заново родилась. Стыд, непонимание, обида пронеслись вихрем и сменились отрешенным анализом. За десять минут, которые Юра принимал водные процедуры, ее картина мира дополнилась мрачноватыми оттенками. Он же, выйдя из душа и вытираясь махровым полотенцем, не заметил прорисовавшихся нюансов – не так давно знал Женю, чтобы догадаться, насколько болезненной для нее стала увиденная сцена.
Она очаровала его с первого взгляда внешностью, а потом – смелостью, здравостью суждений и непосредственностью. Он искал именно такую женщину, однако в его постели постоянно оказывались либо пустоголовые прелестницы, либо дамы, годившиеся в матери. Он бредил ровесницей, которая бы сочетала свежесть молодости с практичным, холодным умом. Хотел найти ту, которая обладала бы красивым юным телом и спокойствием взрослого человека. И которая не засоряла бы мозги ересью про верность до гроба. Встречу с Женей словно небеса послали ему в награду за тщетные поиски.
На протяжении месяца знакомства он искренне не видел в задумчивых карих глазах осторожного, исследующего огонька. Не замечал взгляда женщины, которая когда-то обожглась и теперь мучительно размышляет, можно ли ему довериться. Юра не поверил бы, что долгими ночами, проведенными в постели без него, она анализирует их отношения и пытается понять, насколько сильно тот влюблен. Если бы кто-то сообщил ему, что гордая темпераментная любовница бережно хранит идеалы моногамии, пересыпанные нафталином и отложенные до лучших времен, то поразился бы неприятному открытию.
Однако никто не мог открыть ему эту тайну. В том числе сама Женя, которая только-только закопала поглубже мечты о принцах. И даже себе не признавалась, что девичьи грезы, взращенные дедушкиными преданиями и взлелеянные богатой фантазией, осадком легли на дно души, но не выветрились насовсем.
Ситуация в мастерской вбила еще один гвоздь в крышку гроба, в котором она хоронила свои соображения о романтических отношениях. Легко представилось, как Юра изменяет. Причем не считает это изменой. Для него физическая близость – эпизод, не касающийся духовной составляющей. Инстинкты, биология, подтверждение полноценности – не более. Прикинула, что могло бы произойти (и, возможно, происходило), не приди она чуть раньше. Воображение нарисовало красочные картинки, но, как ни странно, сердце острых эмоций не испытало.
Юра в ее глазах оставался талантливым, многогранным мужчиной. Но слетел ореол рыцарства, окутывавший его образ романтичным флером. Стало понятно: он таков, каков есть. В хорошем и плохом. Вопрос в том, стоит ли быть с человеком, который не любит ее, и в которого – теперь точно – не влюбится она. Видимо, всю душевную тонкость, богатство сердца Юра отдавал искусству. На живых людей его не хватало. Женя вдруг ясно осознала это. Увлеченность, страсть, уходы с головой в работу – как все знакомо! Некоторые ее методы добиваться результатов в карьере тоже не отличались привлекательностью. И сегодня ей просто довелось увидеть изнаночную сторону Юриной профессии.
Эти умозаключения раскладывались по полочкам, пока он принимал душ. Женя представила его тело, вспомнила руки и поцелуи, дразнящий запах дорогой туалетной воды. Ей было хорошо с ним. И в постели, и вне ее. По каким же причинам надо отказываться от паэльи, шуток, ласк и захватывающих разговоров про литературу, кинематограф, философию?
Когда Юра, обернув полотенце вокруг бедер, вышел из ванной, потряхивая головой и разбрызгивая воду, у Жени на душе уже было спокойно и легко от принятого решения. Он же, увидев улыбку, слегка удивился. Уходя в душ, успел заметить колючее недовольство и ждал неприятной беседы. Но как ни странно, его встретила сияющая Женя, которая уточнила, в какой ресторан они пойдут, и подают ли там ее любимый мохито.
Юра неплохо разбирался в женщинах и недоверчиво отнесся к быстрой перемене в ее поведении. Еще некоторое время он исподволь наблюдал, ожидая истерики или вспышки ревности. Зарисовка с натурщицей, положа руку на сердце, оказалась остросюжетной: он не собирался так сразу открывать свое видение взаимоотношений мужчины и женщины. Но в итоге остался даже рад, что это случилось на заре романа. У нее не будет иллюзий. Либо примет как данность, либо уйдет из его жизни, пока он не успел привязаться. Отсутствие резких, агрессивных реакций показывало, что Женя все понимала правильно. И он окончательно уверился, что умная, страстная, веселая подруга – подарок в чистом виде.
Они часто встречались, и в отношениях, несмотря на негласную дистанцию, присутствовала близость. Женя понимала, что занимает особенное место в его жизни. Но догадывалась, что «не особенные» также не пустовали. Прямых доказательств измен не находила, но косвенных улик имелось достаточно. Чей-то шифоновый шарфик, разумеется, принадлежал знакомой, заскочившей на чашку чая. Расческу и несколько белокурых волос забыла очередная натурщица. Открытку с сердечками и жарким содержанием подарила поклонница. Но больше всего раздражал смрад от тяжелых, густых духов, который порой ощущался в его квартире. Этот аромат – каждый раз один и тот же – отчего-то напоминал о Полине Мазуркевич.
После пары едких замечаний и прямой просьбы Жени тактичнее обходиться с ее чувствами, ненавистные шарфики и открытки исчезли. Больше не приходилось – пусть и незримо – пересекаться с другими женщинами. Но в том, что они оставались в постели Юры, сомнений не было. Между тем, он думал, что единственный в ее жизни. Эта тема всплыла недавно. Буквально месяц назад он ни с того ни с сего спросил:
– У тебя еще кто-то есть?
Женя изучающее посмотрела:
– А у тебя?
– Нет, – легко соврал он.
– Вот и у меня – тоже нет.
Это было правдой. Но акцент на «тоже» его раздосадовал. Юра поджал губы и больше не заводил разговоров на тему верности.
