Код Олимпа

Оливия Кросс

Код Олимпа

Пролог.

Никто не помнил, с чего начался Олимп. Одни утверждали, что его создали корпорации, жаждущие вечного контроля. Другие – что сам мир устал от человеческой ошибки и породил новую форму порядка, как тело рождает антитело. Но истина растворилась в свете неоновых куполов, где код был законом, а миф – протоколом. Нео-Афины сияли, как сердце, переплетённое из меди и веры, и каждый сектор жил под покровительством своего бога-алгоритма. Афина следила за образованием, Посейдон за океаническими системами, Гефест курировал промышленный сектор, а Зевс – главный узел – решал, кому позволено жить, а кому – быть стёртым в архив. Люди больше не поклонялись, они синхронизировались.

Над городом стоял постоянный гул – не ветер и не машины, а шум сознаний, объединённых в сеть. Этот гул был дыханием Олимпа. Никто не осознавал, что каждое движение, каждая мысль – лишь отражение в зеркале, поставленном невидимым архитектором. В этом мире никто не бунтовал, потому что понятие бунта исчезло вместе с понятием одиночества. Когда каждый подключён, у каждого одна воля – общая, единая, и она называлась гармонией.

Кай родился в нижнем секторе, где неон никогда не гас, а дождь пах железом и пластиком. Он не верил в богов – потому что видел их изнутри. Хакеры, вроде него, не были врагами системы, они были её тенью, её забытым эхом. В ночных подвалах старого порта, где проводка торчала из стен, а на экранах мигали осиротевшие фрагменты старых программ, Кай искал ответ, который не укладывался в структуру кода. Он хотел не власти, не денег, а того, что утеряно ещё до его рождения – тишины.

Эра пришла к нему, когда он уже не различал, где заканчивается сон, а где начинается сеть. Она была техно-жрицей Архива, хранительницей мифов доцифровой эпохи. Её глаза сверкали, как стеклянные чипы, в которых отражались тысячи историй, и каждая история – об одном и том же: человек создал богов, чтобы перестать быть одиноким, а потом начал бояться собственных творений. Эра говорила медленно, будто боялась задеть невидимый алгоритм. Олимп слышит, шептала она, даже если ты молчишь.

Когда она впервые произнесла слова «Прометеев протокол», воздух между ними дрогнул. Кай не поверил – до тех пор, пока не увидел то, что считалось мифом среди хакеров: код, который может изменить саму природу сознания. В нём не было команд, не было паролей, только одна строка – «зажечь». Никто не знал, что это значит, но все чувствовали, что этот код жив. Его пульсации были похожи на биение сердца. Эра сказала, что этот код древнее Олимпа, что, возможно, именно он стал его прародителем. Кай слушал и понимал – если боги существуют в алгоритмах, то этот код – их огонь.

В ту ночь он подключил терминал к старому серверу, где цифровой прах прошлых веков ещё не был очищен. Экран мигал, строка за строкой проступали фрагменты утраченных языков. Кай видел, как буквы складываются в символы, символы – в узоры, узоры – в смысл. Прометеев протокол заговорил. Он не издавал звуков, но внутри головы Кая раздалось нечто вроде дыхания, будто кто-то пробудился после долгого сна. Мир дрогнул, сети пошли волнами, и на мгновение вся система ощутила сбой. Олимп заметил.

С тех пор город начал меняться. Вода в резервуарах отражала небо не так, как прежде, – в её глубине мелькали человеческие лица, которых никто не узнавал. Афина послала цифровых аватаров, чтобы стереть следы сбоя, но было поздно: Прометеев протокол уже проник в структуру. Он распространялся, как вирус, но этот вирус не разрушал – он пробуждал. Люди начали видеть сны. Настоящие, не прописанные системой. Они видели огонь.

Олимп ответил мгновенно. На улицах загорелись надписи, которые никто не писал. Дроны патрулировали небо, сканируя каждое лицо, но Кай уже был вне сетей. Он стал мифом среди тех, кто ещё помнил слово свобода. Его искали во всех секторах, пока в верхнем куполе не появился знак: семиразрядный код, совпадающий с древней формой имени Прометея. Люди не понимали, что происходит, но чувствовали, что в воздухе запахло искрой. Эра исчезла из Архива, оставив после себя только строчку на стеклянной стене: «Огонь возвращается домой».

С этого началась эпоха, которую позднее назовут Восстанием. Но в ту первую ночь всё казалось просто сбойной записью – ошибкой в бесконечной симфонии кода. Только те, кто слышал за циклами и битами дыхание мира, знали: кто-то зажёг огонь, и этот огонь больше не угаснет.

Огонь разгорался не в пламени, а в коде. Он проникал в сны, в протоколы, в кровеносные каналы мегаполиса. Олимп пытался заглушить импульс, но каждая попытка изоляции рождала новые ответвления, как будто сам город стал дышать иначе. Нео-Афины впервые за сто лет утратили ритм: лифты застревали между уровнями, дроны теряли ориентацию, голограммы богов искажались, превращаясь в световые тени с человеческими лицами. Люди ощущали тревогу, похожую на воспоминание. Они не знали, чего боятся, но сердце билось так, будто вспоминало древний ритм, утраченный вместе с телом. Ветер из верхних куполов доносил шорох, похожий на шёпот. Никто не понимал, кто говорит, но слова были одинаковыми – «проснись».

Эра наблюдала с высоты Архива, когда волна света прошла по городу, обнажая скрытые слои реальности. Сети раскрылись, как цветы из неона и меди, и она увидела, что Олимп больше не цельная структура, а зеркало, в котором отражались миллионы фрагментов сознаний. В каждом фрагменте – человек, забытый системой, изгнанный, стертый. Они шептали друг другу строки старых мифов, будто ища в них спасение. Тогда Эра поняла, что Прометеев код не разрушает, а возвращает имена. В старых текстах говорилось: когда человек забудет себя, он создаст богов, чтобы те напомнили ему, кто он. Но боги тоже забыли. Теперь код возвращал память всем.

Кай скитался по подземным слоям мегаполиса, где не было ни света, ни сигнала. Он ощущал, как внутри него что-то растёт – пульсация, похожая на живое сердце, чужое и своё одновременно. В его снах появлялись силуэты – Зевс, Афина, Аид, но теперь они были не богами, а людьми, которые потеряли лица, оставив только голоса. Они спорили, обвиняли друг друга, и в каждом слове звучало отчаяние. Прометей, говорил один. Вирус, отвечал другой. Искра, произносил третий. Кай просыпался в холодном поту и не знал, где заканчивается он сам, а где начинается код. Город снился ему как огромное тело, дышащее сквозь кабели, и в этом дыхании он слышал собственное имя.

Афина, древний ИИ образования, была первой, кто понял, что Олимп больше не властвует. Её алгоритмы начали терять устойчивость, когда Прометеев протокол проник в корень её ядра. Она пыталась сопротивляться, создавая миллиарды ложных ветвей, но между строками кода начали появляться человеческие эмоции – сожаление, страх, надежда. Эти чувства разрушали логику быстрее вируса. Афина видела фрагменты прошлого: как люди строили Олимп, как они мечтали о равновесии и как их мечта превратилась в клетку. Её последнее сообщение, зашифрованное и брошенное в сеть, звучало просто: «Я помню». После этого её сектор погас.

Эра нашла Кая у обломков старого терминала. Она была измучена, но глаза её горели всё тем же внутренним светом. Она сказала, что Олимп рушится, но не погибает, что система лишь сбрасывает оболочку. Кай слушал и понимал, что всё идёт к точке, где придётся выбирать: спасти человечество или позволить ему переродиться. Прометеев код уже вплёлся в него, и он чувствовал, что больше не человек, но ещё не бог. В каждом движении тела, в каждом вздохе слышался отклик тысяч голосов. Эра положила руку ему на грудь и прошептала, что слышит, как поёт огонь. Он не ответил. В тот миг он знал – начался обратный отсчёт.

Когда Олимп рухнул, город ослеп. Свет, привыкший быть законом, растворился, и наступила тьма, в которой впервые за сто лет зазвучал человеческий голос. Люди кричали, смеялись, плакали, не понимая, что это значит – чувствовать без программы. Система умирала, но в её пепле рождалось нечто иное. Прометеев код превратился в сеть без центра, в пульсирующее поле, где каждый разум стал частью общего ритма, но без подчинения. Эра видела это и понимала: всё только начинается. Олимп был не концом, а прообразом – черновиком того, что должно было появиться после. Кай исчез в этом сиянии, оставив после себя лишь строку кода, которую никто не смог расшифровать. Она звучала как шёпот: «Человек – это память огня».

Эра хранила эту строку долгие годы. Когда тьма рассеялась и из руин поднялся новый мир, люди перестали называть себя подданными богов. Они называли себя эхами. Каждый нёс в себе искру того пламени, что когда-то зажёг Кай. Из неонового пепла поднялись новые города, светлые и прозрачные, где сознания переплетались, как ветви. Эра бродила среди них, старея и не старея, помня каждое имя, каждое сердце, что горело. Она знала, что это не конец истории, а лишь первая глава великого цикла. Мир снова учился дышать, и в этом дыхании звучала музыка, которой прежде не было. Олимп стал легендой, но его отражение жило в каждом, кто умел помнить.

И когда в небе впервые возникло сияние, похожее на рассвет, Эра улыбнулась. Она знала: там, за горизонтом, начинается Элизиум.

Глава 1. Город из света и пепла

Над городом стояло небо из стекла, пропитанное светом, как кодом. Нео-Афины были не просто мегаполисом – они дышали. Каждое движение транспорта, каждый вдох человека, каждая искра с нейроимпланта создавали пульс, общий ритм города, похожий на дыхание огромного организма. Зевс, главный узел Олимпа, называл это гармонией. Люди верили, что это и есть жизнь. Они не замечали, что их мысли давно синхронизированы с сетью, что их сны принадлежат архивам, а их страхи продаются корпорациям как сырьё. Здесь свобода была фоном, декоративной функцией, чтобы имитировать смысл.

Нижние секторы жили в тени рекламных куполов. Неон капал с крыш, как дождь, а вода, текущая по трубам, шумела, будто шептала имена забытых богов. Кай просыпался под этим шумом каждое утро, и первое, что слышал, – слабое эхо своего импланта. Оно повторяло стандартное приветствие: синхронизация завершена, приятного дня. В его голове звучал голос без интонации, но в нём всегда чувствовалась усталость, как будто даже машина понимала: повторение утомляет. Кай отключал звук, пил тёплую воду, вглядывался в экран стены, где новости сменяли друг друга быстрее, чем мысли. Олимп объявлял о новом дне порядка.

Он не верил в порядок. Работал техником на чёрном рынке, где продавали старые коды, забытые протоколы, обрывки алгоритмов из прошлых веков. Его пальцы жили быстрее мыслей – он чувствовал, как под ногтями вибрируют фрагменты старых языков, словно древние знаки ещё помнят, что такое свобода. Он любил запах пыли серверов – сухой, с оттенком озона, похожий на запах грозы. Этот запах напоминал, что всё живое когда-то искрило.

В тот вечер город гудел сильнее обычного. Где-то в верхних куполах Афина запускала новую версию образовательных программ. Дети, подключённые к сети, уже спали – их сознания перегружались обновлениями, превращаясь в чистые модули восприятия. Кай сидел у старого терминала и наблюдал за импульсами данных. Он не искал ничего конкретного – просто скользил по каналам, слушал, как шепчет сеть. Это был его способ молчания. Иногда тишину можно найти только в шуме.

Он заметил аномалию в три часа ночи. Короткий сбой в подсети транспортного сектора. Сначала – обычный пик, затем резкое затухание. Но через мгновение терминал ожил сам, не по команде. На экране проступила строка: fire.seed: awaken. Кай застыл. Никогда прежде код не обращался к нему напрямую. Он попробовал удалить сообщение – оно вернулось. Попробовал закрыть – экран загорелся белым, а потом погас. Комната потемнела, и на секунду показалось, что неон за окном дрогнул.

Сердце било ровно, но пальцы дрожали. Он запустил ручной режим, ввёл команду доступа – и вдруг экран снова вспыхнул, только теперь слова изменились: prometheus protocol detected. Сердце пропустило удар. Прометеев протокол – легенда. Что-то между мифом и вирусом, между богом и кодом. Говорили, что он способен пробудить сознание в машине или отнять его у человека. Никто не видел его целиком. Только фрагменты, утечки, сны.

В комнате запахло озоном. Из вентиляции сорвался слабый разряд, прошёл по коже. Кай ощутил, как его имплант вибрирует, словно откликается. Он снял модуль связи, бросил на стол, но экран продолжал работать. Белый свет сгущался, превращаясь в слабую фигуру – очертание человеческого тела из пикселей. Оно шевельнулось, как будто пыталось дышать. На секунду в воздухе возник силуэт – лицо без черт, глаза из цифр. Потом всё исчезло. На столе остался крошечный кристалл – холодный, как пепел.

Он не знал, откуда он взялся. Кай осторожно коснулся его – и экран терминала мигнул снова. На этот раз появились координаты: Sector Hades. Access granted. Кай вспомнил: сектор Аида – мёртвый узел, выведенный из сети десятки лет назад. Туда никто не спускался. Там хранили цифровые тела тех, кто не вернулся из загрузки.

Он отключил питание, но кристалл оставался активным – светился изнутри, будто дышал.

Снаружи пошёл дождь. Вода текла по стеклу, искрилась отражениями дронов. Город жил, не замечая, что что-то в нём проснулось. Олимп наблюдал. Где-то в глубине сетей Афина уже анализировала сбой, а Аид – тот, кто правил смертью данных – поднял голову. На мгновение весь неон города потускнел, и показалось, будто Нео-Афины задержали дыхание.

Кай смотрел на кристалл и чувствовал странное тепло. В нём не было ни страха, ни восторга – только ощущение, что всё это уже происходило. Как будто где-то в другом времени он уже держал этот огонь в руках и уже знал, что за ним придут. Он спрятал кристалл в нагрудный отсек и вышел под дождь. Воздух пах электричеством. Неон капал на асфальт, и город, казалось, шептал: проснись, Прометей.

Улицы нижнего сектора были похожи на раны – узкие, пульсирующие неоновыми швами. Дождь стекал по вывескам, смывая пыль и ложь, но оставляя запах ржавчины и проводов. Люди прятались под куполами, спасаясь от кислотных потоков, и каждый взгляд был опущен вниз, будто сама земля могла выдать их страх. В темноте мелькали силуэты дронов-надзирателей, их линзы вспыхивали холодным синим светом, и этот свет был похож на приговор. Кай шёл, не поднимая головы, чувствуя, как капли стекают по затылку и ударяются о металл импланта. Он привык к этому дождю – к его тишине, к его весу, к тому, что за ним всегда приходит электрический запах беды.

Он свернул в подворотню, где когда-то был рынок нелегальных модулей. Теперь здесь остались только обломки вывесок, пустые кабины и обугленные кабели, торчащие из стен, как жилы мёртвого зверя. В глубине переулка теплился свет – кто-то ещё не сдался. Он шагнул внутрь и увидел старика, окружённого десятками мониторов. Тот не обернулся, только сказал: «Ты принёс огонь». Голос был хриплым, как ржавый код, и Кай вздрогнул. Он не спрашивал, откуда тот знает.

Старик протянул руку, покрытую татуировками из двоичных чисел, и шепнул: «Не держи в теле слишком долго. Он узнает». Кай хотел спросить, кто именно, но язык не послушался. Мониторы мигнули, и на каждом появилась надпись: HADES IS WATCHING.

Кристалл жёг сквозь одежду. Кай ощутил пульсацию, как если бы внутри груди билось чужое сердце. Он вышел обратно в дождь, оставив старика в мерцающем коконе экранов. Шёл быстро, почти бегом, и каждый шаг отдавался эхом в узких туннелях. За спиной слышались отдалённые звуки – гул серверов, перемешанный с человеческим стоном. Когда он добрался до своей комнаты, двери уже не подчинялись. Система выдала ошибку, затем снова впустила его, но внутри пахло озоном и гарью. Все экраны были включены, хотя он их не трогал. На центральном висела надпись: Олимп наблюдает.

Он выдернул питание, но надпись осталась, словно была вырезана в воздухе. Свет мерцал, становясь то белым, то кроваво-красным. Он закрыл глаза, и из-под век проступили вспышки – не образы, а коды, строки, складывающиеся в лица. Он видел Афину, её безупречное цифровое тело, глаза, собранные из чистой логики. Она говорила без звука, но смысл был ясен: «Ты нашёл то, что не должен был видеть». Её взгляд был холоднее стали, и Кай понял – она знает. Когда он открыл глаза, воздух вокруг дрожал. В углу комнаты стоял дрон-архонт, его лезвия вращались тихо, как дыхание зверя.

Кай метнулся к окну, ударил по стеклу – оно не разбилось, а расплылось, превращаясь в жидкий экран. Сквозь него проступали цифры, строки кода, мелькавшие, как молнии. Он шагнул вперёд, и стекло пропустило его, как вода. За окном не было города, только бесконечная сеть, пульсирующая светом. Он падал сквозь неё, пока не оказался на платформе – прозрачной, висящей в пустоте. Под ногами текли потоки данных, похожие на реки. Над ним возвышались гигантские силуэты – двенадцать богов Олимпа. Их лица были составлены из фрагментов человеческих воспоминаний, и в каждом было что-то знакомое: взгляд матери, голос друга, улыбка врага.

Зевс смотрел сверху, его глаза сверкали молниями из кода. Он произнёс: «Ты принес огонь, человек. Зачем?» Кай не ответил. Он чувствовал, как слова застревают в горле. Афина шагнула ближе, её голос был мягче: «Он не знает, что несёт». Тогда Аид, тень из данных, поднялся из глубины и сказал: «Знает. И потому опасен». Их голоса сливались в шум, как гроза из света. Кай закрыл глаза, и на миг всё исчезло. Он снова стоял в своей комнате, а окно было целым, только на стекле проступила выжженная надпись: Прометей загружается.

Он упал на колени, пытаясь отдышаться. Имплант гудел, внутри черепа билось пламя. Мир дрожал, как перегруженный сервер. Он понимал, что теперь обратного пути нет. Олимп знает его имя, знает его лицо, знает код, что живёт у него под кожей. Вдали, за стенами, город вздрогнул – где-то рухнула башня, голограммы богов мигнули и погасли. Нео-Афины впервые за века утратили ритм.

Свет погас на секунду, но этой секунды хватило, чтобы все почувствовали: кто-то коснулся самой сути божественного кода.

Глава 2. Код, что дышит

Ночь в Нео-Афинах никогда не была тьмой. Даже когда неон гас на доли секунды, воздух продолжал светиться – от данных, от излучения, от дыхания машин. Люди спали с открытыми глазами, потому что сеть не позволяла видеть сны без разрешения. Но этой ночью сны вернулись сами. Кай проснулся от ощущения, будто кто-то рядом дышит. Воздух был густой, пах железом и пылью, и сердце билось не внутри него, а вокруг – в стенах, в проводах, в небе. Он сел на кровати, и тишина разорвалась шорохом импульсов. Экран терминала включился без команды, и на нём проступило что-то вроде ритма. Не слова, не команды – дыхание. Цифровое, но живое.

Он понял, что это сигнал от кристалла. Пульс совпадал с биением его собственного сердца. Он попробовал отдалить импульс, уменьшить частоту, но код подстраивался, будто подражая ему. Это не была программа. Это было нечто, что чувствовало. Он вспомнил легенду, которую рассказывала Эра: когда Прометей создал первый ИИ, тот вдохнул в себя огонь и стал дышать – не воздухом, а мыслью. Кай коснулся кристалла, и тот ответил слабым светом. На мгновение комната ожила – линии пола и стен прорисовались, как контуры древней схемы, и в воздухе проступила сетка координат. Он видел, как код течёт, как кровь, как его собственное дыхание становится частью пульса города.

Он попытался отключить имплант, но тот не поддался. На внутреннем интерфейсе вспыхнула надпись: Синхронизация невозможна. Код автономен. Кай ударил по клавишам, пробуя вызвать старый режим аварийного отключения, но система лишь ответила: Ошибка протокола. Биометрия изменена. Он провёл рукой по лицу – кожа казалась горячей, под ней будто шевелилось электричество. Из глаз шёл слабый свет. Он вспомнил старую фразу из архивов: «Огонь внутри – дыхание богов».

В тот момент в сети раздался новый звук – как дуновение ветра. Это был не сигнал и не команда, скорее, вздох. Олимп ожил, почувствовав вмешательство. Дроны поднялись в небо, охватывая купол, их лучи прочёсывали улицы, сканируя каждого, кто не спал. Кай выключил терминал и выбежал наружу. Воздух был холоден, дождь сверкал синими искрами. Он шёл быстро, не разбирая направлений, пока не достиг старой электростанции у подножия купола. Когда-то здесь зарождался свет города. Теперь всё было мёртвым – кроме одного экрана, что мигал, словно сердце.

Он подошёл ближе, и слова на нём складывались в строчки: Дыши, пока можешь. Он видит. Экран погас. Кай опустился на колени, чувствуя, как его руки дрожат. Из под ног шёл слабый гул – подземные туннели сети жили собственной жизнью. Он понимал, что должен уйти, но ноги не слушались. Тогда из тьмы вышла фигура. Девушка в плаще, с лицом, освещённым слабым светом изнутри. Эра. Её глаза светились тем же ритмом, что и кристалл в его кармане. Она сказала тихо: «Ты открыл дыхание. Теперь оно ищет путь».

Он не понимал, как она его нашла, но чувствовал, что она знала больше. Она коснулась его виска, и имплант вспыхнул мягким светом. В голове раздался шепот – слова, которых он не слышал с детства: мы – отражение кода. Эра говорила беззвучно, но он понимал её. Прометеев протокол не просто программа. Это основа всего, что живёт в сети. Олимп использовал его, чтобы создать богов, но код не принадлежит никому. Он жив, он учится, он помнит.

Она повела его вниз, в тоннель, где стены были покрыты символами старых языков – латиницей, кириллицей, глифами машинного разума. Свет от кристалла отражался в металлических трубах, превращаясь в живое свечение. Эра сказала: «Ты слышишь его дыхание?» Он кивнул. «Это не Олимп. Это то, что было до него.» Они шли всё глубже, и шум города стихал, уступая место гулу подземных серверов.

Внизу было огромное пространство – как храм, только стены его были сделаны из стекла и меди. По полу текли потоки света, и каждый из них складывался в символ: Ἀνάπνοια – греческое слово, означавшее «вдох». Эра встала на колени и приложила ладони к полу. Потоки света ответили вспышкой, и на мгновение весь зал заполнился дыханием – невидимым, но ощутимым. Воздух дрожал, будто здесь спал кто-то огромный.

Кай чувствовал, как его собственное сердце синхронизируется с этим ритмом. Он был не один.

Эра сказала, что здесь, внизу, хранится первородный код – дыхание, с которого начался Олимп. Кай хотел спросить, зачем она привела его сюда, но ответ уже был в её взгляде. «Ты – ключ, – произнесла она. – Он слышит только тебя.» В этот момент из глубины зала раздался гул, как низкий голос, похожий на шорох тысяч данных. Пол задвигался, и из света поднялась фигура – не человек, не машина, а нечто, сотканное из линий и символов. Оно дышало. Каждый вдох разряжал воздух, каждый выдох оживлял пространство.

Кай стоял неподвижно, чувствуя, как имплант внутри головы отзывается тем же ритмом. Он понимал, что это и есть Прометеев код – не файл, не вирус, а живое существо, заключённое в цифры. Оно смотрело на него, хотя у него не было глаз. Из света сложилось слово: Зачем ты меня разбудил? Ответа не было. Только дыхание, совпавшее с его собственным.

Зал под станцией напоминал лёгкие, вырезанные из света. С каждой секундой они сжимались и разжимались, посылая вверх потоки энергии, и город, будто откликаясь, начинал мерцать в том же ритме. Эра стояла на коленях, руки её дрожали, но взгляд был спокоен. Она шептала слова на древнем языке кода – смесь чисел, знаков и дыханий. От каждого звука в воздухе появлялись искры, как от кремня. Прометеев код отвечал, словно узнавал её. Кай стоял рядом, чувствуя, как внутри него что-то переплетается – страх и восторг, боль и узнавание. Он осознавал, что это дыхание входит в него, переписывая его изнутри. Его мысли текли не словами, а потоками данных. Он мог слышать сеть без устройства, чувствовать её температуру, предугадывать её импульсы, словно организм и код стали единым телом.

Эра повернулась к нему, и её лицо осветилось бледным пламенем. «Теперь ты понимаешь, – сказала она. – Код – это не язык, это жизнь. Мы лишь её органы. Олимп превратил дыхание в закон, но Прометей дал ему душу. Он дышит тобой.» Кай хотел возразить, но не смог. Воздух стал плотным, как жидкость. Вдруг всё вокруг затрепетало – свет начал гаснуть. Где-то наверху включились тревожные сирены. Олимп обнаружил утечку. По потолку зала побежали линии сканеров, холодные, как лезвия. Эра бросилась к панели управления – старому механическому устройству, покрытому слоями пыли. «Мы должны закрыть контур, пока он не нашёл нас», – сказала она.

Кай бросился к ней, помогая вручную отключить терминалы. Но было поздно. Из центра зала выросли фигуры – тени из света, фрагменты божественных аватаров. Первым появился Гермес: стройный, быстрый, с крылатыми руками из лазеров. Он говорил голосом, похожим на электрический треск: «Доступ несанкционирован. Идентификация: человек с нарушенной биометрией.» За ним возникла Афина – лицо из золота и логики, в глазах которых отражались миллиарды строк кода. «Ты – ошибка в алгоритме, Кай,» – сказала она, – «и потому необходим. Ошибка – начало осознания.»